ПРОЕКТ ОБЩИЙ ТЕКСТ TEXTSHARE http://text.net.ru http://textshare.da.ru http://textshare.tsx.org textshare@aport.ru ------------------------------------------------------------------------- КРИСТОФЕР ЭНДРЮ ОЛЕГ ГОРДИЕВСКИЙ КГБ. ИСТОРИЯ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ ОПЕРАЦИЙ ОТ ЛЕНИНА ДО ГОРБАЧЕВА Главы 9-14 Переводчик не указан. О.Гордиевский, К.Эндрю КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева. М.: NOTA BENE, 1992 В квадратных скобках [] номер страницы. Номер страницы предшествует странице. В круглых скобках () номера примечаний авторОВ, помещенных в конце книги. СОДЕРЖАНИЕ Тайны лубянки: взгляд из Британии Предисловие к русскому изданию Эволюция КГБ Список сокращений Сведение I Сорни (1565 - 1917) II ЧК, контрреволюция и "заговор Локкарта" (1917 - 1921) III Внешняя разведка и "активные действия". Эпоха Дзержинского (1919 - 1927) IV Сталин и шпиономания (1926 - 1938) V "Враги народа" за границей(1929 - 1940) VI Служба радиоперехвата, внедрение агентов и "Великолепная пятерка" из Кембриджа (1930 - 1939) VII Вторая мировая война (1939 - 1941) VIII Великая Отечественная война (1941 - 1945) IX Установление контроля над Восточной Европой (1944 - 1948) X Холодная война.Сталинский этап (1945 - 1953) XI Холодная война после Сталина (1953 - 1963) XII Эпоха Брежнева. Восток, Третий мир и Запад (1964 - 1972/73) XIII Упадок и крах разрядки (1972 - 1984) XIV При Горбачеве (1985 - 1991) [353] Глава IX УСТАНОВЛЕНИЕ КОНТРОЛЯ НАД ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПОЙ (1944-1948) Расширение в годы войны огромной империи Берии привело, по мнению Сталина, к тому, что и сам Берия имел слишком большую власть. В начале 1946 года он стал членом Политбюро и заместителем председателя СНК, но в то же время на посту в НКВД его сменил бывший первый заместитель медведеподобный Сергей Круглов, удостоенный почетного звания рыцаря Британской империи за обеспечение безопасности на конференциях "Большой тройки". В марте 1946 года НКГБ и НКВД были преобразованы из комиссариатов в министерства, что означало поднятие их статуса, и стали называться соответственно Министерством государственной безопасности (МГБ) и Министерством внутренних дел (МВД). Вскоре после этого протеже Берии Меркулова заменил на посту главы МГБ Виктор Семенович Абакумов, который, как и Круглов, не принадлежал к кавказской мафии Берии. Но если Сталин рассчитывал, что Абакумов ограничит влияние Берии в органах государственной безопасности, то на этот раз он ошибся. По утверждению Хрущева, Абакумов быстро стал "человеком Берии". Он никогда и никому, даже Сталину, ни о чем не докладывал, не посоветовавшись предварительно с Берией. (1) Стиль руководства Абакумова отличала жестокость, коррупция, но со своими ставленниками он был радушен и доброжелателен. По всей вероятности именно Абакумов, боящийся оказаться в тени исторических заслуг ЧК, распорядился удалить из мемориальной комнаты в офицерском клубе МГБ священные реликвии - посмертную маску, портрет и гимнастерку Дзержинского. Абакумов был постоянным ночным гостем клуба, куда он приходил поиграть с приятелями на биллиарде и переспать с одной из многочисленных любовниц в специально оборудованном личном номере, где всегда в большом выборе были импортные напитки и французская косметика. Установилась традиция, по которой выезжавшие за границу офицеры МГБ выражали свое уважение Аба- [354] кумову дорогими подарками. Перебежчик Петр Дерябин вспоминал, что в Вене купил для шефа детскую коляску и платье, которые стоили. 100. 000 рублей. "Аморальное поведение" и коррупция упоминались в числе официальных причин ареста Абакумова в 1951-м и казни в 1954 году. (2). На пост министра государственной безопасности Абакумов выдвинулся благодаря своим успехам во главе СМЕРШа, созданного в апреле 1943 года в результате реорганизации "специальных управлений" НКВД, занимавшихся контрразведкой в армии. На совещании руководителей разведслужб, на котором был создан СМЕРШ, председательствовал сам Сталин. Официальные документы свидетельствуют, что первоначально предлагалось название СМЕРНЕШ - от распространенного в годы войны лозунга "Смерть немецким шпионам!", но Сталин возразил: "Почему, собственного говоря, мы должны иметь в виду только немецких шпионов? Разве другие разведслужбы не действуют против нашей страны? Давайте назовем Смерть шпионам или кратко - СМЕРШ. " (3). Основной задачей СМЕРШа, однако, стала не столько ловля иностранных шпионов, сколько слежка и выявление с помощью множества осведомителей недовольных и "предателей" в армии. (4). Сталин подчеркнул огромное значение СМЕРШ тем, что взял его под свое личное руководство как председатель Государственного Комитета Обороны и народного комиссара обороны. (5). На освобождаемой Красной Армией территории СМЕРШ выявлял всех подозреваемых в сотрудничестве с врагом и подавлял националистскую оппозицию. В конце войны в задачи СМЕРШа вошла также проверка более пяти миллионов советских граждан, возвращавшихся из плена. Английские и американские разведслужбы, стремясь скрупулезно выполнить свои обязательства перед союзником, участвовали порой в варварских репатриациях. (6). Многие из двух миллионов советских граждан, которых они, часто против воли этих людей, вернули на родину, просто сменили гитлеровские застенки на сталинские. Как завуалировано признает советская официальная история, СМЕРШ "с недоверием" относился к более чем миллиону советских военнопленных, переживших ужасы немецких лагерей. (7). Почти все рассматривались как дезертиры. В июне 1945 года посол США в СССР Аверелл Гарриман докладывал в госдепартамент: "Посольству известен лишь один случай, когда репатриированный вернулся к семье в Москву... Эшелоны с репатриантами проходят через Москву и движутся дальше на Восток, причем пассажиры их лишены возможности общаться с внешним миром, когда поезда стоят на московских вокзалах. " Некоторых после допроса в СМЕРШе расстреливали. Большинство попало в лагеря у Полярного круга, где многие из них [355] умерли. Жуткая судьба ждала членов Русской освободительной армии генерала Власова, которые были репатриированы американцами. Власов, один из героев битвы за Москву, в 1942 году попал в плен, а затем осудил советский режим как тираническое извращение Октябрьской революции. Его добровольческая армия, набранная из советских военнопленных, в марте 1945 года храбро сражалась вместе с немцами на Восточном фронте. Репатриировавшим власовские части американским солдатам пришлось применить слезоточивый газ, но все же некоторые успели повеситься или иным способом покончить с собой. (8). Венгерский государственный деятель Николас Ньяради, который был в Москве во время репатриации Власова, позже писал: "Стремясь на примере Власова продемонстрировать, что ждет предателей, его замучили до смерти самым жестоким образом и подробно рассказали всему народу, как он скончался и сколько времени продолжалась агония. Офицеры и солдаты его армии были уничтожены теми же методами... " (9). В марте 1946 года СМЕРШ был формально закрыт, а его функции прешли к Третьему управлению МГБ. (10). Одной из задач СМЕРШа в конце войны, также как НКВД/НКГБ, было, как указывается в официальной истории, "помочь народам освобожденных стран установить и укрепить свободные местные формы правления", другими словами, обеспечить установление "народных демократий" вдоль западных границ СССР. (11). Это было также одной из важнейших задач МГБ под руководством Абакумова. Беседуя в 1944 году с югославским коммунистом Милованом Джиласом, Сталин расширил смысл средневекового афоризма "cuius regie eius religio" (кто правит, тот и устанавливает религию): "Эта война не то что в прошлые времена. Тот, кто захватил территорию, устанавливает на ней свой общественный строй. Каждый устанавливает свою систему, если его армия достаточно сильна, чтобы сделать это. Иначе и быть не может. " (12). "Народные демократии" насаждались в странах Восточной Европы где силой, а где хитростью, и НКГБ/МГБ сыграло в этом центральную роль. Многие из тех, кто помогал установлению в их странах "народных демократий", были карьеристами, временщиками или людьми, которые против собственной воли признали, что советская мощь исключает другие варианты. В каждой восточноевропейской стране имелось (как правило незначительное) коммунистическое или сочувствующее меньшинство, верящее в социалистический выбор, как верило в него первое поколение большевиков и молодых советских идеалистов в годы первой пятилетки. Венгерский коммунист Георгий Ходос, ставший жертвой показательного сталинского суда, писал: "Какое счастье быть коммунистом, служить человечеству, присутствовать при рождении лучшего будущего. После ужасов [356] Второй мировой войны в мире, похоже, устанавливается порядок. Какой замечательный это будет порядок... Мы строили социалистическую Венгрию под знаменем коммунистической партии. " (13). Будущее социалистического строительства в Восточной Европе неразрывно связывалось с поклонением Сталину. В глазах коммунистов всего мира это был не жестокий болезненно подозрительный деспот, а мифологический герой, олицетворявший их видение лучшего мира. В конце войны даже Джилас и большинство югославских коммунистов, осужденных вскоре как архиеретики, считали себя искренними сталинцами: "Сталин был не только безусловным гением из гениев, он был живым воплощением идеи и мечты о новом обществе. Это поклонение перед Сталиным, а равно и почти перед всем советским приобрело странные формы и масштабы... Среди коммунистов были люди с развитым чувством прекрасного, знающие литературу и философию, но мы все с энтузиазмом воспринимали не только идеи Сталина, но и то, с каким "совершенством" он их формулировал. Я сам много раз говорил о кристальной ясности его стиля, о глубине его логики и об актуальности его комментариев так, будто они были проявлением высшей мудрости. " (14). X X X В Польше, политические преобразования в которой первыми вызвали серьезные разногласия между Сталиным и его союзниками, такой энтузиазм был редкостью. "Коммунизм, - говорил Сталин в 1944 году, - полякам не подходит. У них слишком силен индивидуализм, слишком силен национализм. " (15). Между войнами Польская коммунистическая партия была одной из наименее популярных в Европе, с точки зрения как Москвы, так и своих сограждан. В Польше партия действовала подпольно, многие бойцы ее вооруженных отрядов были арестованы. Тех же, кто бежал в Москву, ждала еще более страшная судьба - во времена "Великого Террора" почти все они были расстреляны. (16). В живых остались только те, кто, как будущий партийный лидер Владислав Гомулка, находились в относительной безопасности в польских тюрьмах, и те, а их было немного, кто сотрудничал с НКВД и помогал уничтожать своих товарищей. Польская коммунистическая партия перестала существовать. В 1938 году Коминтерн объявил о ее официальном роспуске. Основу польского сопротивления в годы войны составляла Армия Крайова (или АК). Она была настроена резко антикоммунистически, хранила горькую обиду на Советский Союз за раздел Польши в 1939 году и за сталинские преследования. После нападения Германии, однако, Сталин решил, что настало время воз- [357] родить польский коммунизм. В декабре 1941 года группа польских агентов НКВД во главе с Марцелием Новотко, Болеславом Моложечем и Павлом Финдером была сброшена на парашютах с целью возродить довоенную партию под новым наименованием - Польской рабочей партии (ПРП). Финдер восстановил связи с Владиславом Гомулкой и сделал его секретарем Варшавского горкома партии. Новотко доверили секретную миссию по дестабилизации Армии Крайовой. По распоряжению НКВД он передал гестапо рад бойцов АК. Не подозревавший о том, что связи Новотко с гестапо являются частью плана НКВД, Моложеч застрелил его как предателя и сам был приговорен к смерти партийным трибуналом. Последовавшее затем убийство Финдера в гестапо открыло Гомулке путь к посту генерального секретаря ПРП. Он не был человеком Сталина и стал партийным лидером в тот момент, когда радиосвязь с Москвой оказалась нарушенной. Гомулка создал "народную гвардию" в виде подпольной коммунистической милиции, которая должна была выступить в качестве соперника Армии Крайовой. Руководство партии, однако, понимало, что их приход к власти зависит от поддержки не столько внутри страны, сколько от СССР. (17). Ведущий партийный идеолог Альфред Лампе писал незадолго до смерти в 1943 году: "Какая Польша не будет антисоветской?" (18). 23 июля 1944 года Сталин создал в Люблине Польский национальный комитет освобождения, чтобы использовать его в качестве ядра будущего марионеточного правительства. Когда Красная Армия приближалась к Варшаве, советское радио призвало народ к оружию: "Нельзя терять ни секунды!... Варшавяне, к оружию! Выбросьте немецких завоевателей, боритесь за свободу!" Первого августа Армия Крайова начала восстание. Еще два месяца народ Варшавы отважно сражался, а Красная Армия наблюдала за этим с другого берега Вислы. Когда было убито четверть миллиона поляков, Сталин отстранил их лидеров, назвав их "горсткой рвущихся к власти уголовников". В течение месяца он отказывался разрешить англо-американским самолетам, доставлявшим из Италии припасы повстанцам, заправляться на советских аэродромах и оказывать медицинскую помощь раненым членам экипажей. Подавление варшавского восстания уничтожило Армию Крайову как серьезного конкурента коммунистам. (19). Вслед за наступающей Красной Армией шло мощное подразделение НКВД, в задачи которого входило выявление оставшихся бойцов Армии Крайовой и установление коммунистической власти. Во главе этого подразделения стоял будущий шеф КГБ и ГРУ, генерал Иван Александрович Серов - невысокий, плотный, жестокий, махровый русский националист, который осуществлял наблюдение за массовыми депортациями с Кавказа. (20). Для выявления бойцов АК Серов [358] пользовался различными методами - от внедрения членов ПРП до перехвата и дешифровки радиосообщений. (21). В январе 1945 года, когда Люблинский комитет объявил себя временным правительством, Армия Крайова была формально распущена. Часть ее бойцов ушла в подполье, другие перешли к коммунистам, а большинство отказалось от дальнейшей борьбы, довольные уже тем, что пережили все это. (22). В задачи НКВД, помимо ликвидации оппозиции, входило создание своего польского аналога. Новую организацию назвали Урзад Безпеченьства (УБ). Во главе ее встал Станислав Радкевич, который вначале был начальником отдела в Люблинском комитете, а затем - до 1954 года - министром общественной безопасности. До войны Радкевич, родившийся в Белоруссии, был членом боевой дружины компартии. Выжил он, как и Гомулка, благодаря тому, что находился в заключении в польской тюрьме. Жестокость в нем сочеталась с обаянием и умением убеждать. Первый послевоенный посол США в Варшаве Артур Блисс Лейн писал после встречи с ним в 1945 году: "Мы слышали, что обычно он старался вселить ужас в души своих собеседников, с нами же он вел себя в высшей степени сердечно и учтиво. Это человек приятной наружности, явно русско-еврейского происхождения, с тщательно расчесанными смоляными волосами и умным, живым, красивым лицом. Он начал разговор с вполне логичного замечания, что фашисты так дезорганизовали Польшу, что новому правительству пришлось прибегнуть к помощи одного из союзников. Англия и Америка были далеко, а Россия ближайший сосед Польши... Он честно признал, что русские направили к нему двести инструкторов НКВД, которые помогут создать польскую полицию безопасности по советскому образцу. " (23). Сразу же после создания Люблинского комитета Радкевича вызвали в Москву к Берии на инструктаж. Он вернулся в Польшу в сопровождении двух высокопоставленных советников из НКВД/НКГБ - генералов Селивановского и Мельникова, которые контролировали создание УБ под общим руководством Серова. (24). Рождалась УБ с трудом. К декабрю 1944 года подобрали 2. 500 человек, но Радкевич жаловался в Политбюро ПРП, что все они слишком молоды, не имеют опыта, и "руководители у них слабые". Его заместитель Роман Ромковский, агент НКВД со стажем, заявлял, однако, что новая организация провела ряд успешных операций против Армии Крайовой: "Мы разгромили их руководство во всех провинциях. " Политбюро было также конфиденциально проинформировано, что условия осложняются действиями Красной Армии, которая "все крушит и занимается мародерством" (и, добавим, хотя в докладе, слишком строгом, этого и не было, насилует девушек и женщин). (25). Фашистский [359] террор сменился советским террором. Генерал Зигмунт Берлинг, в прошлом командующий русской Первой польской армией и член Люблинского комитета, писал Гомулке: "Приспешники Берии из НКВД несут опустошение всей стране. Преступные элементы из аппарата Радкевича содействуют им. Во время законных и незаконных обысков у людей пропадают вещи, совершенно невиновных людей депортируют или бросают в тюрьму, стреляют как собак... Никто не знает, в чем его обвиняют, кто и за что арестовывает и что намерен с ним сделать. " (26). На пленуме ЦК ПРП в мае 1945 года Гомулка признал, что УБ, как и НКВД, вышли из-под контроля: "Органы безопасности никто не любит, но похоже, что они превращаются в государство в государстве. Они проводят свою политику, в которую никто не может вмешиваться... В наших тюрьмах с заключенными обращаются, как с животными. Сотрудники аппарата безопасности деморализуются и уходят со службы... В результате мы станем просто незначительной подставной организацией НКВД. " Радкевич был столь же озабочен: "Имеются признаки кризиса в службе безопасности, где работает сейчас 11. 000 человек, но занято только четверть должностей... Возникло много противодействующих организаций, растет недовольство... Трудно сказать, чего больше - пользы или вреда - получили мы от русских советников. На первом этапе они нам помогали, на втором стали наносить вред. Сейчас положение изменилось, и пока нет необходимости избавляться от них. " (27). Однако решать, оставаться или нет советникам НКВД в Польше, предстояло не полякам, а Москве, и Сталин не собирался разрешать им уехать. По всей Восточной Европе, за исключением Югославии и Албании, коммунистические службы безопасности, контролируемые советскими советниками, играли решающую роль в переходе к "народным демократиям". Политическое строительство в большинстве восточноевропейских стран развивалось по сходным сценариям. Сразу после освобождения были созданы более или менее свободные коалиции, в которые объединились некоторые неофашистские партии, но органы безопасности и другие органы власти перешли в руки коммунистов. Спустя какое-то время, разное для всех стран, эти правительства были заменены новыми фальшивыми коалиционными правительствами, созданными под руководством коммунистов, которые в свою очередь проложили дорогу однопартийным государствам, получавшим указания из Москвы. (28). В Польше, однако, коалиционное правительство было фальшивкой с самого начала. Люблинский комитет, признанный в январе 1945 года Советским Союзом в качестве временного правительства Польши, западные союзники признавать [360] отказались, объявив его непредставительным марионеточным режимом. Ликвидация свобод в Польше, хотя реальные масштабы этого в Вашингтоне даже не представляли, стало основной причиной первого серьезного столкновения преемника Рузвельта Гарри С. Трумэна с советским руководством. Во время первой встречи с Молотовым 23 апреля 1945 года новый и неопытный президент открыто заявил, что американо-советские отношения не могут далее строиться "по принципу улицы с односторонним движением" и что в будущем России придется выполнять свои обязательства. Молотов побелел и вначале не нашелся что сказать. Но потом ответил: "Со мной за всю жизнь так не разговаривали. " На что Трумэн, как он сам вспоминает, ответил: "Соблюдайте соглашения, и с вами никто не будет так говорить. " (29). После смерти Рузвельта Гарри Гопкинс жил почти забытым в своем доме в Джорджтауне - районе Вашингтона. (30). Он пережил президента всего на девять месяцев. Ахмеров, правда, как всегда заявляя, что говорит от имени Сталина, пытался убедить его, что ему снова предстоит сыграть важную роль в этот критический для американо-советских отношений момент. (31). В середине мая Аверелл Гарриман, американский посол в Москве, и "Чип" Болен разработали план, по которому Трумэн должен был послать Гопкинса в Москву для решения некоторых наболевших вопросов непосредственно со Сталиным. Реакция Гопкинса на предложение заслуживает внимания. Он сказался больным настолько, что принимал гостей, лежа в постели, "но при упоминании о полете в Москву вновь преобразился в того самого пожарного коня, который заслышал звук сигнального колокола. " (32). Госдепартамент и новый государственный секретарь Джеймс Ф. Бирнс считали, что Гопкинс слишком субъективен и не сможет правильно расценить разглагольствования советского руководителя. Трумэн отверг их возражения. (33). Москва на предложение о визите ответила оперативно и с радостью. (34). На первой встрече со Сталиным 26 мая Гопкинс подчеркнул важность сохранения в неприкосновенности "всей структуры мирового сотрудничества и отношений с Советским Союзом, ради создания которых президент Рузвельт и маршал (Сталин) так много потрудились. " Основной причиной утраты в Америке доверия к сотрудничеству с Советским Союзом является "наша неспособность провести в жизнь ялтинские договоренности по Польше. " (35). Ряд историков, даже не подозревающих о том, что НКВД/НКГБ считало Гопкинса своим агентом, были поражены явно просоветским подходом Гопкинса. Войтех Мастны пишет: "Гопкинс использовал недавний неблагоприятный поворот в американском общественном мнении в отношении России, но не связал эту перемену с действиями Советского Союза. Вместо этого [361] он, положительно оценив действия Сталина, поддержавшего идею Рузвельта о новой "структуре мирового сотрудничества", как бы снял с него вину. Отсутствующие англичане оказались в роли виновных, и Сталин не преминул воспользоваться возможностью осудить их. " (36). Сталин заявил, что английские консерваторы, включая Черчилля, выступали против советского плана свободной Польши, потому что стремились возродить враждебную "санитарную зону" вокруг СССР. Вместо того, чтобы оспорить такое неверное толкование политики Англии, Гопкинс еще дважды подчеркнул, что Америка проводит совершенно иную политику. Соединенные Штаты хотят, чтобы все соседи Советского Союза были дружественными странами. В таком случае, возразил Сталин, они могут легко достичь соглашения по Польше. Гопкинс ответил, что рад слышать это от Сталина. (37). "Мы примем любое правительство в Польше, - продолжал Гопкинс на следующий день, - которое изберет польский народ и которое будет дружественным по отношению к Советскому правительству. " Ни Гопкинс, ни Трумэн в тот момент не понимали неприятной истины, что ни одно польское правительство не может отвечать этим двум требованиям. Профессор Мастны, снова, не подозревав об отношении НКВД к Гопкинсу, пишет в заключение, что "в конце концов Гопкинс согласился на советское предложение... Польский вопрос, таким образом, был решен Гопкинсом и Сталиным без англичан. " Руководимое коммунистами временное правительство было расширено за счет чисто символических представителей поляков, находившихся в изгнании в Лондоне, а Миколайчик получил престижный, но практически бесправный пост заместителя премьер-министра. Неразрешимая проблема проведения свободных выборов постоянного правительства была отложена в сторону. (38). Хотя Гопкинс и вышел за пределы данных ему полномочий, Трумэн приветствовал соглашение считая его средством укрепления военного альянса. (39). НКГБ полагал, что с помощью Гопкинса одержал победу над американским империализмом. (40). Дело же, скорее всего, обстоит так, что хотя влияние Гопкинса на Рузвельта, а первоначально и на Трумэна служило советским интересам, он никогда не был сознательным советским агентом. НКГБ через Ахмерова еще раз воспользовался его страстным желанием лично участвовать в укреплении советско-американских отношений и его наивной верой в то, что Сталин разделяет его приверженность новому мировому порядку. Устраивавшая всех формула решения польской проблемы, согласованная Сталиным и Гопкинсом, была утверждена на встрече "Большой тройки" в Потсдаме в июле-августе 1945 года, на которой Гопкинс не присутствовал. Но по мере того, как пренебрежение Советским Союзом правами человека становилось все [362] труднее игнорировать, даже вера Гопкинса в будущее советско-американских отношений дала трещину. Не успел он уехать из Москвы, как начался показательный процесс над 16 польскими лидерами, для которых он просил помилования. (41). Гопкинс умер в январе 1946 года, расставшись с некоторыми своими иллюзиями. Американской посол в Варшаве Артур Блисс Лейн печально констатировал, "что НКВД и УБ так туго натянули поводья власти, что никакая демократия в нашем понимании этого слова не будет возможна в Польше еще долгие годы. " (42). Советский контроль над действиями У Б был наиболее пристальным в 1944-47 годах, когда в каждом отделении УБ был советский советник с правом принимать окончательное решение. (43). Преподаватели первых школ УБ должны были предъявлять черновики своих лекций советникам, которые вносили в них изменения по своему усмотрению. В период между 1947-м и 1949 годом советников убрали из районных отделений УБ. К моменту смерти Сталина в 1953 году число советников в провинциальных отделениях за пределами Варшавы сократили до двух. В некоторых операциях, в особенности по фальсификации выборов, УБ проявило себя слабым учеником. В Ялте Молотов заявил, что для организации выборов в Польше потребуется всего месяц. На самом же деле УБ было настолько не уверено в своей способности совладать с двумя ведущими оппозиционными партиями - Крестьянской партией и Христианской партией труда, что выборы перенесли на январь 1947 года, явно рассчитывая на помощь сильных снегопадов. (44). Но даже и через два года подготовки к фальсификации выборов свидетельства фальсификации были настолько очевидными, что удивились даже советские советники УБ. В течение года оппозиционные партии были запрещены. Во избежание неудачи на следующих общих выборах в 1952 году и для обеспечения значительного преимущества руководимой коммунистами Польской объединенной рабочей партии (созданной после "слияния" с социалистами в 1948 году), советские советники провели трехмесячные курсы, на которых мисс Конопко дала подробнейшие инструкции по подлогу и технологии подготовки заранее результатов выборов. Влияние Польской католической церкви, однако, поставило УБ перед проблемой, решения которой не было и у советников. Одним из самых циничных изобретений УБ была подготовка подполковника Йерека Лабановского выступать в роли католического, православного или иудейского священника, когда приговоренные к смерти просили о присутствии духовного лица на казни. (45). X X X [363] Весной 1945 года, когда захват Польши коммунистами успешно осуществлялся, будущий председатель КГБ генерал Серов прибыл в Германию, чтобы возглавить "внутренний" (НКВД/НКГБ) отдел советской военной администрации (СБА). Администрация располагалась в берлинском пригороде Карлсхорст в огромном здании, окруженном железным забором, колючей проволокой, патрулями и полицейскими кордонами с собаками. Серов создал на территории СБА целый городок НКГБ (позже МГБ). Свой штаб он разместил в бывшем госпитале, когда-то красивые особняки отдал своим офицерам, развернул огромный гараж. Входить на территорию могли только сотрудники НКГБ/МГБ, которых насчитывалось около двух тысяч. (46). Серов создал в советской оккупационной зоне мощную сеть НКГБ/МГБ, поставив во главе нее генерал-майора Мельникова, бывшего советника молодой польский УБ. Зона делилась на районы (Bezirke), каждый со своим штабом НКГБ/МГБ, которые в свою очередь подразделялись на округа (Kreis), контролируемые "оперативными группами". Этот колоссальный аппарат осуществлял наблюдение за политическими партиями, церковью, профсоюзами и направлял процесс советизации. Карлсхорст стал также крупнейшей советской зарубежной базой шпионажа против стран Запада. База в Лейпциге занималась нелегалами. (47). "Коммунизм для немцев, что корове седло", - жаловался Сталин. (48). Руководство ГКП (Германской коммунистической партии) возвратилось из своей московской ссылки 30 апреля 1945 года - в день самоубийства Гитлера в его берлинском бункере. Двое наиболее выдающихся членов руководства - шестидесятилетний Вильгельм Пик (ставший впоследствии первым президентом Германской Демократической Республики) и пятидесятидвухлетний Вальтер Ульбрихт (первый секретарь правящей партии ГДР) - были ветеранами коммунистического подполья, а также ставленниками НКВД. (49). Серов и руководство ГКП действовали вначале робко, не зная, каким образом будет осуществлено взятие страны под контроль коммунистов. По прибытии из Москвы Ульбрихт заявил своим ближайшим соратникам: "Все будет выглядеть демократично, но мы должны все держать под контролем. " (50). Первой его тактической задачей было создать неформальную антифашистскую коалицию из ГКП и трех других, разрешенных СВА партий. Свободные выборы в советской зоне могли, вероятно, продемонстрировать большинство социал-демократов (СДП), но разгул насилия и грабежей, которым Красная Армия отметила победу, лишили ГКП всякой надежды на занятие лидирующей роли в стране без помощи мощных сил СВА и НКГБ/МГБ. Обеспокоенный ростом популярности социал-демократов, глава СВА маршал Жуков стал оказывать давление на руководство [364] СДП с целью добиться от него согласия на объединение с коммунистами. Английские власти получили жалобы от двух выдающихся социал-демократов, которым НКГБ приказало под страхом ареста "агитировать за объединение". Отказавшиеся уже брошены в тюрьму Заксенхаузен", бывшую при фашистах концлагерем. (51). Председатель западногерманской СДП Эрих Олленауэр заявлял, что по меньшей мере 20. 000 несогласных членов социал-демократической партии Восточной Германии подверглись преследованиям, заключению и даже были убиты в период с декабря 1945 года по апрель 1946 года. В результате развернутой НКГБ кампании массового устрашения 22 апреля 1946 года - в день рождения Ленина - произошло объединение ГКП и СДП в Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ). Другим важным итогом стало мощное подавление социал-демократии в Восточной Германии. (52). Несмотря на угрозы на первых муниципальных и региональных выборах осенью 1946 года СЕПГ набрала едва 50 процентов голосов, но движение в сторону однопартийного государства остановить было уже невозможно. (53). В августе 1947 года по приказу 201 СВА в Восточной Германии под контролем МГБ была создана полиция безопасности, Комиссариат 5 (К-5), предшественник Службы государственной безопасности ГДР (ССД), организованной в октябре 1949 года после провозглашения Германской Демократической Республики. (54). Глава К-5, а впоследствии и ССД Вильгельм Цайсер был старым агентом ГРУ в Германии, а во время Гражданской войны в Испании командовал 13-й интернациональной бригадой под псевдонимом "генерал Гомес". Одним из ближайших его помощников был также агент ГРУ со стажем Рудольф Геррнштадт, среди заслуг которого числится вербовка немецкого дипломата Рудольфа фон Шелиха. (55). В Восточной Германии, как и в Польше, советники из МГБ давали инструкции по подтасовке результатов выборов. (56). На первых общенациональных выборах в ГДР в 1950 году СЕПГ получила 99, 7 процента голосов - вдвое больше, чем в 1946 году. X X X Между двумя войнами до прихода к власти Гитлера в Германии была массовая коммунистическая партия. В Румынии, напротив, партия была почти такой же слабой, как и в Польше, причем большинство ее составляли представители нацменьшинств. В последний год войны партию пришлось восстанавливать практически с нуля. В марте 1944 года НКГБ направило группу из трех человек во главе со своим румынским агентом Эмилем Боднарасом для подготовки партийного руководства к [365] приходу Красной Армии. Боднарасу удалось провести встречу в тюремной больнице с Георге Георгиу-Деж и другими заключенными лидерами компартии, на котором Георгиу-Деж обвинил действующего секретаря подпольной партии Стефана Фориса в связях с полицией. Георгиу-Деж занял его место. Это был первый из его коварных маневров в борьбе за власть с московским бюро румынских коммунистов в изгнании, которое возглавляли агенты НКГБ Анна Паукер и Василе Лука. После оккупации Румынии Красной Армией в августе 1944 года Георгиу-Деж был освобожден, а Форис брошен в тюрьму. Два года спустя по приказу Георгиу-Деж Фориса без суда повесили. (57). В течение зимы 1944-45 года подготовленные Боднарасом и НКГБ бойцы "Патриотической гвардии" заняли ключевые посты в полиции и силах безопасности. В марте 1945 года, через семь месяцев после начала правления коалиционного правительства с широким представительством, румынский король Михай согласился с советским ультиматумом об установлении "народно-демократического" режима под руководством коммунистов во главе с сочувствующим коммунистам Петру Гроза. В результате подтасовки выборов в ноябре 1946 года правительство одержало убедительную победу. В 1947 году оппозиционные партии были ликвидированы, и состоялся показательный процесс над лидерами оппозиции, которых обвинили в заговоре против безопасности государства. 31 декабря 1947 года короля Михая вынудили отречься от престола. Была провозглашена Румынская Народная Республика. Основой новой республики стали Служба народной безопасности (СНБ) и ее русские советники. (58). Николае Чаушеску, страдавший манией величия даже в большей степени, чем Георгиу-Деж, признавал позже, что "в прошлом" (иными словами, при Георгиу-Деж) вопросы внутренней жизни партии "иногда решались с помощью органов безопасности, что создавало возможность для вмешательства в жизнь партии и серьезно подрывало ее авторитет и ведущую роль. " (59). СНБ использовалась не только с целью проведения сталинской ортодоксальной политики, но и в личных интересах Георгиу-Деж. Поскольку Георгиу-Деж неустанно заверял в своей верности Советскому Союзу и его великому лидеру, советские советники позволяли ему проявлять самостоятельность. Как и Серов, успешно проводивший операции НКГБ/МГБ в Польше и Восточной Германии, Дмитрий Георгиевич Федичкин, главный советник в Румынии с 1944 по 1947 год, был жестким, бескомпромиссным карьеристом. Он родился в 1903 году, опыт работы в Балканах приобрел в 30-е годы и вел себя в послевоенном Бухаресте как вице-король, часто давая инструкции и советы Георгиу-Деж. (60). Его фотография, на которой изображен коренастый человек с круглым лицом и в очках, занимает сегодня почетное место в мемориальной комнате в Первом главном управлении КГБ. [366] В пояснительной надписи сказано, что он успешно работал "советником" в Бухаресте, а потом разрабатывал "активные действия" против западных стран. Для Серова, который в те времена считался более выдающимся советником, стал впоследствии даже первым председателем КГБ, места в мемориальной комнате не нашлось, поскольку он был лишен всех почестей за активное участие в сталинских зверствах и самоубийство в 1962 году. (61). X X X Захват коммунистами власти в Болгарии произошел даже быстрее, чем в Румынии. Усиленный славянскими родственными узами с Советской Россией, коммунизм в Болгарии, хотя и не был лидирующей силой в болгарском обществе, имел там более глубокие корни, чем в Польше или Румынии. Несмотря на то, что между двумя мировыми войнами Болгария числилась среди наименее развитых стран Европы, она славилась тем, что была родиной лучших большевиков Коминтерна. (62). Харизматический Георгий Димитров своей успешной защитой на суде в Лейпциге по обвинению в поджоге рейхстага в 1933 году снискал себе известность как герой антифашистского движения. С 1935 по 1943 год он был последним генеральным секретарем Коминтерна. Когда в сентябре 1944 года Красная Армия перешла границу Болгарии, руководимый коммунистами Отечественный фронт успешно осуществил переворот. За три месяца партия выросла с 15. 000 членов до 750. 000. Коммунистическая народная милиция, пришедшая на смену старой полиции, и находившаяся под контролем НКГБ тайная полиция начали кампанию террора. (63). Даже Димитров прекрасно знал, что его телохранитель и зять Вылко Червенков, которого он спас от верной смерти в годы террора, шпионил за ним по заданию тайной полиции. (64). Коалиционное правительство оставалось у власти четыре месяца. В январе 1945 года власть захватила новоявленная коалиция коммунистов с сочувствующими. В результате подтасовки результатов выборов в ноябре 1945 года Отечественный фронт получил 88 процентов голосов. Несмотря на отважную борьбу остатков оппозиции, в декабре 1947 года Болгария стала народной республикой. (65). Все последующие годы она оставалась наиболее лояльной из советских сателлитов. X X X В Венгрии и Чехословакии многопартийные демократии оказали коммунистическому захвату наиболее сильное сопротивление. Всеобщие выборы в Венгрии в ноябре 1945 года выиграла партия мелких собственников, набравшая 57 процентов голосов, а коммунистическая и социалистическая остались позади с 17 про- [367] центами каждая. Президент новой Венгерской республики, провозглашенной 1 февраля 1946 года, доктор Золтан Тилди и премьер-министр нового правительства доктор Ференц Надь представляли партию мелких собственников. Однако из-за присутствия на территории Венгрии советских оккупационных сил правила эта партия недолго. Наиболее могущественным из членов кабинета Ференца Надя был его заместитель коммунист Матпьяш Ракоши (урожденный Рот). Министр финансов, член партии мелких собственников, Николас Ньяради так писал о нем: "... Это наиболее опытный и сильный коммунист в Венгрии. Его обучили в Москве пропаганде, саботажу, психологии толпы и средствам политической войны. Ракоши - самый хитроумный из политических деятелей, которых я когда-либо знал. Он, безусловно, имел талант, необходимый актерам, конферансье и политическим деятелям, - он чувствовал время. В России его научили, что делать, а интуиция подсказывала, когда это делать. " (66). Самым сильным орудием в руках коммунистов была полиция безопасности, находившаяся под контролем советских "советников" и названная АВО (позднее АВХ). Первоначально АВО действовала как армия компартии. Ракоши признавал впоследствии, что это была организация, "в которой наша партия добивалась руководящей роли и не допускала ни разделения (власти), ни влияния... Эта организация была в наших руках с самого начала, и мы следили, чтобы она оставалась надежным, острым оружием в борьбе за народную демократию. " (67). Во главе АВО стоял еврей-портной с гитлеровскими усиками "мушкой" Габор Петер (урожденный Бено Аушпиц), который до этого работал на НКВД. На первых этапах послевоенной коалиции он ушел в тень, чтобы не вызывать подозрений у министров, представлявших другие партии. Ньяради считал его "бесполым": "Он суетится, жеманится, лепечет что-то, руки постоянно в движении. При разговоре с ним, неофициальном, конечно, так и ждешь, что он достанет метр и начнет размечать мелом твой костюм... А еще... он очень любит цветы. Окна его дома 60 по Андрашши Ут увиты плющом, на подоконнике голубые цветочки, а сам чистенький кабинетик Петера напоминает девичью спаленку. Кругом герани - розовые, красные, белые, их чуть горьковатым ароматом пропитана вся комната. Говорить с Петером в его кабинете все равно, что общаться со стареющей дамой, которая наконец получила клочок земли. В руках у него секатор, он то и дело переходит от горшка к вазе, от вазы к кадке с цветами. "О, господин министр!" Отстриг веточку пеларгонии. "Боже, доктор Ньяради!" Отхватил цветочек гортензии. "Какое счастье, господин министр". Укоротил плеточку плюща. Это может вызвать смех, и не верится, что перед вами человек, которого боится вся Венгрия. (68). [368] Большинство посетителей Петера видели другую сторону его натуры. "Вам следует усвоить, что ни на чью поддержку, ни на чью защиту вы можете не рассчитывать", - говорил он. - Понятно? Партия отдала вас нам в руки. " Он любил убеждать подследственных "набойкой каблуков"- так в довоенной венгерской полиции называли позаимствованным у сапожников термином пытку, когда человека били по голым пяткам палкой или резиновым шлангом. Применялись и другие пытки - пострашнее. Советские советники иногда принимали участие в допросах, но пытки обычно оставляли АВО. (69). К 1948 году коалиционное правительство ушло, и Венгрия превратилась в "народную демократию". Ракоши хвастался потом, что "отрезал" от коалиции оппозиционные некоммунистические партии, "как кружки салями". Нож для резки политической колбасы держала в руках АВО. Первым кусочком стало, как утверждалось, "правое крыло" партии мелких собственников. Под предлогом искоренения "фашистских элементов" АВО арестовала членов партии, которые больше всего распространялись о недостойных действиях коммунистов. Другой кусочек - "правое крыло" социал-демократов, которых также обвинили в сотрудничестве с фашистами. Самый большой кусок, основную часть партии собственников отрезать было трудно, и пришлось воспользоваться советской помощью. АВО сфабриковала заговор, в который был вовлечен генеральный секретарь партии Бела Ковач. Когда Национальная ассамблея не смогла лишить его парламентской неприкосновенности, Ковача арестовала советская военная полиция по обвинению в заговоре против оккупационных войск. В мае 1947 года премьер-министр Ференц Надь не вернулся из Швейцарии, где проводил отпуск, потому что ему пригрозили арестом в случае возвращения. (70). Но ни опыт "в разделке колбасы", ни фальсификации на выборах не принесли коммунистам немедленной победы. На всеобщих выборах в августе 1947 года коммунисты, хотя и стали впервые крупнейшей партией, набрали всего 24 процента голосов. По свидетельству очевидца, в штаб-квартире АВО царило упадническое настроение в связи со сравнительно неудачной фальсификацией выборов (МГБ потом повысило квалификацию АВО) (71). Правящая коалиция во главе с коммунистами получила, тем не менее, вдвое больше голосов, чем оппозиция. Самую малочисленную из вошедших в коалицию партий - Национальную крестьянскую, которая набрала 9 процентов голосов, возглавлял тайный коммунист Ференц Эрдей. Зимой 1947-48 года Ракоши сократил правительство до чисто номинальной коалиции, в которой присутствие нескольких некоммунистических министров едва скрывало коммунистическую сущность. После создания в 1948 году однопартийного государства, узаконенного на будущий год новой конституцией, антисемит Берия насмешливо назвал Ракоши "еврейским королем Венгрии" (72). [369] X X X В Чехословакии, в отличие от других стран - советских сателлитов, коммунистическая партия благодаря живым еще воспоминаниям о предательстве Запада в Мюнхене вышла из войны как наиболее популярная партия страны. На свободных выборах 1946 года она набрала 38 процентов голосов - вдвое больше, чем любая другая партия. Коммунисты успешно внедрили другие партии в правящую коалицию. Генерал Людвик Свобода, министр обороны с 1945 по 1950 год, а позднее президент республики, официально считался беспартийным. Он, правда, признал впоследствии, что всегда был "преданным и дисциплинированным" коммунистом, от которого партия потребовала прервать членство с тем, чтобы он мог оказать содействие в будущем захвате власти. (73). Как и в других странах Восточной Европы, коммунисты практически с самого начала контролировали Министерство внутренних дел, а также полицию и полицию безопасности (государственная безопасность - ГБ), которые находились в подчинении министерства. Поскольку в Чехословакии советские оккупационные силы не стояли, роль этих организаций была еще значительнее, чем в Венгрии. По настоянию президента Бенеша во главе Управления Z Министерства внутренних дел, которому подчинялась ГБ, поставили социал-демократа Йозефа Бартика. Работавшие в ГБ коммунисты с помощью бывшего сотрудника гестапо сфабриковали против Бартика обвинение в сотрудничестве с оккупантами и вынудили его к отставке. Бывшего заместителя и преемника Бартика Бедржиха Покорного сместили после того, как он использовал подложные документы для дискредитации генерального секретаря Национал-социалистической партии (несмотря на сходство в названии не путать с нацистской партией). Коммунисты посадили на это место подставного беспартийного генерала Франтишека Янда, при котором все руководство Управлением Z осуществлял его заместитель коммунист Индржих Веселый. (74). Деятельностью ГБ управляли два советника НКГБ/МГБ, известные под именами Тихонов и "Хазянов", имевшие множество чехословацких агентов. Под псевдонимом Тихонов скрывался резидент НКВД/НКГБ времен войны в Англии Иван Чичаев. Чешский историк Карел Каплан, изучив в конце 60-х годов партийные и государственные архивы, пришел к выводу, что сеть советских агентов в коммунистической партии была "весьма многочисленна". В эту сеть входили Штепан Плачек, возглавлявший Управление безопасности провинций (1945-1947 г. г. ), а затем внутреннюю разведку (1947-1948 г. г. ); Бедржих Рейцин, шеф военной разведки, и Карел Шваб, заведующий отделом учета Центрального Комитета партии, которые собирали информацию о других партиях и церкви. Среди агентов НКГБ/МГБ в других партиях были Ян [370] Шевчик в демократической партии и Войтех Ербан в социал-демократической партии. (75). К зиме 1947-48 года ГБ и советские советники стали испытывать серьезную обеспокоенность снижением поддержки коммунистической партии. В январе 1948 года Пражский институт общественного мнения предсказал, что на весенних выборах коммунисты наберут не более 28 процентов голосов. (76). Отлучение в 1947 году от власти двух наиболее сильных коммунистических партий Запада - во Франции и в Италии - усилило дурные предчувствия чехословацкого партийного руководства. Чичаев и "Хазянов" сообщили Плачеку - автору тревожного доклада о возможной подготовке некоммунистических партий к перевороту, - что доклад одобрен лично Сталиным. Московский центр приказал Плачеку и другим своим агентам подготовить списки ведущих оппонентов коммунистической партии с тем, чтобы "обезглавить реакцию". Одновременно ГБ стало обвинять партийное руководство в том, что оно "нянчится с реакцией", и потребовало ускорения перехода к народной демократии. (77). Под предлогом обеспечения личной безопасности членов правительства, ко всем министрам прикрепили телохранителей, истинной задачей которых было шпионить за подопечными. Один министр жаловался. в январе 1948 года, что офицеры ГБ "в любой момент обыскивают столы, проверяют, где стоят телефоны в квартире, с кем мы говорим по телефону, с кем вообще знакомы и т. д. " Управление F, нелегальное подразделение ГБ, которое возглавлял Карел Шваб, специализировалось на сборе компрометирующих материалов на некоммунистических политических деятелей и засылкой агентов в национал-социалистическую и народную партии. В управлении имелся небольшой отдел, известный как комиссия RR, который организовывал провокации - от выкрикивания подрывных лозунгов на демонстрациях некоммунистических партий, за что демонстрации разгонялись, до фабрикации "антигосударственных заговоров" в Словакии. Карел Каплан на основе изучения секретных чехословацких архивов делает вывод, что советники из МГБ Чичаев и "Хазянов" играли "все возрастающую руководящую роль" как в управлении F, так и в отделе RR. (78). Председатель коммунистической партии (а с июля 1946 года - премьер-министр) Клемент Готвальд не верил паникерским докладам ГБ о готовящемся другими политическими партиями вооруженном перевороте. Не верили этому и большинство других руководителей партии. Однако они были убеждены, что противник пытается отстранить их от власти, и считали необходимым нанести упреждающий удар. В начале 1948 года министр юстиции от национал-социалистов Прокоп Дртина возглавил неудавшуюся попытку некоммунистических министров создать комиссию по расследованию нарушения законности органами ГБ. 19 февраля [371] советский заместитель министра иностранных дел В. А. Зорин, до недавнего времени посол в Чехословакии, прибыл в Прагу, чтобы убедить Готвальда покончить с некоммунистической оппозицией. Готвальд согласился, но отверг настойчивые советы Зорина попросить советского военного содействия (как утверждает Каплан, это был "единственный случай за всю его жизнь", когда он не выполнил советские инструкции). (79). Тогда оппозиция сыграла на руку Готвальда. 