Армейский генерал против спецназа КГБ

Сентябрь - декабрь 1980 г. стал тяжелым периодом  испытаний на прочность для бойцов "Карпат", находившихся в провинции Герат. Это была сплошная череда военных операций, преследование бандитских формирований или осада крепостей, зачастую длившаяся сутки напролет, как это было с упомянутой уже крепостью Каварзан. Понятное дело, что даже прошедшие особую подготовку спецназовцы были до предела измотаны и психологически, и физически. И это было заметно даже по их внешнему виду: обмундирование истрепано и порвано, все в дырах. А запасного не было, нужно было приводить в нормальный вид эти лохмотья в свободное от боев время.

И вот в один из таких свободных дней бойцы "Карпат" приводили себя в порядок. Постиранное обмундирование сохло рядом с палатками на натянутых веревках. Командир "Карпат" полковник Ковалев убыл в Кабул по служебной необходимости в командировку, а Александр Иванович, как начштаба исполнял обязанности командира.

- Как и мои бойцы,  я постирал форму, повесил сушиться, и переоделся в спортивный костюм, - рассказывает Александр Иванович. - А в этот день в 101 мотострелковый полк прибыл с инспекторской проверкой из Центра армейский генерал. И вместе с комполка Коптяевым объезжал территорию и расположение подразделений этого полка. Наша команда располагалась несколько в стороне, был отдельно разбит палаточный городок, по внешнему периметру огороженный колючей проволокой. У входа стоял часовой с автоматом. Банды душманов в то время были многочисленны, постоянно перемещались и маневрировали, и вопросам внутренней безопасности необходимо было уделять самое серьезное внимание.

И вот где-то в районе обеда меня вдруг срочно, по радиосвязи, вызывает часовой. Я как был, в спортивном костюме, подхожу к калитке, где стоял генерал в сопровождении полковника Коптяева. Как и положено военному человеку, представляюсь: начальник штаба "Карпат", исполняю обязанности командира и т. д.  Вижу, комдив злится, что его не пустили на территорию спецподразделения. Что это, мол, за дела? Свое недовольство он воплотил в тут же отданное распоряжение: привести личный состав в порядок и мне, как начальнику штаба, прибыть к 17-00 на оперативное совещание в полк, где будет поставлена очередная задача по участию в совместных войсковых боевых операциях. В ответ я пояснил комдиву, что я, как начальник штаба подразделения спецназа КГБ команды "Карпаты", не могу выполнить это распоряжение, так как получаю задание из Центра (в Кабуле) от генерала Потапова (это был псевдоним генерала Лазаренко). И мы уже получили письменное распоряжение "до особого указания воздержаться от участия в боевых операциях". (Позже мне стало известно, что  московская команда спецназа КГБ, выполняя задачу по уничтожению бандформирования в пригороде Кабула в горной местности напоролась на засаду душманов. 14 молодых офицеров в упор расстреляли "духи").

Подготовка каждого спецназовца дорого обходится государству, как специалист он представляет для страны особую ценность - ведь ряд военных задач способны решать только эти подразделения.

Поэтому, получив доклад о случившемся, глава КГБ Юрий Андропов договорился с министром обороны маршалом Соколовым по возможности не задействовать спецназ КГБ на  линии первого огня, то есть не направлять в непосредственное соприкосновение с противником, а больше использовать в разведывательных операциях. Хотя в условиях войны без флангов это решение отнюдь не гарантировало безопасности и сохранности личного состава. Да и какие гарантии могут быть на войне - тем более такой, как афганская.

