Границы прокурорского контроля

Попытка прокурорского генерала Вячеслава Сизова покончить жизнь самоубийством, каковы бы ни были ее непосредственные причины, привлекла внимание к конфликту интересов между никому не подконтрольной ФСБ и Генпрокуратурой, которая формально обязана надзирать за спецслужбой.

В Советском Союзе главным инструментом надзора за КГБ был партийный аппарат. В Положении о КГБ 1959 года написано: «Партийные организации ... имеют право сигнализировать о недостатках в работе органов госбезопасности в соответствующие партийные органы». С 1991 года партийного контроля за спецслужбой нет, эти функции были делегированы самой Лубянке — Управлению собственной безопасности (УСБ), а единственным ведомством, надзирающим за ФСБ со стороны, должна была стать прокуратура.

О том, насколько это решение было удачным, можно судить по тому факту, что все без исключения начальники УСБ были фигурантами коррупционных скандалов в СМИ (правда, отнюдь не все из них потеряли в результате свои должности). Прокуратура осталась единственным внешним контролером, но ее функции постоянно сужались.

Впрочем, права прокуратуры были ограничены с самого начала – 24-я статья закона «Об органах Федеральной службы безопасности» гласила: «Сведения о лицах, оказывающих или оказывавших органам федеральной службы безопасности содействие на конфиденциальной основе, а также об организации, о тактике, методах и средствах осуществления деятельности органов федеральной службы безопасности в предмет прокурорского надзора не входят». То есть отношения ФСБ с агентами, а также методы проведения спецопераций, например, работа в преступных группировках, надзору не подлежат. Хотя именно эта сфера и является самой уязвимой с точки зрения коррупции, достаточно вспомнить самое скандальное подразделение ФСБ — УРПО (управление по разработке и пресечению оргпреступности), сотрудники которого заявили в 1998 году, что им приказали убить Березовского.

В апреле 2002 года полномочия Генеральной прокуратуры еще больше ограничили, когда генпрокурор Владимир Устинов и директор ФСБ Патрушев подписали совместное Указание N 20-27, устанавливающее новые границы прокурорского надзора. В документе подчеркивалось, что «надзор должен в равной степени обеспечить не только гарантии соблюдения прав человека… но и… порядок организации и проведения оперативно-розыскных мероприятий».

Указанием предписано «оперативно-служебные материалы и иные документы изучать в установленном нормативными актами порядке ведения секретного делопроизводства, как правило, в помещениях органов Федеральной службы безопасности, отвечающих требованиям режима секретности. Истребование таких материалов в прокуратуру производить в исключительных случаях». Понятно, что работая на чужой «территории», прокурору очень сложно скрыть от сотрудников ФСБ, кто именно и почему является объектом проверки, и избежать давления.

11 февраля 2006 года Путин подписал указ о внесении изменений в перечень сведений, отнесенных к государственной тайне. Если в старом перечне было 87 пунктов, то в новом — уже 113. Среди добавленных три пункта (N90, 91 и 92) относят к гостайне сведения, раскрывающие принадлежность лиц к кадровому составу разведки, контрразведки и подразделений по борьбе с организованной преступностью. Подразумевалось, что эти ограничения направлены на защиту безопасности офицеров, внедренных в преступные или террористические группировки, однако вскоре им нашлось иное применение. Очень быстро эти пункты стали использовать для ограничения доступа к сведениям о преступности в органах безопасности.

В 2007 году мы готовили для «Новой газеты» статью, посвященную системе учета преступлений, совершенных сотрудниками российских спецслужб. Мы направили официальный запрос в Главную военную прокуратуру, запросив статистику по уголовным делам, в которых в качестве обвиняемых фигурируют сотрудники ФСБ, ФСО и СВР. Об именах речи не шло — нам нужна была только статистика о характере преступной деятельности. В ответ мы получили письмо из Военной прокуратуры, в котором говорилось, что «запрашиваемая информация в соответствии с п. 3 ч. 2 ст. 4 Закона о гостайне и п.п. 90 — 92 Перечня сведений, отнесенных к гостайне, составляют государственную тайну, в связи с чем предоставлена быть не может».

Эффективно защитив себя от прокурорского контроля, ФСБ одновременно вторглась на чужую территорию, в частности на территорию надзирающей структуры.

С середине 2000-х стали ходить упорные разговоры, что Управление «М» ФСБ (контрразведывательное обеспечение МВД, МЧС, Минюста) без лишнего шума расширило свои полномочия и теперь «контрразведывательно обеспечивает» суды и прокуратуру. Официально это информация не подтверждалась, но вряд ли случайно на должность начальника Управления собственной безопасности Следственного комитета тогда еще при Генпрокуратуре был назначен сотрудник Управления «М» Максименко, который, прослужив несколько лет в СК, спокойно вернулся в ФСБ после ликвидации УСБ в марте 2009-го.

Карьера Вячеслава Сизова органично вписывается в эту картину. В Москву на должность начальника главного управления по надзору за исполнением законодательства о федеральной безопасности Генпрокуратуры он был переведен из Амурской области, где был известен тесными связями с Юрием Алешиным, начальником местного УФСБ, которого (вот совпадение!) тоже перевели в Москву — в центральный аппарат ФСБ. Последний был фигурантом громкого коррупционного скандала с китайской контрабандой. В 2006 году Алешин получил высокую должность в Службе экономической безопасности, в состав которой, кстати, входит Управление «М».

Считается, что Сизов поддерживал тесные контакты с коллегами из ФСБ, за что, по версии газеты «Коммерсант», подвергался прессингу со стороны руководства Генеральной прокуратуры в ее нынешнем противостоянии со спецслужбой.

В этих обстоятельствах странно лишь то, что руководство Генеральной прокуратуры, вступив в конфликт с силовиками, видимо, действительно всерьез рассчитывало воспользоваться полномочиями, де-факто давно сданными ведомству, за которым ей поручено присматривать.

Опубликовано в "Ежедневном журнале" 7.07.2011