Н.Губанов. Солдат своей армии

Право на войну надо выбивать

Кажется, мечты начинают сбываться - из нашей части в Кабул отправляют роту для выполнения правительственных заданий. Однако все мои надежды рухнули. Четырех командиров групп назначила Москва. Это было хуже стресса при первом провале в училище. Двое из комгрупп мои однокашники из моего китайского отделения. Хоть этим можно гордиться. Миша Лукомский непонятно как попал сюда из Марьиной Горки. Еще двух тоже прислали из других бригад. Один из них, маленький старлей, попавший в спецназ из пехоты, выдержал “там” всего девять месяцев. Я обратился к комбригу с просьбой направить меня в Кабул на “старлеевскую” вакансию. Выслушав меня, он сказал, что пока он командует бригадой, мне Афгана не видать. Плохо он меня знал. Дойдя до начальника разведки округа, я выбил себе право “выполнить интернациональный долг”. Моя отправка в Афган совпала с первой заменой солдат в кабульской роте, и мне поручили ее готовить. К этому важному делу я отнесся со всей ответственностью. Отобрав сорок человек из всей бригады, приступил к обучению. Программу ускоренного подготовительного курса составил сам. Ее в полном объеме утвердил округ, выбросив оттуда лишь вождение автомобилей.

Перед отъездом из части я успел заработать еще одно взыскание, опять от комбрига. За обращение “через голову” к вышестоящему начальству. Для обучения солдат стрельбе из автоматического пистолета я “пробил”, как и планировал, по сорок патронов, вместо положенных трех. Это для них-то, идущих завтра на войну! Невзирая на то, что я воспользовался правом, данным мне в разведотделе округа обращаться, если что не так, напрямую, меня все равно наказали, объявив строгий выговор.

Отправляли нас через сухопутную границу. Вместе с нами в роту должны были своим ходом прибыть одиннадцать БМП для обеспечения вывода групп на близкие расстояния. Рота просила БТРы. При движении они создают меньше шума, а на подрыве БТР более живуч. При наезде на мину у него отлетает колесо, но на остальных он может двигаться дальше. Но наверху сидел вредитель, и нам прислали БМП. Это отличная машина, но для нас она не подходила по всем параметрам. Во-первых, ее лязг гусениц слышен за много километров, особенно ночью. Во-вторых, при наезде на мину, она мгновенно превращается в крупную мишень, так как разорванная гусеница не позволяет ей двигаться. И, в-третьих, она не такая вместительная. Так или иначе, но нам прислали именно БМП.

В Термезе мы встретились с солдатами из нашей теперь кабульской роты. Во главе с подполковником из разведотдела 40 армии, и прапорщиком Серегой, они ожидали нас и БМП с экипажами. Разместили нас в палатках, стоящих прямо на песке. Днем было жарко, несмотря на декабрь, но ночью, как и положено, было холодно. БМП прибыли на следующий день. С трудом удалось снять их с платформ. Никто из прибывших с машинами механиков-водителей, кроме Круглова, не знал, как заводить двигатель. Он-то экстренно и обучил остальных. Машины были опущены на землю. Такой же уровень подготовки имели и наводчики-операторы. Половина из них не знала, как заряжать пушку и пулемет, другая половина никогда не стреляла из пушки. К сожалению, об этом мы узнали уже в Афгане.

10 декабря начали 700-километровый марш. Прошли понтонный мост. Родная земля позади. До свидания, Родина, а может, и прощай!

Здравствуй, кабульская рота!

До Мазари-Шарифа дорога как стол. За штурвалом БМП чувствуешь себя прекрасно. Выжимаем из них все, скорость - 70. Ночуем в относительно безопасных местах. В горах ночью дикий холод. Не спасают даже все тряпки, надетые под куртки. БМП обогревается плохо, да и по ночам не будешь включать движки. Не спится. Целый день в движении вместо усталости приносит возбуждение. Неизвестная страна, где везде может быть опасность. Часовые обходят машины, охраняя наш сон. В ночной прицел рассматриваю ближайшие склоны. В его зеленоватом свете они кажутся подводными рифами. Все спокойно. Поражает беспечность стоящей на ночлеге метрах в ста от нас колонны топливозаправщиков. Ни одного часового. Бери их голыми руками.