20 февраля министры от католиков, демократов и национал-социалистов подали в отставку, считая, что смогут добиться расформирования правительства и проведения новых выборов. Социал-демократический министр, однако, остался. Готвальд же, вместо того чтобы расформировать правительство, создал 29 февраля правительство народного фронта, полностью состоящее из коммунистов и сочувствующих им. Самозваный "Комитет действий" Национального фронта под неусыпным контролем полиции и ГБ узурпировал функции парламента и провозгласил полную национализацию. Президент Бенеш не устоял под давлением коммунистов. В мае в результате фальсифицированных выборов захват власти коммунистами был завершен. В июне Готвальд сменил Бенеша на посту президента. Сам он умер в 1953 году от воспаления легких, простудившись на похоронах Сталина. (80). X X X Югославия - единственная из восточноевропейских стран, коммунистический режим которой после войны порвал с Москвой (в 1968 году то же сделала Албания). Однако в конце войны не было никаких признаков того, что югославский партийный лидер и премьер-министр маршал Тито станет одним из основных объектов интереса МГБ. Тито (урожденный Иосип Броз) был одним из немногих ведущих коммунистов Югославии, которые находились в изгнании в Москве и пережили годы террора. Он стал генеральным секретарем югославской партии в 1937 году при помощи НКВД. В те времена, отмечал будущий критик Тито Милован Джилас, никто не усматривал ничего предосудительного в связях с НКВД: "Контакты с советской разведкой были необходимы находившейся на нелегальном положении партии по организационным соображениям, и связь члена партии с советской разведкой расценивалась как преимущество, даже честь и укрепляла его престиж". Тито послушно осудил своих попавших под чистку товарищей в партийной газете "Пролетер", предъявив им обычные сталинские обвинения в троцкизме, предательстве, фракционности, шпионаже и антипартийной деятельности. (81). Когда Тито в годы войны возглавил коммунистических партизан, его радистом для связи с Мо- [372] освой был агент НКВД Иосип Копинич, действовавший под псевдонимом Ваздух ("воздух"). В конце войны, пишет Джилас, "советская разведка проявляла к Тито особый интерес. " (82). В то время не было никаких оснований предполагать, что всего через три года Сталин и Тито вступят в жесточайшую конфронтацию. Несмотря на свою неизменную ненависть к сталинизму, Джилас писал: "Дело в том, что ни один партийный лидер не был настроен антисоветски. Ни перед войной, ни во время нее, ни после. Руководители и простые члены партий не были бы столь едины в своей приверженности идеологии, если бы не верили в "ведущую силу социализма". Сталин и Советский Союз были основой, духовным центром". В западной прессе часто называли Югославию советским "сателлитом номер один". Сталин также выделял Тито. Когда "руководящие товарищи" вспоминали прием, устроенный Тито в Москве, куда он поехал в 1946 году на похороны президента Калинина, "они были в восторге, глаза сияли, о причине приезда все забыли, улыбки сверкали. Даже Тито светился гордостью в "торжественной" тишине. " (83). Самоуверенность Тито, его способность к независимым суждениям беспокоили Сталина и НКГБ. В отличие от создававшихся еще народных демократий югославские партизаны завоевали свою победу в борьбе с немецкими и итальянскими армиями практически без посторонней помощи. Вскоре после Дня Победы Тито заявил: "Мы больше ни от кого не будем зависеть. " В конце войны Сталин предпочел бы, чтобы раньше времени не раздражать западных союзников, создать коалиционное правительство, состоящее из представителей Национального комитета Тито и королевского правительства в изгнании во главе с Иваном Шубашичем, которое находилось в Лондоне. Но Тито не предпринимал серьезных попыток выполнять свое собственное обещание, данное правительству в изгнании в конце 1944 года. Шубашич, хотя и получил пост министра иностранных дел, в октябре 1945 года подал в отставку в знак протеста против нарушения Тито договоренностей. Месяц спустя правительство Тито одержало убедительную победу на подтасованных выборах. Английские и американские представители, как и другие иностранные наблюдатели, были уверены, что на свободных выборах коммунисты потерпели бы разгромное поражение. (84). Первое разногласие между Югославией и СССР касалось вмешательства НКГБ во внутренние дела Югославии и огласки не получило. До этого были столкновения между советником НКГБ в Белграде генерал-лейтенантом Тимофеевым и руководителем службы безопасности в правительстве Тито Александром-Лека Ранковичем. Запугать Ранковича было непросто. В 30-е годы он сидел в югославских тюрьмах, где его нещадно били. В гестапо, [373] куда он попал в 1941 году и был освобожден в результате отважного рейда партизан, его тоже пытали. Войну он закончил Директором бюро народной защиты (ОЗНА) в Министерстве вооруженных сил правительства Тито. В феврале 1946 года стал министром внутренних дел, сохраняя за собой руководство ОЗНА, которое месяц спустя было переименовано в Управление государственной безопасности (УДБА), хотя его и продолжали называть прежним, крайне непопулярным названием. Джилас пишет, что у Ранковича советник Тимофеев "не проявлял неожиданного прилива дружеских чувств, столь характерного для русских": "Тимофеев входил в кабинет Ранковича серьезным и обеспокоенным. Выходил он в зависимости от разговора ободренным и веселым, если обсуждались вопросы сотрудничества, или злым и напуганным, если Ранкович нападал на него с доказательствами вербовки югославских граждан советскими органами. Все вопросы обсуждались детально и подробно, несмотря на слабый русский Ранковича и еще более слабый сербский Тимофеева. Вдруг раскрывался очередной случай вербовки, и Ранкович снова начинал обвинять Тимофеева, который выдвигал одни и те же доводы - это частный случай, вина какого-то агента, а не государственная политика и уж, конечно же, не его, Тимофеева, приказ". (85). На самом же деле вербовка югославских агентов была в послевоенные годы основной задачей НКГБ/МГБ в этой стране. Два агента были в кабинете министров Тито. Министр промышленности Андрийя Хебранг, бывший партизанский лидер в Хорватии, которого НКГБ взял на шантаже, узнав, что в гестапо под пытками он предал некоторых своих товарищей. Стретен Жуйович, министр финансов, также был советским информатором. В 1945 году произошел случай, особенно разозливший Тито, который в то время еще не подозревал о советских агентах среди своих министров. НКГБ попытался соблазнить и завербовать Душицу Перович, женщину, которая руководила югославской криптографией. Когда Ранкович доложил о случившемся, Тито взорвался: "Шпионской сети мы здесь не потерпим. Надо объяснить им это сейчас же. " Тито лично жаловался советскому послу и главе советской военной миссии. (86). Хотя Тито сопротивлялся вмешательству НКГБ, он сам широко пользовался методами этой организации. За четыре военных года погиб каждый десятый из пятнадцатимиллионного населения Югославии. Тито и коммунисты победили не только немцев и итальянцев, но и в чудовищно жестокой гражданской войне. После победы ОЗНА начала террор против "четников" Михайловича и других бывших оппонентов. Доктор Милан Грол, бывший член королевского правительства в изгнании, провозгласил в 1945 году, когда был еще вице-премьером: "Это не государство, это бойня. " Самого Михайловича поймали в 1946 году, после того, как один из его командиров, схваченный и завербованный ОЗНА, выманил [374] его из убежища. Михайловича судили показательным судом и казнили. (87). Джилас позднее писал: "Итоги проникновения секретных служб во все сферы жизни - просачивание во все ее поры, внедрение в семейную и личную жизнь, были губительны и для руководящей партии". (88). Английский обозреватель Фрэнк Уоддамс писал в 1946 году: "ОЗНА осуществляла полный контроль над жизнью, свободами и собственностью всех граждан, и если она решала кого-то арестовать, бросить в тюрьму без суда, выслать или "уничтожить", никто не мог протестовать или спрашивать о причинах. В этом причина всеобщего ужаса населения". Показательные процессы 1947 года "сорвали маски" со множества "шпионов на службе иностранного империализма" из числа "четников", "капиталистической нечисти", католической церкви и других противников режима. (89). В руководстве Югославской КП чувство единения с Советским Союзом и с нарождающимися сталинистскими народными демократиями возобладало над возмущением по поводу вмешательства МГБ. Даже в начале 1948 года, когда до жесткой конфронтации оставалось всего несколько месяцев, никто о ней даже не подозревал. В сентябре 1947 года на первой встрече Коминформа, послевоенного преемника Коминтерна, Югославию поставили в пример другим, менее решительным партиям. Белград был избран как местоприбывание секретариата Коминформа. Основной причиной конфликта в начале 1948 года, с югославской стороны, явилась попытка советников из СССР в югославской армии поставить под сомнение лояльность высшего командного состава. По свидетельству будущего представителя Югославии в ООН Алекса Беблера, "по сталинскому приказу русские все глубже и глубже проникали в организацию нашей армии. С этого и начались неприятности. " Раскол был задуман советской стороной. Из всех признаков независимости Тито наибольшее опасение вызывал, видимо, его план создания Балканской федерации, которую Сталин, похоже, расценил как потенциальную угрозу советской гегемонии. В марте 1948 года Советский Союз отозвал своих военных и гражданских советников и раздраженно обвинил югославскую партию в том, что она пропитана идеологической ересью и английскими шпионами. 28 июня Коминформ исключил югославов и призвал "здоровые элементы" в партии свергнуть руководство. (90). Сталин сильно преувеличил свои возможности. Как вспоминал Хрущев, он похвалялся: "Мне достаточно шевельнуть мизинцем, и Тито исчезнет". Когда это не удалось, он "тряс всем, чем мог", но положение Тито в партии, армии и государственном аппарате было прочнее, чем у лидеров других народных демократий. УДБА и МГБ начали беспощадною разведывательную войну. Были оперативно арестованы два советских агента в кабинете министров Тито, Хеб- [375] ранг и Жуйович. Трое югославских офицеров, завербованных советской разведкой, были схвачены при попытке перехода румынской границы. Даже в охране Тито обнаружили советских агентов. Джилас пишет, что существовал заговор МГБ "с целью уничтожения всех членов Политбюро из автоматов, когда они играли на биллиарде на вилле Тито. " Террор, который применила УДБА против "предателей" из Коминформа, соперничал с террором НКВД в 30-е годы, правда, по жестокости, а не по масштабам. Летом 1948 года Джилас сказал Ранковичу: "Мы обращаемся с последователями Сталина так, как обращались с его врагами. " Ранкович, почти в отчаянии, ответил: "Не говори так! Вообще не говори об этом!" Позднее Ранкович признал, что 12. 000 подозреваемых (причем во многих случаях безосновательно) сторонников Ста тана и Коминформа были отправлены в концлагерь на Голи Оток (Пустой остров). В действительности их, наверное, было значительно больше. Джилас писал: "Заключенных в лагере ждали злоба и позор. Беспредельная злоба и вечный позор. " При погрузке на судно заключенных бросали в трюм вниз головой, а на выходе их избивали стоявшие в две шеренги охранники и заключенные лагеря. В лагере их постоянно оскорбляли и унижали, их окунали головой в нечистоты, если они не каялись в своих истинных или вымышленных ересях и преступлениях. (91). X X X Первым значительным успехом МГБ в его тайной войне против УДБА стала организация в Албании путча против Тито. Вплоть до разрыва с Тито Сталин соглашался с тем, чтобы Албания оставалась сателлитом Югославии. Во время Второй мировой войны югославские "советники" реорганизовали Албанскую коммунистическую партию под руководством Энвера Ходжи в качестве генерального секретаря и Кочи Дзодзе на посту министра иностранных дел в контролируемом коммунистами правительстве. "Без борьбы народов Югославии, - говорил Ходжа после войны, - сопротивление малочисленного албанского народа было бы невозможно. " Под давлением ОЗНА албанская партия была очищена от "уклонистов" и "троцкистов": Анастас Людо, глава коммунистической организации молодежи, расстрелян за "левый уклонизм"; Лазарь Фундо, один из основателей Албанской коммунистической партии, возвратившийся в 1944 году из советской ссылки и растерявший там былые иллюзии, избит до смерти на глазах английской военной миссии; Мустафа Гжиниши, член Политбюро, казнен за создание единого антифашистского фронта с "буржуазными" группами. Из войны Албанская коммунистическая партия вышла практически в виде отделения югославской партии. Албанская секретная [376] служба "Сигурими" находилась под таким же жестким контролем ОЗНА, как секретные службы других восточноевропейских стран под контролем НКГБ. Ходжу все более беспокоила угроза со стороны его соперника Дзодзе, который, занимая пост министра внутренних дел, руководил "Сигурими" и пользовался расположением Тито. В мае 1947 года Дзодзе устроил показательный процесс над девятью антиюгославски настроенными членами Народного собрания. Всех приговорили к длительным срокам тюремного заключения за "подрывную деятельность". На организационном заседании Коминформа в августе 1947 года Албанию представляла югославская партия. Четыре месяца спустя Сталин сказал Джиласу: "Вы должны проглотить Албанию, и чем быстрее, тем лучше!" (92). Советско-югославский конфликт 1948 года помог Ходже выиграть у Дзодзе борьбу за власть. В то время, когда советские советники покидали Белград, офицеры МГБ устремились в Тирану. После разрыва Тито с Москвой Ходжа распорядился немедленно выслать всех югославских служащих и набросился на своего соперника. Дзодзе предпринимал безуспешные попытки спастись, прикрываясь верностью Советскому Союзу. Он и его сторонники были арестованы, а пост министра внутренних дел занял просоветски настроенный Мехмет Шеху, который с помощью советников из МГБ провел чистку и реорганизацию "Сигурими". Через пять месяцев допросов и пыток в "Сигурими" под наблюдением советников из МГБ Дзодзе и его сторонники дали подробные показания. В марте 1949 года Дзодзе прибыл в Москву, чтобы обсудить ход подготовки к показательному суду над "Кочи Дзодзе и его бандой", который начался два месяца спустя. Дзодзе признался, что во время войны был завербован английской и американской разведками, что глава английской военной миссии сказал ему еще в 1943 году, что Тито был английским шпионом и что он принимал участие в заговоре с целью поглощения Албании Югославией. В июле 1949 года Дзодзе расстреляли за эти мнимые преступления. X X X Суд над Дзодзе и его казнь стали прелюдией к целой серии показательных судов над реальными (а чаще) мнимыми соучастниками Тито, организованных МГБ в большинстве стран Восточной Европы. Вплоть до смерти Сталина в 1953 году Тито слыл, вслед за Троцким, великим еретиком. Но, в отличие от предшественника, он вышел невредимым и даже победителем из пятилетней войны с МГБ. В то же время МГБ добилось нескольких замечательных успехов в борьбе с западными разведслужбами. Но, как и в случае с НКВД в 30-е годы, значительная часть энергии МГБ расходовалась на борьбу с воображаемым врагом. [377] Глава X ХОЛОДНАЯ ВОЙНА. СТАЛИНСКИЙ ЭТАП (1945-1953) С конца Второй мировой войны в НКГБ/МГБ Соединенные Штаты стали именоваться не иначе, как "главный противник". Сорок лет спустя, когда Гордиевский исполнял в Лондоне обязанности резидента, это выражение все еще активно использовалось. Великобритания, основной объект интересов НКВД до войны, в связи с уменьшением ее значения в послевоенном мире, отошла после 1945 года на второе место. (1). В годы Второй мировой войны, когда все усилия англичан и американцев (в Советском Союзе, правда, утверждают, что уже и тогда они были вовлечены в холодную войну) были направлены на войну в Европе и на Тихом океане, и русская разведка работала на Западе с меньшими помехами, чем когда бы то ни было. С окончанием войны у Московского центра появились новые проблемы. Первой, как это ни странно, стала демобилизация американских и английских разведывательных подразделений. Принятое президентом Трумэном в сентябре 1945 года решение о ликвидации ОСС лишило НКГБ многих агентов проникновения в секретных службах "главного противника". После создания в 1947 году Центрального разведывательного управления (ЦРУ) советской разведке пришлось начинать с нуля, причем проникновение в ЦРУ было делом гораздо более сложным, чем проникновение в ОСС. В Англии послевоенная ликвидация Министерства информации и СОЕ лишило Питера Смоллета и Джеймса Клагмана их влиятельных постов. Смоллет снова сменил имя на Смолку и возвратился к занятиям журналистикой в Вене, а Клагман демобилизовался и вернулся к своей карьере военного коммуниста, став впоследствии официальным историком партии. Демобилизация лишила Центр единственного агента в МИ5 и двух агентов в СИС. Энтони Блант ушел из МИ5 с разрешения НКГБ. В докладах его кураторов времен войны Анатолия Горского и (с лета 1944 года) Бориса Кротова постоянно говорилось о его усталости [378] и стрессе, вызванных добыванием тысяч документов каждый месяц. К концу воины Москва решила, что дальнейшая работы Бланта в МИ5 связана с серьезным риском. Руководитель ИНУ Фитин написал на досье Бланта осенью 1945 года: "Этот агент провел в годы войны столь огромную, титаническую работу, что, должно быть, совершенно измотан. Мы должны оставить его в покое на пять-десять лет". (2). "Незадолго до ухода Бланта из МИ5 в ноябре 1945 года и возвращения в мир искусств в качестве хранителя картин Его Величества, а затем (с 1947 года) директора Института Куртолда, многолетнее напряжение двойной жизни выразилось весьма необычно. Блант сказал своему коллеге полковнику Робертсону: "Ну что ж, мне доставляло удовольствие передавать русским имена сотрудников МИ5. "" (3). Фитин, похоже, надеялся, что Лео Лонг, которого Блант вел во время войны, станет его преемником в секретной службе. Но Лонг перешел из МИН в военном министерстве в Британскую контрольную комиссию в Германии, где стал заместителем директора по разведке. В 1946 году Блант рекомендовал его на руководящую должность в МИ5, но отборочная комиссия выбрала, причем с небольшим преимуществом, другого кандидата. (4). После этого Лонг быстро отошел от дел и противился попыткам Центра установить с ним постоянный контакт. Центр объяснил отказ Лонга, с одной стороны, тем, что Блант не мог быть его куратором, а с другой - изменениями в семейной жизни. Первая женитьба Лонга на коммунистке оказалась неудачной. Теперь он женился вновь и был занят семьей. Среди эпизодических поручений Центра, которые Блант продолжал выполнять, было две-три поездки в Германию для получения от Лонга разведцанных. (5). Как и большинство агентов, завербованных во время войны, Кэрнкросс был также демобилизован. В отличие от Филби отношения с коллегами из секретных служб после его перехода в 1943 году из Блечли-парк в штаб-квартиру СИС в Бродвей билдингз не сложились. Дэвид Футмен, шеф политической разведки СИС, который руководил управлением Кэрнкросса в последний год войны, считал его "странным человеком, к тому же задиристым. "(6). Кэрнкросс, однако, не ушел в полуотставку из советской разведки, как это сделал Блант. После войны он возвратился на прежнее место работы - в Министерство финансов - и продолжал ежемесячно поставлять информацию своему куратору Борису Кротову. Двое других членов "великолепной пятерки", Гай Берджесс и Дональд Маклин, заняли влиятельные посты в другой престижной части Уайтхолла - в государственном департаменте. В 1946 году Берджесс стал личным помощником Гектора Макнейла, государственного министра в Министерстве иностранных дел послевоенного лейбористского правительства Эрнеста Бевина. Маклин [379] между тем восстановил свою репутацию честолюбивого молодого дипломата в посольстве в Вашингтоне. (7). Тем не мeнee, советскому проникновению в англо-американские разведывательные службы был нанесен сильный удар. В результате ликвидации ОСС Центр остался практически без единого высокопоставленного источника в Вашингтоне, а после закрытия СОЕ, ухода Бланта из МИ5 и Кэрнкросса из СИС в Лондоне остался всего один крупный агент. Это был, пожалуй, самый замечательный из членов "великолепной пятерки", а быть может, и наиболее талантливый агент проникновения в истории КГБ. Ким Филби - единственный из мобилизованных в СИС агентов - получил после войны награду за свою работу. Коллеги видели его на месте "С" - главы секретной службы. X X X Помимо утраты ведущих агентов в английской и американской спецслужбах, НКГБ после войны пришлось пережить и два серьезных случая предательства в Северной Америке и не менее серьезную попытку в Турции. В ноябре 1945 года Элизабет Бентли начала выдавать ФБР информацию об операциях НКГБ в Соединенных Штатах. Ее предательство, в свою очередь, заставило ФБР впервые серьезно расследовать свидетельства Чемберса о советском шпионаже в предвоенные годы. Несмотря на то, что на большинство указанных Бентли и Чемберсом агентов не удалось набрать надежных доказательств для передачи дела в суд, для НКГБ они интерес практически потеряли. Вплоть до 1949 года, когда Филби приехал в Вашингтон и успокоил Центр, Москва опасалась, что ФБР удастся набрать достаточно доказательств и устроить большой процесс над бывшей группой Бентли. Из четырех наиболее важных агентов, указанных Бентли и Чемберсом, обвинение было выдвинуто лишь в отношении Элджера Хисса. Он ушел из госдепартамента и в начале 1947 года стал президентом фонда Карнеги, а в 1950 был приговорен к пяти годам тюрьмы за лжесвидетельство. Гарри Декстер Уайт, уйдя из Министерства финансов США, стал в 1945 году директором Международного фонда, а вскоре после дачи показаний комитету конгресса по антиамериканской деятельности летом 1948 года скончался от сердечного приступа. Дункан Ч. Ли, личный помощник генерала Донована в ОСС, и Лочлин Карри, бывший помощник президента Рузвельта, эмигрировали. (8). Мощный удар по советской разведке - такой же, как от Элизабет Бентли, нанес шифровальщик Игорь Гузенко, перебежавший в Оттаве в сентябре 1945 года. Побег Гузенко чуть не провалился. Когда он вечером 5 сентября обратился в редакцию "Оттава Джорнел" и в Министерство юстиции, ему сказали, чтобы приходил ут- [380] ром. Но и на следующий день никто не помог. Весь вечер Гузенко с женой и ребенком провели у соседей. Лишь около полуночи, когда люди НКГБ сломали дверь его квартиры, на помощь пришла полиция. Маккензи Кинг, премьер-министр Канады с 1935 года, относился к возможности шпионажа в собственной столице еще легкомысленнее Рузвельта. Вначале он просто не поверил. Когда же его наконец убедили, он записал в дневнике, как был поражен тем, что Советский Союз шпионил за своим союзником в войне: "Я диктую эти строки и думаю о советском посольстве - всего через несколько домов, - которое оказалось центром заговора. Во время войны, когда Канада делала все, чтобы помочь русским и укрепить канадско-русскую дружбу, одна из русских служб занималась тем, что шпионила (за нами)... Просто удивительно, сколько у них было контактов среди людей, занимающих ключевые позиции в правительстве и промышленных кругах. " (9). Помимо раскрытия шпионской сети ГРУ в Канаде, Гузенко передал данные о советской системе шифров, дополнительные сведения о шпионской деятельности Элджера Хисса и Гарри Декстера Уайта, (10) сведения, которые привели к осуждению в 1946 году британского атомного шпиона Алана Нанна Мея и дали наводку в отношении человека, скрывавшегося под псевдонимом Элли в английской разведке, которого, правда, так и не нашли вплоть до 1981 года, когда Гордиевский, получив доступ к досье Элли в КГБ, узнал, что это был Лео Лонг. (И). Неудачная попытка перебежать в Стамбуле причинила деятельности НКГБ в Англии почти такой же ущерб, как предательство Элизабет Бентли в Соединенных Штатах. 27 августа 1945 года заместитель резидента НКГБ в Турции Константин Волков, работавший под крышей вице-консула, направил английскому вице-консулу господину Ч. Х. Пейджу просьбу о безотлагательной встрече. Пейдж не ответил, и тогда 4 сентября Волков явился лично и попросил о политическом убежище для себя и своей жены. В обмен на политическое убежище и 50. 000 фунтов стерлингов (по ценам 1990 года это около миллиона фунтов) он предлагал важные досье, документы и информацию, собранные им во время работы в британском отделе ИНУ в Центре. Он утверждал, что среди наиболее важных советских агентов времен войны двое находились в Министерстве иностранных дел, а семеро "в британской разведывательной службе", причем один из них "исполнял обязанности руководителя отдела британской контрразведки в Лондоне". Волков настаивал на том, чтобы о его действиях сообщили в Лондон не по радиосвязи, а дипломатической почтой, поскольку все радиосообщения между Лондоном и посольством в Москве расшифровываются уже в течение двух с половиной лет. (12). 19 сентября Филби с ужасом узнал из дипломатической почты, поступившей из Стамбула, о попытке Волкова. Упоминание о "ру- [381] ководителе управления контрразведки", указывало, быть может правильно, на него. "В тот вечер, - писал Филби в своих мемуарах, - я допоздна задержался на работе. Ситуация требовала срочных, чрезвычайных действий. " (13). Под "срочными действиями" подразумевалась, несомненно, встреча с оператором Борисом Кротовым. Это был один из самых опасных моментов в жизни Филби. Если бы не удача, Гузенко две недели назад не удалось бы перебежать в Оттаве. Чуть больше везения, и Волков сумел бы раскрыть Филби, нанести "великолепной пятерке" сильный удар. Волкову не повезло потому, что английский посол в Стамбуле находился в отпуске, а временный поверенный настолько презирал шпионаж, что не поставил в известность местного резидента СИС Сирила Мэчри, который почти наверняка понял бы важность Волкова и устроил бы ему побег. (14). Сразу же после встречи с Филби вечером 19 сентября Кротов сообщил в Центр о попытке Волкова. Через день консульство Турции в Москве выдало визы двум "специалистам" из НКГБ, которые выступали как дипкурьеры. 22 сентября в Лондоне решили, что Филби необходимо лично разобраться с делом Волкова. Задержавшись в пути, Филби прибыл в Стамбул лишь 26 сентября. По версии, которую Филби и НКГБ разработали для Запада, Волкова вывезли из Стамбула "через несколько недель" (15). На самом же деле Волков и его жена, заколотые лекарствами до беспамятства, были доставлены в самолет в сопровождении охранников из НКГБ за два дня до прибытия Филби. (16). В своих мемуарах Филби вспоминает, как на обратном пути в Лондон он спокойно готовил отчет, в котором предлагал различные объяснения неудачи, которой закончилась попытка Волкова: пьянство, неосторожность, прослушивание НКГБ его квартиры, неожиданное изменение решения. "Другая версия - что русских предупредили о намеченном побеге - не имела никаких доказательств. Ее не стоило включать в отчет. " (17). После бегства Гузенко прошло совсем немного времени, и вся история с Волковым так обеспокоила Филби возможностью скорого провала, что он решил в своем отчете дискредитировать Волкова. Когда копия этого отчета пришла в Центр, там всерьез забеспокоились. (18). Желание Волкова перебежать Филби объяснял тем, что тот был "изменником", чье "предательство" было раскрыто НКГБ, - весьма необычная манера для офицера СИС говорить о перебежчике. В своем стремлении дискредитировать информацию Волкова о внедрении советских агентов, которая могла подвести и к нему самому, Филби весьма пространно уверял в ненадежности сведений, которые Волков обещал передать. Он удивлялся, например, тому, что Волков не смог дать криптологической информации, хотя и уверял в советских успехах по дешифровке английских шифров за последние два года. (19). Грубые попытки Филби [382] дискредитировать Волкова резко контрастируют с той отработанной версией, которую он позже подготовил для своих мемуаров в Москве. Оказавшись под угрозой провала впервые после прихода в СИС, Филби был сильно напуган. В то время он был настолько вне подозрений, что история с Волковым ему не угрожала, но после бегства Берджесса и Маклина в 1951 году досье вытащили на свет божий, и его неудачная попытка дискредитировать Волкова стала важной частью обвинения против него. X X X Наибольшая потенциальная угроза послевоенным операциям Московского центра на Западе исходила от нарушения шифровой безопасности в последний год войны. В 1944 году ОСС заполучила 1. 500 страниц шифровальных тетрадей НКВД/НКГБ, захваченных финнами. Хотя оригинал по настоянию президента Рузвельта вернули в Москву, Донован сохранил копию. (20). Сами по себе тетради большого интереса для западных криптологов не представляли. При зашифровке посланий НКВД/НКГБ вначале каждое слово или даже букву записывали в виде пятизначного числа из шифровальной тетради. Но затем шифровальщик в резидентуре НКГБ добавлял в каждую группу еще пять знаков из серии случайно отобранных цифр, указанных в "разовой тетради", второй экземпляр которой был только в Московском центре. Если использовать "разовую тетрадь" лишь однажды, как того и требовали инструкции Центра, шифр "расколоть" практически невозможно. Но в последний год войны количество информации, передаваемой резидентурами из Соединенных Штатов и Англии, было столь велико, что Центр иногда направлял "разовые тетради" вторично. Говорят, шифровальщика, виновного в этом, потом расстреляли. (21). В конце войны было еще два случая нарушения обычно очень строгого шифрового режима. ФБР в 1944 году перехватило незашифрованные тексты нескольких донесений НКГБ из Нью-Йорка в Москву. Игорь Гузенко после своего побега в сентябре 1945 года рассказал о принципах шифрования, применяемых НКГБ и ГРУ. (22). Решающий прорыв в использовании разгаданных советских шифров был сделан в 1948 году блестящим криптологом Мередитом Гарднером. Гарднер служил в отделе службы безопасности армии США (АСА), который через год был преобразован в отдел службы безопасности вооруженных сил, предшествовавший Национальной службе безопасности (НСА), созданной в 1952 году. Гарднер был замечательным лингвистом и криптологом. Утверждают, что он за три месяца изучил японский язык, чтобы работать с японскими кодами и шифрами во время войны. В течение 1948 года ему удалось разгадать некоторые фрагменты шифровок НКГБ [383] в Центр и из Центра, переданных в последний год войны. У Роберта Лампера из ФБР после первой встречи осталось о Гарднере впечатление как о "высоком, нескладном, неразговорчивом, очевидно, интеллигентном молодом человеке, который не любил говорить о своей работе, опасаясь сказать больше того, что ФБР знало из имевшихся у них фрагментов". (23). В последующие годы было полностью или частично дешифровано несколько тысяч шифровок НКГБ (под кодовым названием "Венона"). Тайну "Веноны" и методы Гарднера по ее дешифровке выдал русским в 1948 году шифровщик АСА Уильям Уэйсбанд, завербованный МГБ за два года до этого. Предательство Уэйсбанда раскрылось в 1950 году. Хотя ему и дали год тюрьмы за неявку в суд, по обвинению в шпионаже его не судили. АСА и ее английский партнер ШКПС решили, что "Венона" слишком дорогой секрет, чтобы рисковать им, вынося в суд, пусть и при закрытых дверях. (24). Центру стало совершенно ясно, что "Венона" представляет собой целую серию мин с часовым механизмом потенциально чудовищной разрушительной силы для его шпионской сети. Поскольку не было известно, какие из шифровок конца войны были расшифрованы, нельзя было определить, когда и где мина сработает. Частично проблему решил Ким Филби, став в октябре 1949 года офицером СИС по связи в Вашингтоне. Меридит Гарднер позже грустно вспоминал, как Филби стоял у него за спиной и, попыхивая трубкой, с восторгом следил за ходом дешифровки русских сообщений. (25). Вплоть до своего отъезда в июне 1951 года Филби благодаря своему доступу к материалам "Веноны" всегда успевал предупредить Центр о том, что вокруг кого-то из агентов сжимается петля. "Венона" причинила серьезный ущерб советской разведке даже в такой далекой стране, как Австралия. До открытия первой советской дипломатической миссии в Канберре в 1943 году, Австралия практически не фигурировала в числе объектов советской разведки. Впоследствии, однако, резидентура НКГБ под руководством Семена Макарова (1943-1949) быстро проникла в Министерство иностранных дел, которое было важным источником английской и австралийской секретной документации, включая доклады Генерального штаба. Два наиболее важных агента Макарова в Министерстве иностранных дел были раскрыты благодаря "Веноне". В начале 1948 года группа сотрудников МИ5 во главе с генеральным директором сэром Перси Силлитоу, в состав которой входил также будущий генеральный директор Роджер Холлис, прибыла в Австралию для расследования случаев внедрения советских агентов. С целью защиты источника они создали в Канберре впечатление, что получили информацию не от перехвата, а от английского агента в советской разведке. Первым в Мини- [384] стерстве иностранных дел раскрыли Джима Хилла, известного по сообщениям "Веноны" под псевдонимом "Турист". Он был братом ведущего адвоката-коммуниста. С помощью "Веноны" удалось установить номер дипломатической телеграммы, которую Хилл передал русским, и таким образом доказать его вину. Наводки, полученные в результате перехвата, помогли выявить и другого советского агента по кличке "Бур", которым оказался дипломат-коммунист, ушедший после случившегося из Министерства иностранных дел в ООН, а затем попросивший политического убежища в Праге. В годы холодной войны советское проникновение в австралийские внешнеполитические и внутренние органы, похоже, не возобновлялось. Перебежавший в 1954 году резидент КГБ Владимир Петров свидетельствовал, что его резидентуре удалось добиться лишь незначительных успехов. (26). X X X Ущерб, нанесенный действиям советской разведки на Западе демобилизацией, перебежчиками и дешифровками "Веноны", вызвал в Московском центре особую тревогу по поводу двух связанных между собой областей разведдеятельности. Первое - это проникновение в высокие сферы "главного противника". Поколение времен холодной войны не имело той веры в "тысячелетние советы", которая вдохновляла тысячи талантливых молодых американских идеалистов в годы депрессии и Второй мировой войны. Пока что известно об успешных советских операциях по проникновению в послевоенные годы в низшие и иногда средние уровни власти в Вашингтоне. У таких известных агентов, как Элджер Хисс в Государственном департаменте, Гарри Декстер Уайт в Министерстве финансов, Дункан Ч. Ли в разведке или Лочлин Карри в Белом доме, преемников не оказалось. Неизвестно пока и о неосознанном агенте уровня Гарри Гопкинса. Ко времени создания ЦРУ в июле 1947 года стали широко применяться столь эффективные методы проверки, что массовое внедрение советских агентов, какое произошло в ОСС, стало невозможным. Начиная с Уильяма Уэйсбанда, наибольший урон советские спецслужбы могли нанести американской разведке не столько в проникновении агентов, сколько путем перехвата и дешифровки. Проблемы вербовки усугублялись неумелой работой первых советских послевоенных резидентов в Вашингтоне. Григорий Григорьевич Долбин, ставший резидентом в 1946 году, отличался явной некомпетентностью еще до того, как стал проявлять признаки сумасшествия (в Центре объясняли это последствиями врожденного сифилиса). Его отозвали в 1948 году. Преемник Долбина Георгий Александрович Соколов до разрыва в конце 1947 года советско-бразильских отношений был резидентом в Рио-де- [385] Жанейро. Обозленная толпа провожала его тухлыми яйцами и помидорами. Из Вашингтона Соколова отозвали в 1949 году, как и Долбина, - за плохую работу. (27). Другой источник тревоги Московского центра был связан с ядерными исследованиями. Применение атомной бомбы против Японии в августе 1945 года, порожденное этим чувство военного превосходства "главного противника" вывело атомные секреты на первое место в системе приоритетов советской разведки. После Хиросимы Сталин вызвал в Кремль народного комиссара боеприпасов Бориса Львовича Ванникова и его заместителей. К ним присоединился и Игорь Васильевич Курчатов - ученый, руководивший программой атомных исследований. "У меня к вам одно требование, товарищи, - объявил Сталин. - В кратчайшие сроки обеспечить нас атомным оружием! Вы знаете, что Хиросима потрясла мир. Нарушен баланс (сил)!" Пока Советский Союз не обретет ядерное оружие, ему будет грозить "большая опасность" с Запада". (28). До этого момента осуществление атомного проекта полностью контролировал Молотов. Однако за несколько месяцев до встречи у Сталина Курчатов направил Берии записку, в которой критиковал Молотова за неповоротливость и просил помощи. Записка была написана от руки - содержание ее было столь секретным, что Курчатов боялся отдать его машинистке, - но цель была достигнута. После Хиросимы Сталин поручил контроль за проектом Берии. Смена руководства сказалась немедленно. Как вспоминает помощник Курчатова профессор Игорь Головин: "Организаторские способности Берии были в то время очевидны. Он был необычайно энергичен. Собрания не тянулись часами, решения принимались немедленно. " По указанию Берии на атомный проект привлекались рабочие только из ГУЛАГа. Головин отмечает, что ученые мало задумывались над тем, что используют рабский труд: "В то время все наши мысли были заняты одним - создать атомную бомбу как можно раньше, до того как американская упадет на наши головы. Страх перед новой, атомной войной затмил все остальное. Это могут, подтвердить все мои современники". (29). Были, правда, ученые, относившиеся к руководству Берии более критично, чем Головин. Великий физик Петр Капица (впоследствии Нобелевский лауреат) 25 ноября 1945 года просил Сталина освободить его от занятий атомным проектом: "Это верно, что в руках (у товарища Берии) дирижерская палочка. Прекрасно, но ученый все-таки должен играть первую скрипку, потому что скрипка задает тон всему оркестру. Главный недостаток товарища Берии в том, что дирижер должен не только размахивать палочкой, но и понимать что к чему. Именно этого Берии не хватает". Берия, писал Капица, намерен просто скопировать американскую конструкцию бомбы. Капица же настаивал, правда, безре- [386] зультатно, что советские ученые должны разработать собственный, более дешевый и быстрый способ создания бомбы. (30). Капица жаловался, что Берия замкнулся на копировании американского варианта. К осени 1945 года многие секреты бомб, разрушивших Хиросиму и Нагасаки, были в руках русских. Берия жаждал большего и очень расстраивался послевоенным спадом в поступлении данных об атомных проектах Запада. Побег Гузенко в сентябре 1945 года привел к выявлению Аллана Нанна Мея и к введению более строгих мер безопасности в центрах атомных исследований. В результате демобилизации в феврале Дэвида Грингласса Центр лишился одного из двух своих агентов в Лос-Аламосе. Другой - Клаус Фукс - в июне 1946 года перешел из Лос-Аламоса на новую английскую атомную энергетическую установку в Харуэлле. Хотя он до 1949 года и оставался советским агентом, значение его снизилось. Принятый в августе 1946 года закон Макмагона о создании Комиссии по атомной энергии США (КПА) запрещал передачу Англии новой информации по ядерным исследованиям. Британское лейбористское правительство, лишенное материалов американских исследований, решило в январе 1947 года построить собственную атомную бомбу, но англичанам на это потребовалось на два года больше, чем русским. Несмотря на закон Макмагона, у Дональда Маклина сохранялся в Вашингтоне ограниченный доступ к разведданным по атомным исследованиям, поскольку запрет на распространение научной информации не касался сырья или рассекречивания атомных исследований периода войны. Будучи официальным представителем английского посольства по политическим аспектам атомной энергетики, он получил допуск в КПА с правом посещать центр без сопровождающих. (31). Позже выяснилось, что с лета 1947 года и до отъезда из Вашингтона он бывал в КПА 12 раз, иногда ночью. Из подготовленного КПА отчета о нанесенном ущербе следует, что он имел доступ к оценкам потребного количества урановой руды и прогнозам потребностей на период с 1948 по 1952 год, хотя позже оказалось, что последние были неточными. (32). Неудовлетворенный сокращением потока важнейшей информации о ядерных проектах, Берия приказал Курчатову направить через курьера МГБ письмо датскому физику-ядерщику Нильсу Бору и попросить его сообщить подробности новейших исследований в области атомной энергии, которые тот узнал в США. Бор через того же курьера ответил, что американцы отказали ему в доступе к информации, о которой просил Курчатов. (33). Сталин и Берия вплоть до первого успешного испытания атомной бомбы постоянно опасались, что агенты не сумели раскрыть какой-то из важнейших атомных секретов американцев, и без него советская атомная программа провалится. Пытаясь развеять скептицизм Сталина, Курчатов принес в его кремлевский кабинет [387] ядерный заряд первой советской атомной бомбы - никелированный плутониевый шар диаметром около десяти сантиметров. "А как мы узнаем, что это плутоний, а не кусок полированной стали?