Армейский генерал возмущенно заявил, что никакого генерала Потапова в Кабуле он не знает и потребовал выполнить его распоряжение. Я повторил, что категорически отказываюсь и тут же показал рукой на стоящую радиостанцию и пояснил, что наше участие в совместной боевой операции может обеспечить только шифровка из Центра - приказ моего руководства. Но генерал отказывался это понимать - видать, "гордыня" не позволяла. Как говорится, взыграло ретивое! Он закипел, словно самовар, и начал награждать непристойными эпитетами Председателя КГБ СССР Андропова и Маршала Советского Союза Соколова. Дабы погасить пыл зарвавшегося генерала, я в ответ заявил, что в таком случае вынужден буду направить в Центр шифротелеграмму, в которой дословно отражу его мнение об Андропове и Соколове и попрошу руководство разъяснить ему особенности задач, решаемых спецназом. Генерал махнул рукой и пошел прочь, бормоча себе под нос: "Направили сюда всяких, а воевать некому"…

Но на этом дело не кончилось. Разгневанный тем, что кто-то осмелился не повиноваться ему и горящий жаждой мести генерал отдал распоряжение комполка Коптяеву снять "Карпаты" с обеспечения - то есть не выдавать боеприпасы, горюче-смазочные материалы и прочие необходимые вещи, без которых подразделение просто не могло выполнять свои задачи.

Но комполка Коптяева такое распоряжение обрадовать не могло, ибо вредило прежде всего самим же военным. Сотрудничество "Карпат" и 101-го полка было обоюдонеобходимым, к тому же закаленным совместным участием в боях. А это в условиях войны зачастую значит гораздо больше, чем приказы охваченного гордыней генерала.

Что было делать? А надо сказать, что на войне, после боев и колоссального напряжения, часто возникает потребность  просто, по человечески выпить, как это принято у нас, славян. Однако у афганцев алкоголя не достать - "сухой закон" ислама. Армейские офицеры иногда угощали нас водкой, которую контрабандой привозили водители бензовозов в ящиках, утопленных в горючем. Однако, несмотря на герметичную упаковку, бензин все же просачивался в бутылки. И после принятия "наркомовских" его вкус надолго оседал во рту. Даже самые заядлые курильщики не торопились после этого прикуривать сигарету, опасаясь, что горючая смесь взорвется у них внутри. Но наш командир полковник Ковалев как человек бывалый, воевавший еще в Великую Отечественную, запасся 40-литровой канистрой спирта. Мы его использовали и для медицинских целей, и во внутрь. На первое время нам хватило.  

И вот начальник тыла "Карпат" Николай Лемещенко, взяв с собой необходимое количество "огненной воды", отправился к начальнику тыла 101-го мотострелкового полка. Они встретились как боевые друзья, подняли по чарочке, потом еще по одной, обнялись по-братски, пожали друг другу руки. И вот ночью входит ко мне в палатку Николай Лемещенко и докладывает: "Ваше приказание вы-пол-не-но". Начальник тыла 101-го полка распорядился выдать команде "Карпаты" боеприпасы, ГСМ для БТРов и все прочее". Естественно, после этой "спецоперации" Колю необходимо было отправить поспать…

Но этот эпизод с чванливым генералом был нехарактерным для наших отношений с военными. Возможно, он вел себя так из-за того, что еще не нюхал пороху, не прочувствовал горький специфический вкус Афгана всем своим существом. И сегодня каждый раз, когда я слышу песню Николая Расторгуева "Комбат" у меня перед глазами встает Афган. Память о боевом содружестве бойцов, командиров воинских подразделений, особенно комбатов, осталась у меня навсегда".

"А что же такое  жизнь? А жизнь - это просто дуэль со смертью", - пел в одной из своих песен Михаил Боярский. И это определение жизни с идеальной точностью подходило тем, кто попал в афганское пекло. Каждому из них пришлось почувствовать на себе обжигающее дыхание смерти. И не только военным.  

"Однажды мне необходимо было в очередной раз лететь в Кабул на общие сборы руководителей штабов. На Кабул в тот день летело всего два самолета - один с больными гепатитом, а другой - "Тюльпан" с грузом "200", то есть с гробами, в которых лежали тела погибших солдат и офицеров, - вспоминает Александр Иванович. - Находиться на одном пространстве с покойниками, мягко говоря, не очень приятно. Но и болеть никто не хотел. Поэтому выбор пал на второй самолет. Я с двумя своими ребятами, которые сопровождали меня в качестве охраны, заняли места поближе к пилотам, на ящиках с боевым снаряжением. А по всему салону самолета в три ряда стояли 2-х метровые деревянные заколоченные ящики с телами погибших.