На третьи сутки, 13 декабря въезжаем в Кабул. Жадно всматриваюсь в лица афганцев. Запоминаю одежду, манеру ходьбы, жестикуляцию. Везде базарчики с разнообразными фруктами, овощами. Дуканы со шмотками. На перекрестках к нам подбегают маленькие торговцы - “бачи”. Бойко лопоча по-русски всю смесь известных им выражений, они предлагают купить сигареты, жвачку и наркотики - тонкие черные сигаретки - выкрикивая “чарс, чарс”. Чарс нам не нужен. От него дуреет в голове и теряется бдительность, а это опасно. У нас свой чарс - ночные задания. От них можно не только забалдеть, но и вообще забыться в вечном сне. Все это знают и при подъезде к роте стихают. Прибыли! Десяток палаток, натянутых на склоне горы, и маленький автопарк, обнесенный колючкой. Вот тебе и рота спецназа армейского подчинения. Нас вышли встречать все. Местные бойцы со снисходительностью поглядывают на вновь прибывших, выглядывая среди них знакомые по Чирчику лица. Подходят офицеры, жмут руку, обнимаемся. Войска наши не велики, так что почти все мне знакомы. Представляюсь ротному. Он тоже на днях занял этот пост, а Рафика Латыпова отправили в Союз с простреленным позвоночником. На операции по эвакуации обложенной “духами” группы, его “угадал” снайпер.

Новый командир не обладал нужными качествами. В кратчайший срок его отправили домой. На его место заступил Володя Москаленко, и картина изменилась к лучшему.

В ожидании чудес невозможных

Когда же получу задачу, сколько ждать? Пока лишь ежедневно занимаемся в разрушенных афганских домах на горе Курук, на окраине Кабула. РД с гравием за плечами порядком надоел моим солдатам и мне тоже. Нашу повседневную деятельность скрашивали иногда посещения начальника разведки армии. Генерал приходил рано утром, определял количество “бычков” вокруг палаток. После этого проводилось краткое совещание, где он выносил свое определение текущему моменту: “Сегодня на три бычка меньше, чем вчера, но все равно, порядок не на высоте”. Боеготовность складывается из многих параметров, в том числе и из количества бычков, наверное, эти знания вложили ему в голову в академии Генштаба в свое время. Плохо, что ничего другого, действительно помогающего действиям групп, он не делал. По моему личному убеждению основное его предназначение было все-таки мешать нам воевать. Как еще можно понять его “гениальный” приказ о том, чтобы группы обязательно брали с собой снайперские винтовки (при действиях в кишлаках, да еще ночью!). Он видно планировал их использование в качестве дубины, иного применения в этой ситуации “снайперке” мы не находили. Таких “ценных” указаний поступало в избытке, очевидно чтобы выполнение задач “медом не казалось”.

Первый выход

Вечером меня предупредили, чтобы в 8-00 был в разведотделе армии. В груди появляется холодок, хоть я с нетерпением жду этого задания. Утром я уже там, на втором этаже бывшей резиденции Амина.

Задача на первый взгляд не сложна. Исламский комитет, ведающий диверсиями на своем участке, соберется в определенное время в одном из кишлаков Чарикарской долины для координации дальнейших действий. Мы должны с помощью местного патриота (а проще, стукача) выйти на него и уничтожить, не забыв забрать документы. Сбор “комитета” назначен на два часа ночи. Это хорошо. Ночь наша спасительница и помощница, каждый разведчик ее любит и никогда на день не променяет. Совета от ребят по поводу действий я не получил. До этого дня все группы работали в горах, перехватывая “духовские” банды. Так что, в кишлачных эпопеях я буду первым. Прибыли в район действий. 177-й мотострелковый полк в Джабаль-Ус-Сарадже. Здесь нас разместили в деревянном модуле, вместе с полковыми разведчиками. Солдаты поставили свою палатку, с неизменной табличкой - “Вход запрещен”.

В полночь на бронетранспортере полка нас доставили в нужное место. Помахав на прощание укатившему “бронику” группа потерялась в складках местности предгорья. Не могу сконцентрироваться. Все это кажется нереальным и напоминает кадры кино, которого я еще не видел, только на экране я вижу себя со стороны. Это уже не ученья, здесь могут убить и не только меня. На мне ответственность за десять жизней молодых пацанов, хотя сам я на несколько лет старше самого младшего из них. Они доверяют мне, и я не могу расслабляться. Страха смерти нет, полностью контролирую ситуацию.

