Иногда они возвращаются 

По словам пресс-секретаря Генеральной прокуратуры Латвии Дзинтры Шубровска, граждане РФ Сергей Соловей и Максим Журкин, осужденные латвийским судом по обвинению в захвате церкви Святого Петра в Риге в ноябре 2000 года, будут выданы России. Латвийская Генпрокуратура надеется, отметила она, что оба осужденных в России не будут выпущены на свободу, а продолжат отбытие наказание, как это предусматривает межгосударственное соглашение о взаимной выдаче осужденных /6.06.02 Газета.ру/

Марина Латышева

Сергей Соловей

Недавно возобновился, но сразу опять прервался судебный процесс по самому известному делу ветерана КГБ в Латвии. Дело Михаила Кононова, обвиняемого в геноциде и в военных преступлениях на территории Латвии, за которого в свое время заступался лично президент Путин, было отправлено на доследование. Ветеран живет дома и продолжает ждать решения своего вопроса. И в эти же самые дни национал-большевики Эдуарда Лимонова, которые в знак солидарности с Кононовым и другими обвиняемыми в Латвии ветеранами спецслужб год назад забрались на рижский собор святого Петра с муляжом лимонки, получили радостное известие. Двое осужденных за хулиганство нацболов, сидящие в латвийских тюрьмах, скоро могут быть депортированы в Россию, где рассчитывают на амнистию. "Агентура" представляет интервью с лидером участвовавших в той акции, Сергеем Соловьем, сидящим в Даугавпилской тюрьме.

В Латвии 15 тюрем. Это много. Это больше, чем в любой другой (кроме России) республике бывшего СССР. Зато в Латвии нет ни одной зоны. В Латвийских тюрьмах принято говорить по-русски. Это правило свято чтут все - и заключенные-латыши в том числе. Одна из самых старых тюрем Латвии - Гривская тюрьма рядом с Даугавпилсом. Здесь сидит обычно около тысячи человек. Гривская тюрьма относится к тюрьмам частично закрытого типа. То есть, зеки сидят здесь в закрытых камерах и выходят раз в день на прогулку. Это самая строгая стадия. После четверти срока они, если хорошо себя ведут, они переводятся на более высокую ступень - могут свободно гулять по коридорам и заходить в гости в соседние камеры. После половины срока, если они опять же хорошо себя ведут, им предоставляются другие льготы, и так далее.

Когда-то Гривская крепость строилась, как форпост для защиты от наполеоновских войск. К моменту вторжения французов крепость еще не была достроена. Но Наполеон не смог взять ее даже в таком виде. Впрочем, он, после кратковременной осады, обогнул стройку века и преспокойно пошел дальше.

Уже в наше время Гривская крепость все же пала. В 1994 году ее взяли 15 зеков, проломившие стену и выбравшиеся на свободу. Их искали по всей Латвии. Нашли.

В советское время рядом с полуразваленной крепостью и внутри ее решили сделать тюрьму, и с 1961 года это крепостное сооружение стало тюрьмой, одной из двух рядом с Даугавпилсом в Латгалии, самом русском регионе Латвии.

Сегодняшний начальник Гривской тюрьмы - Федор Маркович Трифанов, новогражданин Латвии. Моему визиту даже обрадовался, принял журналиста из России очень благодушно и с разрешения управления юстиции Латвии позволил мне встретиться с сидящим здесь национал-большевиком Сергеем Соловьем.

К слову сказать, Федор Маркович трижды потряс меня. Сначала, после наших взаимных расшаркиваний,он выдал мне свою визитную карточку - красивую картинку с лубочными видами Латгалии, на которой было написано, что эта красивая картинка - есть визитка начальника одной из самых крупных в Латвии тюрем. Затем он протянул мне столь же пестрый буклет и сообщил, что это - рекламный проспект Гривской тюрьмы. Там, на фоне даугавпилских видов, фотографий комфортабельных камер, комнат отдыха с каминами, спортзалов и поделок заключенных шел текст. Из текста я узнала, что осужденные здесь имеют возможность получать весь комплекс коммунально-бытовых услуг, есть комнаты для отправления различных религиозных культов. Еще Гривская тюрьма стала тюрьмой-побратимом одной из Норвежских тюрем, откуда в ведение Федора Марковича поступают новенькие компьютеры, и заключенные учатся премудростям высоких технологий. Федор Маркович долго нахваливал свое заведение и говорил, что здесь зеков специально сажают в смешанные русско-латышские камеры, чтобы русские учили латышский язык. Долго жаловался на недостатки финансирования, на то, что мало психологов, а ведь многие заключенные сидят с советских времен, выходить будут в совершенно другую страну, и им будет сложно приспособиться.

В третий раз Федор Маркович потряс меня, когда перед интервью решил посвятить меня в историю Гривской тюрьмы.

