Владимир Рубанов,
замсекретаря Совета безопасности РФ в 1993—1996 гг., руководитель
Аналитического управления КГБ СССР в 1991—1992 гг., член президиума Совета по
внешней и оборонной политике (СВОП):
- Для оценки результатов реформы управления контртеррористической
операцией необходимо достоверное знание ее реальных политических целей и четких
критериев, сформулированных высшим субъектом управления. Мне они неизвестны.
Оценивать же совершенство структур управления и качество их деятельности на
основе распространяемых в СМИ пропагандистских штампов - значит проявлять
профессиональную некомпетентность. Да и никто, кроме самих руководителей и
непосредственных участников операции, не может с полным знанием дела и
прочувствованно судить об эффективности организационных решений. Поэтому я могу
высказать лишь некоторые соображения об общеизвестном положении дел с позиций
личного опыта и знаний в сфере государственного управления и деятельности
спецслужб.
Анализ общедоступной информации о состоянии дел в зоне
контртеррористической операции свидетельствует о возрастании профессионализма
силовых структур и усилении контроля над территорией конфликта, повышении
уверенности в конечном успехе и слаженности действий при решении боевых задач.
По сравнению с компанией 1994-1996 гг. очевидно возрастание активности
федеральных сил с включением в операцию местных органов правопорядка и
удержанием стратегической инициативы. Но главное - это укрепление боевого духа,
без которого не может быть закономерных побед. Однако относить эти достижения к
результатам реформы управления операцией я бы не стал. Существенную роль в
позитивных переменах играет, как мне представляется, накопленный ценой тяжелых
потерь опыт ведения личным составом боевых действий, улучшение технического
оснащения силовых структур и многие другие факторы, выходящие за рамки
организационно-управленческой сферы.
О результатах управления самой операцией. И до бесланских
событий, и после них было немало очевидных провалов и упущений. Поэтому я пока
не склонен присоединяться к широко растиражированному представлению о том, что
силовые структуры подошли к событиям в Нальчике с отлаженным взаимодействием,
эффективным управлением и гарантиями безопасности на будущее. Снизить градус
оптимизма в связи с боевым успехом в Нальчике заставляет ряд обстоятельств.
Оценки и комментарии событий накануне, в период вооруженного столкновения и по
его завершению, а также данные проводимого в настоящее время расследования
существенно разнятся. Эти "информационные ножницы" порождают сомнения в обоснованности
утверждений о полноте контроля и спланированном характере проведенной
спецоперации на основе заблаговременно раскрытого плана нападения боевиков на
Нальчик.
Сегодня проявляется все больше признаков того, что в
вооруженном конфликте участвовали не профессионально подготовленные боевики, а
экстремисты, в чьих действиях больше признаков слепой ненависти и злобной
мстительности, чем слаженности действий и следования разработанному плану.
Низкое "качество" противника сыграло, по моим представлениям, существенную роль
в достижении высокой эффективности подавления экстремистской акции. Поэтому
оценивать исход столкновения в Нальчике как доказательство качественного
перелома в управлении контртеррористической операцией на Северном Кавказе я бы
пока поостерегся.
Теперь о некоторых деталях, в которых, как известно, и
"прячется черт". Такая "лингвистическая тонкость", как переход от "наведения
конституционного порядка в Чеченской республике" к "контртеррористической
операции на Северном Кавказе", более информативна для экспертной оценки, чем
пропорции боевых потерь участвующих в вооруженном конфликте сторон. Ведь смена
лексики, с помощью которой воспроизводится обстановка в регионе, отражает факт
расширения зоны конфликта.
Один из основоположников рационалистического мировоззрения
Р. Декарт дал мудрый совет: "Определяйте значение слов, и вы избавите мир от
половины его заблуждений". Актуальность и ценность этого совета возрастает в
условиях жесткого конфликта, потому что "битвы за свои убеждения, никогда не
бывают столь жестоки, как битвы за свои заблуждения". Если представления о
происходящем формируется неадекватными понятиями, то они вводят управленцев в
заблуждение и влекут принятие неадекватных решений. Исполнение таких решений
дает результат, далеко отстоящий от изначальных замыслов и благих намерений,
даже при самых совершенных формах организации и управления. Ситуация, когда
говорится "одно", а подразумевается "другое", резко повышает вероятность ошибок
и снижает качество управления сложными операциями.
У меня, как, впрочем, и у многих аналитиков, много сомнений
в точности определения происходящего на Северном Кавказе в терминах
"международный терроризм" и "контртеррористическая операция". На основании
материалов наших СМИ у меня складывается впечатление, что поиск признаков
истинности "вначале сказанного слова" отнимает у участников
информационно-аналитического и пропагандистского обеспечения
контртеррористической операции гораздо больше интеллектуальных усилий, чем
объективный анализ ситуации и поиск решений, адекватных реальной сложности
обстановки в регионе.