Впереди шел “стукач”, указывающий дорогу. За ним сержант Сидоров, в задачу которого входило пристрелить “стукача” в случае измены. Не зная этого, информатор чуть было не поплатился жизнью, когда вдруг круто свернул с дороги по нужде. Вот и кишлак. В темноте невозможно определить его размеры, но это теперь не имеет никакого значения, без выполнения задачи хода назад нет.

Оговорили вроде бы все, но собаки... Их яростный лай предупредил охрану комитета о нашем появлении за полкилометра. В переулке раздался крик “Дреш!”, что значит “Стой”. Мы присели, прижимаясь к стенам домов, и вовремя. Не получив ответа духи принялись полосовать вдоль переулка из автоматов. Пули рикошетили от стен над головой не причиняя вреда. Сидоров успокаивает негостеприимных стрелков своей “лимонкой”. Слышится какая-то возня, и все стихает. Подбегаем к дому. Комитет, естественно, разбежался, хотя одного все же удалось найти. Он попытался спрятаться под паранджой среди сбившихся в кучу женщин. У него был итальянский пистолет и кое-какие документы комитета. Оставив его лежать в доме, мы ушли, предупредив хозяев, что теперь укрывающие душманов будут наказываться смертной казнью. За нашими спинами поднималось зарево горящего дома. Двигаемся к дороге по другому пути, так безопаснее, меньше шансов наступить на мину, установленную для нас “духами”. Подъезжает вызванный по радиостанции БТР. К 5 утра мы в полку. Здесь в это время сонное царство - полк можно взять голыми руками. Даже у передовых позиций возле пушек и ящиков со снарядами нет ни одного часового. Мы беспрепятственно проходим охранение. У своей палатки встречаем единственного в полку часового. Бойцы оживленно разговаривают, засыпают не скоро.

Разведка - не искусство, разведка - это ремесло

За две недели было еще пять подобных задач, с разными результатами. Может, и было бы больше, но из-за последней нам пришлось сматываться в Кабул. Кто в этом виноват, неясно до сих пор. То ли разведцентр подставил нам наводчика-провокатора, то ли он сам ошибся в домах, но произошло следующее. Задача походила на первую, с той разницей, что приказ требовал уничтожения всех жителей дома, включая и женщин с детьми. Окружив стоящий в конце улицы дом, группа начала действовать. На взрывы осколочных мин, использованных вместо гранат, изо всех проломов дувала вокруг дома начали разбегаться люди. Тут и там слышались тихие хлопки “бесшумок”. Ворвавшись в дом, мы обнаружили в нем еще пять мужчин. Они что-то пытались растолковать мне через переводчика. “Товарищ старший лейтенант, они говорят, что они коммунисты, из местной партячейки”, - перевел солдат. В то время эта отговорка широко применялась душманами для обмана наших войск. Иногда она проходила. Но не здесь. Быстро обвязав их шеи детонирующим шнуром, один из бойцов поджег огнепроводный шнур.

Через несколько секунд прозвучал взрыв. На полу в оседающей пыли лежали обезглавленные трупы. После этого до конца выполнили указания отдавшего приказ.

На следующий день вся округа напоминала муравейник. Афганские части были подняты по тревоге. Слух о гибели местной партячейки дошел и до нас. Прямых доказательств нашей причастности не было, но я срочно доложил об этом в Кабул. Оттуда сразу пришел ответ, предписывающий нам немедленно убыть в роту. Уничтожение партячейки свалили на душманов, тем самым восстановив против них всю огромную Чарикарскую долину. Это, наверное, и нужно было командованию. С нехорошим чувством возвращались мы в Кабул. Об этом случае нельзя было распространяться даже среди своих. Наводчик-афганец, выведший нас на дом, исчез без следа, а ребята из разведцентра, не испачкав рук, поставили себе еще один плюс.

Забота Родины

Из техотдела ГРУ приехал дядя. Вскоре после его бесед с нами появилось “очень важное” дополнение в спецформе - сеточка под мышками и между ног, чтобы не было так жарко. Лучше бы они там понапрягали заплывшие салом извилины и пересмотрели кое-какие нормы снабжения. Например, сроки носки той же спецформы.