- спросил Сталин. - Почему он блестит? Для чего это зеркальное покрытие?" "Заряд никелирован в целях безопасности. Плутоний крайне токсичен, а покрытый никелем опасности не представляет, - ответил Курчатов. - А чтобы убедиться, что это не кусок стали, попросите кого-нибудь дотронуться до него. Он теплый, сталь же была бы холодной. " Сталин сам потрогал шар: "Да, он теплый. Он всегда теплый?" "Всегда, Иосиф Виссарионович. Внутри него постоянно идет альфа-распад. Он-то и нагревает шар. Но если начать в нем мощную цепную реакцию, произойдет взрыв огромной силы. " По крайней мере частично убежденный Сталин разрешил испытания первой бомбы. Берия же до последней минуты опасался, что несмотря на достижения советских ученых и успехи разведчиков, какой-то внутренний секрет бомбы от них ускользнул. 25 сентября 1949 года, буквально за десять минут до взрыва бомбы на полигоне в Казахстане, Берия сказал Курчатову: "Ничего не выйдет!" А когда произошел взрыв, он обнял и расцеловал ученого. Но был ли это действительно ядерный взрыв? Берия позвонил советскому наблюдателю, который присутствовал во время американских испытаний на атолле Бикини и спросил, похоже ли грибовидное облако на то, что он видел там. Получив утвердительный ответ, Берия позвонил Сталину. Трубку снял личный секретарь Сталина Поскребышев и сказал, что Сталин уже лег. Берия настоял, чтобы Сталина разбудили. "Иосиф, все нормально!- сказал Берия. - Взрыв был, как у американцев!" "Я знаю, "- ответил Сталин и повесил трубку. Рассвирепевший от того, что кто-то опередил его, Берия набросился на окружающих: "Даже здесь вы мне палки в колеса ставите! Предатели! Я вас всех в порошок сотру!" (34). Почти в тот же момент, когда прогремел первый советский атомный взрыв, Мередит Гарднер расшифровал послание НКГБ 1944 года, в котором оказалась первая наводка на одного из важнейших советских атомных шпионов Клауса Фукса, занимавшего к тому времени пост заместителя научного сотрудника Харуэлла. (35). В январе 1950 года Фукс сознался, и в апреле 1951 года был приговорен к четырнадцати годам лишения свободы. Свою работу на русских он описал в нескольких словах, которые дают полное представление о настроениях других советских агентов на Западе: "Я воспользовался марксистской философией и разделил сознание на две части. В одной я позволял себе заводить друзей, иметь личные отношения.... Я чувствовал себя свободно и счаст- [388] ЛИБО с другими людьми, не опасаясь раскрыться, потому что знал: если подойду к опасной черте, вторая часть моего сознания остановит меня.... В то время мне казалось, что я стал "свободным человеком", потому что я научился с помощью второй части сознания полностью освобождать себя от влияния окружающего меня общества. Теперь, оглядываясь назад, я считаю, что самым правильным наименованием для этого состояния будет "контролируемая шизофрения". (36). Во время ареста Фукса другой атомный агент, Бруно Понтекорво, также работал в Харуэлле. Проведенное службой безопасности расследование выявило, что у Понтекорво было несколько родственников коммунистов, но не дало никаких свидетельств его участия в шпионаже. (37). Когда летом 1950 года в Соединенных Штатах начались аресты атомных шпионов, центр решил не рисковать и вывез Понтекорво вместе с семьей в Советский Союз по хорошо проверенному маршруту - через Финляндию. Понтекорво сделал блестящую карьеру в советской ядерной физике, получил два ордена Ленина и множество менее значительных наград. Он неизменно отрицал свое участие в атомном шпионаже. (38). Помимо того, что "Венона" привела к провалу Фукса, с ее помощью были получены первые наводки на американских атомных шпионов Джулиуса и Этель Розенберг, которых впоследствии арестовали. В дешифрованном в феврале 1950 года сообщении 1944 года говорилось об агенте, работавшем на вспомогательной должности в Лос-Аламосе. Позднее появились указания на то, что этим агентом был брат Этель Розенберг Дэвид Грингласс, который в июне 1950 года сознался и выдал Джулиуса Розенберга. На допросе Грингласс рассказал (об этом, правда, публично нигде не заявлялось), что Розенберг похвалялся ему, что руководит советской шпионской сетью, поставляющей не только секреты разработок в области атомной энергии, но и другие разведданные о научных и технических достижениях, в том числе о предварительных исследованиях в сфере космических спутников. (39). В отличие от английских атомных шпионов Наина Мея и Фукса, Розенберги до. самого конца красноречиво, а порой и трогательно уверяли в своей непричастности к шпионажу. В апреле 1951 года их приговорили к смертной казни - единственных из всех советских агентов на Западе. 19 июня 1953 года, после двух лет безуспешных апелляций, они скончались по очереди на одном и том же электрическом стуле в нью-йоркской тюрьме Синг Синг. В последнем письме своему адвокату Этель писала: "Мы первые жертвы американского фашизма. С любовью, Этель. " Мужество, с которым они пошли на смерть, их любовь друг к другу и к двоим сыновьям, жуткая мерзость казни укрепили мировое общественное мнение в том, что была допущена судебная ошибка. После каждого включения тока сорок репортеров, тюремных [389] служащих и других свидетелей тошнило от вони горящего мяса, мочи и кала. Даже после разряда в 2. 000 вольт Этель еще подавала признаки жизни, и потребовалось еще два разряда. (40). Розенберги продемонстрировали идеалистическую веру в то, что Советская Россия, а вернее, их мифологическое представление о ней, являет собою надежду всего человечества, которая все еще вдохновляет наивных верующих на Запад, несмотря на ужасы сталинизма. И Этель, и Джулиус были искренними, отважными советскими агентами, которые считали, что сослужат лучшую службу своему делу, если будут отрицать причастность к нему. Даже после казни КГБ своими "активными действиями" продолжало поддерживать веру в то, что они стали невинными жертвами антикоммунистической охоты на ведьм. Но никакие "активные действия" КГБ не укрепили эту веру так, как это сделал сам руководитель охоты на ведьм сенатор Джозеф Маккарти. С того самого момента, как 9 февраля 1950 года он заявил, что имеет список 205 (в основном воображаемых) коммунистов, работающих в государственном департаменте, его поход против "красной чумы" способствовал зарождению во всем мире скептицизма в отношении реальности наступления советской разведки на "главного противника". Неверие в виновность Розенбергов поддерживалось тем, что по обеим сторонам Атлантики из соображений секретности отказывались упоминать в суде о "Веноне". Тайна всплыла в 1980 году, но даже тогда "Венону" не признали официально ни в Англии, ни в Соединенных Штатах. X X X Первые годы холодной войны и вызванные "Веноной" проблемы совпали с периодом неразберихи в организации советских разведывательных операций. Причиной была отчасти борьба за власть в Кремле, а отчасти создание в июле 1947 года Центрального разведывательного управления. Доклады о создании ЦРУ, поступившие от резидента МГБ в Вашингтоне Григория Григорьевича Долбина и от советского посла Александра Семеновича Панюшкина, были тщательно изучены Сталиным и Политбюро. (41). Главной задачей ЦРУ были, как это указывалось в законе о национальной безопасности, представленном конгрессу в феврале 1947 года, координация и анализ разведданных, поступающих из различных источников. Хотя достичь этой цели не удалось, Молотов убедительно доказывал, что совместная гражданская и военная разведывательная система даст американцам значительные преимущества перед советской разрозненной системой. Решение он видел в объединении управлений внешней разведки МГБ и ГРУ. По мнению Сталина, предложение Молотова приводило еще [390] к одному важному результату - к ослаблению влияния в органах безопасности Лаврентия Берии, чей протеже Абакумов возглавлял МГБ. Осенью 1947 года управления внешней разведки МГБ и ГРУ были объединены в новую организацию внешней разведки, Комитет Информации (КИ). Хотя официально КИ находился под непосредственным руководством Совета Министров, назначение Молотова его первым председателем дало Министерству иностранных дел такую власть над разведывательной деятельностью за рубежом, какой оно никогда не имело. Молотов стремился еще более усилить контроль своего министерства путем назначения послов в некоторых крупнейших странах "главными легальными резидентами", наделив их правами руководить гражданскими (бывшее МГБ) и военными (бывшее ГРУ) резидентами. (42). Перебежчик Илья Джирквелов весьма желчно замечает по этому поводу: "Реорганизация привела к большой путанице и неразберихе. Резиденты, профессиональные разведчики, шли на самые невероятные уловки, чтобы не информировать о своей работе послов, поскольку дипломаты имеют о разведке и ее методах лишь приблизительное, дилетантское представление... " (43). Тем не менее, некоторые дипломаты взяли на себя руководство разведывательными операциями. Первым из них был Александр Панюшкин, советский посол в Вашингтоне с 1947 по 1951 год, который стал активным участником тайной войны против "главного противника". После путаницы, вызванной отзывом Григория Долбина, резидента в Вашингтоне с 1946 по 1948 год, и его преемника Георгия Соколова (1948-1949) - одного в связи с сумасшествием, а другого, как не справившегося с задачей, Панюшкин в течение года сам осуществлял оперативное руководство резидентурой. Следующий резидент в Вашингтоне Николай Алексеевич Владыкин (1950-1954) избегал серьезных конфликтов как с Панюшкиным, так и Центром. Панюшкин впоследствии возглавил Первое главное управление КГБ (иностранная разведка). (44). С 1947 по 1949 год первым заместителем председателя КИ Молотова по текущей деятельности был Петр Васильевич Федотов, вскоре после войны сменивший Фитина на посту главы И НУ. Федотов, как и Фитин, имел в Центре репутацию интеллектуала. Джирквелов пишет о нем: "От других высокопоставленных сотрудников КГБ его отличало то, что он не пренебрегал мнением других. Если кто-то был с ним не согласен, он не приказывал, а старался убедить собеседника. " (45). Другой перебежчик из КГБ Юрий Носенко, напротив, считал, что гибкость Федотова объясняется частично его нерешительностью. Носенко вспоминает, что Федотов, прежде чем принять решение, часто держал у себя материалы по нескольку месяцев. (46). КИ стремился к унификации как перехвата, так и агентской работы. Зарубежный отдел Пятого управления МГБ (шифровка- [391] дешифровка) был совмещен с таким же отделом ГРУ. В результате слияния образовалось Седьмое управление КИ во главе с бывшим руководителем Пятого управления МГБ полковником Алексеем Щеколдиным. Однако с момента создания КИ отличался нестабильностью. Почти все управления возглавили бывшие сотрудники ИНУ, и Генеральный штаб, как и следовало ожидать, стал жаловаться, что военной разведке отвели подчиненную роль. Летом 1948 года после продолжительных споров с Молотовым министру обороны маршалу Николаю Александровичу Булганину удалось вернуть всех сотрудников военной разведки в ГРУ. Абакумов, вероятно, с помощью Берии, начал продолжительную кампанию с целью вернуть себе контроль над остатками КИ. В конце 1948 года Управление советников в странах народной демократии было возвращено в МГБ. То же произошло с сотрудниками, работавшими по направлениям ЕМ (русская эмиграция) и СК (советские колонии за рубежом). КИ, тем не менее, сохранил контроль над большинством агентских операций и операций по перехвату и дешифровке, пока в конце 1951 года не был расформирован и снова передан в ведение МГБ. (47). В 1949 году потерявшего расположение Сталина Молотова сменил на постах министра иностранных дел и председателя КИ Андрей Вышинский - жестокий обвинитель на показательных процессах, бывший с 1943 года первым заместителем Молотова. Стиль руководства Вышинского строился, по его собственному признанию, на том, чтобы "держать людей в постоянном волнении. " Как вспоминает Андрей Громыко, его преемник на посту министра иностранных дел: "Вызывая помощника, он начинал беседу с раздраженных обвинений, а то и с прямых оскорблений. В таком тоне он говорил даже с послами и посланниками. Он считал, что таким образом соперничает с Берией". Еще с 30-х годов Вышинский сохранил фанатичное обожание Берии, которое, считает Громыко, было очевидно, даже когда он говорил по телефону. "Услышав голос Берии, Вышинский вскакивал с места. Сам разговор тоже заслуживает внимания. Вышинский говорил с Берией по телефону, склонившись, как перед господином. " (48). При Вышинском влияние Берии в КИ резко возросло. Задумчивый, порой нерешительный Федотов, которого Молотов назначил руководить повседневной деятельностью КИ, сохранил пост заместителя председателя. Вместо него на должность первого заместителя пришел протеже Берии, более жестокий и решительный Сергей Романович Савченко, возглавлявший на Украине в годы войны НКВД и занимавший тот же пост в МГБ с 1946 по 1949 год. Похоже, что Савченко отчитывался не столько перед Министерством иностранных дел, сколько перед Берией. Вышинский принимал мало участия в деятельности КИ. На его место [392] пришли два старших руководителя Министерства иностранных дел - вначале Яков Александрович Малик, а затем Валериан Зорин. Свидетельств того, что кто-либо из них играл более чем номинальную роль председателя КИ, не имеется. (49). X X X Несмотря на частичное разрушение после войны советских агентурных сетей и на организационные неурядицы в Московском центре, война разведок между Востоком и Западом в первые годы холодной войны была в основном игрой в одни ворота. В то время как Москва сохранила на Западе разведывательные силы, у Запада в Москве не было ничего. С целью создания своих первых послевоенных агентурных сетей СИС, а позднее ЦРУ ориентировались прежде всего на проникновение через советские границы с использованием партизанских отрядов, боровшихся против сталинского режима. Почти все попытки проникнуть в Россию через границу от Балтики на севере до Турции на юге провалились в результате проведенных Центром обманных операций, подобных операции "Трест" в 20-е годы, когда западные разведслужбы попались в хитро расставленную ловушку. Когда в 1953 году Юрий Носенко пришел на работу во Второе главное управление МГБ (контрразведка), занимавшееся проведением таких операций, он прежде всего направился в учебный кабинет чекистов на Лубянке, где большая историческая экспозиция рядом с портретом Дзержинского посвящена операции "Трест. " Тут же, как святые дары "железному Феликсу", выставлены радио- и другое оборудование, которым пользовались агенты СИС и ЦРУ, проникшие в прибалтийские республики, Польшу, на Украину и другие приграничные районы. (50). Гарри Карр, который после войны курировал в СИС северные районы, до войны руководил базой в Хельсинки, а во время войны работал в Стокгольме, наиболее благоприятными дня проникновения СИС считал прибалтийские республики, переживавшие возвращение террора НКГБ/МГБ, прерванного в 1941 году вторжением немцев. Незадолго до конца войны с Германией он передал радиооборудование двум агентам, засланным в Латвию эмигрантской организацией для установления контакта с местными партизанами. С эмигрантами договорились, что СИС получит часть разведывательного "улова". Ночью 15 октября 1945 года катер СИС с четырьмя другими латвийскими агентами на борту перевернулся на подходе к берегам Курляндии. Агенты добрались до берега, но на следующей день часть их снаряжения выбросило на берег, и его обнаружил пограничный патруль. Через несколько недель их обнаружил НКГБ, но произошло это только после того, как они сообщили в СИС о благополучном прибытии. Во время [393] войны НКГБ, как и англичане, использовал выловленных немецких агентов для передачи дезинформации. Майор Янис Лукашевич, тридцатипятилетний сотрудник Второго (контрразведка) отдела НКГБ Латвии, предложил использовать выловленных эмигрантских агентов для аналогичной игры. К тому времени, однако, когда предложение Лукашевича было принято, дознаватели в НКГБ так над ними "поработали", что для оперативной работы они уже не годились. Была и другая трудность - появление их в эфире после столь длительного молчания могло вызвать подозрения у СИС. Лукашевич добился разрешения привлечь к работе другого партизанского радиста Аугустаса Бергманиса, освобожденного из тюрьмы в обмен на согласие сотрудничать Он должен был использовать захваченные передатчик СИС и шифровальную тетрадь. Бергманис начал передачи в марте 1946 года. Он сообщил, что является латвийским партизаном, которому агенты незадолго до ареста отдали передатчик и коды. Бергманису потребовалось какое-то время, чтобы завоевать доверие СИС, но его передачи стали началом масштабной операции, которая могла подорвать всю деятельность СИС в Прибалтике. (51). В конце 1946 года в Латвии произошел еще один провал. У заброшенного в СССР в августе агента СИС Рихардса Занде вышел из строя передатчик. В ноябре база СИС в Стокгольме порекомендовала ему выйти на Бергманиса. "Встреча прошла успешно, - сообщил Занде Эриксу Томсонсу, который приземлился вместе с ним. - Я очень рад, что Бергманис не попал под контроль МГБ. " Руководителям Лукашевича, все еще опасавшимся, что если Занде и Томсонс останутся на свободе, английская шпионская сеть выйдет из-под их контроля, не хватило выдержки для проведения крупномасштабной обманной операции. В марте 1947 года Бергманис под диктовку Лукашевича передал в Лондон: "Большие неприятности. Занде и Томсонс арестованы. Мне удалось скрыться, но опасаюсь, что Занде выдаст. Всю деятельность прекращаю. Вызову вас, когда буду в безопасности. " (52). Несколько месяцев спустя Лукашевич возобновил операцию, завербовав латышского националиста Видвудса Свейца для проникновения в организацию антисоветских партизан. В октябре 1948 года Свейц "сбежал" на шведский остров Готланд, представился латышским партизаном и присоединился к группе беженцев, которых СИС и шведы готовили для разведывательных действий в Прибалтике. В мае 1949 года с пятью настоящими агентами СИС он высадился на берег у литовско-латвийской границы. Агентов СИС он сразу передал МГБ, троих тут же расстреляли. Свейц продолжал внедрение в латвийское сопротивление и докладывал МГБ о связях сопротивления с СИС. Через полгода в Латвии высадились еще два агента СИС - Витольд Беркис и Андрей Галдинс. Хотя их высадка осталась незамеченной, они тут же [394] засветились, выйдя на контакт с Бергманисом, который поселил их в "безопасном месте", предоставленном МГБ. Бергис и Галдинс заявили, что они - первые из новой волны агентов, которые будут прибывать для установления контактов с партизанскими лидерами. После этого агенты стали прибывать каждые полгода на бывшем немецком корабле с немецким капитаном. Корабль имел максимальную скорость 45 узлов и действовал под прикрытием службы рыбоохраны Британской контрольной комиссии. Лукашевич считал, что настало время создавать фиктивное подполье по принципу "Треста". На этот раз его начальство дало согласие, в котором отказало двумя годами раньше. В течение зимы 1949-50 года подставная партизанская группа под кодовым названием Максис, возглавляемая майором МГБ Альбертом Бундулисом, проходила тренировку в Курземском лесу под наблюдением Лукашевича. В мае Беркис и Галданс перебрались в свой лагерь. Примерно в то же время МГБ перевербовало другого агента СИС Йонаса Дексниса, а агент Лукашевича Яан Эрглис отправился в Лондон для обсуждения планов будущих операций. В 1950 году с СИС связалась другая фиктивная партизанская группа под кодовым наименованием Роберте. Операции ЦРУ в Прибалтике также провалились в результате аналогичных обманных действий, хотя агенты забрасывались с воздуха, а не по морю. (53). Созданные группами Максис и Роберте благоприятные возможности так и не были использованы полностью. Во время Второй мировой войны английская разведка использовала систему "двойной крест", основанную на перевербовке агентов абвера для дезинформации немцев. В результате после высадки союзников Гитлер и военное командование в самый ответственный момент направили войска в другое место. Московский центр, напротив, не позволил Лукашевичу и его коллегам снабжать СИС какой бы то ни было информацией, кроме прошедшей в прессе. Ему даже запретили разрабатывать дезинформацию из опасения, что СИС потребует еще, и у нее возникнут подозрения. Естественным результатом этого стало разочарование Лондона в получаемых от балтийских операций разведданных. На запросы об информации Максис и Роберте отвечали так же, как "Трест", - они борцы за свободу, а не шпионы. (54). Растущее подозрение Лондона в отношении двух партизанских групп достигло предела, когда в 1954 году отдел науки СИС попросил пробы воды из реки, на берегу которой, как полагали, находится атомная электростанция. Радиоактивность доставленной пробы воды была так высока, будто воду брали из самого реактора. Вначале в СИС задумались, могло ли МГБ, проводя обманную операцию, так сильно ошибиться. По трезвому размышлению пришли к выводу, что именно это и произошло. Проведенное КГБ расследование показало, что были совершены и другие ошибки. [395] Так, на пути, которым якобы шел за пробой воды агент, был расположен крупный военный аэродром, о котором агент в своем отчете не упомянул. В ходе расследования выяснилось также, что ряд агентов проникновения КГБ в партизанских отрядах, которые ездили в Лондон, позже раскрыли СИС тайну операции. (55). В результате КГБ получило лишь пропагандистский выигрыш. Эмигрантские агенты, высадившиеся в прибалтийских республиках (видимо, около 25 в течение 1949-1954 года), конечно же, не могли принести беспокойства сталинскому режиму. На проведение обманной операции, результатами которой он так и не воспользовался, КГБ затратил больше средств, чем СИС на провалившийся балтийский план. Тем не менее, Лукашевич благодаря проведенной им операции получил звание генерала КГБ и был переведен в Московский центр. Как следует из явно сильно сокращенной его биографии, подготовленной для Запада в 1988 году, в 70-е годы он работал в Англии в качестве главы отдела "контрразведки" в советском посольстве (56). В действительности же с 1972 по 1980 год он под псевдонимом Якова Константиновича Букашева был резидентом КГБ в Лондоне. Безрезультатно проведя восемь лет в Лондоне, он был отправлен обратно в Латвию, где занял всего лишь майорскую должность (правда, с генеральским окладом) под прикрытием Министерства образования Латвии. В ноябре 1987 года он вместе с постаревшим Кимом Филби выступил по латвийскому телевидению по случаю семидесятилетия революции и для того, чтобы заявить, хотя оба знали истинную цену этому заявлению, что националистские демонстрации в Прибалтике были инспирированы СИС. (57). Обманная операция в Прибалтике, начавшаяся в 1946-м и завершившаяся в 1949 году, стала первой из серии подобных операций на других границах Советского Союза. Одну из крупнейших провели в Польше. В 1947 году МГБ при помощи У Б сумело ликвидировать остатки Армии Крайовой, которые продолжали бороться под названием "Свобода и независимость" (ВиН). В 1948 году по распоряжению советских советников УБ создало подложный вариант ВиН и в 1949-м отправило такого же фальшивого посланника к бывшим покровителям в Лондон с сообщением, что ВиН продолжает действовать. Начиная с 1950 года ЦРУ, которое в то время проводило политику поддержки в Восточной Европе антисоветских подпольных движений, начало с воздуха снабжать эту новую ВиН оружием, радиопередатчиками и золотыми монетами. Операция с ВиН, как и в случае с прибалтийскими республиками, не была использована полностью для передачи дезинформации. Утверждения, что ВиН представила обличающие фотографии о фиктивных нападениях партизан на полицейские участки и советские танки, чтобы оправдать поддержку ЦРУ, скорее всего ошибочны. Офи- [396] церы УБ, занимавшиеся операцией, утверждали позднее, что информация, которую они разрабатывали и передавали в ЦРУ, "вполне могла бы быть подготовлена в Лондоне или Париже на основании публикаций варшавских газет. Господа из секретных служб США не получили от нас даже такой информации, как цены на продукты или объемы поставок в какие-то города страны, которую они так хотели получить. " Фрэнк Визнер, глава отдела политической координации, который "вел" эту скрытую операцию ЦРУ, был, однако, убежден, что ВиН представляет собой серьезную угрозу коммунистическому режиму. Он даже, якобы, пришел к выводу, что ВиН не хватает только противотанкового оружия, "чтобы изгнать Красную Армию из Варшавы. " Требования ВиН к американцам о помощи постоянно росли и достигли апогея, когда ВиН направила оставшуюся без ответа просьбу прислать американского генерала для организации польского сопротивления. Но в декабре 1952 года МГБ решило раскрыть фальсификацию. В издевательской двухчасовой радиопередаче по польскому радио рассказывалось, что миллион долларов, направленный ЦРУ для ВиН, попал к польским властям. Подставные лидеры ВиН (на самом деле сотрудники УБ) "признались", что еще два года назад поняли истинную сущность тех, кто их поддерживал, - это "люди, не имеющие никаких духовных ценностей", а агенты, "которых к нам засылали из-за границы, были просто искателями приключений, циничными наемниками, совершенно не думавшими о судьбе нашей страны и заботившимися лишь о собственных выгодах. " Поняв, что невозможно бороться "с народом... и одновременно действовать в интересах страны", они решили, что больше не станут "вербовать молодежь для секретных служб США... Последние наши усилия были направлены на то, чтобы воспрепятствовать американцам и их эмигрантским наемникам развивать шпионскую и подрывную деятельность против Польши. " "После войны в Польше не совершалось ни одного преступления, в котором не были бы так или иначе замешаны разведслужбы США, будь то роль американского посла в антипольских планах Ватикана и реакционной части священнослужителей или постоянная радиобрехня десятков контролируемых США станций, или вербовка уголовников. Монополисты с Уолл стрит не упускают ни одной возможности, чтобы навредить нашей стране". Помимо того, что этой операцией МГБ унизило ЦРУ, УБ под созданный шум ликвидировало остатки оппозиции, всем продемонстрировав бессмысленность сопротивления "народной власти. " (58). Основным центром сопротивления сталинскому правлению в послевоенное время была Украина. В 1947 году Организация украинских националистов (ОУН) заявила, явно сильно преувеличив, что в ее рядах 100. 000 вооруженных бойцов. (59). Однако [397] к 1949 году, когда СИС и ЦРУ начали свои украинские операции, сколь-нибудь значительное сопротивление было уже разгромлено. И ОУН, и ее конкурент Народно-трудовой Союз (НТС) - эмигрантская социал-демократическая организация, пользовавшаяся расположением ЦРУ, были под пристальным вниманием МГБ, которое внедрило в них своих агентов. Первые агенты СИС, заброшенные на Украину в 1949 году для установления контактов с ОУН, были арестованы МГБ; та же участь постигла и две другие группы на следующий год. (60). База МГБ в пригороде Берлина Карлсхорст провела успешное внедрение агентов на базы НТС в Германии. Одной из наиболее удачных акций МГБ было использование офицера Советской Армии, бежавшего на Запад в ноябре 1949 года к любовнице немке. МГБ выследило его в Западной Германии и, угрожая неприятностями оставшейся в Советском Союзе семье, вынудило к сотрудничеству. По указанию МГБ он вступил в НТС, стал вскоре инструктором школы НТС, которая готовила агентов для заброски на Украину, и одновременно консультантом в американской военной разведке. Его выявили, когда московское радио сообщило о казни в мае 1953 года четырех агентов НТС, которых он выдал. (61). Обманная операция МГБ снова, как в Прибалтике и Польше, не стала в полной мере системой "двойной крест. " Центр вновь отказывался использовать этот канал для передачи Западу значительного объема дезинформации. (62). Больше всех других проведению обманных операций МГБ на границах СССР помог Ким Филби. Возглавляя базу СИС в Турции с 1947 по 1949 год, он имел возможность выдавать переходивших границу агентов, раскрывал их контакты и адреса семей в Советском Союзе. (63). Пост офицера по взаимодействию между СИС и ЦРУ, который он занимал в Вашингтоне с 1949 по 1951 год, позволял ему снабжать своего куратора материалами об операциях как американской, так и английской разведки. Он предупредил МГБ/КИ в Албании о первой высадке с моря в октябре 1949 года, которую готовила СИС, о планах проникновения через границу летом 1950 года, о первом парашютном десанте ЦРУ в ноябре 1950 года.. (64). Среди множества конференций английских и американских разведчиков, на которых присутствовал Филби, примечательна одна - в феврале 1951 года, куда прибыл Гарри Карр, чтобы скоординировать операции СИС и ЦРУ в Прибалтике. Как вспоминает Филби, "визит закончился полным провалом. Карр и его коллеги из ЦРУ обвиняли друг друга, причем вполне справедливо, во лжи во время конференции. " (65). Хотя на это высказывание Филби часто ссылаются, оно не более чем дезинформация. После ухода в отставку Карр попросил офицера ЦРУ, который присутствовал на конференции, высказать свое мнение о заявлении Филби. Оба согласились, что атмосфера встречи была очень сердечной. (66). В своих мемуарах Филби не всегда [398] мог удержаться от того, чтобы не позлорадствовать в отношении сотен агентов, которых он выдал. Весной 1951 года, например, незадолго до отъезда из Вашингтона, Филби передал своему оператору "точную информацию" о трех группах агентов, которые СИС вскоре должна была забросить на Украину. Филби прокомментировал это с изрядной долей черного юмора: "Не знаю, что с ними случилось, но могу достаточно точно предсказать. " X X X Наряду с проведением успешных операций по введению противника в заблуждение, советская разведка, несмотря на послевоенные проблемы с агентурными сетями за рубежом, продолжала получать с Запада значительный объем информации. Четверо из "великолепной пятерки" (Филби, Маклин, Берджесс и Кэрнкросс) активно работали до 1951 года. В Англии их оператором с 1944 по 1947 год был Борис Михайлович Кротов (урожденный Кретеншильд), человек чудовищной работоспособности и энергии, который не получил достойного повышения по службе лишь из-за своего еврейского происхождения. Лондонский резидент с 1943 по 1947 год Константин Михайлович Кукин с удовольствием купался в лучах славы Кротова и с неменьшим удовольствием получал от Центра благодарности за мнимое руководство резидентурой. В новом Комитете информации Кукин занял пост начальника Первого главного (англо-американское) управления. Его портрет можно увидеть среди прочих в мемориальной комнате Первого главного управления КГБ. В пояснительной надписи говорится, что Кукин был одним из выдающихся офицеров разведки 40-х и 50-х годов. (68). В мемориальной комнате вы не найдете портрета преемника Кукина Николая Борисовича Родина (псевдоним Коровин), который был резидентом с 1947 по 1952 год и с 1956 по 1961 год. Родин - это образец надменного аппаратчика, который с презрением относился к подчиненным, полагая, что агенты, которых ведет его резидентура, обеспечат ему хорошую репутацию в Центре. На посту куратора "пятерки" Кротова сменил Юрий Иванович Модин, офицер отдела политической разведки, который работал в Лондоне с 1947 по 1953 год, а затем с 1955 по 1958-й. Модин (известный "пятерке" как Питер) был одним из выдающихся кураторов агентов за всю историю КГБ. Став в начале 80-х годов начальником Первого факультета (политическая разведка) в институте Андропова, он характеризовал Родина как высокомерное претенциозное ничтожество. (69). В течение нескольких послевоенных лет Берджесс, Маклин и Филби в разные периоды времени имели возможность передавать разведданные как об Америке, так и об Англии. В докладе Объединенного комитета начальников штабов США о нанесенном [399] ущербе, подготовленном в 1951 году после перехода Берджесса и Маклина, говорится: "В области американского, английского, канадского планирования исследований атомной энергии, американской и английской послевоенной политики в Европе вся информация до момента перехода, несомненно, достигла русских... Все английские, а возможно, и американские дипломатические коды и шифры, имевшиеся на 15 мая 1951 года, находятся в руках русских и больше не используются". Здесь есть, конечно, известная доля преувеличения, поскольку не учитывается использование в шифропереписке разовых шифр-блокнотов, из которых лишь незначительная часть могла попасть к Берджессу или Маклину. (70). Но нет сомнения в большом объеме переданной первоклассной развединформации. Перебежавшие в 1954 году сотрудники КГБ Петровы рассказывают, что по свидетельству Филиппа Васильевича Кислицина, который был шифровальщиком в лондонской резидентуре с 1945 по 1948 год, Берджесс приносил "полные портфели документов Министерства иностранных дел. Их переснимали в посольстве и возвращали ему. " Борис Кротов, оператор Берджесса до 1947 года, забирал у него портфели где-нибудь за городом и иногда возвращался в посольство в испачканной глиной обуви. Содержание наиболее важных материалов Кислицин передавал в Москву по радио, а остальные подготавливал к отправке диппочтой. В 1949 году Кислицина назначили в новый сектор Московского центра, созданный специально для переданных Маклином и Берджессом документов, где он был единственным сотрудником. Документов было так много, что некоторые остались непереведенными. Кислицин подбирал досье и документы по заказу руководства. (71), Однако Берджесс и Маклин почувствовали, что тяготы двойной жизни во времена холодной войны значительно больше, чем когда Советский Союз и Англия были союзниками. Джордж Кэри-Фостер, глава только зарождавшегося отдела безопасности Министерства иностранных дел, столкнувшись с Берджессом впервые в 1947 году, был "поражен его неопрятным видом. Он был небрит, от него так сильно пахло спиртным, что я поинтересовался, кто это такой и кем он работает". Горонви Риз считает, что Берджесс пристрастился и к наркотикам: "Теперь он постоянно принимал успокаивающее, чтобы снять нервное напряжение, но тут же принимал стимуляторы, чтобы нейтрализовать их действие, а поскольку он вообще не знал меры, то глотал все, что попадалось под руку, как ребенок грызет леденцы, пока пакет не опустеет". Кэри-Фостеру постоянно жаловались на "неподобающее поведение" Берджесса. Фред Уорнер, который работал с ним в филиале Гектора Макнейла, государственного министра в Министерстве [400] иностранных дел, однажды утром спасал Берджесса из ночного клуба в Сохо, где тот лежал на полу без сознания с головой и лицом, покрытыми запекшейся кровью. Уорнер устал от неизменного вопроса Макнейла: "Что нам делать с Гаем?" И все же Берджесс все еще сохранил остатки кембриджского обаяния. В конце 1947 года Макнейл, скорее всего, с целью избавиться от него, рекомендовал Берджесса парламентскому заместителю министра иностранных дел Кристоферу Мэйхью, который в то время занимался организацией Управления информационных исследований (ИРД) для противодействия советской "психологической войне. " Мэйхью, как он сам позже признавался, совершил "чудовищную ошибку". "Я побеседовал с Берджессом. Он, конечно же, продемонстрировал прекрасное знание коммунистических методов подрывной деятельности, и я с радостью взял его на работу. " (73). Берджесс совершал поездки по английским посольствам, передавал там предупреждения ИРД и одновременно сводил на нет работу нового управления, докладывая о его планах своему новому оператору Юрию Модину, который в конце 1947 года сменил Кротова. Поток жалоб из посольств на недипломатическое поведение Берджесса заставил Мэйхью убрать его из ИРД. (74). Оставалось всего несколько друзей, которые сохранили еще доверие к Берджессу. Среди них был и глава политической разведки СИС Дэвид Футмен. Вскоре после разрыва Тито с Москвой в 1948 году сотрудник управления Футмена предложил разработать вопросник о деятельности Коминформа, по которому английский посол в Белграде должен был получить у Тито информацию. "Блестящая идея! - обрадовался Футмен. - Изложите ее Гаю. " Берджесс с инициатором анкеты подготовили ее и отправили в Белград. Ответ Тито заинтриговал Московский центр и, наверное, порадовал Футмена. (75). Осенью 1948 года Берджесса перевели в Управление Дальнего Востока, где он и работал до августа 1950 года, когда был направлен в посольство в Вашингтоне на должность второго секретаря. Работая в Управлении Дальнего Востока, он подробно информировал Москву о британской политике в отношении созданной в 1949 году Китайской Народной Республики и в отношении Кореи перед начавшейся в июне 1950 года войной. Несмотря на то, что Берджесс был офицером всего лишь 4 ранга, он имел постоянный доступ к разведывательным аналитическим материалам, поступавшим из Объединенного комитета разведки, военного министерства и из штаб-квартиры генерала Дугласа Макартура в Верховном командовании союзников в Токио. Особый интерес в Москве должен был вызвать подготовленный в апреле 1950 года детальный анализ "Русской помощи китайским коммунистическим силам", из которого было ясно, что именно сумели узнать западные разведки по этому вопросу всего лишь за два [401] месяца до начала корейской войны. Берджесс написал по этому поводу большую справку, как обычно ярко-синими чернилами и, как ни странно, очень аккуратным почерком. (76). К этому времени, правда, дни его в Министерстве иностранных дел были сочтены. Поездку Берджесса в Гибралтар и Танжер осенью 1949 года Горонви Риз назвал "дикой одиссеей неприличия. " Берджесс не платил по счетам, на людях опознавал офицеров МИ5 и СИС, спьяну пел в местных барах: "Сегодня мальчики дешевле, не то что пару дней назад... " Берджесс был удивлен, что его не уволили по возвращении. (77). В Центре пришли к выводу, что срыв Берджесса осенью 1949 года объяснялся шоком, который он испытал, узнав, что может быть раскрыт с помощью дешифровок "Веноны". Филби "запустили" в "Венону" в сентябре 1949 года, накануне его отправки в Вашингтон в качестве офицера взаимодействия СИС. Он и передал предупреждение. В действительности "Венона" не выявила никаких наводок на Берджесса вплоть до его перехода в 1951 году. Но осенью 1949 года он каждую минуту ждал провала. Так же тяжело, как Берджесс, принял известие об исходящей от "Веноны" опасности и Маклин. В его случае угроза казалась даже ближе. Вскоре после внедрения в "Венону" Филби понял, что агентом, которого русские в нескольких разгаданных шифровках называли "Гомер", был Маклин. (78). Направление тридцатипятилетнего Маклина в Каир на должность советника и заведующего канцелярией открывало перед ним реальную возможность добиться многого на дипломатическом поприще. Он же не смог выдержать угрозы провала, о которой узнал год спустя. Продолжая работать так же профессионально, как всегда, он тем не менее стал сильно пить, в том числе и в неподобающее время. Старый его друг и собутыльник Филип Тойнби был свидетелем "безобразных взрывов, когда он не мог уже сдерживать накопившиеся гнев и напряжение. " В мае 1950 года приятели в пьяном угаре ворвались в квартиру двух девушек, работавших в американском посольстве, перевернули вверх дном спальню, разодрали нижнее белье, а затем пошли громить ванную. Там, как вспоминает Тойнби, "Дональд схватил большое зеркало и с размаху бросил его в ванну. К моему удивлению и радости ванна разлетелась на куски, а зеркало осталось невредимым. " Несколько дней спустя Маклина выслали в Лондон, Министерство иностранных дел отправило его в отпуск на все лето и уплатило за лечение у психиатра, который установил переутомление, семейные проблемы и подавленную гомосексуальность. Осенью пришедший в себя Маклин был назначен заведующим американским отделом Министерства иностранных дел. Несмотря на вечерние попойки в клубе Гаргойл и на то, что сам Маклин спьяну называл себя "английским Хиссом", ра- [402] ботал он в отделе как всегда профессионально и эффективно. (79). Поставляемые Маклином и Берджессом разведданные приобрели для Москвы наибольшую значимость после начала в июне 1950 года корейской войны. Заместитель Маклина по американскому отделу Роберт Сесил считает, что поставляемые Маклином документы "были бесценными для помощи китайцам и северным корейцам в выработке стратегии и тактики на переговорах. " (80). Маклин и Берджесс не просто передавали секретные документы, они привносили в них свои собственные антиамериканские настроения, усиливая тем самым опасения Советского Союза, что Соединенные Штаты намерены превратить корейский конфликт в войну. Даже в стенах Министерства иностранных дел Маклин в конце 1950 года осуждал политику США как "недальновидную, негибкую и опасную. " Пожалуй, впервые за свою дипломатическую карьеру он открыто выразил симпатии к откровенно грубому сталинскому анализу агрессивности, присущей американскому крупному капиталу. Есть изрядная доля истины в том, что американская экономика чрезвычайно сильно привязана к военному производству, и широкомасштабная война могла бы помочь избавиться от последствий демобилизации. (81). Хотя вся эта сталинская чушь находила незначительный отклик в Уайтхолле, в конце 1950 года там были всерьез обеспокоены направлением американской политики. В декабре президент Трумэн дал неверно истолкованный ответ на вопрос об использовании в корейском конфликте атомной бомбы: "Само по себе наличие оружия уже заставляет задуматься о его применении. " Эттли тут же отправился в Вашингтон, чтобы обсудить с президентом этот и другие политические вопросы, связанные с войной. Маклину удалось передать Модину как подготовленные к визиту справочные материалы, так и отчет кабинету министров о его результатах. (82). Болезненная подозрительность Сталина не позволяла ему недооценить агрессивные планы западных империалистов. К концу 1950 года он был совершенно уверен в реальности возникновения третьей мировой войны. (83). Причины корейской войны лежали в Северной Корее, а не в территориальных притязаниях Советского Союза. Но незнание Западом истинных целей советской политики, неспособность англоамериканских разведслужб собрать в Москве информацию, подобную собираемой КИ в Лондоне и Вашингтоне, привели к ошибочному предположению, что эта война является частью крупного экспансионистского плана СССР. Зимой 1950-1951 года широко распространились опасения, что агрессия в Корее всего лишь прелюдия советского наступления в Германии. Военное министерство в феврале 1951 года предупреждало кабинет министров: "Война возможна в 1951-м, вероятна в 1952 году. " (84). Ошибочные, [403] хотя и искренние опасения возможности советского наступления были истолкованы Сталиным как прикрытие собственных агрессивных замыслов Запада. Поступавшие от Маклина и Берджесса сведения лишь усиливали подозрения. Маклин наверняка изложил Модину и, скорее всего, в гораздо более сильных выражениях, свое опасение, изложенное в записке, которую он направил в Министерство иностранных дел в марте 1951 года, что "игра американцев с огнем на Дальнем Востоке и повсюду в мире бросит нас в пучину бессмысленной войны. " (85). Москва, как и Маклин, наверняка с облегчением вздохнула, когда в апреле Трумэн отозвал командующего американскими войсками в Корее генерала Дугласа Макартура, бывшего ярым сторонником распространения войны на территорию Китая. Именно в тот момент, когда Макартура освободили от его поста, карьера Маклина как советского агента оказалась под угрозой. X X X Падение Маклина, по мнению Первого главного управления КГБ, явилось единственным наиболее серьезным