На Северном Кавказе мы имеем в наличии не только терроризм
как таковой с опорой на зарубежные центры, но также сепаратизм, религиозный
фанатизм, обыкновенный бандитизм, кровную месть, мафиозные разборки, уголовные
политтехнологии и экстремизм загнанных в "гетто" социальных "низов". Очевидно
также и то, что причины и характер конфликтных ситуаций в Чечне, Ингушетии,
Дагестане, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии и на
территории Ставропольского края существенно различаются. Истина же, как
известно, конкретна. Поэтому каждый из названных факторов, каждая из
прибегающих к насилию групп, каждая из территорий и каждая из ситуаций требуют
своего подхода и поиска своего метода воздействия на обстановку. Сегодня уже
очевидно, что упрощением ситуации, силовым перекосом средств и методов
воздействия на ситуацию и упованием на реорганизацию управления невозможно
подавить расползающееся насилие в регионе.
У экспертного сообщества сложилось впечатление о том, что за
борьбу с терроризмом на Северном Кавказе сегодня несет ответственность не ФСБ,
а МВД в лице Внутренних войск. Правильно ли это и адекватна ли такая практика
законодательному распределению функций силовых структур? Если исходить из того,
что в регионе осуществляется "контртеррористическая операция", то решение
основного объема задач силами Внутренних войск вряд ли можно признать
правильным и адекватным. Это прямая задача органов государственной безопасности
и их специальных служб. Но ведь на самом деле объем проявлений собственно
терроризма в регионе существенно меньше, чем объем насилия по другим причинам и
с другой социальной природой. Неутихающие конфликты между отдельными группами
населения и властью, а также между кланами, "кровниками" и мафиозными
структурами, принимают формы организованного бандитизма, массовых беспорядков и
т. п. А их подавление - функция МВД и Внутренних войск. Поэтому реально
складывающаяся практика управления и распределения функций "на местности"
оказывается, по моим представлениям, ближе к "правде жизни", чем сформированный
в массовом сознании ее политико-пропагандистский образ.
Несколько важных, по моим представлениям, замечаний о
качестве информационного обеспечения контртеррористической операции и механизмах
информационного обмена между ее участниками. Профессионалы знают, что
качественная и наиболее ценная информация добывается агентурным путем. Поэтому
постоянные комментарии экспертов, требования политиков и заверения силовиков о
необходимости получения "упреждающей информации" свидетельствуют о слабости
агентурно-оперативных позиций в зоне конфликта. В существенной мере - это упрек
спецслужбам, чей профессионализм определяется, прежде всего, уровнем агентурной
работы, способностью непосредственного проникновения к центрам принятия решений
противника и умением управлять через агентурные возможности развитием
оперативной обстановки.
Но я бы не стал бросать безапелляционные упреки в адрес
профессионального сообщества, к которому когда-то и сам принадлежал. Каким бы
мастерством ни обладал оперативный работник, успех в приобретении агентурных
позиций в значительной мере определяется общей политико-психологической
ситуацией и моральным климатом в стране и регионе, а также уровнем доверия
населения к власти. Ведь оперативный сотрудник убеждает, привлекает к
негласному сотрудничеству и организует деятельность агента при необходимых
гарантиях его безопасности от имени и в интересах власти. А ставками в такой
работе выступают судьбы и жизни агентов, их родных и близких. Объективно трудно
вести агентурную работу в условиях общего низкого доверия общества к власти как
таковой.
Несколько слов об организации обмена информации. Хотел бы
разделить информационные потоки на агентурные данные, добываемые большими
усилиями и с большими рисками, и информацию менее ценную, добываемую иными
средствами или с более дальних оперативных позиций, а также аналитическую
информацию. Ценная агентурная информация никогда не была и, полагаю, не будет
предметом широкого обмена между ведомствами и организациями. Именно этим
обстоятельством объясняется расширение практики реализации ценной информации
мобильными группами, внезапно прибывающими в зону конфликта из федерального
центра. И это правильно. Полагаю, что к такому решению руководители операции
пришли ценой ряда провалов и потерь ценных агентов. На мой взгляд, возможность
и необходимость обмена ценной агентурной информацией должна приниматься высшим
политическим руководством страны, а не путем прямого взаимодействия
руководителей спецслужб и силовых структур.
Обмен информацией иного рода, позволяющей, к примеру,
формировать полные досье на лица, организации и события из данных разных
ведомств, крайне необходим. Это понимают все. И делают соответствующие
заявления. Вплоть до Президента России. Почему же до сих пор нет
удовлетворительного решения проблемы информационного взаимодействия? Полагаю,
что здесь действует четыре фактора. Во-первых, на практике трудно отделить
более ценную от менее ценной информации. Во-вторых, факты коррупционного разложения
спецслужб и правоохранительных органов заставляют их руководителей проявлять
максимум осторожности при организации информационного обмена. В третьих,
остается непреодоленным извечное соперничество силовых ведомств. В четвертых,
существуют проблемы технологического характера, так как ведомственные
информационные системы создавались на различных, часто несовместимых,
технических и программных платформах.
Как решить этот комплекс проблем? Полагаю, что
организационной основой межведомственного взаимодействия мог бы стать аппарат
Совета безопасности Российской Федерации с включением в информационный обмен
его Ситуационного центра. Что же касается "языка" взаимодействия,
преодолевающего эффект "вавилонского столпотворения", то программные средства
"взаимопонимания" разнородных информационных систем сегодня существуют. Так что
все необходимые средства и возможности налаживания эффективного информационного
обмена имеются в наличии. Чтобы решить, наконец-то, эту проблему требуется
осознание ее актуальности и перевод политических заявлений в политическую волю.
Об управлении
контртеррористической операцией 