На двадцатикилометровом участке дороги Кабул-Термез строго в определенной последовательности “духи” обстреливают наши колонны. Особенно страдают от их засад машины с топливом. Такие колонны обычно не пропускаются без нападения на них, в результате вместе с людьми горит большое количество нашей техники, причиняя огромный ущерб экономике страны. Для борьбы с ними нас и направили. Объехав несколько частей, мы поняли, что засады духами устраиваются строго через день. Завтра как раз их день. Ночуем на ближайшем от места засады советском посту охраны дороги. В землянке с сырым глиняным полом и стенами сидит полупьяный старлей. Он тупо смотрит на меня, пытаясь понять, что я от него хочу. Хочу я от него немного - приюта для своих бойцов до двух часов ночи. Старлея обещали заменить три месяца назад, так что всего он в этой дыре около полугода. С ним еще шестеро солдат и должен быть прапорщик, но его увезли с аппендицитом два месяца назад, так и не прислав никого взамен. Его голубая мечта помыться в баньке и сменить завшивевшее белье. Как может быстро деградировать человек при определенных условиях! Хуже всего, что условия эти возникают благодаря “заботе” забывших про него начальников. С потолка падают кусочки глины, попадая в кружку с мутной жидкостью. Солдаты выменивают самогон у местных жителей за ящики из-под снарядов и, чего греха таить, мелкие боеприпасы. За это им платят их жизнями, не нападая на спящих ночами бойцов. Подвыпив, старлей выходит из своей землянки, чтобы дать пару очередей из башенного пулемета БМП, надо же показать, кто здесь все же хозяин. Его солдаты живут наверху, в БМП. Далее двадцати шагов они не рискуют отходить от поста, несмотря на торговлю с местными жителями. Много было приглашений в гости добродушными афганцами, а потом приглашенных находили без голов, и прочих торчащих частей тела. Бойцы это знают и побаиваются. Но ночью все равно они дрыхнут, положившись на русское “авось”. Мы уходим отсюда, унося с собой очередную популяцию вшей, подхваченных в операциях.

Против засады

Выбрав полуразрушенный дом подальше от дороги, занимаем позиции для наблюдения. Ночь прошла спокойно, ничего подозрительного не замечено. Неужели нас засекли, и наживка зря заброшена? Светает. С четырех часов разрешено движение по дорогам. Проходит одна колонна, другая. Все спокойно. Вот показалась колонна “наливников”. Идут с большой скоростью. Это своеобразные камикадзе. На 700-километровом пути этим ребятам практически невозможно не попасть под обстрел. Впереди нас, метрах в ста левее нашего дома раздался мощный взрыв. Пылевое облако закрыло от нас место взрыва, но и так ясно, стреляли из гранатомета. Первая машина уже горит, а тут включились и “духовские” автоматчики. Колонна, не сбавляя скорости, обходит своих горящих собратьев и скрывается за поворотом. С ее стороны раздается несколько запоздалых очередей в нашу сторону. Стрельба стихла. Это хуже. Мы находимся уже где-то рядом с “духами”. Выдерживая направление, движемся вдоль стен к небольшой площади впереди. Там стена делает небольшой поворот вправо. За ней неизвестность. Подаю сигнал, все пошли осторожнее. За поворотом на полянке увидели “духов”. Человек двадцать в черных “пакистанках”, сидя на земле, оживленно обсуждают проведенное мероприятие. Да, нас не ждали. Поэтому, когда некоторые из них начали вставать, прихватывая свои автоматы, мы с двумя дозорными влупили по толпе из трех стволов. Остальные бойцы не могут помочь нам, также рискуют попасть в наши спины. По моему сигналу они залегли, не создавая собой мишени для духов. Оставшиеся в живых “душки” рванули к развалинам, оставляя убитых. Гранатометчик тоже остался на поляне, не добежав до убежища, пуля моего сержанта Шурки Долгова попала ему в лицо. Сержант перевел огонь на  одиночный и бил прицельно. То же сделал и Серега Тимошенко. Оставить гранатомет противнику было бы преступлением, и в штабе меня просто бы не поняли. Для помощи дозорным высылаю еще двоих. Это их первый бой. Парни выскакивают на полянку и, стоя в полный рост косят очередями по дувалам. Мой мат вперемешку с приказами лечь не доходит до них - силен запал первого боя. В лежачую мишень гораздо труднее попасть, чем в стоящую крупную фигуру. А их фигуры крупны. Оба борцы, под 85 кило весом. Сам отбирал их в Союзе.