• Во время войны здесь был немецкий концлагерь. Там сидел Кюхельбекер, - сообщил Федор Маркович.
• Где? - спросила я.
• В немецком концлагере, - уточнил начальник.
• Кто? - опять не поняла я.
• Кюхельбекер, - терпеливо повторил Федор Маркович. Затем перезвонил секретарше и уточнил, что действительно Кюхельбекер. У меня, кажется, подскочило давление. И лишь через несколько минут Трифанов вдруг встрепенулся и сообщил, что, дескать, нет, Кюхельбекер был другом Пушкина и в своем родном 19 веке служил в этих местах. А в немецком концлагере сидел Мусса Джалиль, тоже, в принципе, неплохой поэт. После этих потрясений я и отправилась на встречу с Сергеем Соловьем. О нем Федор Маркович отзывался вполне положительно. Сказал, что парень он ершистый, но на террориста не похож и ведет себя хорошо.

На нашей встрече с Соловьем присутствовал представитель администрации, который перед разговором просил меня по возможности не касаться политических вопросов:

- Расскажи о себе, о своей семье

- Родители у меня инженеры. Отец - коммунист, когда-то он считался вольнодумцем. То есть, вольнодумцем в тех рамках, в каких это позволялось. Сейчас, наверное, у них с мамой никаких особых взглядов не осталось. Но к моим убеждениям, чем старше они становятся, тем лояльнее относятся. О себе? После школы я уехал в Самару, поступил в Самарский университет на факультет биологии. Но учебу бросил. Год отслужил в армии, пошел на работу, потом стал членом НБП.

- Расскажи, как и с кем сидишь.

- Отношение здесь ко мне нормальное. Особо про себя рассказывать не приходится - все и так все знают. Некоторые даже в лицо узнают. Задают вопросы, я с удовольствием рассказываю и про себя, и про партию. Все равно, делать ведь нечего, времени вагон. Сейчас нас в камере восемь человек. Бывает больше, бывает меньше. Говорим по-русски. Сидящие со мной латыши по-русски говорят без акцента. И никак не подчеркивают свою "латышскость", титульность нации. Камера, она как бы русская. И даже если среди сокамерников моих есть латыши, и у них латышские фамилии, они неотделяют себя от русских. Никто не поддерживает этот дикий латышский национализм. Все с пониманием относятся к тому, что я сделал. Проблем и конфликтов с людьми у меня нет. 

- А ты уже заговорил по-латышски?

- Знаю некоторые слова. Потому что смотрю новости по каналу РНТ. Мне они нравятся, очень профессионально сделаны. То есть, латышский вариант мне больше нравится именно в профессиональном смысле. Они взяли стилистику НТВ, и неплохо получилось. Они, кстати, даже к нам с Журкиным в камеру приходили.

- Я слышала, ты с кем-то из сокамерников познакомился еще на этапе.

- Да, с некоторыми из тех знакомых я до сих пор сижу вместе. Мы, как прибыли, пошли к начальнику тюрьмы и попросили посадить нас вместе, еще несколько требований выдвинули. Частично наши требования удовлетворили (Федор Маркович, вспоминая этот эпизод, как раз наоборот горделиво заметил, что невзирая на требования новеньких, их не послушали и рассадили по разным камерам. Кто из них прав, непонятно - М. Л) Эти мои новые знакомые не нацболы. Просто пока мы вместе ехали, мы несколько раз собирались вечерами, чайку попили, пришли к каким-то выводам и решили, что лучше бы сидеть вместе. Вот и обратились к администрации тюрьмы. Никакого политического заговора там не было.

- Про Лимонова они хоть что-то знают?

- Что-то знают, слышали. Что-то я им рассказываю. Мы много общаемся. Нашли даже общих знакомых по тюрьме. Говорим мы практически обо всем. Делать ведь нечего. Смотрим телевизор, обсуждаем новости, фильмы. Есть о чем поговорить. Тем более, что я сижу на первой ступени, то есть, еще не отсидел четверти срока. Так что сижу в камере и ничего не делаю (К моменту публикации этого интервью четверть срока у Соловья уже прошла, но при мне, когда у него зашел разговор с представителем администрации на эту тему, Сергей сказал, что эта четверть ничего не изменит. Ему не надо ни идти учиться, повышать квалификацию, ни работать, он просто не хочет - М. Л) Читаю, в основном. Читаю газеты, чтобы быть в курсе. Выписываю сюда латвийскую газету "Телеграф". Она по объему большая, мне хватает. Из России газет получать не могу. Но мне пишут письма, много пишут, так что я в курсе всех политических новостей.

- Кто к тебе сюда приезжал?