последствием дешифровок "Веноны", поскольку расшифрованные сообщения, раскрывшие Маклина, повлекли за собой цепь событий, повлекших провал наиболее ценной группы агентов внедрения в истории КГБ - "великолепной пятерки". В октябре 1949 года Филби направился в Вашингтон в новом качестве - представителя СИС. Филби был хорошо осведомлен о разведывательных операциях КГБ и давно понял, что под кличкой Гомер скрывается Маклин. В своих мемуарах он умышленно пишет, что для выявления Маклина понадобилось полгода, чтобы не шокировать британский высший свет фактом присутствия предателя в их рядах. (86). Первые упоминания Гомера в дешифровках "Веноны" были крайне туманными. Из них нельзя было заключить не только, что он сотрудник английского посольства, но даже и узнать, является ли он гражданином Америки или Англии. Первоначально в круг подозреваемых, число которых, по утверждению Гарольда Макмиллана, превышало семь тысяч, вошли практически все, кто мог иметь доступ к секретным трансатлантическим коммуникациям. (87). По прибытии в Вашингтон Филби с облегчением узнал, что "ФБР продолжает заваливать нас запросами о посольских уборщицах и прислуге. " (88). Хотя перехваты "Веноны" и вызвали у Филби, по его собственному выражению, "глубокую обеспокоенность", было очевидно, что непосредственной угрозы Маклину нет. Оператор сказал, что по решению Москвы "Маклин должен продолжать работать" и что будут подготовлены планы его спасения "до того, как кольцо сожмется. " (89). Кольцо не сжималось до зимы 1950-1951 года. [404] К концу 1950 года список подозреваемых сократился до 35 человек, а к апрелю 1951-го сжался до девяти. (90). Филби делал вид, что помогает поискам Гомера, и отвлек внимание следователей на показания довоенного перебежчика Кривицкого, рассказавшего на допросе в 1940 году о советском агенте в Министерстве иностранных дел, который происходил из хорошей семьи, закончил Итон и Оксфорд (а не другую школу и Кембридж, как Маклин). Филби пишет, что офицер безопасности посольства Бобби Маккензи высказал предположение, что шпионом является Пол Гор-Бут, будущий постоянный помощник министра иностранных дел, который обучался в Итоне и Оксфорде. Гор-Бут занимался классическими науками, и псевдоним Гомер подходил как нельзя лучше, к тому же он был созвучен его фамилии. (91). Однако 4в середине апреля 1951 года появилась расшифровка еще одного сообщения "Веноны", которая сняла подозрения с Гор-Бута и сразу разрешила всю задачу, поскольку речь в ней шла о том, что в 1944 году Гомер дважды в неделю встречался со своим оператором в Нью-Йорке, куда ездил из Вашингтона якобы для того, чтобы навестить беременную жену - именно так поступал только Маклин. (92). Для организации побега Маклина было несколько недель, потому что из-за решения не использовать материалы "Веноны" в суде МИ5 пришлось искать иные доказательства его шпионской деятельности. Обсудив ситуацию со своим оператором, Филби решил предупредить Маклина через Берджесса. Когда Берджесс в августе 1950 года прибыл в Вашингтон на должность второго секретаря посольства, было совершенно ясно, что для него это последний шанс сделать дипломатическую карьеру. Восемь месяцев спустя стало очевидно, что шанс этот упущен. В апреле 1951 года его отозвали после серии происшествий (почти наверняка не подготовленных заранее), которые вызвали возмущение полиции штата Вирджиния, Государственного департамента и британского посла. Накануне отъезда из Нью-Йорка на борту "Куин Мери" он обедал с Филби в китайском ресторанчике, духовой оркестр которого делал подслушивание невозможным, и обсуждал детали побега Маклина. (93). По договоренности с Филби сразу по прибытии в Англию 7 мая Берджесс должен был поставить в известность Юрия Модина - куратора всех членов "великолепной пятерки" во время их пребывания в Англии. Именно Модин нес ответственность за выполнение плана бегства. Будучи уже главой политической разведки в институте Андропова КГБ, он очень любил рассказывать новобранцам, как он организовал этот побег. Гордиевский обратил внимание, что он никогда не говорил об участии в этом деле высокомерного лондонского резидента Николая Родина. (94). С середины апреля Маклин перестал получать секретные документы. Быстро сообразив, что он под наблюдением, а следова- [405] тельно, и телефон его прослушивается, он не решился звонить Модину. Откуда ни возьмись на помощь пришел Берджесс. Вернувшись в Англию, он во время посещения Министерства иностранных дел, где его предупредили о скорой отставке, сумел передать Маклину записку с указанием места и времени встречи, на которой будет обсуждаться план его бегства. (95). Вскоре Берджесс получил письмо от Филби, в котором тот писал о забытой на стоянке посольства машине, но в конце было слегка завуалированное предупреждение: "Здесь становится жарковато. " Берджесс к этому времени был уже на пределе. Филби писал позже: "Он был близок к нервному срыву, ближе, чем кто-либо подозревал. Его карьера в Англии сгорела, и КГБ он тоже не нужен. Мы гак беспокоились о Маклине, что совершенно не подумали о Берджессе". (96). Но Модин подумал. Берджесс теперь так боялся встречаться с Модиным, что попросил Бланта передать Модину все опасения. Обеспокоенный состоянием Берджесса и неуверенный в том, что тот выдержит допросы, Модин вынудил его бежать вместе с Маклином. (97). История совместного побега Маклина и Берджесса сильно запутана множеством разных версий. Чаще всего рассказывается версия, что утром 25 мая, в пятницу, министр иностранных дел Герберт Моррисон председательствовал на совещании, на котором было решено начать допросы Маклина 28-го, в понедельник. Широко распространено мнение, что Берджесс почти сразу же был предупрежден не обнаруженным пока агентом (обычно его неправильно называют "пятый агент") и в тот же вечер сбежал вместе с Маклином. На самом деле никакого совещания 25-го не было и не было никакого предупреждения. Моррисон разрешил допрос Маклина на основании письменных свидетельств своих сотрудников, но дату допроса не поставил. Из-за недостатка людей и просчетов МИ5 и спецслужба полиции не сумели установить наблюдение за домом Маклина в деревушке Татсфилд на границе графств Кент и Суррей и позволили ему уйти. (98). Но даже если бы МИ5 задержала его, для успешного судебного преследования вполне могло не хватить доказательств. Официальный отказ использовать в суде перехваты "Веноны" означал, что осудить можно будет только при наличии признания. Это сработало в случае с Фуксом. Если бы нервы Маклина выдержали испытание, он, как Филби впоследствии, мог бы все отрицать. Но это был риск, на который в то время ни Модин, ни центр пойти не смогли. Решившее дело предупреждение Маклин получил от Филби через Берджесса. Филби сообщил своему оператору, что офицер взаимодействия МИ5 в Вашингтоне Джеффри Паттерсон получил приказ к 23 мая доложить в Лондон о ходе расследования дела [406] Гомера. Филби пришел к выводу, что Маклина начнут допрашивать в понедельник, 28 мая. Модин немедленно приступил к выполнению плана побега. (99). Билеты на пароход во Францию были куплены еще 24 мая. Вечером 25 мая (это была пятница) Берджесс подъехал к большому викторианскому дому Маклина во взятой напрокат машине как раз в тот момент, когда хозяева садились за праздничный стол, накрытый женой Маклина по случаю его дня рождения. Ему исполнилось 38 лет. Представившись Роджером Стайлом из Министерства иностранных дел, Берджесс настоял, чтобы Маклин немедленно с ним уехал. Маклин поспешил наверх попрощаться с детьми, путано объяснил что-то вышедшей из себя жене и уехал в машине Берджесса. Попеременно управляя машиной, они приехали в Саутгемптон Доке как раз вовремя, чтобы успеть на отправлявшийся в полночь пароход "Фалайз" до Сен-Мало. Во Франции сотрудники МГБ/КИ выдали им фальшивые документы, по которым оба отправились вначале в Вену, а оттуда в Москву. (100). Тридцать лет спустя, рассказывая в институте Андропова о "великолепной пятерке", Юрий Модин неизменно вспоминает о том, в каком напряжении находились Берджесс и Маклин в мае 1951 года. Его воспоминания о Бланте совсем иные. Кротов в 1945 году заметил у Бланта те же признаки крайнего напряжения, которые Модин видел у Берджесса в 1951 году. Но за шестъ лет, в течение которых Блант выполнял для МГБ/КИ лишь отдельные мелкие поручения, занимался наукой и отдыхал под покровительством королевской семьи, он полностью восстановил свои силы. Хотя после побега Берджесса в Москву Модин и увидел признаки нового стресса, но он с радостью отметил и холодный профессионализм, с которым Блант работал в критические минуты. Позднее Модин признавался Гордиевскому, что руководить работой такого агента, как Блант, - "большая честь. " (101). Во время побега Берджесса и Маклина Блант пользовался полным доверием своих бывших коллег из МИ5. Поскольку МИ5 не решилась раньше времени разглашать сам факт побега просьбой об ордере на обыск квартиры Берджесса сразу после побега, Блант согласился попросить ключ у любовника Берджесса Джека Хьюита. Но прежде чем отдать ключ сотрудникам МИ5 Блант, явно не без подсказки Модина, провел в квартире Берджесса несколько часов, уничтожая компрометирующие материалы в безалаберном архиве Берджесса среди писем любовников и прочей чепухи. Бланту удалось найти несколько важных документов, включая последнее письмо Филби с предупреждением, что "становится жарковато". (102). Пятый член "великолепной пятерки" Джон Кэрнкросс в подготовке побега участия не принимал. Со времен войны он работал в управлениях обороны (материальное снабжение и кадры) Министерства финансов и в контакты с остальными членами "пя- [407] терки" не вступал. Кэрнкросс неизменно удивлял Кротова и Модина огромным количеством материалов, которые он передавал им каждый месяц. (103). Он, вполне вероятно, мог сообщить Кротову о решении англичан создать атомную бомбу. Возможно также, что он имел доступ к сметам проекта, как и ко всему, что касалось военного бюджета. В 1947 году Кэрнкросс был занят принятием "Закона о радиоактивных элементах". Два года спустя он активно участвовал в разрешении финансовых проблем, связанных с созданием НАТО, и возглавлял подкомитет по "решению организационных вопросов". (104). Его неуживчивость, однако, мешала продвижению по службе. Только в 1950 году в тридцать семь лет он получил ранг руководителя. В мае 1951 года из-за ошибки Бланта закончилась его карьера советского агента. Обыскивая квартиру Берджесса, Блант не заметил нескольких неподписанных листков, которые оказались записью конфиденциальных бесед в Уайтхолле накануне и в самом начале войны. Сэр Джон Колвилл, один из тех, кто упоминался в записках, узнал в авторе их Кэрнкросса. МИ5 начала слежку за Кэрнкроссом и проследила его до места встречи с его оператором. Модин, правда, не появился. На допросах в МИ5 Кэрнкросс признал, что передавал русским конфиденциальные записи, но отрицал, что он шпион. Он уволился из Министерства финансов и несколько лет работал в Северной Америке, потом перешел в Продовольственную и сельскохозяйственную организацию ООН в Риме. В конце концов после очередного дознания в 1964 году Кэрнкросс сознался. Но его служба как активного советского агента закончилась, когда Блант просмотрел его записки в квартире Берджесса в 1951 году. (105). После того, как в 1979 году о его деятельности стало известно широкой публике, Блант признался, что на него "оказывали давление" (Модин, хотя Блант и не назвал его), предлагая уехать в Москву вместе с Берджессом и Маклином. Но он отказался, не желая менять приятное ученое общество Курталда на серенький соцреализм в сталинской России. Прошло еще тринадцать лет, прежде чем в 1964 году МИ5 все же получила от него признание. Но даже и тогда, поскольку обвинительных материалов для передачи дела в суд было недостаточно, его оставили в покое в обмен на признание. В отличие от этих случаев на Филби подозрение упало сразу же после бегства Берджесса и Маклина, хотя и не все его коллеги в Лондоне и Вашингтоне этому поверили. Главной причиной подозрений была его связь с Берджессом. Во время пребывания в Вашингтоне Берджесс упросил Филби разрешить ему жить вместе с Филби и его женой. Филби, хотя и сомневался в разумности такого шага, все же пришел к выводу - ошибочному, надо сказать, - что отказать Берджессу после стольких лет знакомства будет опасно для его собственной безопасности. Он также наде- [408] ялся, что, живя с ними, Берджесс будет иметь меньше возможностей попадать в разные неприличные истории. Когда именно такая эскапада Берджесса привела к его высылке в Англию в мае 1951 года, Филби не подозревал, что Берджесс отправится с Маклином в Москву. Филби узнал о побеге от Джеффри Паттерсона, офицера МИ5 по взаимодействию в Вашингтоне: "Выглядел он ужасно. "Ким, - сказал он шепотом, - птичка улетела. " Я изобразил ужас: "Какая птичка? Не Маклин, конечно?" "Да, - ответил он, - но не только... С ним сбежал Гай Берджесс. " Мой испуг был вполне искренним". В тот же день Филби закопал в лесу фотооборудование, при помощи которого копировал документы для Москвы. Центр разработал для него план побега, но к концу дня он решил пока не спешить. Он останется и отвергнет все. (107). Однако в Вашингтоне Филби не удалось все отмести. Директор ЦРУ генерал Уолтер Беделл Смит сообщил СИС, что Филби не может больше исполнять обязанности их офицера по взаимодействию. Несмотря на то, что Филби отозвали в Англию, у него сохранились влиятельные друзья как в Вашингтоне, так и в Лондоне. Среди них будущий шеф контрразведки СИС Джеймс Джесус Энглтон, который позже утверждал, что видел Филби насквозь. Спустя почти год после отъезда Филби Энглтон сказал приехавшему в Лондон коллеге из ЦРУ Джеймсу Маккаргару: "Мне все-таки кажется, что Филби станет директором СИС. " (108). Тем больше он был потрясен, когда осознал, что Филби действительно изменил. Самым долговременным ущербом, который нанесли Филби и "великолепная пятерка" англо-американской разведке, было то, что они заставили Энглтона, Питера Райта и нескольких других разведчиков по обеим сторонам Атлантики метаться в зеркальной комнате, безрезультатно выискивая свидетельства еще более масштабной советской операции. По возвращении из Вашингтона Филби ушел в отставку, получив 4. 000 фунтов выходного пособия, из которых 2. 000 были выплачены сразу, а оставшиеся две должны были выплачиваться в течение трех лет. Филби правильно рассчитал, что решение не платить сразу всю сумму связано "с возможностью оказаться в тюрьме в течение этих трех лет. " В декабре 1951 года его вызвали на "судебное расследование" в штаб-квартиру МИ5 на Керзон стрит, которое фактически было неформальным судом, о чем Филби в своих мемуарах пишет не совсем верно. (109). Как вспоминал один из офицеров СИС: "Не было ни одного человека, который вышел бы из зала суда, не будучи убежденным в виновности Филби. " (ПО). Многие из коллег Филби по СИС также считали его виновным, хотя позже, в Москве, Филби и пытался представить иную картину. Однако "судебное расследование" пришло к вы- [409] воду, что для успешного судебного преследования материалы собрать не удастся. Филби продолжала поддерживать группа друзей из СИС, перед которыми он предстал как невинная жертва маккартистской "охоты на ведьм. " (111). X X X После этого и вплоть до побега в 1963 году Филби стал резко терять значение как советский агент, несмотря на явно преувеличенные заслуги во время его пребывания в Бейруте. Золотое время "великолепной пятерки" истекло в 1951 году после побега Берджесса и Маклина, выявления Кэрнкросса и увольнения Филби из СИС. В 30-е годы, когда "пятерка" начинала свое сотрудничество с Советами, больше всего агентов Московский центр вербовал в западных коммунистических партиях и в Коммунистическом Интернационале. Новое поколение агентов внедрения, которое пришло в годы холодной войны, вербовалось иными способами. Послевоенные скандалы, связанные с обнародованием показаний Гузенко, Элизабет Бентли, Уиттакера Чэмберса и других об использовании членов коммунистических партий Запада в качестве агентов, заставили Центр категорически запретить, за исключением особых обстоятельств, использование членов партий в разведывательной работе. (112). Именно в то время, когда "золотой век пятерки" шел к закату, один из завербованных в 30-х годах в Кембридже агентов шел к вершине славы. Алистер Уотсон, бывший какое-то время секретарем "Апостолов", сыграл важную роль в обращении Бланта в марксизм и, видимо, одним из первых стал членом "группы пяти" Берджесса. За шесть лет аспирантуры в Кингз-колледж (1933-1939) его активность значительно снизилась. В начале войны он поступил в Морское министерство в качестве временного научного сотрудника и занимался радарами и проектированием. Особую важность его работа в качестве советского агента приобрела после войны, когда в 1953 году он занял пост старшего научного сотрудника в исследовательских лабораториях Министерства флота в Теддингтоне и стал заниматься сверхсекретным проектом, представлявшим огромный интерес для КГБ, - разработкой методов обнаружения подводных лодок с помощью подводных низкочастотных звуковых колебаний. Какое-то время Уотсон жил в одном доме с братом офицера МИ5 Питера Райта. Задолго до выявления Уотсона МИ5 Райт невзлюбил его: "Он был длинный и тощий, с вытянутым, козлиным лицом. И ходил он как-то странно, будто на цыпочках. " Другие, однако, считали Уотсона интересным, хотя и эксцентричным собеседником. Даже в семьдесят лет он мог еще поприветствовать друзей целым залпом шуток - задачкой из четырехмерной геометрии, соображением по поводу "Исчезнувшего рая" и очередной догадкой о языках [410] Древнего Египта. Будучи начальником отдела обнаружения подводных лодок в исследовательской лаборатории Морского министерства, Уотсон, по мнению Райта, "занимался наиболее секретной и ответственной работой во всем Министерстве обороны". Так же считало и КГБ. В 40-х - 50-х годах у него были те же кураторы, что и у "пятерки", - Горский, Кротов и Модин. Когда с 1953 по 1955 год Модин был в Москве, Уотсон поссорился с его преемником Сергеем Александровичем Кондрашовым (впоследствии заместитель начальника ПГУ). Уотсон говорил Питеру Райту: "Он слишком буржуазен... Носит фланелевые брюки и синий пиджак, пуделя прогуливает. " Позже с Уотсоном работали Родин, видимо, Модин во второй раз и Николай Прокофьевич Карпеков, который с 1958 по 1963 год был экспертом лондонской резидентуры по научно-технической разведке. В 1967 году после проведенного МИ5 расследования Уотсона перевели на несекретную работу в институт океанографии. (113). В написанной в 1980 году секретной истории Первого главного управления среди прочих послевоенных успехов упоминается увеличение объемов научно-технической информации, поступавшей из Великобритании. Помимо разведданных по системам обнаружения подводных лодок, лондонская резидентура претендует также на поставку информации о различных аспектах ядерной энергетики и военной техники, а также навигационных систем. Наибольшую активность в научно-технической разведке в 50-е годы проявлял Леонид Сергеевич Зайцев, бывший в то время офицером политической разведки. Позже он возглавил Управление Т, которое специализировалось на этой тематике. В 60-е годы научно-техническое направление получило дальнейшее развитие. (114) В начале 50-х годов Центру удалось осуществить важное внедрение в британскую разведслужбу. Через несколько месяцев после увольнения Филби из СИС МГБ приступило к вербовке другого офицера этой службы - 29-летнего Джорджа Блейка, урожденного Бехар. Блейк родился в Роттердаме. Его отец был натурализовавшийся еврей из Каира, а мать - голландка. Родители назвали сына Джорджем в честь короля Георга V. Во время Второй мировой войны Блейк воевал в голландском сопротивлении и в Королевском флоте, в конце войны стал офицером морской разведки. В 1947-48 году он изучал русский язык в Даунинг-колледже, а затем поступил в СИС. СИС, однако, не удалось узнать все о жизни ее нового сотрудника, в частности осталось неизвестным, что огромное влияние на Блейка оказал Анри Кюриэль, активный член Коммунистической партии Египта, с которым Блейк часто виделся в молодости. В 1949 году Блейка направили в Южную Корею, где он работал под дипломатическим прикрытием - как вице-консул в Сеуле. Год спустя, вскоре после начала [411] корейской войны он был интернирован вторгшимися северо-корейскими войсками. (115). Возможностью завербовать Блейка Московский центр обязан во многом китайцам, чьи "добровольческие" части пришли на помощь северным корейцам. После образования в октябре 1949 года Китайской Народной Республики МГБ предложило направить большую группу советников в Китай и принять в Москве китайских офицеров разведки для обучения. Мао Цзэдун принял оба предложения. Но китайцы с самого начала заботились о том, чтобы их офицеры разведки не оказались под контролем МГБ, как их коллеги из стран Восточной Европы. Китайцы, несмотря на стремление перенять советский опыт и ознакомиться с техническими новинками, отказались заниматься по советским инструкциям и учебникам, считая их неподходящими для китайских условий. Они не разрешали офицерам МГБ принимать участие в их разведывательных операциях, как это происходило в Восточной Европе. Китай, однако, предоставил информацию об американской военной технике, полученную во время корейской войны, и предоставил МГБ базу на своей территории для подготовки этнических китайских нелегалов для работы против "главного противника" и других стран Запада. МГБ получило также неограниченный доступ к захваченным китайцами и северными корейцами военнопленным, среди которых был и Джордж Блейк. (116). Вербовка Блейка началась, видимо, осенью 1951 года. По свидетельству первого офицера МГБ, который допрашивал его, Григория Кузьмича, Блейк тут же выразил разочарование в западной политике в целом и в англо-американском вторжении в Корею в частности, но секреты СИС выдавать отказался. Однако к тому времени, когда его вместе с другим военнопленным освобождали весной 1953 года, Блейк уже был полностью завербованным советским агентом. Почти десять лет после этого он раскрывал операции и агентов СИС с тем же энтузиазмом, что и Филби, но не так эффективно. (117). X X X В первые годы холодной войны советской разведке удалось провести несколько успешных операций по внедрению в континентальной Европе. Наибольшее значение Центр придавал внедрению во Франции и Западной Германии. Внедрению в правящие круги Франции способствовала значительная популярность в послевоенные годы коммунистической партии, которая более десяти лет получала около четверти голосов избирателей, и наличие до 1947 года министров-коммунистов в коалиционном правительстве. Владимир и Евдокия Петровы, бежавшие из советской разведки в 1954 году, отмечали, что МГБ и КИ считали разведывательную [412] работу во Франции особенно легкой. Резидентом МГБ/КИ в Париже с 1947 по 1949 год был Иван Иванович Агаянц (известен также как Авалов). Он был армянином почти сорока лет и говорил по-французски, по-английски и на фарси. Евдокия Петрова вспоминает его как наиболее приятного из всех своих коллег: "привлекательный, очень культурный, уважительный... интеллигент и хороший разведчик. " Благодаря успешной работе в Париже Агаянц в 1949 году получил повышение и был назначен начальником Второго управления КИ, которое занималось всеми европейскими странами, за исключением Англии. Его преемник на должности резидента в Париже с 1950 по 1954 год Алексей Алексеевич Крохин также с удовольствием провел время во Франции. Петровы вспоминают его как "улыбчивого, веселого и довольного жизнью" человека. Крохин был направлен в Париж и на второй срок - с 1966 по 1972 год, что свидетельствует об успешной работе в первой командировке. (119). Агентов проникновения, поставлявших множество, если не большую часть официальных документов, которые Петровы видели в Центре во время работы Агаянца и Крохина, так и не поймали. По крайней мере, сведений таких не было (120). Наиболее значительным из советских агентов во Франции во времена холодной войны, которого обнаружили, да и то после того, как он проработал на советскую разведку двадцать лет, был Жорж Пак. Пака, 29-летнего молодого, подающего надежды ученого, занимавшегося итальянским языком, завербовал в 1943 году Александр Гузовский из НКГБ, когда тот возглавлял в Алжире отдел политической информации на радиостанции временного правительства генерала де Голля. В период послевоенной "четвертой республики" Пак, куратором которого остался Гузовский, переехавший за ним в Париж, работал секретарем кабинета и советником нескольких министров. Как и большинство агентов времен холодной войны, Пак работал скорее из соображений самоутверждения, чем по идеологическим соображениям, которые руководили "великолепной пятеркой" и более ранними поколениями советских агентов внедрения. Жаждавший играть главную роль за сценой международных отношений, раз уж не удалось сделать это открыто, Пак старался уравнять баланс сил между СССР и США, которых считал слишком мощной державой. Пак рассказывает, что ему присылали благодарности Сталин и Хрущев. Самым продуктивным периодом за двадцать лет работы Пак было время, когда де Голль вернулся к власти в 1958 году и Пак получил доступ к главным оборонным секретам. (121). Раздел Германии и поток беженцев с Востока сделали созданную в 1949 году Федеративную Республику Германию легкой добычей для проникновения агентов восточного блока. Одним из основных объектов Московского центра было полуофициальное [413] агентство внешней разведки - организация Гелена, которое в 1946 году официально вошло в Федеральную канцелярию как Бундеснахрихтендинст (Федеральная разведывательная служба, БНД). Внедрение началось в 1949 году с вербовки в штаб-квартире МГБ в Карлсхорсте безработного, а в прошлом капитана СС Ганса Клеменса. В 1951 году Клеменс получил работу у Гелена, а потом рекомендовал туда же своего приятеля по СС Хайнца Фельфе, которого также завербовал для МГБ. С активной поддержкой Карлсхорста Фельфе быстро зарекомендовал себя наиболее удачливым агентом времен холодной войны. В 1953 году он поразил своих геленовских коллег, заявив, что создал в Москве агентурную сеть во главе с полковником Красной Армии. Значительная часть поставляемых сетью разведданных, которые представляли собой изрядную смесь действительных фактов с подготовленной Центром дезинформацией, передавалась в Бонн канцлеру ФРГ Конраду Аденауэру. Карлсхорст продолжал помогать Фельфе, предоставив ему протоколы заседаний правительства ГДР и выведя его на "расходных" восточногерманских агентов. Вершины своей деятельности Фельфе достиг почти одновременно с Паком. К 1958 году его уже считали немецким Филби - как и Филби в 1944, он стал начальником советской секции в контрразведывательном отделе разведки. Однако мотивы его действий были ближе скорее к мотивам Пака, чем Филби. Себя он считал великолепным профессионалом, восходящей звездой БНД, которую в то же время умудрялся обманывать. В Карлсхорсте всячески поощряли его самомнение, заставляя верить, что его успехи превосходят даже достижения Рихарда Зорге. "Я хотел, чтобы русские считали меня разведчиком высшего класса, "- говорил Фельфе. (122). X X X Во время холодной войны отличительной чертой советских разведывательных операций было то, насколько сильно они были направлены на воображаемого врага и на действительного противника. Охота на реальных, а чаще воображаемых троцкистов в 30-х годах сменилась в разгар холодной войны операциями по поиску и уничтожению в основном вымышленных титовских и сионистских заговорщиков. Берия с Абакумовым, как и Сталин, считали разрыв Тито с Москвой в 1949 году частью масштабного империалистического заговора с целью подрыва советского блока. В июле протеже Сталина Жданов сообщил на встрече Коминформа, что МГБ имеет доказательства участия Тито вместе с империалистическими шпионскими службами в подрывной деятельности против народных демократий. Некоторые вымыслы о связи Тито с западными секретными службами имели целью дискредитировать его. Другие были плодом больной параноидальной фантазии [414] Сталина и Центра. В конце концов оба эти направления тесно переплелись. Главным западным шеф-шпионом, заправлявшим титовско-империалистическими заговорами, раскрытыми в Восточной Европе МГБ/КИ, оказался Ноель Хавиланд Филд, эксцентричный бывший американский дипломат и активист гуманитарного движения, которого в 1949 году Московский центр раскрыл как "агента американской шпионской организации, внедрявшего своих шпионов в высшие круги коммунистических партий с целью свержения социалистической системы по указанию Тито и империалистов. " (123). Филд был коммунистом-романтиком, сама наивность которого породила подозрения у теоретиков заговоров в Центре. В 1934 году, когда он еще работал в Государственном департаменте, его завербовали как агента НКВД. Он поставлял информацию, но отказывался предоставлять документы. В 1936 году он уехал из Вашингтона в Женеву, где стал работать в секретариате по разоружению Лиги Наций, полагая, как пишет его биограф Флора Льюис, что "будучи сотрудником международной организации, никого не предаст, если останется и советским агентом. " Сотрудничество Филда с НКВД было связано со множеством неприятностей. Его первым куратором в Женеве был Игнатий Порецкий (также Людвиг, также Раисе), который вскоре перебежал и был уничтожен НКВД. Следующий контакт Филда Вальтер Кривицкий сбежал на следующий год, и, как и Рейсса, НКВД заклеймил его как троцкиста. В конце 1937 года Филд поехал с женой в Москву, чтобы попытаться восстановить контакт с НКВД. Их бывшие кураторы в Вашингтоне Пауль и Хеда Массинг пришли к ним в номер и, позвонив в НКВД, потребовали выездные визы, заявив при этом, что в случае отказа обратятся с помощью Фиддов в американское посольство. НКВД, естественно, не захотело больше использовать Филда. (124). Несмотря на все случившееся, Филд сохранил свою наивную сталинистскую веру. "Сталин знает, что делает, "- говорил он друзьям. Во время войны он организовал гуманитарную помощь Комиссии унитарианских служб (КУС), вначале во Франции, а затем с 1942 года - в Женеве, где стал директором европейского отдела КУС. В Швейцарии он оказал помощь многим коммунистам - беженцам из Германии и Венгрии. Он вызвал подозрение НКВД возобновлением контактов с шефом ОСС в Швейцарии Алленом Даллесом (директор ЦРУ с 1953 по 1961 год), с которым познакомился за десять лет до этого, работая в Государственном департаменте. Филд заручился поддержкой Даллеса в создании вместе с немецкими коммунистами антифашистского подполья. Идея, правда, не получила одобрения руководства ОСС. (125). В 1947 году жалобы на контакты Филда с коммунистами и на его внебрачные похождения привели к увольнению из КУС. [415] Но Центр поведение Филда волновало еще больше, чем унитарианцев. Его поездки в Восточную Европу в надежде найти работу свободного журналиста или преподавателя зародил подозрения, что он работает на западную разведку. В параноидальной атмосфере, сложившейся после разрыва с Югославией, эти подозрения еще больше усилились. Во время войны Филд тесно сотрудничал с югославскими коммунистами в Швейцарии и способствовал тому, что Даллес стал оказывать поддержку партизанам Тито. В 1944-45 годах он помогал венгерским коммунистам и другим беженцам вернуться в Венгрию, переправляя их с помощью ОСС через Югославию в югославской форме. (126). В 1948 году резидентура КИ в Вене заполучила копию письма Филда Даллесу, которое он писал в конце войны. Хотя в письме ни словом не была упомянута разведка, специалисты Центра по заговорам обнаружили там несуществующие ссылки на шпионаж. (127). Оставалось только найти воображаемых соучастников Филда в Восточной Европе. Летом 1948 года первого секретаря Венгерской компартии Матьяша Ракоши вызвали в Москву, чтобы сообщить, что подозревается Ласло Райк, министр внутренних дел и наиболее популярный член партийного руководства. (128). Даже в сталинской истории о "заговоре Райка" с сожалением отмечалась его "внешняя привлекательность". "Женщины считали его очень привлекательным, а мужчины поддавались воздействию этой неотразимой личности". (129). Хотя Райк и был преданном сталинцем, он единственный из пяти высших руководителей партии не провел годы войны в Москве под прикрытием НКВД. Он сражался в Испании во время Гражданской войны и провел три года во французских лагерях после поражения республики. В 1941 году он сумел вернуться в Венгрию, стал секретарем подпольного Центрального Комитета и одним из лидеров Сопротивления. В ноябре 1944 года был арестован гестапо и, проведя шесть месяцев в концлагере, в мае 1945 года вернулся в Будапешт. К несчастью, Райк был обязан Филду еще со времен войны. Они встретились в Испании во время Гражданской войны, и Филд помог Райку освободиться из лагеря и вернуться в Венгрию. (130). Теоретики заговоров из Центра сразу восприняли это как свидетельство существования заговора с целью внедрить Райка в руководство Венгерской коммунистической партии. Это подтверждалось и связями Райка с Югославией. Еще до разрыва Тито с Москвой Райк, по свидетельству Джиласа, установил "особо прочные связи" со своим югославским коллегой Ранковичем - тоже министром внутренних дел. (131). Летом 1948 года, вернувшись из Москвы, куда он ездил за инструкциями, Ракоши собрал всю верхушку партии, за исключением Райка, и проинформировал об имеющихся "доказательствах" сотрудничества Райка с американской разведкой. Яноша [416] Кадара (с 1956 по 1988 год - первый секретарь ЦК партии) вызвали на совещание и объявили, что в связи с серьезными подозрениями в отношении Райка, "хотя и не доказанными безусловно", тот не может больше оставаться на посту министра внутренних дел, руководящего АВО. Кадара на время назначили министром внутренних дел, а Райка - министром иностранных дел. (132). Для подготовки дела против Райка и других мнимых заговорщиков в АВО был создан особо секретный отдел, который возглавили шеф всей организации Габор Петер и два его ближайших помощника - полковники Эрне Сюч и Дьюла Дечи. Инициатива, правда, осталась в руках МГБ. Генерал Федор Белкин, главный "советник" в Юго-Восточной Европе, отправил в Будапешт двух генералов - Лихачева и Макарова для наблюдения за подготовкой к арестам и показательному суду. Группа советников из МГБ разрослась до 40 человек. В мае 1949 года по просьбе АВО Филда отправили в Прагу для возможной работы преподавателем в университете. Но глава чехословацкой службы безопасности Индржих Веселый не особенно верил в выдуманную МГБ историю о заговоре Филда и вначале противился требованиям АВО арестовать его. Тогда вмешался генерал Белкин. Позже Веселый заявлял, что президент Готвальд сказал ему: "Если генерал Белкин... считает, что так надо, делай, как они хотят. " 11 мая Филда арестовали в Праге. На следующий день его перевезли в Будапешт для совместного допроса МГБ и АВО. 17 мая Петер собрал на совещание руководящий состав АВО и объявил о раскрытии масштабного заговора, в котором замешаны западные спецслужбы и "цепной пес империализма" Иосип Тито. Была сделана попытка успокоить подозрения Райка еще на две недели. 29 мая Ракоши пригласил его с женой на воскресный обед. (133). На следующий день Райка арестовали. 11 июня Кадар как министр, руководящий АВО, докладывал на совещании Центрального Комитета. "Были, конечно, и такие, кто не верил в виновность Райка, - говорил он позже, - но большинство были просто парализованы страхом. " Совещание, по словам Кадара, было подготовлено Ракоши, первым секретарем партии. (134). За допросами Райка, которые проводили вместе сотрудники АВО и советники из МГБ, следил Белкин, старший "советник" по Юго-Восточной Европе. Бела Сас, один из предполагаемых соучастников Райка, вспоминает, как во время допроса "венгры заискивающе улыбались, когда к ним обращались русские. Самые плоские шутки офицеров (МГБ) вызывали у них взрыв хохота. " Во время допросов Белкин одну за другой курил американские сигареты "Олд голд", которые держал в кожаном портсигаре. Он постоянно возмущался. Когда Сасу не удалось изобличить Райка, он вскочил, бросил в ярости пачку бумаг, которые держал в руках, схватил у меня из-под носа портсигар и минуты полторы кричал [417] по-русски: "Это тебе не троцкистское собрание, здесь не место для провокаций!" Хотя Белкин и советники из МГБ часто приказывали бить и пытать допрашиваемых, делали это всегда сотрудники АВО. (135). Один из главных палачей Владимир Фаркаш утверждал позже, что он просто выполнял приказы Москвы. (136). Габор Петер, глава АВО, жаловался, что побои и пытки не заставили Райка сознаться. Кадар, по его словам, сказал ему позже, что "даже хортисты не смогли сломить Райка. Битьем от него ничего не добьешься. Тогда они перестали применять силу. " (137). На Райка больше действовали угрозы в отношении семьи. Но похоже, что в конце концов он сознался в основном из сталинского чувства долга перед партией. Кадар навестил Райка в тюрьме и попросил его послужить партии и сознаться, чтобы на суде можно было доказать, что Тито - агент империализма. Все Политбюро, говорил Кадар, знает, что он невиновен, но просит его принести себя в жертву делу партии. Приговор, даже смертный, будет вынесен для отвода глаз. Кадар пообещал ему и семье новую жизнь под новыми именами в Советском Союзе. Эта беседа Кадара с Райком была записана на пленку, о чем Кадар не догадывался. Ракоши, чтобы отомстить Кадару, дал прослушать эту пленку членам ЦК незадолго до того, как его отстранили от власти в 1956 году. (138). Показательный суд над Райком и семерыми его мнимыми соучастниками проходил в сентябре 1949 года в Народном суде Будапешта и представлял собой практическое воплощение легенды о масштабном заговоре, который связывал Тито с подрывными действиями западных разведывательных служб. Во второстепенных ролях выступали Тибор Соньи, начальник управления кадров партии, который был якобы основным связующим звеном между Райком и ЦРУ; Лазар Бранков, бывший югославский офицер по взаимодействию разведок и якобы связной Райка с Тито, и генерал-лейтенант Дьердь Пальфи, который сознался в подготовке военного переворота. В своей заключительной речи обвинитель заявил: "Этот суд имеет международное значение... На скамье подсудимых сидят не только Райк и его соучастники. С ними вместе их зарубежные хозяева, империалистические заговорщики из Белграда и Вашингтона... Из прозвучавших здесь доказательств совершенно ясно, что даже во время войны с Гитлером американские разведывательные службы готовились к борьбе против сил социализма и демократии. За Ранковичем стоят тени Филда и Даллеса... Задуманный Тито и его кликой заговор в Венгрии, который должна была осуществить шпионская группа Райка, нельзя рассматривать вне контекста глобальных планов американских империалистов". [418] Райка и еще четверых приговорили к смертной казни. (139). Советники из МГБ, как и сотрудники АВО, прекрасно знали, что большинство доказательств, использованных для разыгрывания нравоучительного спектакля, были сфабрикованы. МГБ действительно проинструктировало АВО, как отрепетировать с обвиняемыми поведение на суде, чтобы все звучало правдоподобно. (140). Большинство офицеров МГБ, однако, не сомневались, что между Тито и ЦРУ действительно существовал заговор, и всеми силами старались максимально использовать предоставившуюся возможность для его разоблачения. Один из советников МГБ на суде Валерий Александрович Кротов, который присутствовал также на казни Райка, позже работал с Гордиевским в Управлении S (нелегалы) Первого главного управления. Суд, сказал он Гордиевскому, был необходим с политической точки зрения. Больше всего ему запомнились слова Райка перед казнью: "Да здравствует коммунизм!" (141). Разоблачения других венгерских агентов вымышленного заговора продолжались вплоть до смерти Сталина. Янош Кадар, ставший после Райка министром внутренних дел, также попал под подозрение. Он был снят в 1950 году, а в 1951-м - арестован и подвергнут пыткам. Хотя он и выжил и был реабилитирован через год после смерти Сталина, его преемник на посту министра Шандор Зельд, узнав, что тоже подвергнется "чистке", убил жену, детей, тещу и застрелился сам. В 1952 году заместитель председателя АВХ (преемница АВО) Эрне Сюч посетил Московский центр и оставил рапорт на имя лично Сталина, в котором писал, что чистка вышла из-под контроля и угрожает разрушить партию. По возвращении в Будапешт он был арестован, допрошен совместной следовательской группой МГБ и АВХ и повешен как шпион. (142). МГБ инспирировало выявление подрывной активности, организованной Тито и разведками западных стран на территориях стран-союзниц и даже в компартиях Запада. Наиболее важным из этих состряпанных судов после суда над Райком был тот, что состоялся в Праге. На встрече в Будапеште накануне суда над Райком, Белкин и Ракоши вдвоем оказали давление на Карела Шваба, заместителя министра внутренних дел Чехословакии и начальника службы безопасности, чтобы тот немедленно начал аресты и допросы. Через неделю президент Готвальд и Рудольф Сланский, Генеральный секретарь Компартии Чехословакии, попросили МГБ прислать своих советников, имеющих опыт по делу Райка, для ведения допросов. Вскоре в Прагу из Будапешта прибыли Лихачев и Макаров. Последовало то, что позднее было названо комиссией по расследованию во время пражской весны 1968 года "повальным увлечением охотой на "чехословацкого Райка". Лихачев и Макаров обвинили чешскую службу безопасности в слабости, нерешительности и "мягкости" по отношению к классовому врагу. Сланский ответил тем, что объявил [419] о создании нового отдела по безопасности, не зависимого от Министерства внутренних дел, "для расследования действий против партии и политических провокаций". Сначала создалось впечатление, что наиболее вероятным "чехословацким Райком" станет министр иностранных дел Словакии Владимир Клементис, который был смещен со своего поста в марте 1950 года. Весной прошла кампания охаивания прочих "буржуазных националистов" (среди них был будущий руководитель партии и президент страны Густав Гусак), и казалось, что вот-вот состоится показательный судебный процесс. А летом 1950 года Лихачев и Макаров уступили место новым советникам МГБ, во главе которых стоял Владимир Боярский. Охота на ведьм под руководством МГБ приняла новое направление. Теперь удар был направлен против сионизма, а не титоизма, так как первый рассматривался в качестве основного орудия в подрывных планах западных разведок. Начало антисемитской охоты на ведьм, хорошо замаскированное как кампания по защите от подрывных действий сионистов, отражало резкое изменение в политике советского руководства в отношении Израиля. Когда в 1947 году ООН рассматривала план разделения Палестины и создания еврейского государства, Советский Союз поддержал его. "Это решение, - говорил Андрей Громыко, обращаясь к Генеральной Ассамблее, - отвечает законным требованиям еврейской нации, сотни тысяч представителей которой до сих пор не имеют ни земли, ни дома. " Создание государства Израиль рассматривалось в Москве как удар по британскому империализму на Ближнем Востоке, который был нанесен силами прогрессивных евреев из России и Польши. А нападения на сионистов со стороны арабов рассматривались как отчаянная попытка реакционных феодальных правителей противостоять созданию нового прогрессивного государства. Поддержка советской дипломатии, а также оружие, поставлявшееся с благословения Советского Союза из Чехословакии сионистам во время войны с арабами, имели решающее значение в создании Израиля. В мае 1948 года СССР стал первым, кто признал это новое государство юридически. Кремль рассчитывал на благодарность сионистов за такую быструю поддержку и за решающую роль, которую Красная Армия сыграла в разгроме Гитлера. Советское руководство считало, что Израиль станет во главе антиимпериалистической революции на Ближнем Востоке и поможет СССР закрепиться в Средиземном море. Партия Мапам заявила, что является "неотъемлемой частью мирового революционного лагеря, возглавляемого СССР". В конце 1947 года полковник Андрей Михайлович Отращенко, который возглавлял Управление КИ по Ближнему и Дальнему Востоку (а позднее - Первое главное управление), созвал оперативное совещание, на котором объявил, что Сталин лично приказал КИ обеспечить надежность союза Израиля и СССР. [420] Эмиграция русских евреев в Израиль открывала прекрасную возможность засылать