Первые потери

Вначале падает Горяйнов. Потом зашатался и Солодовников. Он, пошатываясь, бежит в мою сторону. Перед смертью зовут маму, а мамы сейчас далеко, вот он и бежит ко мне, я сейчас ему за мать. Автомат зажат в руке, изо рта бьет кровавая пена. “Песочка” на груди окрасилась в красный цвет. Дырочка в ней говорит о ранении в легкое. Вот и первая кровь, получи, командир. У меня нет сил выругать его, хотя злость на него переполняет меня. Прислушайся он к моему приказу, жил бы, может, до сих пор. Укол промедола, сделанный кем-то из бойцов, не спасает положение. Теперь наша задача усложнилась. Помимо гранатомета надо забрать убитого Генку с его пулеметом. Отправляю за ним двух солдат. Они сбрасывают рюкзаки и оставляют автоматы, им они сейчас не нужны. Их действия будут прикрываться огнем всей группы. Здесь не стрельбище, поэтому лица парней бледны. Знаю это и я. Мозг лихорадочно работает, я не имею права ошибаться. “Вперед!” Генкино тело и оружие у нас. Духи усиленно огрызаются. Но нам теперь не до них. Побросав в дувалы с десяток гранат, мы отходим, жизнь еще живого Солодовникова мне важнее этих людей в черном. Вместо них завтра будут еще сто, а его еще можно спасти. Двое прикрывают наш отход, двое бегут впереди, ограждая нас от возможных неприятностей. Остальные тащат два тела, сменяя друг друга. “Песочки” промокли от пота, солнышко уже жарит немилосердно. Не зря заставлял вас часами таскать рюкзаки с камнями, где бы вы были без этой тренировки.

Вовремя мы покинули место стычки. Появившиеся в небе “вертушки” обрабатывают это место, используя все свое вооружение. О нас они не знают. Наши действия держат в тайне. Если “вертушки” примут нас за “духов”, это может стоить нам жизни. На месте засады грохочут взрывы НУРСов, видны столбы пыли. “Душкам” там не сладко, но и нам тоже. Один из вертолетов заходит на боевой разворот и замечает группку людей, бегущих по развалинам. Изменяя курс, он разворачивается в нашу сторону. Если не опознает, конец, мелькнула в мозгу мысль. Его плоское с боков тело неумолимо приближается к нам. Быстро достаю из рюкзака ракетницу. Выхожу на центр улочки, прятаться уже бесполезно. Даю выстрел ракетой в сторону приближающегося вертолета, машу пилоту рукой. Он проходит над нами на бреющем, обдав вихрем смешанного с гарью воздуха. Пилот направляет курсовой пулемет на нас, пристально вглядываясь в наши лица. Бежать к дороге духи не могут, это ясно пилоту, и он отваливает к своим.

Вызываем технику. Возле нас в пятидесяти метрах пылают пять бензовозов. Людей не видно. Оказывается, что раненых уже эвакуировали в местную санчасть. Вот и за нами пришла БМП. Осторожно загружаем Солодовникова и Генку. Мать должна получить своего сына в любом случае, иного у нас быть не могло. Наконец, санчасть полка. В наличии прапорщик-санинструктор и капитан-зубной техник, и это в полку, ведущем боевые действия. Опять наверху не хочет шевелиться извилина. Где наши профессора, где медики, желающие получить богатейшую практику? Они есть, я знаю, но сюда почему-то не могут попасть.

В санчасти уже пятеро обожженных водителей бензовозов. Некоторые из них напоминают персонажи фильмов ужасов. Полностью обожженные, голова без единого волоска, распухшие кровоточащие губы. Они просят доктора убить их. Кожа пластами свисает с тела. Мучения, очевидно, достигли последнего предела. Доктора мечутся среди них, ставя им капельницы. Тут еще мы с нашим воином. Его кладут на раскладушку, затыкая ваткой дырку в груди. Он хрипит, с надеждой глядя на белый халат врача. “Жить будет”, - говорит прапорщик. Мы выходим из санчасти. Бойцы стоят в стороне, вопросительно глядя на нас с Серегой. Серега его друг по школе, вместе они и выступали на соревнованиях по борьбе. Ему не стоится на месте. Он снова заходит внутрь. Через секунду он вылетает оттуда: “Товарищ старший лейтенант!”. Забегаю за ним в помещение. Солодовников спокойно лежит на раскладушке с полузакрытыми глазами. Хватаю его руку. Пульса нет! Серега выхватывает пистолет и с проклятиями направляется по коридору. Догоняю его у входа к врачам. Он вырывается, что-то кричит докторам. Они испуганно бросились врассыпную. Это удваивает силы Тимошенко, он вырывается. Подбежавшие солдаты помогли мне скрутить его. Серега ослабевает и плачет. Кризис злости на врачей прошел. Тем более что винить их не за что.