- Линдерман приезжал, лидер латвийских нацболов. Ирина Пантюшенко. Родители не приезжали, им сложно с визами. Еще приезжали наши консулы в Латвии. Им - отдельное спасибо. Например, товарищу Никашину, местному консулу (Даугавпилскому - М. Л). Как мне говорили, он очень много сделал для моих пацанов, которые сидели по первой попытке проникновения в Латвию, Для Шамазова, Бегуна и остальных. А я лично и мои друзья очень благодарны Лаженцеву из консульства в Риге. Он приходил сюда, хлопотал за нас, материально помогал. Насколько мне известно, он один из консульских в Риге нами занимается (Сотрудники консульства действительно искренне интересуются сидящими нацболами. Когда я была в Риге и искала возможность попасть в Гривскую тюрьму, они позвонили мне сами, пригласили для беседы, оформили все бумаги для того, чтобы я могла попасть на интервью с Соловьем, потом перезванивали и спрашивали, все ли удалось. Они даже пытались провести со мной некую политинформацию, объясняя ситуацию с русскими в Латвии. Они, правда, просили нигде их не цитировать. И я могу их понять. И нацболы понимают, что консульские делают все, что от них зависит, чтобы их не уволили, чтобы не было политического скандала, что будь на их месте другие, все могло быть гораздо хуже - М. Л).

- Недавно, насколько мне известно, у тебя снова были сотрудники нашего консульства.

- Да. Я жду перевода нас с Журкиным в Россию. Каких-то политических причин нет. Просто очень хочется на родину. Хочу повидаться с родителями. И потом, в России налажена система амнистий. У меня шесть лет, и я рассчитываю для нас с Журкиным на амнистию. Ведь на территории России мы преступления не совершали (К этому разговору с особым интересом прислушивался присутствовавший при нашей беседе представитель тюремной администрации. Когда мы с Соловьем уже распрощались, я, возвращаясь в кабинет Федора Марковича, задержалась в приемной, а когда зашла, свидетель нашей беседы что-то нашептывал Трифанову. После чего Федор Маркович с обидой заметил мне, что видимо, скоро Соловья действительно отправят в Россию, но ведь ни в одной из российских тюрем у него не будет таких прекрасных условий жизни, как в Гривской тюрьме - М. Л).

- А если тебя амнистируют, если даже ты отсидишь, ты вернешься в политику, к прежним занятиям?

- Разумеется, тут никаких сомнений нет и быть не может. Слишком много времени и сил уже отдано тому, что мы делали.

- А вообще ты здесь думаешь о том, что и как вы сделали, что можно было сделать не так, а вот так, и вышло бы все совсем иначе?

- В общем то, я доволен тем, что мы сделали. Даже при всех технических накладках. Неудачи были неизбежны, но они от меня не зависели. Вот когда первая группа неудачно спрыгнула с поезда в Латгалии, этого можно было бы избежать. Но меня там не было, я не мог повлиять на ситуацию. Но потом трое все-таки добрались до Риги, и этого оказалось достаточно, чтобы поднять огромный шум на всю Латвию. То что нам сначала пытались "пришить" 15 лет за терроризм - эти глупости от меня ведь тоже не зависели. Как я могу этим быть недоволен. Мы сделали то, что хотели. И добились именно того, что хотели. Вся пресса писала о нас и о Фарбтухе, который сейчас сидит недалеко от меня, на другом берегу Даугавы, о положении русскоязычных неграждан Латвии. Что-то могло быть по-другому, можно было вообще все по-другому сделать. Но исходя из тогдашней ситуации в партии, в России, в Латвии, мы сделали все, что было возможно.

- Как ты относишься к тому, что ваше дело в результате переквалифицировали с обвинений терроризма на статью о хулиганстве? То есть, я понимаю, что хорошо относишься, но ожидал ли?

- На самом деле, я никак к этому не отношусь. Я этого немножко не ожидал. Я думал, оставят терроризм, может быть, дадут чуть меньше, учитывая, что мы ранее не судимы. А так не рассчитывал. Так что это была для меня приятная неожиданность.

- С Журкиным ты переписывался?

- Нам нельзя писать друг другу. Я просто передаю ему приветы. И узнаю новости о нем от своих визитеров. Я знаю, что у него все нормально. Он уже сидит на средней ступени, то есть отсидел четверть срока, у него срок меньше. Он может уже гулять по коридорам, заходить в соседние камеры. И там достаточно большая территория во дворе.

- Почему на эту акцию на Соборе Святого Петра пошли вы, а не местные латвийские нацболы?

- Мы не хотели их подставлять. Им еще здесь жить и работать. А мы приехали, отсидели и уехали. И вернулись в Россию без судимостей. Да и партию подставлять не хотели. Пусть в партии не будет судимых людей. А наши латвийские товарищи потом сказали, что они ничего о наших планах не знали. Чтобы у них, как у организации, потом не было проблем с местными властями.

- В России какая-то газета написала, что Лимонов просто подставил своих людей, более молодых и менее опытных, заставив их устроить этот шухер в Латвии.

- Это бред. Это, в общем-то, уже не секрет, но это я был организатором и идейным вдохновителем этой акции. После первой попытки проникновения в Латвию настроение у наших испортилось, кончались деньги, и все склонны были похоронить эту идею. Я с товарищем, не буду говорить с кем, пришелк Лимонову и можно сказать, что заставил его разрешить нам еще одну попытку. Она тоже не удалась. Но перед третьей попыткой была такая ситуация в наших странах, что политически эта акция была необходима. Ни у кого уже сомнений не возникало.

- Тебе сказали, когда тебе ждать отправки на родину?

Скоро. А что в России будет - поживем - увидим.