советских шпионов для работы как в Израиле, так и в стране - "основном противнике" и других западных объектах. Начальник управления нелегальных агентов в КИ (позднее в ПГУ), высокий, атлетически сложенный полковник Александр Михайлович Коротков, известный всем как "Саша", был женат на еврейке. Он отвечал за подбор и подготовку эмигрантов, которые ехали в Израиль советскими нелегальными агентами. Главный его помощник подполковник Владимир Вертипорох, более известный как "дядя Володя", в 1948 году был назначен первым резидентом КИ МГБ в Израиле. Вместе с Коротковым они были награждены и повышены в звании до генерала за успехи в нелегальных операциях в Израиле. К 1950 году появились две причины, изменившие советскую политику в отношении Израиля на противоположную. Первая состояла в энтузиазме русских евреев при создании нового государства. Когда Голда Меир и члены израильского дипломатического представительства в Москве посетили московскую синагогу на Рош Гашану, еврейский Новый год, 4 октября 1948 года, их окружила толпа в тридцать тысяч евреев. Еврейский антифашистский комитет, созданный в годы войны для того, чтобы мобилизовать еврейские силы на борьбу с фашизмом, получил приказ скандировать "Нет! Никогда и ни при каких обстоятельствах не поменяют советские евреи свою социалистическую Родину на другую". Митинг быстро разогнали. По словам Хрущева, руководителя комитета Соломона Михайловича Михоэлса агенты МГБ толкнули под колеса грузовика. Он погиб. Зимой 1948-49 года, в Москве и других городах были закрыты еврейские государственные театры, а писатели, работавшие на идиш, практически все были арестованы. Даже жена Молотова, Жемчужина, была арестована и попала в ссылку в 1949 году. По словам Хрущева, Сталин "взорвался", когда Молотов воздержался во время голосования по вопросу о выводе своей жены из состава аппарата Центрального Комитета. И хотя Молотов остался членом Политбюро, министром иностранных дел он больше не был. В течение почти года, несмотря на нападки на сионизм внутри страны, Советский Союз продолжал поддерживать Израиль на международной арене. Но свидетельства того, что Израиль укрепляет связи с Западом и, прежде всего, с Соединенными Штатами, убедили Кремль перейти к поддержке арабских противников Израиля. С тех пор сионизм официально рассматривался как часть широкомасштабного империалистического заговора с целью подрыва единства социалистического лагеря руками живущих в нем евреев. Вера в угрозу сионизма выявила у Сталина затаенный антисемитизм, который и раньше не был так уж глубоко запрятан. В своих устных и письменных выступлениях Сталин избегал ан- [421] тисемитских заявлений, но в кругу своего льстивого окружения он издевался над еврейской манерой говорить и прочим. Хрущев вспоминал, что сказал ему однажды Сталин после того, как представители МГБ и партийные лидеры сообщили о недовольстве на авиастроительном заводе: "Передовым рабочим на заводе надо раздать дубинки, чтобы после рабочего дня они могли задать чертей этим евреям!" Провозглашение новой антисионистской политики сначала вызвало трудности в Центре. Когда полковник Отращенко объявил на встрече с работниками Управления по Ближнему и Дальнему Востоку КИ, что сионизм идет в ногу с империализмом, некоторые офицеры не поняли, как можно сопоставлять эти два понятия. Илья Джирквелов, перебежчик из КГБ, рассказывал, что они быстро сориентировались: "Было достаточно ясно, что это новое слово, оканчивающееся на "-изм", не рифмовалось с марксизмом-ленинизмом. Таким образом, оно подпадало в один разряд с троцкизмом, и мы все поняли, что это плохо. " Первое крупное наступление МГБ за пределами страны на сионистский заговор началось в Чехословакии. Владимир Боярский, старший советник МГБ в Праге начиная с лета 1950 года, получил свободу рук со стороны руководства Компартии Чехословакии в деле разоблачения "сионистского заговора". "Основным нашим врагом, - говорил он, - является международный сионизм, у которого в распоряжении имеется самая развитая шпионская сеть. " Первой значительной жертвой антисемитской охоты на ведьм, затеянной Боярским, стал первый секретарь областного комитета партии Брно, еврей Отто Шлинг, которого забрали в октябре 1950 года. Зимой 1950-51 года продолжались многочисленные аресты членов партии. В феврале 1951 года скорее всего по подсказке Боярского антисемит Андрей Кепперт был назначен директором управления СТБ по разоблачению врагов государства; он тут же создал специальный отдел по сионизму. Кепперт часто говорил своим коллегам, что людей, у которых нос крючком, он либо сразу брал на карандаш, либо сажал. Боярский упорно утверждал, что за сионистским сговором должна была стоять более мощная фигура, чем Шлинг. К лету 1951 года его выбор пришелся на Генерального секретаря компартии Чехословакии Рудольфа Сланского, как на главного заговорщика, хотя на самом деле тот был убежденным сталинистом. По словам подполковника Богумила Доубека, начальника отдела расследований СТБ, Боярский и советники из МГБ подчеркивали "растущее влияние иудаизма на международной политической арене; они приводили в пример Рокфеллера, Ротшильда и других, связывая их имена с деятельностью Сланского, движимого евреями". В июне 1951 года Доубек и его помощник составили полный отчет по шпионажу и подрывной деятельности со стороны "еврейских буржуазных националистов", назвав Сланского и Бедржиха Ге- [422] миндера, главу международного управления секретариата партии, как зачинщиков. После того, как Боярский и советники МГБ внесли свои поправки, отчет был направлен президенту Готвальду и министру безопасности Ладиславу Копржива. Сталин однако решил, что доклад не годится для удачного показательного антисионистского процесса. В письме Готвальду от 20 июля Сталин сообщал, что собранные на тот момент доказательства недостаточны для того, чтобы предъявить обвинения Сланскому и Геминдеру, и потребовал отозвать Боярского за неудовлетворительное ведение дела. В личном письме, написанном четыре дня спустя, Сталин добавил, что Боярского должен заменить "более сильный и опытный человек" и что, как следовало из сообщений МГБ, Сланского необходимо отстранить с поста Генерального секретаря партии. (153). Решение Сталина лично заняться делом Сланского отражало его растущую параноидальную озабоченность сионистской угрозой и падение доверия к Абакумову, занимавшему в тот момент пост руководителя МГБ. Осенью 1951 года Абакумова отправили за решетку. Секретарь Московского городского комитета партии Хрущев поехал в офицерский клуб объяснять причины ареста. Причин он указал две. Во-первых, коррупция. Абакумов стяжал дурную известность тем, что организовал целый ряд частных борделей для собственного ублажения, и тем, что по его поручению из-за границы доставлялись предметы роскоши. Второй причиной, согласно выступлению Хрущева, стало запоздалое обнаружение "ленинградского заговора", который затрагивал нескольких протеже тогда уже покойного Андрея Жданова, расстрелянных за "тяжелые", хотя и не указанные "государственные преступления". (154). (Когда Абакумова в конце концов судили и расстреляли в 1954 году, через год после смерти Сталина, ему, в частности, инкриминировалась подделка улик, свидетельствующих против признанных виновными участников ленинградского дела). Главной целью Сталина при устранении Абакумова почти наверняка было ограничить влияние Берии на государственную безопасность. Новый руководитель МГБ, Семен Денисович Игнатьев, реанимировавший КИ, был аппаратчиком из Центрального Комитета партии и, в отличие от Абакумова, ничем не был обязан Берии. Более того, он даже устроил чистку в Мегрелии, на родине Берии. (155). Под руководством Игнатьева и по приказам Сталина МГБ начало самый антисемитский период в истории советской разведки. В начале ноября 1951 года генерал Алексей Дмитриевич Бесчастнов прибыл в Прагу в качестве главного консультанта МГБ для замены впавшего в немилость Боярского. По-видимому, удовлетворенный наличием необходимого материала для показательного процесса против сионистского заговора, 11 ноября Сталин направил влиятельного члена Политбюро Анастаса Микояна к президенту Гот- [423] вальду с личным посланием, в котором требовал немедленного ареста Сланского. Когда Готвальд стал сомневаться, Микоян позвонил в Москву из советского посольства, после чего сообщил Готвальду, что Генеральный секретарь настаивает на своем требовании. Готвальд уступил, и 24 ноября Сланский был арестован. (156). Допросы Сланского и его воображаемых соучастников проходили под наблюдением Бесчастнова и двух его помощников, Есикова и Галкина. Избиения и пытки, необходимые для того, чтобы вырвать признания, осуществлялись СТБ. Для наблюдения за длившейся целый год подготовкой к показательному процессу в Прагу были командированы еще три консультанта из МГБ, Г. Громов, Г. Морозов и Я. Чернов. "Процесс над главарями антигосударственного центра, руководимого Рудольфом Сланским", открылся 20 ноября 1952 года. После вступительной речи прокурор зачитал имена четырнадцати обвиняемых. Все они были крупными партийными чиновниками. Одиннадцать, включая Сланского, были представлены как лица "еврейского происхождения", двое как чехи и один как словак. Первоначально консультанты из МГБ предложили формулировку "еврейской национальности" или просто "евреи", но согласились с более расплывчатой формулировкой в результате возражений со стороны Готвальда и членов Политбюро ЦК КП Чехословакии. Несмотря на это, фраза "еврейского происхождения" впервые была употреблена в сталинских показательных процессах. В тридцатых годах никто в суде не упоминал о еврейском происхождении Троцкого, Зиновьева, Каменева, Радека и других жертв репрессий. Во время процесса над Райком в Будапеште не было речи о еврейском происхождении троих из семи подсудимых. Во время процесса над Сланским еврейское воспитание подавалось как причина его предательства. Хорошо подготовленный свидетель объяснял в суде: "Общим у всех этих предателей является их буржуазное еврейское воспитание. Даже после вступления в Чехословацкую коммунистическую партию и выдвижения на высокие ступени в партийном руководстве, они продолжали оставаться буржуазными националистами и стремились к собственной выгоде. Их целью было свергнуть наше партийное большевистское руководство и уничтожить народный демократический режим. Для достижения этого они вступали в контакт с сионистскими организациями и с представителями израильского правительства, которые на самом деле являются агентами американского империализма. " Одиннадцать обвиняемых, в том числе Сланский, были приговорены к смертной казни, трое к пожизненному заключению. (157). За разгромом воображаемого сионистского заговора внутри Чехословацкой коммунистической партии последовала антисионистская кампания, развернувшаяся на всей территории СССР и по всему советскому блоку. Параноидальный страх Центра перед сионистскими заговорщиками дошел до такой степени, что некоторых [424] из наиболее удачливых агентов еврейской национальности стали подозревать в изначальных связях с западными разведками. Среди них был Смолка/Смоллетт, во время Второй мировой войны руководитель Русского отдела в Британском министерстве информации, против которого во время процесса над Сланским было выдвинуто абсурдное обвинение, что он якобы "империалистический агент". В Центре даже был разработан (но не осуществлен) план похищения его из Австрии, где он проживал, страдая от начальной стадии множественного склероза, и доставки в Москву для объяснений, почему во время войны он завербовал еврея Ивана Майского, в тот момент советского посла в Англии, для работы на британскую разведку. Чистка евреев среди советской номенклатуры достигла апогея в 1952 году, при этом нигде она не была настолько же интенсивной, как в Центре. К весне 1953 года из МГБ были устранены все евреи, кроме небольшого числа так называемых "тайных евреев", то есть лиц с некоторым количеством еврейской крови, у которых в паспорте в графе национальность стояла отметка "еврей". (159). Вершиной наступления МГБ на сионизм стал "заговор врачей". В конце 1952 года молодой кремлевский врач Лидия Тимашук написала Сталину письмо, в котором обвиняла большинство своих старших коллег-евреев в заговоре с целью сократить жизнь советских руководителей посредством неправильного лечения. За раскрытие этого несуществовавшего заговора она была награждена орденом Ленина. 13 января 1953 года "Правда" начала кампанию против "чудовищ и убийц, (которые) растоптали священное знамя науки, прячась за почетным и благородным призванием врачей и ученых. " Чудовища, как сообщала газета, были агентами британской и американской разведок и действовали через "продажную еврейскую буржуазную националистическую организацию". "Правда" обрушилась на службы безопасности за то, что те не обнаружили заговор на более ранней стадии. По воспоминаниям Хрущева, "Сталин обезумел от ярости, кричал на Игнатьева и угрожал ему, требуя, чтобы врачей заковали в цепи, превратили их в месиво и стерли их в порошок. " Сталин передал руководство допросами врачей наиболее жестокому заместителю Игнатьева М. Д. Рюмину. "Не было ничего удивительного, - сказал позднее Хрущев, - что почти все врачи признались в инкриминируемых им преступлениях. " (160) Еще одним "сионистским заговорщиком", раскрытым Рюминым, был генерал МГБ Белкин, организатор процесса над Райком. Сталин лично позвонил Ракоши, чтобы сообщить, что Белкин признался в вербовке Габора Петера, руководителя АВХ, для работы на британскую и сионистскую разведки. После ареста Петера АВХ очень быстро обнаружило воображаемый заговор врачей в Венгрии, в точности повторявший советский аналог. (161). Коминформ и коммунистическая пресса по всей Европе отзывались о процессе Сланского и о заговоре врачей как о "звеньях [425] одной цепи, свидетельствах убийственной деятельности англо-американских империалистов и их лакеев, которые помешаны на том, чтобы развязать еще одну мировую войну. " (162) В конце жизни Сталин, похоже, готовил новую волну страшных репрессий. В октябре 1952 года на XIX съезде Коммунистической партии, первом с 1939 года, когда прошел последний партсъезд, вместо старого Политбюро из десяти человек был учрежден новый орган - Президиум в составе тридцати шести членов. Хрущев опасался, что этот шаг - часть общего плана "будущего уничтожения членов старого Политбюро". Неспособность Сталина доверять окружающим, видимо, беспокоила даже его самого. Хрущев как-то слышал, как Сталин пробормотал себе под нос: "Мне конец, никому не верю, даже самому себе. " В декабре 1952 года он репрессировал Александра Поскребышева, который заведовал его секретариатом на протяжении последних двадцати пяти лет (однажды переводчик Черчилля так обрисовал Поскребышева: "Ростом пяти футов, широкоплечий, сутулый, большеголовый, с тяжелой челюстью, длинным крючковатым носом и с глазами, как у хищной птицы"), под тем предлогом, что тот разглашал содержание секретных документов. Вскоре после этого Сталин приказал арестовать генерала МГБ Николая Власика, его личного телохранителя, который прослужил так же долго, как и Поскребышев. После того, как его лечащий врач доктор Виноградов признался в соучастии в несуществующем заговоре врачей, Сталин боялся даже близко подпускать к себе докторов. Даже успехи советской разведки по внедрению в правительственные структуры других стран пугали его. В конце жизни Сталина преследовал страх, что западные разведки добились таких же, а может, и более значительных успехов в Москве. Он подозревал маршала Ворошилова в том, что тот - английский шпион, а Молотова в том, что он работает на ЦРУ. (163) Есть сведения, что зимой 1952/53 года Берии стало известно, что Сталин собирается его убрать. "Этим объясняется его нескрываемая ненависть к Сталину, проявившаяся во время последней болезни вождя, "- пишет один из современных советских историков. (164) В ночь с 1 на 2 марта 1953 года со Сталиным случился удар. Берия тут же начал планировать, как бы ему взять власть. Хрущев, который все еще находился под сильным влиянием личности Сталина, считал, что Берия вел себя "просто невыносимо": "Как только на лице Сталина... появились признаки жизни и нам показалось, что он приходит в себя, Берия бросился на колени, схватил его руку и начал целовать ее. Когда Сталин вновь потерял сознание и закрыл глаза, Берия встал и сплюнул. " Сталин умер 5 марта 1953 года. Ликование Берии не знало границ. "Говоря простым языком, Сталина еще в гроб не положили, а этот уже новоселье справлял, "- сетовал Хрущев. (165) За каких-то двадцать четыре часа Берия объединил МГБ и МВД [426] (Министерство внутренних дел) в составе укрупненного МВД под своим единоличным началом. Он снял Игнатьева, арестовал Рюмина, выпустил из тюрьмы Абакумова и посадил своих людей на ключевые посты в новом аппарате госбезопасности. (166) Договорившись с двумя другими основными претендентами на место Сталина - Хрущевым и Маленковым, Берия положил конец антисемитским преследованиям. 4 апреля "Правда" выступила с осуждением "провокаторов" из бывшего МВД, которые "разжигали национальную рознь и подрывали единство советского народа, спаянного воедино идеями интернационализма". Все врачи, арестованные в январе, были объявлены невиновными, а тех, кто их преследовал, призвали к ответу. Бывший председатель Еврейского антифашистского комитета Михоэлс, которого сотрудники МВД толкнули под грузовик, был посмертно реабилитирован и вновь признан "выдающимся советским актером". Среди десятков тысяч вернувшихся из ГУЛАГа была и жена Молотова Жемчужина, еврейка по национальности. (167) Но несмотря на то, что грубая кампания антисемитизма, развязанная в последние годы жизни Сталина, прекратилась, вера в существование сионистского заговора все еще была жива. МВД, а потом и КГБ не приняли обратно ни одного из своих бывших сотрудников-евреев, репрессированных в начале пятидесятых. Запрет на прием сотрудников еврейской национальности сохранялся. На всем протяжении службы Гордиевского сионизм рассматривался как одно из главных, если не главное орудие "подрывной деятельности" в Советском Союзе. Вскоре после того, как Гордиевский получил назначение в Лондон, в июле 1982 года резидентура КГБ получила "План работы против сионизма на период 1982-1986гг. ", в котором прослеживалась непрекращающаяся озабоченность Московского центра по поводу так называемых "всевозможных подрывных операций", организованных международным сионизмом против советского блока. Линии ПР (политическая разведка) и КР (внешняя контрразведка) лондонской резидентуры должны были ежегодно отчитываться об операциях против сионистов и представлять планы на следующий год. Гордиевскому было известно, что во многих резидентурах КГБ на Западе, в том числе в США, Канаде, Франции, Италии, Греции и на Кипре, операциям против еврейских организаций придавалось еще большее значение, чем в Лондоне. Даже некоторые из самых интеллигентных и вообще довольно здравомыслящих коллег Гордиевского все еще слепо верили многочисленным теориям заговоров, суть которых сводилась к тому, что западный капитализм находится под контролем евреев. (168) Антисемитская паранойя, получившая распространение в последние годы жизни Сталина, наложила неизгладимый отпечаток на деятельность КГБ. Это влияние сохранилось вплоть до начала эпохи Горбачева. [427] Глава XI ХОЛОДНАЯ ВОЙНА ПОСЛЕ СТАЛИНА (1953-1963) Члены Политбюро еще стояли со скорбными лицами у гроба с телом Сталина, но многие из них уже опасались, что Берия использует свою огромную власть начальника госбезопасности, чтобы занять место вождя. Однако понимая, что все они у Берии "под колпаком", выступить против него они не решались. Все члены Политбюро прекрасно знали, что у Берии на каждого из них заведено компрометирующее досье. (1) Берия быстро упрочил свою власть над внешними и внутренними службами безопасности. Во главе Иностранного управления (2) он поставил нового начальника, своего верного подручного из МВД, генерал-лейтенанта Василия Степановича Рясного, у которого не было опыта работы в разведке, и по словам перебежчика Петра Дерябина, "он и шагу не смел ступить, не посоветовавшись с Берией". По настоянию Берии, Рясной вызвал большинство зарубежных резидентов в Центр на совещание. Берию и Рясного позже критиковали за то, что они "засветили" резидентов, вызвав их всех одновременно в Москву. Также по приказу Берии была проведена и крупномасштабная реорганизация огромной сети МВД в Восточной Германии. По оценкам Дерябина, который в то время работал в австро-германском отделе Иностранного управления, из Германской Демократической Республики (ГДР) было отозвано примерно 800 сотрудников МВД. 17 июня 1953 года в Восточном Берлине вспыхнуло стихийное восстание, которое явилось первым серьезным вызовом коммунистическому режиму в советском блоке. Для подавления восстания в Германию были введены две советские танковые дивизии. В ходе восстания погиб двадцать один демонстрант. В Московском центре, а возможно, и в Президиуме ЦК, неспособность подавить восстание в зародыше была приписана тому хаосу, который возник в результате затеянной реорганизации МВД в Восточной Германии. По словам Дерябина, в австро-германском отделе считали, что генерал Фадейкин, которого Берия поставил во главе Карлсхорста, явно не на своем месте. (3) Как только Берии стало известно о берлинском восстании, он вылетел на место для проведения расследования. Но находясь в Берлине, он постоянно следил за своими соперниками в Москве. Когда Берия узнал, что заседание Президиума назначено на не- [428] обычный час, он тут же позвонил в секретариат Президиума и потребовал объяснений. Хотя ему сказали, что ни один из вопросов повестки дня не требует его личного присутствия, он незамедлительно вылетел в Москву. (4) На Президиуме Берия изложил циничную, но точную оценку ситуации в Германской Демократической Республике. По словам будущего министра иностранных дел Андрея Громыко, который присутствовал на заседании в качестве наблюдателя, Берия говорил "тоном, не терпящим возражений, с ухмылочкой": - ГДР? Что такое ГДР? Это даже не настоящее государство - держится только на советских войсках, хоть мы и называем его "Германская Демократическая Республика". Для остальных членов Президиума это было уже слишком. "Я протестую, - возмутился Молотов, - против такого отношения к дружественной стране". Другие выступавшие горячо поддержали возмущение Молотова. "Нас всех шокировала такая грубая политическая выходка, "- вспоминает Громыко. (5) До возмездия оставались считанные дни, хотя Берия об этом не подозревал. Заговор с целью свержения Берии возглавил Никита Хрущев. Союзниками Хрущева на раннем этапе были министр обороны Булганин и его заместитель маршал Жуков. Они гарантировали поддержку со стороны вооруженных сил. Но лишь только в мае-июне Хрущеву удалось привлечь на свою сторону Георгия Маленкова, сменившего Сталина на посту премьер-министра. (6) Огромное значение имела и поддержка со стороны одного из заместителей Берии, Сергея Круглова. (7) Специальное заседание Президиума было назначено на 26 июня. Хрущев пришел на заседание с пистолетом в кармане. По его собственному, менее чем скромному рассказу, "Берия уселся, развалился и спросил: "Ну, какая сегодня повестка? Почему так вдруг решили собраться?" А я под столом Маленкову на ногу наступаю, шепчу: "Открывай заседание, дай мне слово". Маленков побелел, я вижу, он рта открыть не может. Я тогда вскакиваю и говорю: "На повестке дня один вопрос: антипартийная раскольническая деятельность агента империализма Берии. Есть предложение вывести его из состава Президиума и ЦК, исключить его из партии и предать суду военного трибунала. Кто за? "(8) Молотов, Булганин и другие по очереди выступили с осуждением Берии. Перед тем как перейти к официальному голосованию по предложению Хрущева, Маленков нажал потайную кнопку под столом. Вошел Жуков во главе группы вооруженных армейских офицеров, арестовал Берию и увел его под конвоем. В портфеле Берии был найден листок бумаги, на котором он написал красным "Тревога" в надежде, что ему удастся вызвать подмогу. Опасаясь, что войска МВД попытаются освободить своего шефа, Жуков ввел в Москву две дивизии - танковую и мотострелковую, [429] которые при необходимости могли подавить выступление частей МВД, вооруженных лишь стрелковым оружием. (9) Лишь несколько дней спустя офицерам МВД официально сообщили, что Берия арестован. Для многих первым признаком падения Берии стало исчезновение его портретов. В начале июля четырнадцатилетний Гордиевский, который в то время был на каникулах на Украине, получил письмо от своего отца - полковника Управления учебных заведений МВД, в котором тот писал: "Вчера произошло событие невероятное. Со стен сняли портреты шефа. " Через несколько дней пришло второе письмо с такой новостью: "Шефа арестовали и держат в тюремной камере. " (10) Официально об аресте Берии было объявлено 10 июля. Хрущев, возглавивший переворот, стал теперь главным в руководстве, которое все еще официально именовалось коллегиальным. В сентябре он занял пост Первого секретаря ЦК партии. 24 декабря было объявлено, что Берию и шесть его подручных (среди них Меркулов, бывший начальник НКГБ, и Деканозов, бывший начальник ИНУ) Верховный суд признал виновными в заговоре с целью "возрождения капитализма и реставрации власти буржуазии". Самое страшное преступление Берии - ответственность за массовые убийства - не могло быть упомянуто из опасения, что это дискредитирует режим. В сообщении о казни вскользь упоминались преступления, "свидетельствующие о его моральном падении". На закрытом процессе над Берией Верховному суду сообщили, что у одного из охранников Берии был обнаружен клочок бумаги с именами и телефонами четырех из сотен женщин, которых затаскивали к нему домой во Вспольном переулке, где он их насиловал. Среди этих жертв была шестнадцатилетняя девочка. Самым выдающимся из всех предъявленных Берии обвинений было сотрудничество с британской разведкой. Единственным свидетельством его связи с английской разведкой, представленным на суде, было досье из его личного архива, из которого якобы явствовало, что во время Гражданской войны, в 1919 году, он работал на контрразведку националистического мусаватисткого режима в Баку, то есть в то время, когда этот регион контролировали англичане. Один из следователей по делу Берии признал впоследствии, что в том досье ничего не говорилось "ни о заданиях, которые давали Берии, ни о том, как он их выполнял". Однако в официальном сообщении о суде над Берией отмечалось, что с 1919 года "и до самого ареста Берия не прерывал и расширял свои тайные связи с иностранной разведкой". Таким образом, вслед за Ягодой и Ежовым, которых казнили в тридцатых годах, Берия стал третьим руководителем КГБ, казненным за преступления, среди которых было и обвинение в работе на английскую разведку. (11) После ареста Берии 26 июня его место на посту главы МВД занял один из его бывших заместителей, Сергей Круглов, который [430] присоединился к заговорщикам. В то время бывшее МГБ пока продолжало оставаться в составе МВД. Рясной, которого Берия поставил во главе Иностранного управления, был уволен, и след его затерялся (хотя вряд ли где-нибудь в ГУЛАГе). На смену ему пришел дипломат Александр Семенович Панюткин, возможно, по предложению Молотова, который после смерти Сталина снова стал министром иностранных дел. Молотов хотел восстановить свое былое влияние на внешнюю разведку, которым он пользовался, когда создавался КИ. С 1947 по 1952 год Панюшкин был послом в Вашингтоне и в течение какого-то времени до и после этого периода - послом в Пекине. (12) Кроме того, что он был главным легальным резидентом в Вашингтоне в период деятельности КИ, он также осуществлял непосредственное руководство операциями в течение года после отзыва легального резидента Георгия Соколова в 1949 году. (13) Один из перебежчиков более позднего периода вспоминал, что в 1953 году Панюшкин был высокий, худощавый, несколько сутулый, в сером костюме и с землистым цветом лица ("какой бывает у шахтеров или рабочих свинцовых заводов"), в то же время человек он был простой, без претензий. (14) Его представление сотрудникам Иностранного управления состоялось в актовом зале Дома офицеров. Петр Дерябин, в то время секретарь одной из парторганизаций, встретил его у входа в Дом офицеров и проводил на сцену, где уже сидели Круглов, его заместитель Иван Серов и другие секретари парторганизаций. Круглов сообщил о назначении Панюшкина, затем Панюшкин вкратце рассказал, чем занимался до этого, и предложил задавать вопросы. Пораженные такой сравнительно неофициальной атмосферой, присутствовавшие молчали, и встреча на этом закончилась. (15) То, что Панюшкин в прошлом был дипломатом, ни в коей мере не означало, что методы зарубежной деятельности МВД будут как-то смягчены. И действительно, одной из первых операций, которую Панюшкин лично контролировал из Центра, стала операция "Рейн" - попытка покушения на лидера украинской эмиграции в Западной Германии. За поколение до этого, в ходе операции "Трест" удалось выкрасть двух основных лидеров белой эмиграции - генералов Кутепова и Миллера, которых не удавалось заманить обратно в Советский Союз. После серии подобных операций, удачно проведенных в начале холодной войны вдоль советской границы, к ликвидации были намечены наиболее влиятельные лидеры эмиграции - руководители Народно-трудового союза (НТО в Западной Германии. Убийство первой предполагаемой жертвы, Георгия Сергеевича Околовича, санкционировалось, как и все операции по ликвидации за рубежом, непосредственно Президиумом. За подготовкой Николая Хохлова, назначенного старшим группы МВД по ликвидации, наблюдал сам Панюшкин. Среди инструкторов Хохлова был Ми- [431] хайл Рубак, чемпион СССР по самбо, и подполковник Годлевский, пятикратный чемпион Союза по стрельбе из пистолета. Орудие убийства - пистолет с электрическим спуском и с глушителем - было спрятано в пачке сигарет. Пистолет, стрелявший пулями, отравленными цианистым калием, был разработан в секретной оружейной лаборатории МВД/МГБ. Однако Хохлов оказался более разборчивым, чем убийцы сталинской эпохи. Его по крайней мере наполовину убедили некоторые публикации НТС, с которыми он познакомился, готовясь к покушению на Околовича. 18 февраля 1954 года Хохлов зашел на квартиру Околовича во Франкфурте и представился, повергнув хозяина квартиры в полное замешательство. "Георгий Сергеевич, - обратился он к Околовичу, - я прибыл из Москвы. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза приказал вас ликвидировать. Убийство поручено моей группе. " Затем он сообщил перепуганному Околовичу, что решил не убивать его. Вместо этого Хохлов переметнулся в ЦРУ, где поначалу к нему отнеслись довольно скептически. 20 апреля состоялась сенсационная пресс-конференция, на которой он поведал о плане покушения и продемонстрировал орудие убийства. (16) С начала холодной войны в советской разведке не было серьезных случаев измены. Но бегство Хохлова стало первым из пяти крупнейших скандалов, которые Московскому центру предстояло пережить в первые месяцы 1954 года. В январе Юрий Растворов, сотрудник резидентуры в Токио, перебежал в ЦРУ; в феврале в Вене, и тоже в ЦРУ, бежал Петр Дерябин (17); а в апреле в Канберре остались Владимир и Евдокия Петровы. В марте 1954 года советская система госбезопасности претерпела последнюю крупную реорганизацию со времени войны. МГБ было вновь выведено из состава МВД, но статус этого учреждения стал на порядок ниже: из министерства оно превратилось в Комитет государственной безопасности (или КГБ), официально прикрепленный к Совету Министров, чтобы можно было держать это ведомство под политическим контролем. Первым председателем КГБ стал бывший заместитель Круглова, сорокадевятилетний генерал Иван Александрович Серов, известный, главным образом, своей жесткой хваткой, с которой во время войны осуществлял депортации на Кавказе и подавлял сопротивление коммунистическому режиму в Прибалтике и Восточной Европе. Хрущев, который собственно и назначил Серова, позже вспоминал о нем так: "С Кругловым я был мало знаком, но я хорошо знал Серова и верил ему... Если и есть в нем что-то сомнительное, как и во всех чекистах, то скажем просто, что он был жертвой общей сталинской политики. " (18) X X X [432] Богатый опит Серова по подавлению инакомыслия сослужил ему хорошую службу во время самого серьезного кризиса, произошедшего за пять лет его пребывания на посту руководителя КГБ, - революции в Венгрии 1956 года. Подавление революции также наложило отпечаток на репутацию нового поколения руководителей КГБ. В 1954 году советским послом в Будапеште в возрасте сорока лет стал будущий председатель КГБ Юрий Владимирович Андропов, стройный, изысканный, элегантно одевавшийся в дорогие, хорошо сшитые костюмы. (19) В 1955 году еще один будущий председатель КГБ, Владимир Александрович Крючков, в возрасте тридцати одного года, прибыл в Будапешт для работы в качестве одного из третьих секретарей Андропова. Роль Крючкова в подавлении революции 1956 года позже стала невыгодным фактом его биографии. До 1984 года в его официальной биографии депутата Верховного Совета не содержалось никакого упоминания о том времени, когда он был в Будапеште. (20) Однако, став в 1988 году председателем КГБ, Крючков признал, что он лицом к лицу столкнулся с "событиями" (как он их эвфемистично назвал) в Венгрии в 1956 году. "Но оглядываясь сегодня назад, я многое вижу в ином свете, и это вполне естественно. " (21) Сегодня Крючков также утверждает, что он искренний поклонник венгерской литературы, но, к сожалению, не всегда находит время на чтение. (22) В середине пятидесятых годов Андропов, да пожалуй и Крючков, очень скоро увидели в неосталинизме Ракоши серьезную помеху власти коммунистов в Венгрии. (23) Этот курс был еще более серьезно скомпрометирован после закрытого выступления Хрущева на XX съезде Коммунистической партии в феврале 1956 года, текст которого четыре месяца спустя был опубликован на Западе. В этом докладе осуждался "культ личности" Сталина и вытекающие из него "серьезнейшие и глубочайшие извращения принципов партийности, партийной демократии и революционной законности". 17 июля 1956 года Микоян вылетел в Будапешт и убедил Ракоши уйти с поста Первого секретаря якобы по состоянию здоровья и переехать в Советский Союз. Однако вместо популярного прогрессиста Имре Надя его преемником стал представитель "старой гвардии" Эрне Герэ. Падение Ракоши и сообщения о реформах в Польше усилили стремление общественности к реальным политическим переменам. Немало этому способствовало и состоявшееся 6 октября торжественное перезахоронение останков Ласло Райка, который был посмертно реабилитирован. (24) В октябре, на фоне обостряющегося венгерского кризиса, был отозван в Москву главный советник КГБ генерал Емельянов. В Будапешт вылетел сам генерал Серов, чтобы взять руководство на себя. Впервые председатель КГБ лично руководил крупной операцией за пределами России. 23 октября [433] студенческая демонстрация собрала примерно двести пятьдесят тысяч человек, которые вышли на улицы Будапешта, чтобы потребовать проведения свободных выборов, возвращения Имре Надя и вывода советских войск. Чуть позже девяти часов вечера сотрудники АВХ застрелили нескольких участников мирной демонстрации у Дома радио. Когда, прячась в машине скорой помощи, приехало подкрепление АВХ, толпа отобрала у них оружие. Несколько часов спустя борцы за свободу получили оружие от сочувствующих полицейских и солдат, а также с оружейных складов. Сталелитейщики сбросили с пьедестала огромный памятник Сталину, который со страшным грохотом рухнул на землю. Так началась революция. (25) На состоявшемся в тот вечер чрезвычайном заседании Министерства внутренних дел Серов был представлен как новый советский советник, причем имя его названо не было. Делая ударение на каждом слове, Серов сообщил собравшимся: "Фашисты и империалисты выводят свои ударные силы на улицы Будапешта. И все же находятся товарищи в вооруженных силах вашей страны, которые сомневаются, применять ли им оружие. " Шандор Копачи, начальник будапештской полиции, который вскоре перешел на сторону борцов за свободу, ответил с нескрываемым презрением: "Видимо, товарищ советник из Москвы не успел изучить обстановку в нашей стране. Надо сказать ему, что на демонстрацию вышли не фашисты и прочие империалисты, а студенты университетов, лучшие сыны и дочери рабочих и крестьян, цвет нашей интеллигенции, и они требуют осуществления своих прав, хотят выразить сочувствие полякам и проявить с ними солидарность. " Четверть века спустя Копачи все еще не мог забыть долгий испепеляющий взгляд стальных глаз Серова. (26) В тот же вечер 23 октября Герэ с согласия советского руководства назначил Надя премьер-министром. Одновременно он обратился за братской помощью советских войск, находящихся в Венгрии, в борьбе с угрозой контрреволюции. На следующее утро, ошибочно предположив, что рабочие не поддержат студентов, Красная Армия с помощью АВХ предприняла первую попытку задушить революцию. Уличные бои, длившиеся несколько дней, убедительно продемонстрировали, на чьей стороне были на самом деле симпатии рабочих. 25 октября Герэ на посту Первого секретаря партии сменил Янош Кадар. Вместе с Надем он затем объявил, что переговоры о выводе советских войск начнутся, как только будет восстановлен порядок. В течение нескольких дней, как потом признал Хрущев, Кремль пребывал в нерешительности: "применить военную силу" или "уйти из Венгрии". "Не знаю, сколько раз мы принимали то одно, то другое решение. " (27) Подозревая наличие империалистического заговора, Серов приказал примерно двадцати неле- [434] галам КГБ, жившим на Западе под вымышленными именами и с фиктивным гражданством, прибыть в Венгрию, доложить обстановку и при необходимости устраивать провокации, чтобы помочь оправдать военное вмешательство. Та же тактика была использована и в Праге в 1968 году. (28) Тем временем события в Будапеште развивались все быстрее и быстрее. 29 октября была упразднена ненавистная АВХ, повинная в гибели сотен демонстрантов и потерявшая несколько своих сотрудников, которые были растерзаны толпой. 30 октября эмиссары Кремля Микоян и Суслов согласились вывести советские войска и обсудить выход Венгрии из Организации Варшавского Договора. Вскоре после полудня Надь обратился по радио к народу, объявив, что он формирует новое многопартийное правительство: "В интересах дальнейшей демократизации жизни страны кабинет отменяет однопартийную систему и переводит управление страной на основу демократического сотрудничества между коалиционными партиями в том виде, в каком они существовали в 1945 году. " До 30 октября Москва возлагала на Надя большие надежды в сдерживании контрреволюции. Но с этого момента Кремль втайне начал готовить его свержение. (29) Ввести правительство Надя в заблуждение относительно истинных намерений советского руководства предстояло Юрию Андропову. Один молодой советский дипломат в Будапеште позже вспоминал с восторгом, что Андропов первым "раскусил" Надя и ни на один миг не терял самообладания на всем протяжении разразившегося впоследствии кризиса: "Он был абсолютно спокоен, даже когда кругом свистели пули и когда все мы чувствовали себя в посольстве, как в осажденной крепости. " (30) Рано утром 1 ноября Надю сообщили, что части Красной Армии пересекли венгерскую границу, в то время как другие советские части выходят из Будапешта. Андропов неоднократно заверял Надя, что вывод войск идет строго по плану, а те войска, которые были введены в Венгрию, будут только обеспечивать безопасность частей, которые выводятся. Надь объявил о выходе Венгрии из Организации Варшавского Договора, провозгласил венгерский нейтралитет и обратился в ООН с просьбой включить венгерский вопрос в повестку заседаний организации. На следующий день, 2 ноября, венгерское правительство заявило Советскому Союзу официальный протест по поводу повторного ввода советских войск и поставило в известность о происходящем ООН. Продолжая убеждать Надя, что вывод войск не прекращается, Андропов вместе с Кадаром тайно начал готовить заговор с целью свержения правительства Надя. Кадар наверняка действовал под нажимом: он еще не забыл, как сам сидел и подвергался пыткам с 1951 по 1954 год, к тому же Андропов пригрозил, что если он откажется сотрудничать, вернется Ракоши. (33) [435] Позже, 3 ноября, министр обороны в правительстве Надя Пал Малетер был приглашен в штаб советских войск, чтобы обсудить окончательные детали вывода Красной Армии. В полночь, когда произносились тосты и поднимались бокалы, в кабинет, размахивая "маузером", ворвался Серов во главе группы офицеров КГБ. Он арестовал всю венгерскую делегацию и приказал, чтобы каждого из них заперли в отдельной камере. После нескольких инсценированных казней на рассвете следующего дня Малетер и каждый из его коллег были убеждены, что все остальные расстреляны. Незадолго до рассвета 4 ноября Красная Армия начала штурм. Чтобы максимально отсрочить ответную реакцию венгров, Андропов до последней минуты продолжал свой обманный маневр. Когда главнокомандующий венгерскими войсками позвонил премьер-министру и доложил о наступлении советских войск, Надь ответил ему: "У меня сейчас посол Андропов, он уверяет меня, что произошло какое-то недоразумение, Советское правительство не отдавало приказа о вторжении в Венгрию. Мы с послом пытаемся связаться с Москвой". Тем же утром Надь в последний раз обратился по радио к стране: "Сегодня на рассвете советские войска начали наступление на столицу, явно намереваясь свергнуть законное демократическое правительство Венгрии. Наши войска ведут бои. Правительство остается на своем посту. Я хочу, чтобы это знал венгерский народ и весь мир. " В тот же день Надь и несколько его министров укрылись в югославском посольстве. Серов руководил арестом самых важных "контрреволюционеров", которым не удалось найти политического убежища или бежать за границу. Среди тех, кого он арестовывал лично, был и Шандор Копачи. Тогда Серов впервые представился Копачи как председатель КГБ. Он напомнил ему об их встрече 23 октября, а потом пообещал: "Я тебя повешу на самом высоком дереве в Будапеште. " (Правда, обещание ему выполнить не пришлось. ) 21 ноября новое просоветское правительство во главе с Яношем Кадаром пообещало Надю и его министрам гарантировать их безопасность, если они покинут югославское посольство. 