В Афганистане, в “Черном тюльпане”

Трупы тут же выносят на улицу, заворачивают в блестящий целлофан. Целлофан напоминает обертку шоколада. Такой же хрустящий. Груз “200” загружается в вертолет и отправляется в Кабул. Там его ждет “консервный заводик”, мрачно шутят бойцы, так называя полевой морг. Морг располагается в нескольких больших палатках, установленных прямо на высохшей траве. Лежащим на земле уже все равно. Комфорт их не интересует. К сожалению, приходится посещать это заведение. Надо опознать здесь своих, дать данные в местную администрацию. Но прежде их еще надо отыскать здесь. А среди этих оборванных ног, искалеченных тел и каких-то непонятных обгорелых кусков мяса их отыскать не просто. Наконец, они найдены. Солдат в десантной форме с запахом самогона шариковой ручкой пишет на их твердой задубелой коже фамилии, и я с облегчением выхожу на воздух. Такого не увидишь и в кошмарном сне. Теперь их уложат в цинковые ящики, и они на самолете отправятся в круиз по родной стране. Ждите родные своих сыновей, вам их доставят обязательно.

Опустошенный виденным, сажусь в УАЗик. Глаза мои открыты, но я ничего не вижу. Мой мозг отказывается воспринимать окружающее. Это напомнило первый выход на задание. Шок скоро проходит. Здесь вообще долго ничего не длится, и жизнь товарищей в том числе. Долго только ждешь замены. Кажется, тебя не заменят никогда, и ты будешь вечно торчать на этой войне, которая тоже не кончится никогда. Где в мире еще найдутся желающие рисковать своей жизнью за 23 доллара в месяц. Оплата не зависела от того, лежишь ли ты на койке целыми неделями или пытаешься выжить, прыгая ночью по дувалам с автоматом в руках. Те же деньги получают работники штабов, повара, машинистки и прочий контингент, слышавший стрельбу и взрывы издалека. Иногда эта тема поднималась в нашей среде, особенно после очередной отправки домой кого-то из нас грузом “200”. Она, как правило, затихала после двух-трех минут крепких матерных выражений в адрес начальства в Союзе. “Зомби” не должны много рассуждать. Их удел выражен четырьмя емкими выражениями: “в любом месте, в любое время, любое задание, любыми средствами”, остальное их не должно касаться. В конце концов, мы не наемники, мы воюем во имя Родины.

Гладко было на бумаге...

Следующей нашей операцией был рейд в крупный кишлак, откуда совершались нападения на наши войска. Кишлак располагался в предгорье, и на технике туда не проедешь. С воздуха можно перебить мирных жителей, а это недопустимо.

Начштаба армии разработал план, согласно которому моя группа ночью выходит к кишлаку со стороны гор. Со стороны дороги нас прикрывает разведрота полка, а с воздуха вертолеты огневой поддержки. То, что из всей разведроты в наличии только двенадцать солдат, два офицера и два бронетранспортера, начштаба удивило, но решения не изменило. Он так красиво размалевал свой замысел на карте, что не хотел ничего портить из-за того, что надо что-то менять. Пошли. Ночью оцепили кишлак с тыла насколько хватило сил. К рассвету двинулись вперед. Не доходя до него метров ста, по нам врубили из чего-то крупнокалиберного, судя по редкому звуку выстрелов. Перебежками подбираемся к ближайшим дувалам, прячась в мертвое пространство. Уже пять утра, через полчаса должны быть вертолеты поддержки, которые мы наведем на цель. Вертолетов нет. Нет их и в шесть. Мы носимся по кишлаку, отыскивая  стрелков. Разве за день можно перевернуть более тысячи халуп, имеющих кучу подвалов, сараев и всяких закутков. Перевернули несколько куч дров. Ничего. На дороге находим стреляные гильзы от буров. Значит, здесь должно быть и стрелковое оружие. Уже десять часов. Бойцы взмыленные, поиски ни к чему не приводят. Разведроты тоже нет. Один ее БТР сломался при выезде из полка, второй засел на рисовых полях далеко от нашего кишлака. Десять человек ненавистных “шурави” носятся среди мрачно смотрящих жителей. Если бы не наши автоматы в руках, нам бы здорово не повезло.