Неожиданно в салон вошли одетые в штатское молодые люди лет тридцати. Было видно, что они только что прибыли из Союза. Один из них снял с плеча гитару, сел на деревянный ящик, профессионально взял несколько аккордов и начал петь песню Высоцкого, который умер во время  Олимпиады в Москве и чье имя и песни на тот момент были у всех на устах. Ребята эти прибыли по заданию комсомола создавать в Афганистане молодежные организации. И еще никогда не видели груза "200" воочию. А нам, понятное дело, стало не по себе. Я поднялся, подошел к играющему на гитаре и спокойно объяснил, что мы все уважаем и любим песни Высоцкого и сожалеем о его смерти… и наверное тот боец, солдат или офицер, тоже любил Высоцкого, но уже не сможет услышать его песни из цинкового гроба, оббитого для транспортировки досками.

- Не понял, а причем здесь гроб? - удивился молодой человек.

- А на чем вы, по-вашему, сидите?

Невозможно описать словами выражение лица этого молодого человека: он соскочил словно с раскаленной печи и, обведя весь салон самолета взглядом, тихим голосом спросил: "Это что - все погибшие?". Я ответил: "Да, и где-то дома их ждут семьи, невесты, и самое ужасное - это неизмеримое количество слез родителей, хоронящих своих совсем еще молодых сыновей". Молодой человек не присел до самого Кабула - так и летел стоя.

А сколько раз по неопытности, а порой и в результате элементарного пренебрежения мерами безопасности, погибали не только воины-интернационалисты, а и откомандированные ЦК ВЛКСМ комсомольские работники  для создания молодежных организаций. Запомнился случай вопиюще жестокой расправы над  одним из таких ребят. Он должен был вылететь самолетом из Герата в Кабул. Но в спешке забыл папку с документами и вернулся за ней, а догоняя группу,  напоролся на переодетых в форму Царандоя душманов. Захватив его живым, "духи" жестоко поиздевались над ним, отрезали уши, вспороли живот и набили его и рот землей. Затем все еще живого комсомольца посадили на кол и, демонстрируя свою азиатскую жестокость, носили перед населением кишлаков.

После того, как это стало всем известно, каждый из спецназовцев команды "Карпаты" взял себе за правило в левом лацкане кармана куртки носить гранату Ф-1. Чтобы, в случае ранения или безвыходного положения не дасться в руки душманов живым…

…Непрерывные бои в провинции Герат велись четыре с половиной месяца. Когда Александр Иванович вернулся  домой, то ради интереса поднял подшивки центральных газет за тот период. И обнаружил всего несколько строк: "За последнее полугодие в результате принятых решительных мер со стороны афганских вооруженных сил уничтожены крупные соединения бандформирований в провинции Герат". И все. Родина предпочитала молчать о своих героях, которых отправила на бессмысленную войну…

Война закончилась для Александра Нездоли 5 января 1981 года. С диагнозом "болезнь Боткина", а попросту - желтуха, его отправили в госпиталь. Вначале в Шиндант, а затем - в Ташкент.

- Из-за плохой воды и страшной антисанитарии желтуха косила хуже, чем пулеметная очередь. В Ташкент прилетели, нас в автобусы посадили. А мне так неловко было ехать - по пояс в открытом окне, убить ведь могут! Отвык от мирной жизни. А в городе так хорошо - где-то музыка играет, не слышно никаких пулеметных очередей и девушка идет в белом платье… И тогда, несмотря на свое тяжелое состояние, несмотря на свежие воспоминания о боях и погибших, я вдруг как никогда остро ощутил:  жизнь-то продолжается, такая прекрасная жизнь!".

Но Александр Иванович не догадывался, что для возвращения к жизни ему нужно преодолеть еще одну полосу препятствий, на которой смерть могла предъявить на него права. Мог ли советский офицер, с честью выполнивший задания Отечества, представить себе, что ближе всего к смерти он окажется уже на родной территории, и что небрежность врача и бюрократизм государственной машины могут быть опаснее  душманского "стингера"?