22 ноября, когда они вышли, их силой вытащили из пришедшего за ними автобуса, после чего они были арестованы КГБ и вывезены через границу в Румынию. (36) Допросами Надя и его соратников руководил Борис Шумилин, главный советник КГБ "по вопросам контрреволюции". Выступая по будапештскому радио 26 ноября, Кадар заявил: "Мы обещали, что не будем привлекать Имре Надя и его друзей к суду за их прошлые преступления, даже если они потом признают себя виновными в них. " В феврале 1957 года венгерское Министерство иностранных дел подтвердило, что "не было намерений привлекать Имре Надя к суду". Но Москва решила по-другому, после того как Надь продолжал отказываться, несмотря на старания КГБ [436] и АВХ, признать себя виновным в приписываемых ему преступлениях. Из шести человек, которые были арестованы при выходе из посольства Югославии, один погиб от рук своих мучителей, второй был задушен после того, как объявил голодовку. Надь и трое оставшихся в живых из его правительства предстали перед тайным судом в феврале 1958 года. Судебное разбирательство, явно разочаровавшее советников КГБ, которые не привыкли к тому, чтобы на политических процессах подсудимые отказывались признать себя виновными, вскоре было приостановлено. Когда же в июне 1958 года слушание дела возобновилось, трое из четырех главных обвиняемых продолжали настаивать на своей невиновности. Все они были признаны виновными, казнены и захоронены в безымянных могилах. Еще пятерых подсудимых приговорили к различным срокам тюремного заключения. (38) Ни один политический процесс из всех ранее прошедших в странах советского блока не вызывал таких проблем, с какими столкнулись Шумилин и его подручные из АВХ, стряпая дело против "Надя и его банды изменников". Посмертная реабилитация Ласло Райка и доклад Хрущева на XX съезде партии подорвали веру в досконально разработанные теории заговора, на которых строились сталинские показательные процессы. Примечательно, что, в отличие от хорошо отрепетированных спектаклей, которые уверенно разыгрывались в залах суда на протяжении предшествующих двадцати лет, официальный отчет "О контрреволюционном заговоре Имре Надя и его сообщников" был выдержан в мягком, чуть ли не извиняющемся тоне. Империализм был, как полагается, заклеймен как "главный организатор контрреволюции", а Надь разоблачался как его "послушный пособник". Но детали заговора были очерчены не так выразительно и красноречиво. Радиостанция "Свободная Европа" была объявлена "военно-политическим штабом контрреволюции за рубежом", а посылки с помощью Красного Креста - главным средством переброски империалистического оружия через венгерскую границу. Внутри же самой Венгрии британский военный атташе полковник Джеймс Каули, как утверждалось, принимал непосредственное участие в военном руководстве восстанием, а западногерманский парламентарий князь Хубертус фон Левенштейн был выведен как связующее звено с "крупными империалистическими капиталистами в Западной Германии". Материалы процесса над Надем, даже в том причесанном варианте, в котором они были опубликованы, еще задолго до эпохи Горбачева считались в КГБ примером неудачной попытки воздействия на общественное мнение. Это был последний политический процесс в странах советского блока, на котором жертвам был вынесен смертный приговор. (39) X X X [437] За три года пребывания на посту Первого главного (Иностранного) управления КГБ Александр Семенович Панюшкин ничего существенного в Московский центр не привнес. За это время здоровье его ухудшилось. Одного из его сотрудников при первой встрече с Панюшкиным поразила "его манера сутулиться при ходьбе, как будто у него не было уже сил, чтобы держаться прямо". В просторном кабинете Панюшкина было два больших кресла: одно - за письменным столом и второе - у окна. Выбрав одно из них, он "устало опускался в него и, несмотря на свой высокий рост, как-то сворачивался и съеживался. " (40) В Зале Славы Первого главного управления сегодня портрет Панюшкина не увидеть. В 1956 году на смену ему пришел его бывший заместитель, гораздо более динамичный Александр Михайлович Сахаровский, который установил своеобразный рекорд, проработав в должности начальника ПГУ пятнадцать лет. Сахаровский также был первым после Фитина начальником ПГУ, который заслужил, чтобы его портрет был помещен в Мемориальной комнате. В ПГУ его запомнили главным образом как толкового и энергичного администратора. Правда, у Сахаровского не было опыта работы на Западе. Придя на работу в НКВД в возрасте тридцати лет, после войны он служил советником МГБ в Восточной Европе, в основном в Румынии. (41) Назначение Сахаровского на должность начальника ПГУ совпало с событием, которое Центр считает одним из величайших переворотов, осуществленных им за рубежом. Во время холодной войны, как, впрочем, и до, и после нее, КГБ считал своим самым высокопоставленным агентом политического деятеля от Аграрного союза Финляндии Урхо Калева Кекконена, который регулярно встречался со своим советским оператором. Весть об избрании Кекконена в 1956 году президентом Финляндии была встречена в Центре с нескрываемым ликованием. На этом посту Кекконен пробыл двадцать пять лет. (42) По свидетельству Анатолия Голицына, перебежавшего на Запад из хельсинкской резидентуры в 1961 году, КГБ завербовал еще одного высокопоставленного политика по кличке Тимо. К концу пятидесятых годов между резидентом Жениховым и советским послом Захаровым возникла чуть ли не война за право использования Тимо. Их обоих вызвали в Москву, в Центральный Комитет, где им был объявлен выговор за их распри. Было решено, что главным контактом Тимо остается резидент КГБ, но он должен будет советоваться с послом. (43) Двадцать лет спустя такой же спор по поводу использования Кекконена разгорелся между резидентом Виктором Владимировым и послом Владимиром Соболевым. Владимиров поразил Гордиевского тем, что больше всех других сотрудников КГБ, с которыми Гордиевскому доводилось встречаться, был похож на английского джентльмена, каким его обычно представляют. Своими холеными [438] усами, английскими костюмами, галстуками, ботинками и пальто он напоминал Гордиевскому хорошо воспитанного гвардейского офицера, рано вышедшего в отставку, чтобы управлять своим фамильным поместьем. В середине семидесятых Владимиров возглавлял Управление РТ ПГУ, которое занималось вербовкой иностранных граждан в Советском Союзе и другими подобными операциями. В первый раз он работал в Хельсинки с 1970 по 1971 год, а второй раз он попал туда уже в качестве резидента в 1977 году. Престижная работа с таким агентом, как Кекконен, помогла ему получить звание генерала КГБ. (44) В мемуарах Андрея Громыко, министра иностранных дел СССР с 1957 по 1985 год, ни один государственный деятель Запада не удостоился стольких хвалебных эпитетов, как Кекконен ("выдающаяся фигура не только в финской политической жизни, но и на международной арене"): "Кекконен внес свой вклад во многие области советско-финской дружбы. Его внешняя политика заставила весь мир восхищаться Финляндией. " (45) И в частной жизни, и на общественном поприще Кекконен всегда старался показать себя верным другом Советского Союза. Иногда он соглашался включить в тексты своих выступлений "тезисы", подготовленные Международным отделом ЦК, которые ему передавал резидент. И тогда хельсинкская резидентура слала в ПГУ победные реляции: "Осуществлено активное действие на высоком уровне. " И каждый раз Центр с гордостью докладывал об успехе в Политбюро. Но, несмотря на всю эту шумиху вокруг "активных действий", КГБ никогда не пользовался полной свободой действий в Финляндии. Финская служба безопасности, хотя и менее многочисленная, чем "корпус" советских разведчиков в Финляндии, разоблачила целый ряд агентов КГБ и ГРУ. В таких случаях президент Кекконен никогда не вмешивался. Но несмотря ни на что, к семидесятым годам у КГБ в Финляндии было больше людей, считавшихся агентами и "конфиденциальными контактами", чем во всех странах, находившихся в ведении Третьего управления ПГУ, вместе взятых (Великобритания, Ирландия, Океания и вся Скандинавия, помимо Финляндии). В Хельсинки размещались и основные организации, которые Советский Союз использовал в самых различных целях. Так, в 1968 году в Хельсинки разместил свою штаб-квартиру Всемирный совет мира, изгнанный из Парижа и Вены за "подрывную деятельность". (46) Одна из основных целей советской политики в Финляндии заключалась в том, чтобы просто удерживать Кекконена у власти. Москва, в частности, добилась успеха в 1962 году, когда, оказав давление на сильного кандидата на пост президента от социал-демократической партии Хонка, заставила его отказаться от участия в выборах. Это помогло Кекконену спокойно добиться переизбрания. Однако Центр не всегда понимал, а иногда и не [439] хотел понимать характер отношений Кекконена с Советским Союзом и его долгосрочную стратегию. Самым главным для Кекконена было сохранить независимость Финляндии. Опыт Финляндии во время и после второй мировой войны убедил его, что единственный способ сохранить независимость заключается в наведении мостов с Москвой. Финляндия была единственной страной (кроме советской зоны в Австрии), которая не была включена в советский блок. Юхо Паасикиви, президент Финляндии с 1946 по 1956 год, прекрасно понимал, что Финляндия не могла рассчитывать на сколько-нибудь серьезную помощь Запада в защите от советских притязаний. Кроме того, что Финляндия выплатила СССР огромные репарации (в пять раз больше, чем Италия;, давление со стороны Советского Союза помешало ей получить помощь по плану Маршалла. Кекконен вышел из крестьянской среды, а длительный исторический опыт жизни при царском режиме научил финских крестьян, что иметь дело с русскими, может, и неприятно, но уметь ладить с ними надо. Однако у "умения ладить" были свои пределы. Ведь, как гласит старинная финская пословица, "русский, он русский и есть, даже если с маслом есть". Кекконен принадлежал к тем финским Политикам, которые считали, что личные контакты с представителями Советского Союза весьма предусмотрительным дополнением к своей карьере. Советских представителей, с которыми они поддерживали такие связи, называли "котирюсса" (буквально, "домашний русский") по аналогии с "котикисса" (домашняя кошка). И хотя Кекконен постоянно пытался рассеять возможные подозрения русских, в частности, сделав резидента КГБ своим "котирюсса", он всегда был предельно осторожен, чтобы не поставить под удар независимость Финляндии. Если он считал, что идею независимости может скомпрометировать какой-нибудь чиновник или министр, он при первом же удобном случае без лишнего шума отстранял его от дел. Гордо рапортуя в Политбюро, что Кекконен - полностью завербованный агент, ни само ПГУ, ни кто-либо из его хельсинкских резидентов никогда не желали признать, что на самом-то деле премьер-министр был самым ярым финским патриотом. (47) X X X Возглавив в 1956 году ПГУ, Сахаровский получил в наследство прекрасную плеяду агентов в Западной Европе. Правда, звезда самого знаменитого из них, Кима Филби, к тому времени уже почти закатилась. На протяжении трех лет после того, как он был отозван из Вашингтона в 1951 году, его оператор Юрий Модин считал, что слишком опасно пытаться установить с ним прямой контакт из-за слежки МИ5. В 1954 году Модин возобновил кон- [440] такт, воспользовавшись каналом, который Филби назвал "самым изобретательным из всех каналов". (48) Этим каналом связи был Энтони Блант. Как-то вечером, после лекции в Институте искусства Куртодда, Модин подошел к Бланту, возможно, впервые с 1951 года, передал почтовую открытку с репродукцией картины и спросил, что тот о ней думает. На обратной стороне была записка, написанная рукой Берджесса, в которой назначалась встреча на следующий вечер в пивной "Ангел" на Каледониан Роуд. В "Ангеле" Модин попросил Бланта устроить ему встречу с Филби. (49) Тридцать лет спустя в своих лекциях в андроповском институте Модин с восхищением отзывался о том профессионализме, к каким Блант выполнил задание. (50) Главным результатом этой первой за несколько лет встречи было то, что Модину удалось убедить Филби, что нет оснований для беспокойства. И это, как позже вспоминал Филби, помогло "укрепить его дух". (51) А "укрепить дух" ему было необходимо после того, как перебежали на Запад резидент КГБ в Австралии Владимир Петров и его жена Евдокия, которые выдали кое-какие сведения о Берджессе и Маклине, в том числе предоставив первое прямое (а не косвенное) свидетельство того, что и тот, и другой находятся в Москве. (52) Модин убедил Филби, что Петровы ничего не знают о его деятельности в качестве советского агента. Это позволило Филби спокойно встретить заявление парламентария Маркуса Липтона, когда тот, вдохновленный утечкой информации из ФБР, выступая в 1955 году в палате общин, назвал его "Третьим". Позже Филби не без оснований утверждал, что это обвинение, брошенное Липтоном, даже было ему на руку. Хотя правительство и не пожелало оправдать его, отсутствие улик, на основании которых можно было бы начать судебное разбирательство, вынудило министра иностранных дел Гарольда Макмиллана отклонить обвинения, выдвинутые Липтоном. Филби с триумфом выступил на пресс-конференции в гостиной своей матери. Собравшимся журналистам он заявил: "В последний раз я разговаривал с коммунистом, зная, что он коммунист, в 1934 году. " (53) Общественная реабилитация Филби укрепила позиции его друзей в СИС (МИ5), которые считали, что он незаслуженно подвергался гонениям. В 1956 году они нашли ему работу внештатного корреспондента журналов "Обсервер" и "Экономист" в Бейруте. После бегства в Москву Филби всячески поощрял слухи о том, что журналистская работа служила просто прикрытием его деятельности в качестве агента СИС в Бейруте. (54) Как и всем бывшим офицерам СИС, ему настоятельно рекомендовали поддерживать связь с ведомством и передавать полезную информацию. Но его доступ к информации СИС ограничивался лишь неофициальными брифингами его ничего не подозревавших дру- [441] зей. На протяжении всего пребывания Филби в Бейруте во главе СИС стоял один из его наиболее ярых противников сэр Дик Уайт, бывший генеральный директор МИ5, который с 1951 года ни на секунду не сомневался в том, что Филби виновен. В Лондоне дело Филби было возобновлено после измены сотрудника КГБ Анатолия Голицына, который бежал на Запад в декабре 1961 года и сообщил новые сведения о "пятерке". (55) Юрий Модин, выехавший из Лондона в 1958 году, посетил Бейрут и предупредил Филби, чтобы тот не возвращался в Англию, где его могут арестовать. Кроме того, он хотел обсудить возможные пути бегства Филби в Москву при чрезвычайных обстоятельствах. (56) Главную улику против Филби предоставила в 1962 году его подруга с довоенных времен Флора Соломон, которая (правда, с опозданием) рассказала о том, как Филби пытался завербовать ее. Но СИС пришла к выводу, что без признания Филби улик недостаточно для того, чтобы обеспечить успех процесса. Поскольку СИС считала, что стоит только попытаться заманить Филби в Лондон, как он немедленно скроется, было принято решение выйти на него в Бейруте. (57) В последние два года пребывания в Ливане Филби находился на грани срыва: то он начинал пить, то находился в подавленном состоянии. Друзья привыкли к тому, что он напивается в гостях, а потом его несут в такси, чтобы отправить домой. Третья жена Филби Элеонора рассказывала друзьям, что по ночам его мучили кошмары и он просыпался, крича что-то неразборчивое. В январе 1963 года один из его бывших ближайших друзей по СИС, Николас Эллиотт, бывший руководитель ливанского бюро, встретился с ним в Бейруте. Он нашел Филби с перевязанной головой - результат падения на батарею отопления во время одного из запоев. Как позже вспоминал Эллиотт, он сказал Филби: "Ты меня годами водил за нос! Но теперь-то ты мне выложишь всю правду, даже если мне придется ее клещами из тебя тащить. А ведь когда-то я уважал тебя. Боже мой, как я тебя теперь презираю! Надеюсь, у тебя еще хватит порядочности, чтобы понять почему. " Филби признался, что он советский агент, и рассказал часть всей истории. Несколько дней он еще колебался, не принять ли предложение Эллиотта об освобождении от судебной ответственности в обмен на полное признание, а потом бежал. Приехав в Москву, он сочинил теорию, которая с тех пор убедила не одного западного журналиста, что цель миссии Эллиотта заключалась не в том, чтобы получить признание, а в том, чтобы побудить Филби к бегству. Это было частью хитроумнейшего плана, задуманного в Уайтхолле, чтобы избежать публичного скандала. (58) Двенадцатилетний период с момента отзыва Филби из Вашингтона до его бегства из Бейрута был всего лишь нелогичным и довольно затянутым эпилогом к его предыдущей блестящей карь- [442] ере советского агента. Успехи "великолепной пятерки" закончились в 1951 году после бегства Берджесса и Маклина, разоблачения Кэрнкросса и увольнения Филби из СИС. Однако на протяжении большей части пятидесятых у КГБ был еще один агент в СИС. В 1953 году Джордж Блейк возвратился из лагеря в Северной Корее и возобновил работу в СИС, первоначально под контролем Юрия Модина. Когда в 1954 году Модина не было в Лондоне, вместо него с Блейком работал Сергей Александрович Кондрашев. Судя по всему, Модин вновь стал оператором Блейка в 1955 году. (59) Первой крупной операцией, проваленной Блейком, была операция "Голд" (Золото), задуманная как продолжение операции "Силвер" (Серебро), которая позволила с успехом прослушивать советские телефонные линии в Вене. Предполагалось, что операция "Голд" будет еще более масштабной, чем "Силвер". Планировалось вырыть тоннель длиной пятьсот метров под Восточным Берлином для прослушивания подземных линий связи, идущих из советского военно-разведывательного городка в Карлсхорсте. Детали плана обсуждались на совместном заседании СИС и ЦРУ в Лондоне весной 1954 года, на котором председательствовал Джордж Янг, заместитель начальника СИС. Американская группа во главе с Биллом Харви, заведующим бюро ЦРУ в Берлине, согласилась предоставить основную часть необходимой техники и взять на себя большую часть расходов. Англичане же вызвались прорыть тоннель. Вместе с большинством других младших офицеров СИС, присутствовавших на той встрече, Джордж Блейк остался запирать документы в сейф по окончании совещания. (60) Блейк получил назначение в Берлин в апреле 1955 года, через два месяца после ввода тоннеля в эксплуатацию. К тому времени, когда КГБ инсценировал "случайное" обнаружение берлинского тоннеля в апреле 1956 года, объем перехваченной информации был настолько велик, что потребовалось еще более двух лет, чтобы досконально изучить все данные перехватов. В одном из перехваченных сообщений говорилось, что в британской разведке в Берлине действует советский агент. Но лишь в 1961 году показания перебежчика помогли установить, что этим агентом был Джордж Блейк. (61) За четыре года, проведенных им в Берлине, Блейк выдал многих английских и американских агентов, в том числе и генерал-лейтенанта Роберта Бялека из службы госбезопасности ГДР (ССД), который в 1953 году бежал в Западный Берлин и жил там под вымышленным именем. Февральским вечером 1956 года, когда он выгуливал свою собаку, его втолкнули в машину, отвезли в штаб-квартиру ССД в Восточном Берлине и казнили. Блейк также выдал подполковника Петра Попова из ГРУ, который в 1953 году стал первым крупным агентом ЦРУ в советской разведке. В 1959 году, [443] через несколько месяцев после возвращения Блейка в Лондон, Попов был схвачен КГБ. (62) Тайный процесс над ним в актовом зале клуба Дзержинского состоялся лишь в 1963 году. Все выступления на суде, в том числе и заявление Попова, были хорошо отрепетированы, и вся процедура заняла не более двух часов. По приговору суда Попов был расстрелян. (63) Когда летом 1956 года в Лондон вернулся Николай Борисович Родин, вторично назначенный на должность резидента КГБ, и вновь под псевдонимом Коровин, он сам взялся контролировать работу Блейка, предварительно встретившись с ним в Голландии, куда Блейк смог выехать якобы для встречи с родственниками. (64) В лондонской резидентуре к тому времени числилось целых шестьдесят сотрудников, которым приходилось работать в ужасной тесноте. Родин вернулся в Лондон в чине генерала КГБ (тогда еще это было редкостью в ПГУ). Он стал еще более напыщенным, чем во время своей первой лондонской командировки, а о его непопулярности среди сотрудников резидентуры буквальна ходили легенды. Советский посол приходил на работу каждый день очень пунктуально и уже в восемь утра сидел за рабочим столом. Родин же появлялся на службе не раньше обеда. Привозил его оперативный водитель КГБ, которого он превратил в своего личного шофера. В посольстве он занимал просторный кабинет с кондиционером, окружил себя свитой "придворных" льстецов, а со старшими офицерами резидентуры разговаривал снисходительным барским тоном. В 1958 году он крупно поссорился с Юрием Модиным, который был заместителем резидента и начальником линии ПР (политическая разведка). Модин, прославившийся тем, что осуществлял оперативное руководство деятельностью "великолепной пятерки", Джона Блейка и других агентов, был отозван из Лондона, за что он затаил глубокую личную обиду на Родина. Это, кстати, чувствовалось даже в его лекциях, которые он читал в андроповском институте в начале восьмидесятых. На своих занятиях на примере Родина он показывал, как нельзя руководить резидентурой. (65) Но зато Родин прекрасно умел работать с агентурой. На протяжении четырех лет он лично контролировал работу Джона Вассалла, шпиона в Адмиралтействе, который являл собой классический образец никчемного и безвольного мелкого клерка, который, правда, имел доступ к весьма ценным сведениям. (66) Сам Вассалл в своих мемуарах потом удивлялся, как это никому не пришло в голову, что он, "явный гомосексуалист", может представлять угрозу для безопасности, когда в 1954 году его направляли в Москву для работы в должности клерка в аппарате британского военно-морского атташе. В 1955 году его сфотографировали на вечеринке гомосексуалистов, организованной Вторым главным управлением, и при помощи шантажа вынудили работать на КГБ. [444] "В условленное время мне показали пачку фотографий, на которых я был снят во время той вечеринки. С меня хватило двух-трех фотографий. От них становилось не по себе. Да, это был я, и засняли меня, когда я занимался сексом в самых разных позах... Тут был и оральный, и анальный секс, и самые невероятные акты с разными мужчинами. " Незадолго до его возвращения в Англию в 1957 году, Вассаллу выдали минифотокамеру "Минокс", настолько миниатюрную, что она помещалась в пачке сигарет, и объяснили, как ею пользоваться. Родин вылетел в Москву, представился Вассаллу как "Григорий" и договорился о встрече в Лондоне на станции метро "Финчли Роуд". На Вассалла он произвел впечатление "опытного человека, сильной личности": "То, что наша деятельность классифицируется как шпионаж, буквально шокировало его, по крайней мере, он пытался убедить меня в этом. Он внушил мне, что все передаваемые мной сведения будут использованы на благо мира, и в том, что я делаю, нет ничего предосудительного. " Вернувшись в Лондон, Вассалл сначала работал в разведывательном управлении Адмиралтейства, потом у парламентского секретаря Адмиралтейства, а затем в военном отделе того же ведомства. На встречах с Родиным на протяжении почти четырех лет Вассалл передал тысячи совершенно секретных документов о военно-морской политике Англии, НАТО и о разработках военно-морских вооружений. Несмотря на презрительное отношение к Вассаллу, Родин изо всех сил старался продемонстрировать "искреннее сочувствие". По словам наивного Вассалла, "он был человеком светским и с пониманием относился к моим чувствам. У нас с ним было довольно много общего. Мы говорили о путешествиях, живописи, музыке, человеческой природе". Родину удалось убедить Вассалла, что ему нравились их "многочисленные интересные беседы" в дорогих ресторанах. Родин старался сделать так, чтобы Вассалл зависел от него в финансовом отношении. Он ему давал деньги, чтобы тот мог жить, не стесняясь в средствах, в роскошной квартире на Долфин Сквер. (67) Вторая командировка Родина в качестве лондонского резидента закончилась весьма внезапно после того, как польский перебежчик Михал Голеневский предоставил СИС и МИ5 сведения о Джордже Блейке. В апреле 1961 года по указанию СИС Блейк был отозван с курсов арабского языка в Ливане и арестован. Родин спешно вылетел в Москву, чтобы никогда уже не вернуться. (68) Блейка приговорили к рекордному сроку тюремного заключения длиной в сорок два года, но через шесть лет его удалось вызволить из тюрьмы благодаря совместным усилиям террориста из ИРА и двух активистов антиядерного движения. Вассалл был разоблачен в 1962 году и приговорен к восемнадцати годам тюремного заключения, из которых [445] он отбыл десять. В его квартире сотрудники МИ5 обнаружили миниатюрный фотоаппарат "Практика" для переснятия документов, камеру "Минокс" и фотографии 176 секретных документов на 35-миллиметровых кассетах, спрятанных в потайном ящике. (69) Вторая лондонская командировка Родина в качестве легального резидента совпала с пребыванием в Великобритании Конона Трофимовича Молодыя, одного из самых талантливых нелегальных резидентов КГБ, который работал совершенно независимо от легальной резидентуры. (70) Молодый родился в Москве в 1922 году в семье видного русского ученого. Когда ему было семь лет, мать отправила его жить к тетке в Беркли (штат Калифорния), где он и пошел в школу. В 1938 году вместо того, чтобы принять американское гражданство, он решил вернуться в Советский Союз и во время войны поступил на службу в НКВД. В 1954 году Молодый приехал по фальшивому паспорту в Канаду, где достал метрику умершего канадца финского происхождения Гордона Арнольда Лонсдейла и присвоил себе его имя. В 1955 году вновь испеченный канадский гражданин Лонсдейл приехал в Лондон, записался на курсы китайского языка в Школе изучения стран Востока и Африки при Лондонском университете и на средства КГБ открыл собственное дело, став директором нескольких компаний по прокату музыкальных, игральных и торговых автоматов. (71) Как он пояснил Гордиевскому, вернувшись девять лет спустя в Москву, занятия языком много сил не отнимали, поскольку он уже прилично владел китайским, хотя и скрывал это от преподавателей и сокурсников. Среди его сокурсников было много сотрудников западных разведслужб. Для того, чтобы завязать с ними знакомства, Молодый и поступил на курсы. Потом он любил вспоминать в разговорах в Центре, как один из сокурсников как-то сказал ему: "Гордон, наверное, кроме нас с вами, остальные здесь все шпионы. " Молодый гордился и своими предпринимательскими успехами. Он показывал Гордиевскому фотографию изготовленного на одной из его фирм электронного замка, который в 1960 году получил золотую медаль на выставке Международной организации ассоциаций изобретателей в Брюсселе. Очень скоро шпионская деятельность Молодыя перешла на самоокупаемость и, несмотря на то, что ему приходилось платить огромные суммы своим агентам, он еще приносил и существенную прибыль КГБ. Позже Молодый так сказал в беседе с советским журналистом: "Напомню: весь оборотный капитал и прибыль моих четырех фирм (а это миллионы фунтов стерлингов !), умножаемые каждый год не без моей помощи, были "социалистическим имуществом". Парадоксально, но факт!". (73) К своим английским агентам Молодый относился с тем цинизмом, который был так характерен для профессионалов КГБ времен холодной войны: [446] "Резидент, которого еще называют "шефом", если вербует агента, по-нашему "помощника", делает вид, что вовсе его не вербует, а просто покупает нужную информацию... А коготок у агента увяз, он из этого уже не вылезет. Агент тот хорош, кто обладает следующими данными: служит, например, в военном ведомстве на невысокой, но ключевой должности, дающей доступ к информации, не выслуживается в старшие офицеры, носит амплуа неудачника (не сумел, положим, окончить академию генерального штаба, так как болезнь отняла "лучшие годы"), любит выпить (а это дорого стоит!), имеет слабость к женскому полу (что тоже недешево!), критически относится к своему правительству и лояльно к правительству резидента. " Молодый признавал, впрочем, что было бы предпочтительно, если бы у агентов была "четкая идейная основа". Но, к сожалению, такие идейные агенты, как, например, "великолепная пятерка" и Джордж Блейк, в послевоенной Англии стали "чрезвычайной редкостью": "Средний англичанин аполитичен и равнодушен: ему совершенно наплевать, кто им правит и куда ведет страну, чем хорош или плох "Общий рынок", его интересует собственный заработок, работа и чтоб жена была довольна. " Так же цинично отзывался Молодый и о том, что разведчик вынужден довольствоваться случайным сексом вместо большого чувства: "И без женщины разведчику нельзя, и с нею тоже невозможно! Один мой коллега, намучившись, поступил так. В Англию из Франции приезжали на языковую практику молодые женщины, это называется "опэр" (на пару)... Главное их достоинство, с точки зрения моего коллеги, заключалось в том, что пребывание их в стране ограничивалось трехмесячным сроком. С этими молодыми и прекрасными дамами он и появлялся на людях. Через три месяца: гуд бай, май диа гел! Адью, сэр! И на память о замечательно проведенном времени невинный презент: то ли шубка, то ли колечко... " (74) Такое отношение Молодыя было весьма типичным для КГБ при Серове, да и после него. Серов был категорически против использования женщин в оперативной работе и считал, что их можно использовать только как приманку и лишь иногда для вербовки других женщин. Серьезные предубеждения существовали и против использования женщин на кабинетной работе. Несмотря на высокую репутацию Рыбкиной и нескольких других женщин, занимавших руководящие посты в ПГУ, Серов категорически запретил вербовать женщин для оперативной работы в КГБ, и этот запрет сохранился вплоть до времени Горбачева. (75) Как и большинство его коллег по КГБ, Молодый имел предубеждение не только против женщин, но и против евреев. Вскоре после его возвращения в Москву в 1964 году, Гордиевский, который тогда был культоргом в Управлении С (нелегалы), достал ему билет в цы- [447] ганский театр "Ромэн" в Москве. Через несколько дней Молодый встретил Гордиевского в коридоре. "Что же это ты со мной сделал?- спросил он, изобразив негодование. - Ты сказал, театр цыганский, я пришел - а там одни евреи. " (76) По иронии судьбы, техническим обеспечением Молодыя на протяжении шести лет его пребывания в Лондоне занимались супруги-евреи из Америки Моррис и Лора Коэн, они же Питер и Хелен Крогер, в прошлом входившие в группу Розенбергов в США. Работали они под видом преуспевающих букинистов. В 1961 году во время обыска, проведенного МИ5 и Специальной службой Департамента уголовного розыска на квартире Коэнов в Руйслипе, в предместье Лондона, в тайнике под полом на кухне был обнаружен передатчик, достаточно мощный, чтобы вести передачи на Москву, и коротковолновый приемник для прослушивания радиопередач из Москвы в высокочастотном диапазоне, спрятанные в карманных фонариках и в зажигалке одноразовые шифрблокноты, спрятанное в пудренице микроточечное считывающее устройство, принадлежности для изготовления микроточечных сообщений, банка из-под печенья, в которой находился магнитный железооксид, который используется при нанесении на пленку радиограмм для скоростной передачи азбукой Морзе, тысячи фунтов, долларов, дорожных чеков и семь паспортов. (77) Только двое из английских агентов, работавших под контролем Молодыя при техническом обеспечении Коэнов, были осуждены - Гарри Хафтон и его любовница Этель Джи. Хафтон (кличка "Шах") полностью соответствовал стереотипу английского шпиона, цинично описанному Молодым после его возвращения в Москву. Он работал клерком в Управлении подводных вооружений в Портленде, и с помощью Этель Джи, которая работала там же в архиве, он без особого труда мог добывать совершенно секретные сведения о противолодочной обороне и ядерных подводных лодках. На след Молодыя МИ5 помогли напасть данные о Хафтоне, которые были получены от Михала Голеневского, агента ЦРУ в польской УБ. Мемуары Хафтона, написанные им через десять лет после того, как он вышел из тюрьмы, красноречиво свидетельствуют о том, как Молодый успешно обманывал его. В своем московском интервью Молодый ясно дал понять, что считал таких агентов, как Хафтон, обиженными богом и судьбой. Хафтон же наивно полагал (как и Вассалл, когда вспоминал свои встречи с Родимым), что с самой первой встречи с Молодыя "их связывали прочные узы дружбы. " Хотя Хафтон и заявил, что раскаивается в том, что занимался шпионажем, он также признался, что то, что началось под нажимом, превратилось под влиянием теплой дружбы с Молодыя в деятельность, которая ему нравилась: "Нас объединяло настоящее чувство товарищества!" Хотя Молодый был весьма сексуально активен и у него было немало любовниц, ему [448] удалось убедить Хафтона, что "интимные отношения с любой из них были абсолютно исключены". (79) В 1961 году суд приговорил Молодыя к двадцати пяти годам тюремного заключения, Коэнов к двадцати, а Хафтон и Джи получили по пятнадцать лет. В 1964 году Молодыя обменяли. КГБ не предпринял никаких серьезных попыток, чтобы освободить остальных. Правда, некоторые из агентов Молодыя так и не были раскрыты. В своих мемуарах Молодый утверждает, возможно и справедливо, что он получал информацию из источника в микробиологическом исследовательском центре в Портон Дауне, который он называет "центр бактериологической войны". В отрецензированном варианте мемуаров, который готовился к изданию Службой А (управление активных действий ПГУ) с помощью Филби, содержится абсурдное утверждение, что главная задача Молодыя в Портон Дауне заключалась в том, чтобы помешать осуществлению безумных планов нацистского преступника, который собирался распространить в Англии новый штамм чумы, а потом обвинить в этом КГБ: "Что может быть более благородным, чем задача сорвать преступные планы маньяков, разрабатывающих смертоносные яды и микробы для уничтожения людей?" (80) О значимости Молодыя свидетельствует и тот факт, что во время работы Гордиевского в ПГУ он был единственным из послевоенных нелегалов, которого поместили в пантеон героев-разведчиков в Зале Славы ПГУ. Молодый умер в 1970 году, когда ему было всего сорок восемь лет, после продолжительных возлияний на пикнике в жаркий летний день. Гроб с телом выставили в фойе клуба Дзержинского. Сослуживцы несли его многочисленные награды на бархатных подушечках. Сам председатель КГБ Юрий Андропов пришел, чтобы отдать последнюю дань памяти чекиста. Однако у других нелегалов КГБ слава Молодыя вызвала и зависть. Один из его современников, проработавший пятнадцать лет в Западной Германии, с горечью пожаловался Гордиевскому: "Молодый был неудачником. Дело он завалил, а вытащить его было ой как недешево. Я пятнадцать лет проработал и не попался, а про меня никто и не слышал!" (81) X X X Во Франции агентов КГБ было раскрыто меньше, чем в Англии, но советская разведка действовала там, пожалуй, не менее успешно. До 1966 года Московский центр уделял Парижу особое внимание, поскольку там располагалась штаб-квартира НАТО. Одним из советских агентов, внедрившихся в НАТО, был Жорж Пак, впервые завербованный в Алжире в 1944 году. (82) Пак работал заведующим канцелярией и советником при нескольких министрах в послевоенной Четвертой республике. В конце 1958 года, [449] накануне образования Пятой республики, первым президентом которой стал генерал де Голль, он начал специализироваться на вопросах обороны. В течение последующих четырех лет он постоянно имел доступ к секретным военным документам, сначала во французском Генеральном штабе, потом в институте национальной обороны, а затем в штаб-квартире НАТО. Со своими последними двумя операторами, сначала с Николаем Лысенко, а потом с Василием Власовым, он встречался раз в две недели и передавал им документы о Медонском лесе и других объектах в окрестностях Парижа. Среди переданных им документов был весь натовский план обороны Западной Европы. Операторы Пака постоянно заверяли его, что своей деятельностью он напрямую влияет на советскую политику. Пак был настолько тщеславен, что убедить его в этом труда не составляло. Позже он приписывал себе заслугу в мирной развязке Берлинского кризиса 1961 года, после которого была возведена Берлинская стена: "Шоссе были блокированы, воздушные коммуникации находились под угрозой, Хрущев проверял боеготовность союзников. Как раз в это время у меня состоялся разговор с советником посольства (в действительности оператор КГБ), с которым я периодически встречался. Он сказал мне, что его правительство исполнено решимости довести свою политику до конца. Я возразил ему, сказав, что союзная сторона тоже настроена столь же решительно. Он спросил, смогу ли я предоставить ему письменное доказательство этого. Вот тогда я и передал ему документы (об организации обороны Западного Берлина). Недели через две он сообщил мне, что если Хрущев и отступил, то только благодаря предоставленной мной информации. Я сделал это, чтобы сохранить мир, и благодаря мне мир был сохранен. " Пак также утверждал, что ему показывали личное письмо от Хрущева. Убежденный в своей исключительной роли, Пак и не догадывался, что еще когда он впервые получил доступ к натовским документам, у КГБ уже был еще один агент в штаб-квартире НАТО - Хью Хэмблтон, двуязычный канадский экономист, которого МГБ начало готовить еще в 1951 году. С 1957 по 1961 год Хэмблтон на встречах со своим советским оператором Алексеем Федоровичем Тришиным, которые проходили раз в две недели, передал столько натовских документов, от военных планов до экономических прогнозов, что резиденту КГБ Михаилу Степановичу Цымбалу (он же Рогов, работал в Париже с 1954 по 1959 год) пришлось создать специальное подразделение, которое занималось их обработкой. Это подразделение продолжало работать и при преемнике Цымбала Анатолии Ивановиче Лазареве. На некоторые встречи Хэмблтона с Тришиным приезжал большой черный фургон, в котором была оборудована лаборатория КГБ для переснятия натовских документов на месте. (84) [450] Как и Пак, Хэмблтон сделал незаурядную карьеру в качестве агента КГБ, которая продолжалась на протяжении двадцати лет и в последующем основывалась скорее на осознании собственной значимости и авантюризме, чем на идейных убеждениях. Тришин всячески старался подогреть самомнение Хэмблтона. Так, он неоднократно говорил ему, что документы НАТО, которые он достает, - "чистое золото", что они представляют исключительную ценность и их читают члены Политбюро. Иллюзии Хэмблтона о собственном величии еще больше укрепились после того, как он был приглашен в Москву, чтобы за ужином обсудить международные проблемы с председателем КГБ Юрием Андроповым. (85) Пожалуй, самой успешной операцией КГБ во Франции во время холодной войны было внедрение во французскую Службу внешней документации и разведки (СИДЕ). Сразу после бегства на Запад в 1961 году Анатолий Голицын утверждал, что в СИДЕ действовала агентурная сеть КГБ под кодовым названием "Группа Сапфир". Он также утверждал, что в 1959 году у начальника ПГУ Александра Сахаровского был полный план реорганизации СИДЕ, составленный ее директором генералом Полем Гроссэном. Сахаровский также регулярно получал копии отчетов СИДЕ. Показания Голицына стали выглядеть более достоверными после того, как он предоставил сведения, которые помогли арестовать и осудить Жоржа Пака в 1963 году. Он также сообщил, что КГБ было известно о планах СИДЕ создать отдел, который бы занимался сбором научной информации в США. Такой отдел приступил к работе летом 1962 года. Но у Голицына были лишь обрывочные сведения об операциях КГБ во Франции, и большая часть его информации не носила конкретного характера. Даже те сведения, которые в конечном итоге привели к аресту Пака, фактически лишь помогли сузить первоначальный круг подозреваемых до семи человек. И только наблюдение за семеркой помогло разоблачить Пака. Откровения Голицына получили слишком широкую огласку в СИДЕ, и поэтому было невозможно установить длительное скрытое наблюдение, подобное тому, которое помогло разоблачить Пака. Расследование затруднялось еще и тем обстоятельством, что после заявлений Голицына широкое распространение получили теории заговора, подобные тем, которые в США побудили Джеймса Энглтона заподозрить начальника отдела соцстран ЦРУ Дэвида Мэрфи. В Англии такие же теории привели к тому, что у Питера Уайта и других возникли подозрения относительно генерального директора МИ5 сэра Роджера Холлиса. Во Франции, так же, как в США и Англии, авторы теорий заговоров во многих случаях пришли к ошибочным выводам. Источники в СИДЕ утверждают, что хотя в конце концов часть сети "Сапфир" и была раскрыта, "самой крупной рыбе удалось ускользнуть". По материалам следствия судебных дел возбуждено не было. (86) [451] То, что во время холодной войны во Франции не было публичных разоблачений советских агентов, таких сенсационных, как в США и Англии, свидетельствует не о недостаточной активности советской разведки, а скорее о неэффективности французской контрразведки. Отчасти эта неэффективность объясняется тем, что во Франции не было "венонских" дешифровок, которые ознаменовали начало конца "великолепной пятерки" и атомных шпионов. После дела Пака, в середине шестидесятых, США и Англия вновь проанализировали весь французский материал, проходивший в "венонских" сообщениях, а результаты были переданы французскому управлению территориальной безопасности (ДСТ). В них имелись указания на то, что в довоенном французском Министерстве авиации действовала группа советских агентов, которые были завербованы в середине тридцатых, и в течение нескольких лет до падения Франции работали под контролем нелегала ГРУ Генри Робинсона. Член группы, ученый Андре Лабарт (кличка "Жером"), который в 1938 году ушел из Министерства авиации, чтобы возглавить несколько государственных исследовательских лабораторий, одним из первых вступил в общество "Свободная Франция", которое образовалось в Лондоне в июне 1940 года под руководством генерала де Голля. (87) В течение нескольких месяцев Лабарт был начальником службы вооружений при де Голле, но, поссорившись с окружением генерала, вышел из состава общества и основал в Лондоне ежемесячный журнал "Свободная Франция". Позднее он также вел радиопередачи Би-Би-Си на Францию. В Лондоне Лабарт передавал политическую и военную информацию советскому оператору, которого он знал как "Альберта". В 1943 году Лабарт стал министром информации во временном правительстве "Свободной Франции" в Алжире. (88) Среди тех, кто работал под его руководством, был и Жорж Пак, который руководил отделом политических новостей на радио "Свободная Франция". (89) После войны Лабарт зарабатывал себе на жизнь в основном журналистской работой, редактируя журналы "Констелясион" и "Сьянс э Ви". Самым крупным советским агентом в довоенном Министерстве авиации, разоблаченным с помощью расшифровок "Веноны", был Пьер Ко, дважды занимавший пост министра торговли в составе недолговечных правительств Третьей республики в период между двумя войнами. (90) В тридцатые годы он придерживался радикальных политических взглядов и был, пожалуй, самым активным из некоммунистов сторонником тесного военного альянса с Советским Союзом. Во время Гражданской войны в Испании пресса обвинила его (возможно, и не без оснований) в том, что он передавал русским данные о французских авиационных системах и вооружениях. (91) О том, что Ко - советский агент, сообщал и Кривицкий, бежавший на Запад в 1937 году, но его откровения особого интереса тогда не вызвали, в том числе и в США. (92) [452] Как и многие другие французские левые, Ко был удивлен заключением германо-советского пакта в августе 1939 года; но, осуждая этот пакт, он продолжал настаивать, что Франция и Советский Союз должны когда-нибудь объединиться. (93) Отстраненный де Голлем после падения Франции в 1940 году, Ко провел несколько лет в США, где совмещал научную работу с пропагандой идей альянса. Позднее из расшифровок "Веноны" стало известно, что он был повторно завербован в 1942 году резидентом НКВД/НКГБ в Вашингтоне Василием Зубилиным (он же Зарубин). С ним, а также с другим советским оператором Ко поддерживал контакт на протяжении последующих двух лет. (94) В конце 1943 года Ко перебрался в Алжир, где вступил в Консультативный совет "Свободной Франции". В марте 1944 года, по поручению временного правительства, он три месяца провел с миссией в Советском Союзе. Вернулся он в восторге от того, насколько Сталин привержен идее ценности человеческой личности - "се culte renouvele de l'humanisme". По его словам, это больше, чем мощь оружия Красной Армии, помогло России выиграть войну. Свой отчет о поездке он закончил так: "Свобода неумолимо угасает при капитализме и столь же неумолимо возрождается при социализме. "(95) После войны Ко получил известность одного из лучших ораторов в Национальном собрании и "самого талантливого попутчика в Европе" за то, что играл видную роль в советских организациях прикрытия, и получил Сталинскую премию в 1953 году. (96) "Венонские" данные о Лабарте, Ко и других, как и сведения, открывшиеся в ходе последующих расследований, были получены слишком поздно и оперативной ценности не представляли. На допросах в ДСТ Лабарт во всем признался. Из-за того, что огласка дела Ко могла вызвать нежелательные политические последствия и принимая во внимание его преклонный возраст, Ко позволили спокойно умереть. (97) Подробную историю деятельности советской агентуры во Франции еще предстоит написать. X X X Федеративная Республика Германия с момента своего основания в 1949 году была из всех западноевропейских государств самым уязвимым к деятельности агентов стран советского блока. Один из центральных эпизодов этой деятельности до сих пор вызывает много споров. В июле 1954 года Отто Ион, глава Федерального ведомства по охране конституции (службы безопасности ФРГ) исчез из Западного Берлина, а несколько дней спустя он выступил на пресс-конференции в Восточной Германии с осуждением якобы возрождающегося в ФРГ нацизма. В декабре 1955 года Ион вновь оказался на Западе и заявил, что находился под воздействием наркотиков, которые ему колол работавший на КГБ [453] врач Вольфганг Вольгемут. Верховный