Нужен результат. Его будет требовать наш “главком”. Полномочия получены, надо выполнять. Сгоняем на площадь всех жителей, кто мог двигаться. Они стоят, угрюмо глядя на нас. Через переводчика обращаюсь к ним с требованием указать, кто стрелял и где спрятано оружие. Требование абсурдно и заранее обречено на неудачу. Тогда приходиться принимать меры пожестче. По-моему указанию из толпы выхватывают одного жителя. Страха в его глазах нет, только ненависть. Условия им известны. Если в течении двадцати секунд не называют стрелков, вызванный погибает. Солдат-таджик громко начинает считать: “Як, ду, се...”. Никто не издает ни звука. Выстрел из пистолета в голову, и несговорчивый падает. Указываю на следующего. Та же картина. Сержант перезаряжает пистолет, гора трупов постепенно растет. С толпой у нас психологическая борьба. Никто не скажет ни слова. Это ясно. Можно перебить хоть всех, но мы ничего этим не добьемся. Над площадью веет ужас. Мои солдаты присмирели перед лицом такой самоотверженности. Для нас это непонятный феномен. Для них - это долг веры, долг перед исламом. Даю команду на отход. Уходим из кишлака, предупредив, что еще вернемся, если стрельба не прекратится. Но каждый знает, что возвращаться сюда опять  - хуже смерти.

К вечеру, наблюдая в бинокли, мы видели вереницу афганцев, несущих своих погибших жителей. Само собой, эта акция любви к нашей армии им не добавила.

Осторожно, мины!

Выполняя мелкие указания разведотдела, моя группа “шастает” по ночам, изучая район действий. Много ящиков “с гранатами”, “патронами” - нашими сюрпризами - оставлено на “духовских” тропах. Вообще-то не стоит открывать такие ящики, если жить не надоело.

Из штаба пришло распоряжение на организацию засады. Выезжаем днем к месту, где планируется “засадить”. Местность гладкая, как стол. Кое-где видны камни величиной с куриное яйцо. Укрыться абсолютно негде. Предлагаю начальству через своего наблюдателя оповестить десантников о появлении “духовских” машин. Десантура на своих БМДшках разнесет в пух и прах любую автоколонну. Это гораздо безопаснее в этой пустыне и намного эффективнее - никто не уйдет. Но разведотделу нужны баллы, поэтому десантников привлекать не хотят. “Духовская” скрытная тропа пересекает асфальтовое шоссе. В этом месте под ним имеется небольшая труба для стока воды. В эту трубу я и думаю затолкать ночью группу, иначе в свете фар нас заметят за километр. Перед входом в трубу осторожно переходим с сержантом по торчащим камням. Так меньше вероятность наступить на мину. Установив несколько десятков всяких ловушек, поневоле будешь шарахаться от подозрительных мест. Оказалось, не зря мы наступали не на землю. Лейтенант, присланный недавно из Союза, решил тоже осмотреть место. Спустившись с дороги, он, к сожалению, пренебрег правилами безопасности. Столб взрыва “противопехотки” возник за нашими спинами, сорвав с голов шапки. Игорь лежал между камней в оседающей пыли. Между камнями слой грунта был сорван взрывом, и виднелось шесть черных резинок ПМНок. Мы с сержантом посмотрели друг на друга. Он был бледен, я, наверное, не краснее его. Сколько бы стрессов не было пережито, к ним все равно невозможно привыкнуть. Просто это ощущаешь не так остро и быстрее все забываешь. Серега спустился к Игорю. Осторожно двигаясь по камням, он подтащил его к дороге. Я лег на край дороги и подал вниз руки. Ухватив Игорька за куртку, вытаскиваю его наверх. Вокруг сошлись солдаты. У Игоря оторвана пятка. Из куска ботинка торчит окровавленный обломок кости, пульсируя, выходит кровь. Он еще в шоке, поэтому способен шутить. На его вопрос о танцах с бабами, отвечаю ему: “Вряд ли”. Вызываем вертолет. Он прилетает через полчаса. Игоря с перетянутой пистолетным шнуром голенью загружаем в кабину. Скоро он будет в Кабуле.