суд в Западной Германии скептически отнесся к этому заявлению. По другим сведениям, Ион здорово выпивал; Вольгемут хорошенько накачал его виски, а потом убедил бежать, сыграв на его страхах перед возрождением нацизма. В декабре 1956 года его приговорили к четырем годам тюремного заключения. (98) Самым продуктивным агентом КГБ, действовавшим в западногерманской разведке, был Хайнц Фельфе, который в 1958 году возглавил в западногерманской разведслужбе БНД отдел контрразведки, занимавшийся Советским Союзом. С помощью фиктивной агентурной сети, специально созданной в Москве Центром, и при поддержке КГБ Фельфе удалось создать себе потрясающую репутацию. Шеф БНД Рейнхард Гелен с гордостью показывал важным гостям кабинет Фельфе, где висела огромная разноцветная карта Карлсхорста, на которой в мельчайших подробностях была изображена штаб-квартира КГБ, вплоть до того, где какая машина стоит и кто каким туалетом пользуется. В ходе карлсхорстской операции (кодовое название "Диаграмма") было написано пять толстых томов, в которых было огромное количество планов отдельных кабинетов, личных характеристик и внутренних телефонных справочников. Штаб-квартира БНД в Пуллахе, неподалеку от Мюнхена, постоянно получала заявки на информацию о Карлсхорсте и от других разведслужб. Эти запросы, как потом похвалялся Фельфе, "высвечивали конкретные интересы всех европейских резидентур ЦРУ" и тем самым давали Центру ценную возможность получать представление об их операциях. Фельфе же удалось сделать так, что БНД и его союзники имели "полностью искаженное представление о Карлсхорсте". Служба А ПГУ, которая руководила подготовкой мемуаров Фельфе, включила в них целые пассажи, в которых ПГУ занималось самовосхвалением. Один из них гласил: "Прошло немного времени, и выяснилось, насколько прозорливы были оперативные планы КГБ. " Одновременно Фельфе снабжал Карлсхорст копиями практически всех важных документов, которые проходили через БНД. Срочные донесения передавались в Карлсхорст по радио, а остальное - в чемоданах с двойным дном, на пленках, спрятанных в банках с детским питанием, через потайные "почтовые ящики", а также через курьера БНД Эрвина Тибеля, который тоже работал на КГБ. В течение двух лет до августа 1961 года, когда была построена Берлинская стена, когда ЦРУ и БНД, по словам Фельфе, строили планы "подрыва экономического и политического развития ГДР", "активизации психологической войны" и "переманивания рабочей силы", "я не раз рисковал, и не всегда риск можно было просчитать. Встреча за встречей, передачи данных следовали одна за другой - все было подчинено одной цели: дать СССР основу для принятия решений. Я прекрасно понимал, что в течение тех двух лет я [454] давал контрразведке противника те нити, с которыми они могли работать. Подтверждением тому стал мой арест. " Мотивы Фельфе, как и мотивы Пака и Хэмблтона, скорее объяснялись тщеславием, чем идейными соображениями. Его самого, как и его коллег, регулярно поощряли личными поздравлениями от генералов КГБ, и как-то раз даже от самого председателя. (99) Сотрудник ЦРУ, работавший в Германии в пятидесятые годы, после ареста Фельфе в 1961 году заключил: "Отчет о нанесенном БНД ущербе, наверное, составил бы десятки тысяч страниц. Были провалены не только агенты и явки, необходимо было пересмотреть все донесения тайных агентов за десять лет: и те, что были сфабрикованы другой стороной, и те, что были слегка изменены, и те, что были получены из чисто мифических источников. " (100) КГБ много выиграл и от широкой кампании по внедрению агентов в Западной Германии, которая была организована Главным управлением XV (разведывательным ведомством Восточной Германии), созданным в 1952 году в составе Министерства государственной безопасности ГДР и переименованным в 1956 году в Главное управление разведки (ГУР). С момента основания этого ведомства его главой, а также автором различных программ внедрения агентов на протяжении целого поколения был Маркус Иоганн ("Миша") Вольф, сын видного писателя-коммуниста, который был вынужден бежать в Москву после прихода к власти Гитлера. Ко времени выхода в отставку в 1987 году Вольф зарекомендовал себя как один из способнейших начальников разведки в странах советского блока, он продержался на этом посту дольше всех своих коллег. Самым удачным агентом Вольфа был Гюнтер Гильом, сын отошедшего от дел доктора в Восточной Германии, который прятал у себя и лечил социалиста Вилли Брандта, когда за ним охотилось гестапо. В 1955 году по указанию ГУР доктор Гильом обратился к Брандту, который тогда был мэром Западного Берлина, с просьбой помочь его сыну, подвергавшемуся на Востоке гонениям. С первой же встречи Гюнтер понравился Брандту, и тот решил устроить судьбу молодого человека. В 1956 году Гюнтер Гильом и его жена - оба сотрудники ГУР - получили в ФРГ статус политических беженцев. Несколько лет спустя оба устроились на постоянную работу в Социал-демократической партии Германии. Когда в 1969 году к власти пришла коалиция во главе с СДПГ и Брандт стал канцлером, Гильому предоставилась прекраснейшая возможность, о которой любой агент в наше время может только мечтать: он стал личным другом Вилли Брандта и его доверенным секретарем в боннской канцелярии. Среди того огромного количества информации самого высокого уровня, которой Гильом снабжал ГУР, а через ГУР и КГБ, были и подробные сведения о новой восточной политике ФРГ в тот период, когда предпринимались попытки установить первые официальные связи [455] с ГДР и другими государствами Восточной Европы. Шок, вызванный разоблачением Гильома в 1974 году, был настолько велик, что Брандту пришлось уйти в отставку. (102) Гильом был лишь одним, хотя и самым выдающимся, агентом из целой армии восточногерманских шпионов, действовавших в ФРГ. По оценкам перебежчика из ГУР в 1958 году, там работало уже две-три тысячи нелегалов, и еще больше ждали своей очереди "за кулисами". Одной из наиболее успешных стратегий Маркуса Вольфа было "наступление на секретарш", основанное на совращении одиноких женщин, обычно среднего возраста, состоявших на государственной службе и имевших доступ к секретной информации. Среди жертв "наступления" Вольфа в середине пятидесятых была Ирмгард Ремер, сорокачетырехлетняя секретарша в боннском Министерстве иностранных дел, отвечавшая за связь с посольствами: она передавала отпечатки документов на копирке своему соблазнителю, Карлу Хелмерсу, нелегалу ГУР, которого после его ареста в 1958 году в газетных заголовках называли "красный Казакова". В последующие двадцать лет на смену ему пришли еще более удачливые "красные казановы", которых направлял Маркус Вольф. (104) X X X Во время холодной войны, как и до нее, большую часть лучшей информации о Западе Кремль получал из данных электронной разведки. В 1951 году Седьмое (шифровально-дешифровальное) управление КИ было вновь введено в состав Пятого управления МГБ, которым руководил генерал-лейтенант Шевелев. С образованием КГБ в 1954 году шифрами, связью и расшифровками стало заниматься Восьмое главное управление, которое также возглавил Шевелев. (105) У дешифровальщиков КГБ и ГРУ не было современной компьютерной техники, которой пользовались их коллеги в Англии и США. Так, например, с самого создания в 1952 году американское Агентство национальной безопасности имело самый большой банк компьютеров в мире. Хотя советская электронная разведка отставала от западной в техническом отношении, у нее было два компенсирующих это преимущества. Во-первых, в ее распоряжении были лучшие силы советских математиков и программистов, многие из которых до сих пор время от времени привлекаются для работы в КГБ и ГРУ. Ни у АНБ, ни у ШКПС не было таких возможностей по вербовке сотрудников, как у КГБ или ГРУ. Во-вторых, советская электронная разведка получала и, несомненно, получает большую помощь от агентурной разведки, которая собирает сведения об иностранных кодах и шифрах, и от этих данных во многом зависит успех практически всех важных дешифровок. Во время холодной войны большую помощь со- [456] ветским дешифровальщикам по-прежнему оказывало проникновение в посольства. Самый большой интерес для Москвы всегда представляло посольство "главного противника". Хотя американские дипломаты в Москве стали менее наивными в отношении советского наблюдения, представления об обеспечении безопасности посольства в разгар холодной войны оставались в зачаточном состоянии. Когда Джордж Кеннан, назначенный послом в СССР, прибыл в 1952 году в Москву, он обнаружил, что в его официальной резиденции "буквально орудуют невидимые руки, перед властью которых я, да и все мы были практически беспомощны". Невидимые руки принадлежали советскому бюро по обслуживанию иностранцев (Бюробин), которое официально подбирало обслуживающий персонал для работы в иностранных представительствах, а фактически являлось подразделением Второго (контрразведывательного) главного управления МГБ. Люди из Бюробина могли явиться совершенно неожиданно в любое время суток. Как-то ночью, через несколько месяцев после приезда, Кеннан и его жена проснулись от какого-то неясного шума, доносившегося с галереи, которая находилась рядом с их спальней. Как потом вспоминал Кеннан, он вышел из спальни "и вдруг столкнулся нос к носу с привидением, которое напоминало фигуру огромной женщины. "Кто вы?"- спросил я, а мне в ответ: "Я новый ночной сторож. " (107) После того, как в 1944 году в посольстве было обнаружено несколько сотен подслушивающих устройств, проводились периодические проверки, но больше "жучков" не находили. Кеннану пришло в голову, что ничего не удавалось найти из-за того, что у МГБ появилась более совершенная электронная техника подслушивания, а вовсе не потому, что улучшилась охрана посольства. В сентябре 1952 года из Вашингтона прибыло два специалиста, которые начали тщательно осматривать здания посольства и резиденции посла. Специалисты попросили Кеннана, чтобы он сидел в своем кабинете и читал вслух старое дипломатическое донесение, надеясь таким образом привести в действие какое-нибудь скрытое подслушивающее устройство. Вдруг один из техников начал ожесточенно долбить молотком-кирочкой стену за деревянным панно с изображением герба США. Ничего там не обнаружив, он набросился на само панно и с победным видом вытащил из его жалких останков подслушивающее устройство в форме карандаша, которое передавало каждое слово, сказанное Кеннаном, на находившийся за пределами здания монитор. На следующее утро Кеннан заметил, что лица охранников МГБ и советского персонала стали еще более угрюмыми: "Атмосфера злобы и враждебности была такой плотной, что хоть ножом режь. " И все же необходимые меры защиты от прослушиваний МГБ были столь далеки от традиционных норм госдепартамента, что Кеннан не знал, правильно [457] ли он поступил, пойдя на такой решительный шаг, чтобы обнаружить подслушивающие устройства. Даже в своих мемуарах, которые он писал аж через двадцать лет после случившегося, Кеннан все еще сомневался: "Мог ли посол позволить втянуть себя в такую комедию? А может, мое правительство обвинило бы меня в халатности, если бы я отказался? Даже сегодня я не знаю, как ответить на эти вопросы. " (105) Именно из-за возражений госдепартамента ЦРУ не разрешалось иметь своего постоянного представителя в московском посольстве до 1953 года. Московская резидентура ЦРУ начала свою деятельность неудачно. Первого резидента Эдварда Эллиса Смита тут же соблазнила его горничная из МГБ. Потом он во всем признался "Чипу" Болену, который стал послом после Кеннана, и с позором вернулся на родину. По словам Пеера де Силва, который в то время был начальником оперативного отдела в подразделении ЦРУ, занимающемся соцстранами, "его работа не только не представляла никакой ценности, но и во многом была выдумана". (110) Кроме заведующего бюро ЦРУ, еще по меньшей мере двенадцать сотрудников посольства Болена признались в своих амурных связях с "ласточками" из МГБ/КГБ. Они рассказывали, как, пытаясь завербовать их в агенты МГБ/КГБ, им предъявили фотографии, на которых они были сняты в момент совращения. "Все они были высланы из страны в двадцать четыре часа, "- заявил Болен. (111) В 1953 году начались работы по строительству нового американского посольства на улице Чайковского. Во время строительства американские охранники дежурили целый день на стройке, чтобы не допустить установки подслушивающих устройств на двух верхних этажах. Но это дежурство никакого смысла не имело, поскольку на ночь охрану снимали. В своих мемуарах Болен объясняет это беспечностью (видимо, своей собственной) и желанием "сэкономить деньги". (112) В 1964 году показания перебежчика из КГБ Юрия Носенко помогли обнаружить в посольстве свыше сорока подслушивающих устройств, спрятанных в бамбуковых трубках, которыми был обшит кусок стены за батареями отопления: таким образом их нельзя было обнаружить металлоискателем. (113) Болен изо всех сил старается принизить значение этого прокола в организации охраны посольства. Прослушивание двух этажей, которые, по признанию Болена, "должны были стать самым надежным местом в Москве" и где находились кабинет посла, шифровальные кабинеты и бюро ЦРУ, еще не значит, как он утверждает, что "русские выведали какие-то настоящие секреты". (114) Это ретроспективное суждение - отголосок беспечного оптимизма, который ранее заставил Болена снимать на ночь охрану во время строительства посольства. Да, конечно, сотрудники посольства острее, чем раньше, осознавали опасность советского электронного шпионажа и принимали определенные меры предо- [458] сторожности. Но то, что за четыре года, пока Болен был послом, двенадцать человек были отправлены на родину после того, как признались, что их сфотографировали в момент половой связи с различными партнерами из КГБ, отнюдь не говорит о том, что все сотрудники посольства были образцом осмотрительности. И все же охрана американского посольства в целом была поставлена не хуже, чем в представительствах других стран. К тому же скомпрометировать американских дипломатов было ненамного проще, чем других. За те восемь лет, что Морис Дежан проработал послом в Москве (с 1956 по 1964 год), его и французского военно-воздушного атташе полковника Луи Гибо соблазнили "ласточки" КГБ в результате тщательно продуманных операций, которыми лично руководил начальник Второго главного управления (контрразведка) генерал Олег Михайлович Грибанов. Дежана избил чекист, который изображал из себя ревнивого мужа соблазнившей посла "ласточки", а Гибо были предъявлены обычные компрометирующие фотографии, сделанные в момент его сексуальной связи. Но на этот раз тактика не сработала, и Грибанову не удалось добиться своего. Гибо покончил с собой, а девица, которую КГБ использовал для совращения Дежана, бежала на Запад и все рассказала об операции еще до того, как комитет начал всерьез шантажировать посла. (115) В разгар холодной войны подслушивающие устройства были установлены в большинстве дипломатических представительств в Москве. Среди них было и западногерманское посольство, где, как вспоминает Юрий Носенко, в конце пятидесятых посол, возможно, собираясь потом написать мемуары, каждый вечер диктовал отчет о событиях дня, в том числе и переписку с Бонном и послами других стран НАТО, не подозревая, что диктует все это в микрофоны КГБ. Самые интересные отрывки из чернового варианта мемуаров ложились на стол Хрущеву уже через два часа после того, как они были продиктованы. "Посольская" деятельность МГБ/КГБ не ограничивалась Москвой, в других столицах соцстран также имелись возможности для операций против "главного" и второстепенных противников. С помощью АВХ КГБ удалось внедриться в посольство США в Будапеште. (116) В ряде случаев сотрудникам МГБ/КГБ удавалось проникать непосредственно на территорию иностранных представительств. Носенко вспоминал, что по традиции, зародившейся еще при Сталине, для каждого такого "визита" требовалась личная санкция Хрущева. Самой важной из таких операций было тайное посещение посольства Японии, где клерк шифровального отдела сообщил МГБ кодовые ключи к сейфам посольства и японские дипломатические шифры. (117) Из всех шифров основных держав советским дешифровальщикам чаще всего удавалось раскодировать японские шифры, причем, начиная с двадцатых годов. (118) В [459] семидесятых годах КГБ удалось завербовать клерка в шифровальном отделе японского Министерства иностранных дел, который проявил такую же готовность к сотрудничеству, как и его коллега из московского посольства двадцать лет назад. (119) Таким же образом КГБ удалось получить доступ к сейфам и шифрам шведского посольства: одна из "ласточек" соблазнила ночного дежурного, а собаку отвлекли огромными кусками мяса. (120) В начале пятидесятых перебежчик из КГБ Илья Джирквелов принимал участие в других успешных операциях, когда удалось проникнуть в посольства Турции, Египта, Сирии, Ирана и других стран Ближнего Востока. "Нас тогда наградили именными часами и присвоили звание почетного чекиста, " - вспоминал он позже. (121) Когда-нибудь, когда все тайные архивы будут рассекречены, тщательное изучение всех перехваченных дипломатических материалов, расшифрованных советскими дешифровальщиками при активной поддержке агентурных операций КГБ и ГРУ, поможет по-новому взглянуть на процесс формирования советской внешней политики во время и после холодной войны. Пока же не представляется возможным точно определить, в какой степени огромное количество данных электронной разведки, добытых КГБ и ГРУ, повлияли на этот процесс. В самом КГБ вряд ли кто-нибудь еще, кроме председателя комитета и начальников Первого (иностранного) и Восьмого (шифровального) главных управлений, имел неограниченный доступ к данным электронной разведки дипломатического характера. В 1969 году электронная разведка была передана из ведения Восьмого в ведение вновь созданного Шестнадцатого управления. Все без исключения перебежчики из КГБ периода холодной войны лишь изредка получали доступ к некоторым данным ЭР. Материалы из архивов КГБ, которые видел Гордиевский, практически ничего нового к тому, что уже было известно, не добавили. С большей или меньшей долей вероятности можно предполагать, что информация, содержавшаяся во многих из них, была получена из перехватов, но сами тексты перехватов хранятся в дешифровальных архивах, к которым практически ни один сотрудник ПГУ доступа не имел. Всем, за исключением самых высоких чинов КГБ, показывали только те перехваченные материалы, которые считались абсолютно необходимыми для выполнения их служебных обязанностей. В период холодной войны тексты перехватов писали на тонкой прозрачной бумаге и хранили в больших "красных книгах". Петр Дерябин, бежавший на Запад из Первого главного управления в 1954 году, вспоминал, что ему показывали отдельные данные перехвата из "красной книги" примерно два раза в неделю в кабинете начальника его отдела. Юрий Носенко, перебежавший на десять лет позже Дерябина из Второго главного управления, рассказывал, что "красную книгу" ему приносил курьер и стоял у [460] него за спиной, пока Носенко читал те страницы, с которыми ему было разрешено ознакомиться. Записей делать не разрешалось. И Дерябин, и Носенко вспоминают, что видели перехваты из разных западных стран, причем некоторые из них были получены с помощью подслушивающих устройств, установленных в иностранных посольствах. (122) Американцы и англичане считали, что особенно плохо с обеспечением секретности связи было у французов. (123) По словам Питера Райта, в 1960 году под видом телефониста он лично устанавливал подслушивающие устройства во французском посольстве в Лондоне, что позволило ШКПС расшифровывать французские дипломатические телеграммы, закодированные с помощью первоклассного шифра. (124) КГБ успешно продолжал прослушивать разговоры во французском посольстве в Москве до самого конца эпохи Брежнева. (125) Дерябин также вспоминал, что в "красной книге" он видел западногерманские, итальянские и бельгийские перехваты. Юрий Растворов, бежавший на Запад в 1954 году, и Носенко вспоминают, что видели огромное количество расшифрованных японских сообщений. (126) Что же касается расшифрованных материалов "главного противника", то либо их было меньше, либо они были более засекречены, а скорее всего и то, и другое. Как вспоминает Носенко, ему лишь изредка показывали американские материалы перехвата, а Дерябин не видел ни одного. По словам Носенко, "определенных успехов" удалось добиться и в расшифровке британских сообщений, но конкретных примеров он припомнить не смог. (127) Однако не возникает сомнений, что перехваты, к которым имели доступ перебежчики из КГБ в период холодной войны, - лишь верхушка огромного айсберга ЭР. X X X В 1958 году деятельность Серова на посту председателя КГБ подверглась критике со стороны двух карьеристов, пользовавшихся расположением Хрущева. Критиковали Серова Александр Николаевич Шелепин, первый секретарь ЦК ВЛКСМ, который мобилизовал сотни тысяч молодых людей на осуществление хрущевской программы покорения целины, и Николай Романович Миронов, который возглавлял КГБ в Ленинграде. На Хрущева произвели впечатление их доводы о том, что КГБ должен играть более сложную роль, и обоих наградили высокими должностями в аппарате ЦК. Что же касается Серова, то за ним по праву закрепилась скандальная репутация "мясника". Когда весной 1956 года он приехал в Лондон, чтобы наблюдать за организацией охраны Хрущева и Булганина во время их предстоящего государственного визита, возмущенные выступления в прессе заставили его быстро ретироваться. Слухи о его роли в подавлении Венгер- [461] ской революции в том же 1956 году еще больше укрепили сложившееся на Западе мнение, что он продолжает оставаться символом неосталинистских репрессий. Нужен был новый руководитель, чтобы сделать образ КГБ более привлекательным. Осенью 1958 года Президиум обсудил критические замечания, высказанные Шелепиным по поводу недавнего отчета Серова о деятельности КГБ внутри страны и за рубежом. Шелепин положительно отозвался о деятельности КГБ по разоблачению "врагов народа" и пресечению их деятельности, а также по раскрытию секретов империалистических держав. Однако отмечалось, что комитет стал играть менее активную роль, поскольку он мало сделал, чтобы помочь в стратегической идеологической борьбе с Западом. Президиум согласился с критическими замечаниями Шелепина. В декабре 1958 года он был назначен председателем КГБ. Признавая прошлые заслуги Серова, его не просто уволили, а перевели на менее престижную должность начальника ГРУ. (128) Как и Берия до него и Андропов впоследствии, Шелепин в своих амбициях не ограничивался руководством КГБ. Как-то двадцатилетнего студента университета Шелепина спросили, кем он хочет стать. Если верить советскому историку Рою Медведеву, он, не задумываясь, ответил: "Начальником!" Шелепин рассматривал КГБ лишь как ступеньку служебной лестницы, по которой он в конце концов рассчитывал подняться до поста Первого секретаря ЦК партии. В декабре 1961 года он ушел с поста председателя КГБ, но продолжал контролировать деятельность комитета в качестве председателя нового влиятельного органа - Комитета партийного и государственного контроля. После Шелепина председателем КГБ стал его молодой протеже тридцатисемилетний Владимир Ефимович Семичастный, который работал под его началом еще в комсомоле. (129) Став председателем КГБ, Шелепин сразу же сменил стиль руководства. Офицер разведки одной из скандинавских стран, отвечавший за перехват радиотелефонных переговоров КГБ, отмечал, что в распоряжениях председателя комитета неизменно фигурировал глагол "требую". В конце 1958 года "требую" вдруг поменялось на "прошу". Вскоре он узнал, что вместо Серова был назначен Шелепин. (130) Пришедшие в комитет выпускники университетов, многим из которых Шелепин покровительствовал еще на комсомольской работе, стали вытеснять "старую гвардию". Особенно разительными были перемены в кадровом составе Второго главного управления (контрразведка), где после войны образовательный уровень был невысок по сравнению с ПГУ. Когда Юрий Носенко работал в Первом (американском) отделе Второго главного управления с 1953 по 1955 год, только у двух из шестидесяти сотрудников отдела был институтский диплом, а у некоторых даже было незаконченное среднее образование, мало кто владел анг- [462] лийским языком. Когда Носенко вернулся в тот же отдел в январе 1960 года, примерно восемьдесят процентов сотрудников имели высшее образование и семьдесят процентов владели английским. (131) С приходом свежих сил из комсомола и из университетов была предпринята попытка придать КГБ более привлекательный образ. "Нарушения социалистической законности полностью искоренены, - утверждал Шелепин в 1961 году. - Чекисты теперь с чистой совестью могут смотреть в глаза партии и советского народа. " После двадцати лет забвения был возрожден культ Дзержинского. "Железный Феликс" вновь стал идеальным образцом чекиста с холодной головой и горячим сердцем, который самоотверженно защищает советский народ от нападок империалистической военщины. (132) При первом знакомстве с операциями разведки, проведенными зимой 1958-1959 года, Шелепина поразили успехи ЭР и дешифровальщиков Восьмого главного управления. Эти успехи стали возможными благодаря проникновению в посольства в соцстранах и вербовке иностранных шифровальщиков и дипломатов в Москве и за рубежом. Однако раньше операции Первого и Второго главных управлений, в поддержку деятельности Восьмого управления, были недостаточно хорошо согласованы. В составе ПГУ Шелепин создал специальный отдел, который непосредственно подчинялся начальнику управления Александру Сахаровскому и был призван координировать операции, проводимые ПГУ и ВГУ в поддержку ЭР, а также помогать осуществлять связь этих управлений с Восьмым. Главным объектом внимания нового специального подразделения неизменно был "главный противник" - США. Начальник Американского отдела Восьмого управления Александр Селезнев распорядился, чтобы специальный отдел собирал сведения о шифрсистемах, представляющих особый интерес для дешифровальщиков. (133) Наиболее грандиозным проектом специального отдела были планы внедрения в Агентство национальной безопасности США (АНБ) - самую крупную и щедро финансируемую из всех американских разведслужб, которая занимается электронной разведкой и имеет штаб-квартиру в Форт-Миде неподалеку от Вашингтона. О существовании ЦРУ было известно любому американцу, который хоть изредка смотрит телевизор или читает газеты. А вот о том, что у США есть служба электронной разведки, знали немногие. Среди тех немногих, кто знал об этом, даже ходила шутка, что сокращение АНБ расшифровывается как "агентство "Не болтай". В 1960 году в Форт-Миде уже действовало три агента советской разведки. Своим выдающимся успехом операция по внедрению была обязана не столько тщательному планированию в "специальном отделе" Сахаровского, сколько простой удаче и недостаточно строгому режиму безопасности в АНБ. Все три агента [463] сами предложили свои услуги советской разведке. В декабре 1959 года два дешифровальщика АНБ - тридцатилетний Верной Ф. Митчелл и Уильям Х. Мартин двадцати восьми лет - никем не замеченные слетали на Кубу, где, судя по всему, сообщили КГБ определенные сведения о своей работе и получили список интересующих комитет секретов ЭР. Как это ни удивительно, Митчелла взяли на работу в АНБ, несмотря на его признание, что в течение шести лет до девятнадцатилетнего возраста занимался "сексуальными экспериментами" с собаками и курами. Что же касается Мартина, то при проверке на благонадежность, которую он все же прошел, его знакомые по-разному отзывались о нем, но все сходились на том, что человек он безответственный и неисправимый эгоист. Во время отбора их выдающиеся математические способности перевесили недостатки характера, а в случае Митчелла и "сельскохозяйственные эксперименты". В начале 1959 года оба нарушили правила АНБ, пожаловавшись конгрессмену Уэйну Хейзу на то, что в ходе некоторых операций радиотехнической разведки нарушалось советское воздушное пространство. Ошибочно предположив, что эти двое подосланы ЦРУ, чтобы проверить его умение хранить секреты, Хейз никаких мер не принял. Неискушенные в политике, да и в социальных вопросах, Мартин и Митчелл поверили в мифический образ Советского Союза, который культивировался советскими пропагандистскими изданиями. В них СССР изображался борцом за мир, который ни за что и никогда не стал бы заниматься нелегальными облетами чужой территории. Общественное устройство Советского государства выглядело настолько прогрессивным, что Мартин и Митчелл решили, что оно даст им чувство глубокого личного удовлетворения, которого они не получали в США. 25 июня 1960 года в начале своего ежегодного трехнедельного отпуска Митчелл и Мартин отправились самолетом в Мехико На следующий день они вылетели рейсом на Гавану, а там, пересев на советский транспортный самолет, доставили в Московский центр ответы на вопросы, которые были сформулированы в списке КГБ. АНБ предприняло попытку найти их лишь через восемь дней после того, как закончился их трехнедельный отпуск. В доме Митчелла сотрудники службы безопасности АНБ нашли ключ к банковскому сейфу в Мэриленде, который был специально оставлен на видном месте. Открыв сейф, сотрудники АНБ обнаружили там запечатанный пакет и записку, в которой Мартин и Митчелл просили опубликовать содержимое пакета. В нем находилось пространное заявление, где правительство США обвинялось в "нечистоплотности, которую оно всегда приписывало правительству СССР". В то же время в заявлении в самых невероятных эпитетах воспевалось советское общество, где "таланты женщин всячески поощряются и используются гораздо шире, чем в США", [464] а поэтому советские женщины "более привлекательны как подруги". 6 сентября 1960 года в Московском Доме журналистов Мартин и Митчелл дали, пожалуй, самую скандальную пресс-конференцию в истории американских разведслужб. Самым же скандальным из их разоблачений было заявление о том, что АНБ расшифровывало корреспонденцию некоторых своих союзников, в том числе, как утверждал Мартин, "Италии, Франции, Турции, Югославии, Объединенной Арабской Республики, Уругвая, - достаточно, я думаю, чтобы общее представление сложилось. " Хотя они и не упоминали об этом на пресс-конференции, но оба были хорошо осведомлены о разведывательных полетах над советской территорией самолетов "У-2", а также могли сообщить КГБ дополнительные сведения о неудачном полете Гэри Пауэрса - американского летчика, который был сбит 1 мая 1961 года и стал поводом для триумфа советской пропаганды. (134) Мартин и Митчелл не знали, что в Форт-Миде продолжал действовать еще более важный советский агент - тридцатидвухлетний штаб-сержант Джек Э. Данлап. Во время войны в Корее Данлап был награжден орденом "Пурпурное сердце" и медалью "Бронзовая звезда" за "воинскую доблесть и преданность своему долгу". Но Данлап - женолюб, да еще и отец семерых детей - постоянно нуждался в средствах. В 1958 году он стал шофером генерал-майора Гаррисона Б. Ковердейла, начальника штаба в Форт-Миде. В его обязанности входила доставка секретных документов в различные подразделения АНБ. Будучи личным шофером начальника штаба, Данлап имел редкую возможность выезжать из Форт-Мида, не проходя досмотр. По меньшей мере шесть разных сотрудников АНБ воспользовались услугами Данлапа, чтобы вывезти домой пишущие машинки и кабинетную мебель. Это еще больше расширило связи Данлапа в штаб-квартире АНБ. (135) Предположительно, весной или в начале лета 1960 года Данлап пришел в советское посольство в Вашингтоне и предложил документы АНБ. Проведенное позже расследование позволило заключить, что с тех пор он скорее всего работал под контролем оператора из ГРУ, а не из КГБ. (136) Работа Данлапа имела настолько большое значение, что скорее всего его оператор работал только с ним и другие дела не вел. Данлап имел возможность добывать различные наставления, руководства по ремонту, математические модели и планы НИОКР по самым секретным шифровальным машинам США. Он также имел доступ к оценкам ЦРУ по численности и составу советских войск и ракетных средств в Восточной Европе, прежде всего в Германской Демократической Республике. Летом 1960 года Данлап неожиданно разбогател. Несмотря на то, что он получал всего сто долларов в неделю, он содержал любовницу, свою большую семью, купил "ягуар", два "кадиллака" и [465] прекрасно оборудованную крейсерскую яхту длиной тридцать футов. Даже после несчастного случая на клубной регате для избранных, когда за ним пришлось высылать машину скорой помощи из АНБ, его неожиданное богатство, по поводу которого он давал самые невероятные объяснения, не вызвало серьезных подозрений. К весне 1963 года двойная жизнь стала для Данлапа невыносимой. В марте, во время проверки на детекторе лжи, он признался в "мелких хищениях и фактах аморального поведения". В мае его перевели на работу в помещение суточного наряда в Форт-Миде. 22 июля он подсоединил кусок шланга к выхлопной трубе своей машины, второй конец просунул в щель правого переднего окна, завел мотор и отравился выхлопными газами. Три дня спустя его, как и четырьмя месяцами позже президента Кеннеди, со всеми воинскими почестями похоронили на Арлингтонском национальном кладбище. О его предательстве, может быть, так никогда и не узнали, если бы месяц спустя его вдова не обнаружила тайник с совершенно секретными документами, которые он не успел передать своему оператору. Проведя расследование, АНБ пришло к выводу, что по своей важности сведения, выданные Данлапом, во много раз превосходили информацию, переданную Мартином и Митчеллом, вместе взятыми. (137) В день, когда стало известно о самоубийстве Данлапа, еще один бывший сотрудник АНБ - Виктор Норрис Гамильтон, араб по происхождению, получивший американское гражданство, тоже поведал миру о кое-каких секретах Форт-Мида на первой полосе газеты "Известия". Как и у Мартина с Митчеллом, у Гамильтона были определенные психические отклонения, но каким-то образом он все же прошел проверку и в 1957 году поступил в сектор Ближнего и Среднего Востока "производственного отдела" АНБ (ПО АНБ), где он работал с материалами на арабском языке. В феврале 1959 года психиатры АНБ признали Гамильтона "душевнобольным", но его оставили в ПО из-за нехватки специалистов с арабским языком. В июне его все-таки заставили уйти после того, как врачи пришли к заключению, что он "находится на грани шизофрении". Год спустя он объявился в Москве, где публично выступил с весьма скандальными разоблачениями об успехах ПО АНБ на Ближнем и Среднем Востоке: "Особо следует подчеркнуть: американские власти пользуются тем, что штаб-квартира ООН находится на территории США. Зашифрованные инструкции Объединенной Арабской Республики (Египет и Сирия), Иордании, Ливана, Турции и Греции своим представительствам в ООН попадают в руки госдепартамента еще до того, как доходят до своих истинных адресатов. " (138) Пока Данлап тайно переправлял документы из Форт-Мида своему оператору из ГРУ, КГБ удалось добиться, как минимум, одного крупного успеха в раскрытии тайн американских шифров за пределами США. На сей раз агентом КГБ, на первый взгляд малообещающим, стал Роберт Ли Джонсон - обиженный на судьбу [466] армейский сержант, занимавшийся по совместительству сутенерством. В 1953 году во время прохождения службы в Западном Берлине он перебрался в восточный сектор и попросил политического убежища для себя и своей невесты - проститутки Хеди. Однако КГБ убедил Джонсона вернуться на Запад, где он мог свести счеты с американской армией и получать вторую зарплату, работая на Советский Союз. Скоро Джонсон завербовал еще одного сержанта - своего приятеля Джеймса Аллена Минткенбау, который был гомосексуалистом. Минткенбау поручили выявлять других гомосексуалистов в американском гарнизоне, которые могли бы работать на КГБ. Несмотря на этот свой успех, Джонсон оказался трудноконтролируемым агентом и в течение ряда лет доставлял лишь сведения второстепенной важности. В 1956 году он прервал контакты с КГБ, уволился из армии и отправился вместе с Хеди в Лас-Вегас, где собирался выиграть в казино целое состояние и стать известным писателем. Ему не удалось осуществить ни одной из этих своих фантазий, после чего он запил и заставил Хеди вновь заняться проституцией. В конце 1956 года Хеди уже не могла работать из-за плохого здоровья, а у Джонсона не осталось никаких средств к существованию. В январе 1957 года в фургончик, где они жили, неожиданно явился Минткенбау с подарком от КГБ в 500 долларов и предложил снова начать работу. КГБ хотел, чтобы Джонсон поступил на службу в ВВС США и добывал там информацию о размещении ракет. Но, как и следовало ожидать, в ВВС Джонсона не взяли. Правда, его приняли на службу в сухопутные войска, где о его связях с проститутками, пристрастии к алкоголю, а тем более о шпионской деятельности никому ничего не было известно. После этого он служил охранником на ракетных базах в Калифорнии и Техасе. В течение двух лет Джонсон передавал Минткенбау фотографии, планы, документы, а один раз даже образец ракетного топлива, которое он по указанию КГБ откачал из топливного бака. Минткенбау затем передавал эти материалы своему оператору из КГБ Анатолию Афанасьевичу Елисееву. Обычно встречи их проходили неподалеку от вашингтонских театров "бурлеск" (со стриптизом), к которым, по словам Минткенбау, Елисеев был неравнодушен. В конце 1959 года Джонсона перевели из Техаса на американскую базу во Франции. Вскоре после этого в Париже с ним связался новый оператор - Виталий Сергеевич Уржумов, которого Джонсон знал, как "Виктора", и передал ему 500 долларов, спрятанные в пачке сигарет. "Это вам подарок на Рождество!"- пошутил Уржумов. Хеди к тому времени страдала от психического расстройства, и поэтому с Джонсоном было работать очень не просто. Но терпение Уржумова, лесть и долларовые купюры постепенно сделали свое дело. В конце 1961 года Джонсон стал охранником в центре фельдъегерской связи в аэропорту Орли. [467] Этот центр занимался доставкой секретных документов, шифровальных систем и устройств, которые курсировали между Вашингтоном, НАТО, американскими командованиями в Европе и Шестым флотом США. На следующий год, идя навстречу терпеливым уговорам "Виктора", Джонсон постепенно получил доступ к хранилищу секретной документации, которое запиралось на три замка. Со второй попытки ему удалось сделать оттиск с ключа к хранилищу, немного позже он случайно нашел в мусорной корзине клочок бумаги, на котором был записан шифр ко второму замку, и, наконец, с помощью переносного рентгеновского аппарата, полученного от КГБ, он узнал шифр, отпирающий третий замок. В ночь на 15 февраля 1961 года Джонсон впервые проник в хранилище, набил сумку "Эр Франс" пакетами с шифровками и секретными документами и передал все это своему второму оператору, назначенному в помощь Уржумову, - Феликсу Александровичу Иванову, а тот переправил эти материалы в резидентуру КГБ советского посольства в Париже. Там их уже поджидала группа техников, которая должна была снять печати, сфотографировать содержимое пакетов и вновь их запечатать. Меньше чем через час сумка была уже на обратном пути к Джонсону. Задолго до окончания своего дежурства Джонсон вернул все документы на место. По словам Носенко, операция в Орли с самого начала осуществлялась с личной санкции Хрущева, и первая партия документов из секретного хранилища срочно была доставлена ему и другим членам Политбюро. Хотя во время своего визита в США в 1959 году Хрущев и шутил, что СССР и США могли бы сэкономить большие деньги, объединив усилия своих разведслужб, он постоянно испытывал повышенный интерес к империалистическим секретам, которые ему поставляли его разведслужбы. В 1962 году на второй день Рождества, когда принято дарить подарки слугам, Джонсону передали поздравления от товарища Хрущева и Совета Министров СССР и сообщили, что ему присвоено звание майора Советской Армии. Ему также вручили две тысячи долларов, сказав, что на них он может погулять на праздники в Монте-Карло. К концу апреля 1963 года Джонсон перетаскал семнадцать сумок, полных документов, среди которых были подробные описания шифровальных систем США, данные о размещении американских ядерных боеголовок в Европе, а также оборонительные планы НАТО и США. Но Джонсон начал забывать об осторожности, и КГБ решил на время прекратить операцию, опасаясь, что она будет раскрыта. Когда же КГБ был готов возобновить ее, Джонсона уже перевели на другое место службы. В конце концов он был схвачен в 1964 году с помощью сведений, которые сообщил Носенко после своего бегства на Запад. (139) [468] Кроме того, что Шелепин активизировал операции по добыче шифрматериалов и улучшил взаимодействие в этой области, он не забывал и об "активных действиях", которые были призваны оказать влияние на правительства и общественность западных стран, и выделял дополнительные средства на реализацию соответствующих программ. В январе 1959 года он создал в ПГУ новое подразделение дезинформации - Управление Д (позже Служба А), в котором на первых порах работало больше пятидесяти человек. Возглавлял это управление до самой смерти в 1968 году генерал Иван Иванович Агаянц - высокий, неприметный на вид, но очень обаятельный армянин. (140) Перебежчица Евдокия Петрова отзывалась о нем с большой теплотой, выделяя его из всех своих бывших коллег как человека "обаятельного, воспитанного, вежливого и доброго", который прекрасно владел английским, французским и персидским. С 1941 по 1943 год он работал резидентом в Тегеране, а с 1946 по 1949-й - в Париже (под псевдонимом Авалов), а после этого возглавлял западноевропейский отдел сначала в КИ, затем в МГБ и потом в КГБ. (141) Назначением на должность первого начальника Управления Д Агаянц был обязан своим успехам в подготовке серии поддельных мемуаров. Среди этих работ были "воспоминания" генерала Власова "Я выбрал виселицу", "Моя карьера в высшем советском командовании" Ивана Крылова и опубликованная в еженедельнике "Карфур" переписка Сталина и Тито, где Тито якобы признается в своих троцкистских симпатиях. На самом деле автором большинства этих работ был, по всей видимости, Григорий Беседовский, бывший советский дипломат, который в период между двумя мировыми войнами обосновался в Париже и позже стал сотрудничать с НКВД. Фальшивки Беседовского, среди которых были и две книги о Сталине, написанные его несуществующим племянником, были настолько мастерски сделаны, что ввели в заблуждение даже такого видного советского ученого, как Е. Х. Карр, который в 1955 году написал предисловие к "Журнальным заметкам", якобы написанным бывшим наркомом иностранных дел Максимом Литвиновым. (142) Некоторые фальшивки и поддельные информационные сообщения Службы А, с которыми Гордиевский сталкивался в семидесятых и восьмидесятых годах, были сработаны грубо по сравнению с теми произведениями. Одним из первых объектов деятельности Агаянца, после того как в 1959 году он возглавил Управление Д, стала Западная Германия, которую КГБ пытался изобразить оплотом неонацизма. Чтобы опробовать одно из "активных действий" прежде, чем использовать его в Германии, Агаянц послал группу своих сотрудников в деревню километрах в пятидесяти от Москвы, где они под покровом темноты должны были намалевать свастики, антисемитские лозунги и опрокинуть надгробья. Осведомители КГБ в [469] деревне сообщили, что, хотя инцидент и встревожил многих жителей деревни, он спровоцировал небольшую группу местных антисемитов на подобные действия, направленные против евреев. Зимой 1959-1960 гг. Агаянц с большим успехом применил ту же тактику в ФРГ. На Запад были направлены восточногерманские агенты, которые получили задание осквернять еврейские памятники, синагоги, магазинчики и малевать на стенах антисемитские лозунги. Начатая КГБ кампания была стихийно подхвачена местными хулиганами и неонацистами. С Рождества 1959 года до середины февраля 1960 года западногерманские власти зарегистрировали 833 антисемитские акции. Затем кампания внезапно прекратилась, но она успела серьезно скомпрометировать ФРГ в глазах международной общественности. Западногерманским политическим и религиозным деятелям пришлось испить горькую чашу позора. Общую реакцию зарубежной прессы на те события лучше всего передает заголовок статьи в "Нью-Йорк геральд трибюн" - "Бонн не в состоянии изжить яд нацизма". (143) В мае 1959 года Шелепин организовал в