Не надо дергать судьбу за хвост

Я задумываюсь над его судьбой. С первых дней его пребывания, я исподволь почувствовал, что Игорьку здесь не выжить. Причиной моим мыслям послужили два произошедших с Игорем случая. И первый, и второй были на моих глазах. Возвращаясь с осмотра района, Игорь ехал впереди меня на своей БМП. Наверное, механик превысил скорость, потому что его машину резко кинуло вправо с дороги. БМП на полном ходу срезала своим острым носом один из тополей, растущих вдоль дороги. Тополь рухнул на БМП. Чудом ствол не пришиб сидящего по-походному Игоря, упав между ним и башней. Наблюдая сзади эту картину, у меня пошли по коже мурашки. Подумалось, не лихо ли он начал подставляться? Следующий случай произошел с ним два дня спустя. Мы возвращались из разрушенного кишлака, где брали кое-какие доски для бани. Вши до того замучили, что невозможно было спать. Хотелось хоть как-то помыться. Возвращались в сумерках, невзирая на приказ по армии. В это время “духи” и подкараулили нас. Выстрел из гранатомета прошел между БМП моей и Игоря. Сидевшие сверху бойцы мгновенно оказались внизу за спасительной броней. Вовремя, так как тут же по броне затарабанил град автоматных очередей. В триплекс смотрю на переднюю БМП. На машине никого нет, только Игорь торчит по пояс в люке, осыпая дувалы из своего автомата. Вокруг него летят трассеры, чудом не причиняя ему вреда. Проскочив опасный участок, крою по всем правилам наводчика своей машины. Ведь, используй он вооружение башни, “душки” не посмели бы так нагло себя вести. Наводчик сидит, понурив голову. Забыл я, что это всего-навсего советский солдат-узбек, окончивший с дипломом свое учебное подразделение. Его знания были пропиты приемной комиссией, как и многое другое в нашей системе военного образования. После шести месяцев обучения, он даже не умел зарядить пушку, не говоря о работе с электронным прицелом и вычислениями поправок на стрельбу. Тут же “костыляю” Игоря, твердо уверовав в душе, что он здесь долго не протянет. Впоследствии так и оказалось. Не прошло и двух недель, как он наступил на противопехотную мину. Ему отрезали ногу и отправили в Союз. Его рапорт о желании продолжить службу подписал Министр Обороны, и Игорек служит в одном из военкоматов Москвы.

Офицеры из ДШБ с удивлением узнали у меня, что карты минных полей нашего района действий мне никто не выдал. Оказалось, что в течение десяти суток мы бороздим в ночное время окрестности, нашпигованные советскими минами. На одну из них “посчастливилось” наступить Игорьку. В разведотделе со мной была проведена успокоительно-извиняющаяся беседа, но Игорь-то от этого бегать все равно больше не будет. Слава Богу, это была моя крайняя, сорок шестая операция. Вскоре я торжественно облачился в бронежилет для следования на аэродром. Бронежилеты хранились на складе, и на операциях группами не использовались. Это считалось зазорным, проявлением трусости. Хотя кое-кому, возможно, удалось бы спасти свою жизнь, не будь у нас этого правила. Позже рота “обмельчала”, и на задания начали ходить в бронежилетах. У нас же его одевали, чтобы избежать коварного случая при следовании на аэродром для замены, отправки в отпуск и т.д. Закон подлости у нас уважался в полном объеме. Нельзя бриться перед заданием! А переводчик-двухгодичник нарушил это правило. С задания вернулся без ноги. Нельзя после получения приказа о замене идти на очередное задание! Не выполнил это правило Генка, зам. ком-ра второй группы, а через два дня его привезли с дыркой в голове от выстрела своего же солдата. Нельзя дергать судьбу за хвост!

Прощай Афганистан!

Прощай, Афганистан, такая чужая и такая родная страна, живущая по древним, но справедливым законам ислама. Навсегда ты врезалась кровавыми следами в мою память. Прохладный воздух скалистых ущелий, особый запах дыма из кишлаков и сотни бессмысленных смертей всегда будут помниться.

***

Старший лейтенант Губанов, заменившись, попал в бригаду спецназа, дислоцированную в г. Вильянди. Уже в Союзе получил досрочно звание капитан, позже получил в подчинение роту, однако служить по законам мирного времени не захотел, вступил в конфликт с начальством. За это в течение года его увешали взысканиями, как рождественскую елку игрушками, и сослали в пехоту. Из пехоты он ушел служить в военкомат, но и это не смогло удержать его в армии. Он подал рапорт об увольнении в запас и просьбу его удовлетворили. Сейчас мы понимаем, что это обычная ситуация и судьба многих “афганцев” и “чеченцев”. Это сейчас. А тогда он был одним из первых.

С.Козлов