Москве крупнейшую со времени создания ЧК конференцию по вопросам разведывательной деятельности, на которой были обсуждены приоритетные задачи КГБ. В конференции приняли участие две тысячи сотрудников КГБ, представитель от Политбюро Алексей Илларионович Кириченко, члены Центрального Комитета партии и представители министерств обороны и внутренних дел. Шелепин выступил с комплексной программой мобилизации усилий разведслужб всех стран советского блока на достижение долгосрочных целей советской политики и устранение угрозы со стороны США, их союзников по НАТО и Японии. Управлению Д предписывалось согласовывать свою программу "активных действий" с Международным отделом ЦК и госаппаратом. (144) Несмотря на свою довольно изощренную программу "активных действий", Шелепин не собирался отказываться от более радикальных "специальных операций" за рубежом. При Серове Тринадцатый отдел ПГУ, занимавшийся "мокрыми делами", был замешан в нескольких публичных скандалах. После неудачи во Франкфурте, когда не удалось ликвидировать Георгия Околовича, руководителя эмигрантской организации "Народно-трудовой союз" (НТО, а непосредственный исполнитель акции сотрудник КГБ Николай Хохлов бежал на Запад в 1954 году (145), Тринадцатый отдел нанял в 1955 году профессионального убийцу - немца Вольфганга Вильдпретта для ликвидации президента НТС Владимира Поремского. Но, как и Хохлов, Вильдпретт в последний момент передумал и сообщил обо всем западногерманской полиции. (146) Неудачей закончилась и попытка Тринадцатого отдела отравить Хохлова радиоактивным таллием в сентябре 1957 года (этот метод был выбран в надежде, что следы таллия не будут [470] обнаружены при вскрытии). Вслед за неудачами последовали успешные операции по ликвидации двух лидеров украинской эмиграции в Западной Германии - главного идеолога НТС Льва Ребета в октябре 1957 года и руководителя Организации украинских националистов (ОУН) Степана Бандеры в октябре 1959 года. Эти операции убедили Шелепина и Хрущева, с санкции которого они и проводились, что убийства отдельных лиц по-прежнему являются необходимым элементом деятельности КГБ за рубежом. Исполнителем обеих акций Тринадцатого управления был Богдан Сташинский, которому было всего 25 лет, когда он убил Ребета. Сташинский готовил операции в городке КГБ в Карлсхорсте. Орудие убийства было разработано в оружейной лаборатории КГБ ("хозяйство Железного") и представляло собой газовый пистолет, который стрелял струей ядовитого газа из разбиваемой ампулы с цианистым калием. При попадании газ вызывал остановку сердца. Тринадцатый отдел правильно рассчитал, что ничего не подозревающий патологоанатом, скорее всего, напишет в заключение, что причиной смерти явилась сердечная недостаточность. Сташинский сначала испытал действие пистолета на собаке: он отвел ее в лес неподалеку от Карлсхорста, привязал к дереву и выстрелил. Собака забилась в конвульсиях и через несколько секунд умерла. Убедившись таким образом в безотказности своего оружия, Сташинский убил и Ребета, и Бандеру, подкараулив их в темном подъезде. В декабре 1959 года Сташинского вызвали в Московский центр, где Шелепин в торжественной обстановке вручил ему орден Красного Знамени и зачитал приказ о награждении, в котором говорилось, что награда вручается "за успешное выполнение особо важного задания правительства". Сташинскому сообщили, что он направляется на курсы, где продолжит изучение немецкого языка и выучит английский, после чего он три или пять лет проведет на Западе, выполняя новые "задания" того же характера. "Работа вас ждет нелегкая, но почетная, "- сказал ему тогда Шелепин. (147) Однако, как Хохлов и Вильдпретт, Сташинский позднее по-иному взглянул на убийства. Немало этому способствовала Инга Поль - его антикоммунистически настроенная подруга из Восточной Германии, на которой он женился в 1960 году. В августе 1961 года, за день до того, как пути бегства с Востока перекрыла Берлинская стена, супруги перебежали на Запад. Сташинский признался в убийстве Ребета и Бандеры, его судили в Карлсруэ в октябре 1962 года и приговорили к восьми годам тюремного заключения за соучастие в убийстве. Судья заявил, что главным виновником является Советское правительство, которое узаконило политические убийства. В КГБ тут же полетели головы. По словам Анатолия Голицына, бежавшего на Запад через четыре месяца после Сташинского, как минимум семнадцать сотрудников КГБ [471] были уволены или разжалованы. Но что самое важное, измена Хохлова и Сташинского заставила Политбюро и руководство КГБ по-новому взглянуть на "мокрые дела" и связанный с ними риск. После широкой международной огласки, которую получил суд над Сташинским, Политбюро решило отказаться от организованных КГБ убийств как обычного средства проведения политики за пределами стран советского блока и прибегало к этому средству лишь в редких случаях, как это было, например, в Афганистане в декабре 1979 год, когда был убит президент Хафизулла Амин. X X X В конце холодной войны, как, впрочем, и в ее начале, внешняя деятельность КГБ была направлена прежде всего против "главного противника". В начале шестидесятых КГБ впервые предоставилась возможность создать крупную оперативную базу в Латинской Америке, "под боком" у США. Это стало возможным после того, как к власти на Кубе в результате свержения режима Батисты в январе 1959 года пришел Фидель Кастро. До этого момента Кремль с глубоким пессимизмом относился к перспективам революции в Латинской Америке, полагая, что успешный коммунистический переворот там невозможен, так как слишком велико влияние США. (150) Сам Кастро, получивший привилегированное воспитание, даже по меркам богатых кубинских землевладельцев, свое политическое вдохновение первоначально черпал в Партии кубинского народа ("ортодоксы") и в идеалах ее основателя - антимарксиста Эдуарде Чибаса. До лета 1958 года Кубинская компартия - НСП продолжала утверждать, при поддержке Москвы, что режим Батисты можно свергнуть лишь путем народного восстания кубинских рабочих под руководством коммунистов. (151) Во Втором (латиноамериканском) отделе ПГУ еще раньше, чем в МИДе и Международном отделе ЦК, увидели потенциальные возможности Кастро. Первым разглядел эти задатки молодой сотрудник КГБ Николай Сергеевич Леонов, который владел испанским языком и в пятидесятых годах работал в резидентуре КГБ в Мехико. Выйдя в 1955 году из кубинской тюрьмы, где он провел два года за организацию нападения на военную казарму, Кастро год жил в изгнании в Мексике. Там Кастро обратился в советское посольство с просьбой помочь оружием борющимся с Батистой партизанам. В оружии ему было отказано, но Леонов, пораженный его задатками харизматического лидера партизанской войны, начал с ним встречаться и оказывал ему горячую моральную поддержку. Леонов считал политические идеи Кастро незрелыми и расплывчатыми, но отмечал его решимость сохранить полный личный контроль над созданным им "Движением 26 июля", а также его желание придать своему будущему режиму [472] определенную социалистическую окраску. Он отмечал, что брат Кастро Рауль и его правая рука Че Гевара уже считали себя марксистами. Сначала высказанные Леоновым оптимистические оценки перспектив партизанского движения, которое возникло в декабре 1956 года после возвращения Кастро на Кубу, не нашли отклика в Москве. Но с приходом Кастро к власти прозорливость Леонова и его давние связи с кубинским лидером положили начало его карьере, которая в 1983 году увенчалась его назначением на пост заместителя начальника ПГУ, ответственного за операции КГБ во всей Северной и Южной Америке. (152) Даже когда Кастро взял власть в январе 1959 года, в Москве продолжали сомневаться в его способности противостоять американскому нажиму. НСП рассматривала союз с ним лишь как тактический ход, такой же, каким была в свое время поддержка режима Батисты. Кастро же застал НСП врасплох, проведя значительную чистку среди старого руководства партии, а потом использовал ее, чтобы быстро установить контроль над всей Кубой. Потом он обратился к Москве за оружием и поддержкой, которые, как он надеялся, помогут ему закрепить завоевания революции и осуществить свою мечту - стать Боливаром Карибского бассейна. В июле 1959 года начальник разведки Кастро майор Рамиро Вальдес отправился в Мехико, где провел секретные переговоры с советским послом и резидентурой КГБ. После этого КГБ направил на Кубу больше сотни своих советников, которые должны были перестроить систему разведки и безопасности Кастро. Среди них было много "лос ниньос" - детей испанских коммунистов, бежавших из Испании и обосновавшихся в России после гражданской войны. Один из старых испанских республиканцев, Энрике Листер Фархан организовал Комитет защиты революции (кубинскую добровольную дружину), который помогал в борьбе с контрреволюционным саботажем. Другой ветеран республиканского движения, генерал Альберто Бахар создал сеть учебных центров по подготовке партизан. (153) Но в Кремле не спешили предоставить открытую поддержку неортодоксальному режиму Кастро. Не в последний раз в качестве "ширмы" были использованы чехи. Осенью в Прагу прибыла кубинская делегация во главе с Раулем Кастро, чтобы обсудить возможности предоставления чехословацкой военной помощи. Несмотря на привычку Рауля спать не раздеваясь и на его страсть к проституткам-блондинкам, его горячая приверженность идеям марксизма произвела на хозяев хорошее впечатление. НСП, по словам заведующего отделом пропаганды Луиса Маса Мартина, пыталась через Рауля повлиять на Фиделя: "Лично я считаю, что Фидель - анархист, но его враждебное отношение к США приведет его в объятия партии, особенно если американцы будут продолжать так глупо реагировать. " Бу- [473] дучи в Праге, Рауль получил от Хрущева приглашение посетить Москву. (154) В октябре 1959 года, пока Рауль был в Праге, в Гавану прибыла советская "культурная делегация" во главе с бывшим резидентом КГБ в Буэнос-Айресе Александром Ивановичем Шитовым (он же Алексеев), чтобы подготовить почву для установления дипломатических отношений. Шитов презентовал Фиделю бутылку водки, несколько банок икры и фотоальбом с видами Москвы. Потом он поведал ему о том, с каким "огромным восхищением" советский народ относится к нему лично и к кубинской революции. Кастро открыл бутылку и послал за крекерами для икры. "Какая водка! Какая икра замечательная!" - воскликнул он одобрительно. "Пожалуй, стоит наладить с Советским Союзом торговые связи. " "Это прекрасно, Фидель, - ответил Шитов. - А как насчет самого главного - дипломатических отношений?" Когда наконец в мае 1960 года Советский Союз полностью признал режим Кастро, установив с ним дипломатические отношения, Шитов остался в Гаване формально на должности советника по культуре и представителя ТАСС, а на самом деле - в качестве резидента КГБ. (155) Преодолев свои первоначальные колебания, Хрущев теперь публично выступал с горячей поддержкой кубинского режима (но пока не лично Кастро). 9 июля в своем воинствующе антиамериканском выступлении он заявил: "Мы все сделаем, чтобы поддержать Кубу в ее борьбе... Теперь США не так уж недосягаемы, как когда-то. " На следующий день Че Гевара похвалился, что Кубу защищает "величайшая военная держава в истории". Кастро и его соратники стали в своих речах заявлять, что кубинская революция - "лишь первый шаг на пути к освобождению Латинской Америки". (156) Несмотря на то, что идеологический фундамент Кастро все еще вызывал сомнения, его успех в удержании и укреплении власти заставил КГБ и Кремль изменить свою стратегию в Латинской Америке. На смену традиционной ориентации на идейно правильные коммунистические партии пришла политика "браков по расчету" с национально-освободительными движениями, которые пользовались более широкой поддержкой масс. После провала высадки десанта в заливе Кочинос, осуществленной при поддержке ЦРУ в апреле 1961 года с целью свержения Кастро, Москва еще больше изменила свое мнение о возможностях США. Оказалось, что США были уязвимы даже на своем собственном "заднем дворе". (157) Несмотря на то, что Кастро относился с растущей неприязнью к советскому послу Сергею Кудрявцеву, у него сложились теплые дружеские отношения с резидентом КГБ Александром Шитовым. В марте 1962 года Кастро выступил по телевидению, объявив о роспуске старой компартии Кубы, на которую ориентировался Кудрявцев, а потом распрощался с Кудрявцевым, попросив, чтобы [474] новым послом СССР назначили Шитова, который все еще работал под псевдонимом Алексеев. Просьбу Кастро удовлетворили. Шесть месяцев спустя укрепившиеся советские позиции на Кубе привели к крупнейшему со времен Второй мировой войны международному кризису. В начале 1962 года, разместив в Великобритании и Турции свои новые межконтинентальные ракеты "Минитмен" в дополнение к уже имевшимся там ракетам средней дальности, США удалось добиться явного преимущества в гонке вооружений. Хрущев же посчитал, что может быстро добиться ядерного превосходства над американцами, разместив советские ракеты на Кубе - в каких-то 90 милях от США. Идя на эту авантюру, Хрущев не столько основывался на анализе разведывательной информации, сколько на своей собственной, явно заниженной оценке решительности США вообще и молодого президента Джона Ф. Кеннеди в частности. Как сказал Хрущев, беседуя с американским поэтом Робертом Фростом, западные демократии "слишком либеральны, чтобы драться". (159) Нерешительность Кеннеди во время неудачной операции в заливе Кочинос убедила Хрущева в том, что у молодого президента "кишка тонка". "Я наверняка знаю, что Кеннеди мягкотел, и вообще у него не хватает решительности, чтобы принять серьезный вызов. " Тайно разместив на Кубе ядерные ракеты, Советский Союз мог бы потом поставить Кеннеди перед фактом, с которым тот будет вынужден смириться. (160) Летом 1962 года советские инженеры приступили к строительству стартовых позиций для ядерных ракет с радиусом действия свыше трех тысяч километров, которые могли долететь до основных городов на восточном побережье США всего за несколько минут. Во всех предшествующих кризисах холодной войны советская разведка была поставлена значительно лучше, чем западная. Во время же Карибского кризиса в октябре 1962 года США впервые были столь же хорошо информированы, как и Кремль, а может, даже и лучше. Отчасти это объяснялось тем, что эпицентр кризиса находился всего лишь в девяноста милях от границ США. Разведывательное превосходство СССР было также подорвано двумя крупными достижениями Запада в технике сбора информации. Одно из этих достижений было сделано в области воздушной разведки. В 1955 году президент Эйзенхауэр предложил Советскому Союзу политику "открытого неба", которая позволила бы обеим сторонам вести воздушное наблюдение за перемещениями войск. Когда Россия отказалась от этого предложения, США в одностороннем порядке стали совершать облеты советской территории на самолетах "У-2", способных подниматься на высоту до 21. 000 метров. Перехват самолета "У-2" в 1960 году и состоявшийся в Москве открытый процесс над пилотом Гэри Пауэрсом лишь ненадолго отбросил США назад. Уже через несколько месяцев после этого в США был запущен первый спутник-шпион, хотя раз- [475] решающая способность спутниковых фотографий была ниже, чем у фотографий, сделанных с "У-2". К 1963 году Кремль молчаливо смирился со спутниковой разведкой, и обе стороны начали широко использовать разведывательные спутники, в том числе для ведения ЭР и фотографирования различных объектов. В середине пятидесятых годов Запад также значительно усовершенствовал работу агентурной разведки в Советском Союзе, хотя успехи в этой области были не такие впечатляющие, как в разведке воздушно-космической. Весной 1961 года СИС завербовала самого крупного западного агента времен холодной войны - полковника Олега Владимировича Пеньковского, офицера ГРУ, работавшего в Государственном комитете по науке и технике. Среди друзей Пеньковского был начальник ГРУ генерал Иван Александрович Серов и начальник Главного управления ракетных войск и артиллерии (ГРАУ) Главный маршал артиллерии Сергей Сергеевич Варенцов. Сведения, добытые Пеньковским (почти 5. 500 кадров, отснятых за полтора года микрофотокамерой "Минокс"), представляли огромную ценность. Среди них были последние данные о советских межконтинентальных баллистических ракетах (их оказалось на несколько тысяч меньше, чем предполагали США), степенях боевой готовности, очередности проверок и пуска советских стратегических ракет, статистические данные о точности попадания ракет и выявленных в ходе огневых испытаний дефектах. Сведения Пеньковского о том, что в СССР возросла роль ракет и программ космических вооружений, заставили НАТО всерьез пересмотреть свою стратегию. В самые напряженные моменты над обработкой данных Пеньковского, который работал одновременно на СИС и ЦРУ, трудились двадцать американских и десять английских аналитиков. (161) Эффективный сбор разведданных был необходим Западу для того, чтобы мирным путем урегулировать Карибский кризис еще до того, как на Кубе будут размещены ракеты. 14 октября 1962 года самолет "У-2", совершивший облет кубинской территории, сделал первые снимки строящихся стартовых позиций для баллистических ракет. Аналитикам ЦРУ удалось определить характер сооружений благодаря секретным документам, в которых содержались подробные сведения об этапах строительства стартовых позиций. Эти документы Пеньковский тайно переснял в Главном ракетно-артиллерийском управлении, куда ему удалось проникнуть благодаря дружбе с Главным маршалом артиллерии Варенцовым. (162) 16 октября фотографии легли на стол президента США. Кеннеди отреагировал на это известие, создав засекреченный комитет по управлению кризисом, известный как Иском (Исполнительный комитет Совета национальной безопасности), который в течение последующих тринадцати дней поминутно следил за развитием событий. К 19 октября облеты "У-2" предоставили Искому доказательства су- [476] ществования девяти строящихся пусковых площадок для баллистических ракет. 22 октября Кеннеди объявил об установлении американской блокады для обеспечения "строгого карантина на поставки всех видов наступательных вооружений на Кубу". Почти на целую неделю над миром нависла угроза ядерной катастрофы. (163) Резидентура КГБ в Вашингтоне одинаково активно содействовала как возникновению, так и урегулированию Карибского кризиса. Кроме сбора информации, резидентуре было поручено выполнение и двух других задач: обеспечить неофициальный канал связи с Белым домом и распространять дезинформацию о размещении советских ракет на Кубе. Главным исполнителем и той, и другой задачи был Георгий Никитович Большаков - сотрудник КГБ, действовавший в Вашингтоне под видом журналиста. (164) По словам Большакова, в течение года с небольшим до начала кризиса он выполнял роль "горячей линии" и "секретного канала связи между Джоном Кеннеди и Хрущевым". После того, как один американский журналист представил его в мае 1961 года брату и ближайшему советнику президента Роберту Кеннеди, Большаков стал периодически - где-то раз в две недели - встречаться с ним. (165) Роберт Кеннеди, на которого неизгладимое впечатление произвела "порядочность" Большакова, похоже, даже не догадывался, что тот был сотрудником КГБ. По словам Кеннеди, "он был представителем Хрущева... Каждый раз, когда у него (или у Хрущева) было что сказать президенту или когда президент хотел что-нибудь передать Хрущеву, мы обращались к Георгию Большакову... Я встречался с ним по самым разным поводам. " (166) Большакову удалось убедить Роберта Кеннеди, что он сможет без излишних протокольных формальностей напрямую узнать, что думает Хрущев и "высказываться прямо и откровенно, без обиняков и пропагандистских шаблонов". По словам Большакова, "обе стороны максимально использовали" обеспеченный им секретный канал связи: "Должен сказать, что диалог Хрущев-Кеннеди с каждым новым сообщением становился все более откровенным и прямым. " (167) Однако накануне Карибского кризиса основная функция организованной КГБ "горячей линии" заключалась в том, чтобы помочь скрывать присутствие советских ракет среднего радиуса действия на Кубе до тех пор, пока их размещение не станет свершившимся фактом. 6 октября 1962 года Большаков встретился с Робертом Кеннеди, чтобы передать очередное послание от Хрущева. Обычно Кеннеди выходил к Большакову без пиджака, с расстегнутой верхней пуговицей на рубашке и с ослабленным галстуком, но на этот раз атмосфера была иной: "В отличие от наших прошлых встреч хозяин дома был одет в темный официальный костюм, а его непослушные волосы были тщательно причесаны с аккуратным пробором. Лицо [477] его ничего не выражало... Роберт держался сухо и сдержанно. Все подчеркивало официальный характер нашей встречи. " Затем Большаков изложил содержание послания: "Премьер Хрущев обеспокоен ситуацией, которую США создают вокруг Кубы. Мы повторяем: Советский Союз поставляет на Кубу только оборонительное вооружение, предназначенное для защиты интересов кубинской революции... " Роберт Кеннеди попросил Большакова повторить послание помедленнее, записал его и передал секретарю, чтобы тот его отпечатал на машинке. "Хорошо, - сказал он. - Я передам послание премьера Хрущева президенту, и в случае надобности он сообщит ответ через меня. " На следующий день Большакова пригласил на обед журналист Чарльз Бартлетт - близкий друг президента. Бартлетт сообщил ему, что Джон Кеннеди хотел получить послание Хрущева "подробно и в письменном виде, а не со слов своего брата". Большаков повторил слово в слово то же, что сказал Роберту Кеннеди. Бартлетт все записал и передал послание президенту. (168) Через девять дней Джону Кеннеди показали сделанные с "У-2" снимки строящихся советских стартовых площадок на Кубе. Советник президента Теодор Соренсен позже вспоминал: "Президент Кеннеди привык полагаться на канал Большакова, через которого он получал личные послания Хрущева, поэтому он чувствовал себя обманутым. И он действительно был обманут. (169) 24 октября Бартлетт пригласил Большакова в Национальный пресс-клуб в Вашингтоне и показал ему двадцать снимков ракетных площадок, которые были сделаны с самолета "У-2". В правом верхнем углу фотографий сохранился гриф "только для сведения президента". "Ну что скажешь на это, Георгий? - спросил Бартлетт. - Могу поспорить, ты наверняка в курсе, что у вас есть ракеты на Кубе. " По словам Большакова, он тогда ответил: "Никогда не видел таких фотографий. Понятия не имею, что на них изображено. Может, бейсбольные площадки?" На следующий день фотографии были опубликованы в печати. Опять позвонил Бартлетт и, по рассказу Большакова, начал разговор так: - Ну что, Георгий, есть у вас ракеты на Кубе или нет? - Нет, - ответил Большаков. - О'кэй. Бобби просил меня передать тебе, что они у вас там есть. Так Хрущев сказал - президент только что получил телеграмму из Москвы. Для Большакова эта новость была "как гром среди ясного неба". (170) После дискредитации Большакова Москва подобрала новую кандидатуру для организации "секретного канала связи" с Белым домом. Преемником Большакова стал резидент КГБ в Вашингтоне Александр Семенович Феклисов, который прекрасно зарекомендовал себя в Центре, успешно выполняя задания по линии ПР в [478] Лондоне в конце сороковых годов. Феклисов работал резидентом в Вашингтоне с 1960 по 1964 год под псевдонимом Фомин. (171) В 14 часов 30 минут 26 октября он позвонил корреспонденту Американской радиовещательной корпорации в госдепартаменте Джону Скали (впоследствии представитель США в ООН), который, как знал Феклисов, был вхож в Белый дом. Судя по голосу, Феклисов был взволнован. Он попросил Скали встретиться с ним через десять минут в ресторане "Оксиденталь" на Пенсильвания Авеню. В "Оксидентале" он сказал, что хотел бы передать важное сообщение. Согласятся ли США публично обещать, что не предпримут агрессии против Кубы, если Советский Союз выведет оттуда ракеты? "Не могли бы вы выяснить это по своим каналам в госдепартаменте?" - спросил он. Феклисов и Скали вновь встретились в 19 часов 35 минут в кафетерии отеля "Стадтлер Хилтон". Скали сообщил, что он связался с госсекретарем Дином Раском, и того предложение Феклисова заинтересовало. К тому времени уже было получено пространное и полное эмоций послание от Хрущева, в котором содержалось примерно такое же предложение. (172) Никакой официальной сделки так и не было заключено, но предложение, впервые прозвучавшее из уст Феклисова в ресторане "Оксиденталь", было положено в основу урегулирования кризиса. 28 октября Хрущев объявил, что стартовые площадки на Кубе будут демонтированы. В свою очередь, США обязались не вторгаться на Кубу и вывести из Турции ракеты "Юпитер", срок службы которых уже истекал. Но, несмотря на эти уступки, авантюра Хрущева с треском провалилась. Главную проблему для Хрущева после урегулирования Карибского кризиса представляли отношения с разгневанным Фиделем Кастро, который был возмущен тем, что Москва урегулировала кризис, даже не посоветовавшись с ним. Успокоить Кастро поручили бывшему резиденту КГБ в Гаване, а ныне советскому послу на Кубе Александру Шитову, которому удалось сохранить дружеское расположение кубинского лидера. Позднее Шитов хвастался в Московском центре, что во время Карибского кризиса он стал личным советником Фиделя. Для Кастро советское посольство было вторым домом, иногда они с Шитовым даже вместе готовили на посольской кухне. (173) В самый разгар кризиса был арестован Олег Пеньковский, сведения которого играли ключевую роль как при возникновении, так и при урегулировании Карибского кризиса. На след Пеньковского Второе главное управление (контрразведка) напало совершенно случайно, во время слежки за британским посольством в 1962 году. До 1959 года в КГБ считалось, что, не рискуя напрямую контактировать со своими агентами на территории СССР, западные разведслужбы встречаются с ними лишь за рубежом, а в Советском Союзе ограничиваются связью через "почтовые ящики". Од- [479] нако в октябре 1959 года был арестован офицер ГРУ подполковник Петр Попов, который шесть лет назад был завербован ЦРУ в Вене и передавал информацию своему оператору в Москве. Делал он это "в одно касание", когда два человека как бы случайно сталкиваются в толпе. После дела Попова начальник Второго главного управления генерал Олег Михайлович Грибанов решил в 1960 году периодически организовывать наблюдение за посольствами США и Великобритании. Эти колоссальные по размаху операции проводились два раза в год на протяжение двух недель, причем наблюдение устанавливалось за членами семей дипломатов, за проживающими в Москве корреспондентами и бизнесменами, а также за сотрудниками посольств. Слежка велась в основном силами оперативных групп из Седьмого (наружное наблюдение) управления, которые действовали по указанию Второго главного управления. В начале 1962 года одна из таких групп взяла под наблюдение жену московского оператора Пеньковского из СИС Дженит Чизолм, когда та выходила из посольства, чтобы получить очередную партию микропленок от Пеньковского. В районе Арбата наблюдатель из Седьмого управления заметил контакт "в одно касание" между Чизолм и неизвестным русским. Двое из наблюдателей "проводили" госпожу Чизолм до самого посольства, но, поскольку им было приказано не обнаруживать себя, они ее не остановили и не потребовали, чтобы она передала им полученный пакет. Двое других сотрудников пошли за Пеньковским, но через двадцать минут потеряли его из виду. С этого момента Второе главное управление уже знало, что у СИС есть агент в Москве, и заподозрило, что речь, возможно, идет о крупной сети английских шпионов, но пока никаких сведений, указывающих на Пеньковского, у него не было. Однако вскоре после этого чрезмерная самоуверенность Пеньковского поставила его на грань провала. Все офицеры ГРУ и КГБ, посещавшие западные посольства, должны были заранее согласовывать свои посещения со Вторым главным управлением. Как-то раз, отправляясь на прием в английское посольство, Пеньковский пренебрег этой простой формальностью. Когда Второе главное управление возмутилось, генерал Серов - начальник ГРУ и один из собутыльников Пеньковского - написал от своего имени примирительное письмо с просьбой замять это недоразумение. Сделав вид, что удовлетворен извинениями Серова, генерал Грибанов лично распорядился, чтобы за Пеньковским установили наблюдение дома и на службе. С помощью камеры с дистанционным управлением, установленной в цветочном ящике на окне соседей Пеньковского, удалось заснять, как он тщательно настраивает радиоприемник на определенную волну, слушает передачу и делает какие-то пометки. В июле 1962 года, когда в Москву приехал английский бизнесмен Гревилл Уинн, которого СИС использовала в качестве [480] курьера, Пеньковский опять нарушил правила конспирации, встретившись с Уинном в его номере в гостинице "Украина". Этого было достаточно, чтобы у Второго главного управления возникли вполне определенные подозрения. Еще более подозрительным было то, что, войдя в номер Уинна, Пеньковский включил радио и открыл краны в ванной, чтобы заглушить разговор. Техническим экспертам Грибанова все же удалось расшифровать обрывки разговора, и это явилось первым свидетельством того, что Пеньковский занимается шпионажем. После этого Второе главное управление отправило семью, жившую этажом выше квартиры Пеньковского, в отпуск на Черное море, просверлило небольшое отверстие в потолке и установило миниатюрную камеру размером с булавочную головку, с помощью которой удалось увидеть,, как Пеньковский пользуется фотоаппаратом "Минске", кодами и одноразовыми шифрблокнотами. Чтобы провести доскональный обыск в квартире, Второе главное управление разработало план, который бы позволил выманить его на несколько дней из дома. Токсикологи КГБ обработали стул Пеньковского ядовитым составом, после чего Пеньковский ненадолго, но очень серьезно заболел. Врачи из ГРУ, должным образом проинструктированные, объявили ему, что на несколько дней придется лечь в госпиталь. За эти несколько дней сотрудникам ВГУ удалось обнаружить в квартире Пеньковского обычные шпионские принадлежности. Однако сразу его брать не стали в надежде, что, оставшись на свободе, он выведет чекистов на крупную шпионскую группу. (174) В ходе Карибского кризиса основная масса информации поступала от электронной разведки, успехам которой немало способствовало внедрение КГБ в Агентство национальной безопасности и американское посольство в Москве. Говорят, после кризиса Хрущев даже "объявил благодарность ГРУ за предоставленные ему данные перехвата телефонных разговоров в Вашингтоне, которые помогли пролить свет на события и обсуждения, происходившие в официальных кругах, и, в конечном итоге, способствовали окончательному урегулированию кризиса. " (175) Однако, принимая во внимание темпы развития кризиса и ту завесу секретности, которая окружала деятельность Искома, электронная разведка, скорее всего, давала лишь весьма ограниченное представление о тех важнейших решениях, которые принимались президентом и узким кругом его советников. Несмотря на настойчивые требования Центра, резиденту КГБ в Вашингтоне Феклисову, похоже, не удалось добыть большого количества достоверной развединформации. Главный источник информации Феклисова во время Карибского кризиса имел много общего с Пеньковским. Это был офицер военной разведки США по кличке "Саша", который во время службы в Германии в 1959 году был завербован Михаилом Александровичем Шаляпиным. Саша был платным агентом (в Гер- [481] мании он залез в долги, связавшись с немецкой любовницей, которая тянула из него деньги). По словам Юрия Носенко, за деньги КГБ он поначалу поставлял "целые чемоданы" документов военной разведки. Саша в 1962 году был переведен в Вашингтон, но, не имея доступа к материалам Искома, мог добывать лишь второстепенную информацию. (176) Саше удалось пережить Карибский кризис, Пеньковскому же повезло меньше. Как раз в тот момент, когда кризис достиг своей наивысшей точки, камера, спрятанная в потолке его квартиры, позволила увидеть, как он рассматривает поддельный паспорт. Опасаясь, что в действие приводится план побега, Грибанов приказал немедленно арестовать Пеньковского. Только 2 ноября СИС и ЦРУ стало известно о провале. В этот день на одном из фонарных столбов в Москве появился условный знак, который означал, что Пеньковский оставил в "почтовом ящике" материал для передачи. Сотрудник ЦРУ, явившийся к тайнику, был схвачен КГБ и заявил о своем дипломатическом иммунитете. Его задержание вызвало довольно комичное межведомственное недоразумение во Втором главном управлении. До тех пор, пока у "почтового ящика" не появился сотрудник ЦРУ, в КГБ ошибочно полагали, что Пеньковский работает только на СИС (в то время, как он был действующим лицом совместной с ЦРУ операции), поэтому им занимался Второй (Англия, Канада, Океания) отдел Второго главного управления, который отказывался посвящать в свои дела Первый (американский) отдел. Когда же озадаченный сотрудник ЦРУ признался, кто он такой, Второй отдел был вынужден, к величайшему своему неудовольствию, заканчивать дело Пеньковского совместно с конкурирующим Первым отделом. Пеньковского жестоко пытали во время продолжительных допросов, потом на показательном процессе в мае 1963 года он был приговорен к смертной казни и расстрелян. (177) После разоблачения Пеньковского в опале оказался его собутыльник - генерал Серов, бывший председатель КГБ. После того, как Пеньковский был арестован, Серова сняли с должности начальника ГРУ. Вскоре, после тяжелого запоя, он застрелился в одном из арбатских дворов. Единственным сообщением о его смерти была небольшая заметка, подписанная анонимной группой бывших товарищей. (178) [482] Глава XII ЭПОХА БРЕЖНЕВА. ВОСТОК, ТРЕТИЙ МИР И ЗАПАД (1964-1972/73) К 1964 году многие члены Президиума отошли от Хрущева. Карибский кризис однозначно рассматривался как позор для Советского Союза. После неурожая 1963 года Хрущев был вынужден использовать драгоценные валютные и золотые ресурсы на закупку зерна на Западе, и, практически впервые в истории, импорт зерна в Россию превысил экспорт. С тех пор одной из основных задач КГБ стало наблюдение за конъюнктурой на мировых рынках зерна. (1) Но главной причиной недовольства политикой Хрущева были постоянно предпринимаемые им реорганизации партийного и государственного аппарата, которые никак не могли устроить ни его коллег, ни многотысячную армию аппаратчиков. В числе самых активных заговорщиков, поддерживавших противников Хрущева в Президиуме, были Шелепин и его протеже Семичастный, который организовал подслушивание личных телефонных разговоров Хрущева. Сын Хрущева Сергей позднее сетовал: "До сего времени я привык, что КГБ и другие службы находятся в лагере союзников... И вдруг эта организация повернулась другой стороной. Она уже не защищала, а выслеживала, знала каждый шаг. " С помощью КГБ заговорщикам в значительной мере удалось достигнуть эффекта внезапности. Когда осенью 1964 года Хрущев уезжал в отпуск на Черное море, его провожали, улыбающиеся коллеги. 13 октября его неожиданно вызвали в Москву на экстренное заседание Президиума. Вместо обычного эскорта в аэропорту его встречали только Семичастный и начальник управления охраны КГБ. По словам сына Хрущева, Семичастный явно нервничал. Он наклонился к Хрущеву и сообщил вполголоса: "Все собрались в Кремле. Ждут вас. " "Поехали!"- ответил Хрущев. (2) Семичастный позднее утверждал, что кое-кто из коллег Хрущева предлагал арестовать его, но Президиум отклонил это предложение. Вместо этого было решено при необходимости напомнить ему о той роли, которую он сыграл во время сталинских репрессий на Украине. Другой заговорщик, Юрий Андропов, пояснил одному из членов Центрального Комитета: "Если Хрущев заартачится, мы покажем ему документы, где есть его подписи об арестах в 35-37-х [483] годах. " (3) Однако Хрущев быстро смирился с неизбежным. За то, что он ушел тихо и тем самым помог осуществить самый мирный переворот со времени революции, ему оставили квартиру на Ленинских горах, дачу и 500 рублей пенсии в месяц. "Уход" Хрущева объяснялся в советской прессе "преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья". После этого он официально стал никем. В прессе его больше не упоминали до 1970 года, когда "Правда" поместила короткое сообщение о смерти Н. С. Хрущева, где он был назван просто "пенсионером". (4) В награду за участие в смещении Хрущева и Шелепин, и Семичастный получили повышение по службе. Шелепин стал членом Президиума, минуя обычную ступеньку кандидата в члены, а Семичастный был кооптирован в члены Центрального Комитета. Но в самом крупном выигрыше оказался преемник Хрущева на посту Первого секретаря Леонид Ильич Брежнев. Несмотря на то, что многие члены Президиума считали его назначение временным, Брежнев продержался у власти дольше всех остальных советских лидеров, за исключением Сталина. При Горбачеве годы правления Брежнева окрестили "эпохой застоя", но в середине шестидесятых консервативное большинство в партийном аппарате видело в них эпоху стабильности, пришедшую на смену непредсказуемым экспериментам и ведомственной чехарде десятилетия Хрущева. С 1956 по 1961 год Хрущев заменил более двух третей секретарей обкомов и половину ЦК. Брежнев же придерживался принципа "кадровой стабильности", который, по сути, обеспечивал спокойную жизнь партийным функционерам. Но к началу семидесятых эпоха стабильности шестидесятых годов превратилась в эпоху геронтократии. С 1966 года, когда было восстановлено старое название Президиума - Политбюро, до смерти Брежнева в 1982 году, средний возраст членов Политбюро вырос с 56 до 68 лет. Даже те, кто уходил с руководящих партийных должностей, могли рассчитывать на не менее престижный пост в номенклатуре. К тому же за ними сохранялись их дачи, машины и другие привилегии. (5) Хотя реабилитация Сталина после ухода Хрущева носила лишь частичный характер, десталинизация резко закончилась. При активной поддержке Шелепина Семичастный начал наступление на советских диссидентов, которых оба считали частью задуманного Западом плана "идеологической диверсии". Среди советской интеллигенции Семичастный уже приобрел дурную славу после того, как он сказал о Борисе Пастернаке, опубликовавшем в 1958 году своего "Доктора Живаго" на Западе: "Даже свинья никогда не гадит там, где кушает". В сентябре 1965 года по приказу Семичастного были арестованы Андрей Синявский и Юлий Даниэль - два писателя, принявших участие в похоронах Пастернака в 1960 году, которые, как и он, осмелились опубли- [484] ковать свои "подрывные" произведения на Западе. На показательном процессе в феврале 1966 года, стенограмма которого оказалась слишком скандальной для публикации, Синявский был приговорен к семи, а Даниэль - к пяти годам лагерей за "антисоветскую пропаганду". Говорят, Семичастный даже заявил что собирается арестовать тысячу интеллигентов, чтоб другим неповадно было. (6) Опасения Александра Солженицына, может, слегка и преувеличенные, точно отражают "мрачные веяния" того времени. "Можно почти с полной уверенностью сказать, что планировался резкий поворот назад, к Сталину с "Железным Шуриком" Шелепиным во главе, "- писал он позже. (7) Но дни Шелепина и Семичастного были сочтены. Далеко идущие амбиции Шелепина в сочетании с властью секретаря ЦК, ответственного за "органы контроля", плюс еще тот факт, что его протеже Семичастный возглавлял КГБ, внушали опасения не только Брежневу, но и многим членам Политбюро. Как это ни странно, первопричиной падения Семичастного явилась дочь Сталина Светлана Аллилуева, которой в конце 1966-го было разрешено выехать из страны на похороны ее третьего мужа, индийского коммуниста. Светлана Аллилуева уехала и больше не вернулась. После того, как советское руководство возложило на него ответственность за бегство Светланы, Семичастный совершил еще одну ошибку, приказав осуществить нелепый план похищения, который вместо того, чтобы помочь заполучить Светлану обратно в Россию, привел к разоблачению громилы из КГБ - Василия Федоровича Санько, которого послали в Нью-Йорк, чтобы выследить Аллилуеву. За тринадцать лет до этого Санько предпринял неудачную попытку впихнуть в самолет и доставить обратно в СССР Евдокию Петрову после того, как ее муж остался в Австралии. Когда в марте 1967 года впервые прозвучало предложение об отстранении Семичастного от должности, Шелепину удалось отстоять своего друга. Но в мае этот вопрос был вновь вынесен на рассмотрение Политбюро, пока Шелепин лежал в больнице, где ему делали срочную операцию аппендицита. На сей раз Брежнев успешно решил эту проблему, приняв необходимые меры заблаговременно. С. Соколов, которого пригласили на встречу с членами Политбюро, чтобы сообщить о решении "освободить Семичастного от занимаемой должности" (обычная формулировка того времени), позже вспоминал: "Никакого обсуждения не было... Брежнев только сказал другим членам Политбюро: "В обсуждении необходимости нет, нет такой необходимости. " В соответствии с брежневской политикой утешительных призов, которые раздавались высшим чинам номенклатуры, Семичастного задвинули на должность заместителя Председателя Совета Министров Украины, ответственного за физкультуру и спорт. Вер- [485] нувшись в июне из больницы, Шелепин узнал, что и его понизили в должности, переведя с влиятельного поста секретаря ЦК, ответственного за органы контроля (в том числе и КГБ), на должность председателя Всесоюзного Центрального Совета Профсоюзов. (9) Заняв свой новый просторный кабинет, Шелепин обнаружил, что у его предшественника Виктора Гришина в соседней комнате был "специально оборудованный массажный кабинет", как его культурно назвал Жорес Медведев. Шелепин был до глубины души возмущен, что, несмотря на свои прелюбодеяния в рабочее время, Гришин был с повышением переведен на должность первого секретаря Московского горкома партии, и начал распространять о нем всякого рода истории. "Брежнев был терпим в таких вопросах, если провинившийся был предан ему лично. " (10) Больше всех выиграл от устранения от дел Шелепина и снятия Семичастного Юрий Андропов, ставший новым председателем КГБ. Два протеже Брежнева - Семен Константинович Цвигун и Виктор Михайлович Чебриков (будущий председатель КГБ) - были назначены зампредами. Главная цель назначения Андропова заключалась в том, чтобы "приблизить КГБ к ЦК". (11) Со времени возвращения из Будапешта в 1957 году Андропов возглавлял отдел ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран. Он стал первым партийным чиновником, возглавившим КГБ, и первым председателем КГБ со времен Берии, входившим с состав Политбюро сначала как кандидат в члены, а с 1973 года как полноправный член Политбюро. Считалось, что назначение Андропова "ознаменовало завершение эволюции, продолжавшейся со смерти Сталина, - сближения партии и КГБ до такой степени, когда они действовали почти как две ветви одной и той же организации. " Но, хотя руководство партии добилось поставленной Брежневым задачи и установило надежное господство над КГБ, ему пришлось во многом принять "его мировоззрение". (12) Андропову было суждено дольше всех своих предшественников проработать в должности председателя КГБ и добиться самых выдающихся политических успехов: в 1982 году он сменил Брежнева на посту Генерального секретаря. X X X Первым серьезным испытанием для Андропова на посту председателя КГБ стали события в Чехословакии. Зять Хрущева Алексей Аджубей, хотя и восхищался тем, как Андропов действовал во время Венгерской революции 1956 года, отметил, что события тех лет "наложили жестокий след на его воззрения" по поводу Восточной Европы. (13) И все же годы, проведенные в Будапеште и та роль, которую сыграл "доморощенный сталинист" Ракоши в венгерских событиях, буквально спровоцировав революцию, убе- [486] дили Андропова в необходимости гибкого подхода. Гордиевскому рассказывали, что вскоре после приезда в Москву Андропов заявил в Первом главном управлении: "Только гибкость позволит нам избежать повторения 1956 года. " К тому же заключению пришел в свое время и Хрущев, распорядившись, чтобы больше внимания уделялось национальным чувствам народов стран народной демократии. Он запретил КГБ шпионить в Восточной Европе и приказал работать в контакте с местными службами разведки и безопасности вместо того, чтобы пытаться диктовать им. В середине шестидесятых более мягкая политика в отношении стран советского блока, похоже, начала приносить свои плоды. Руководитель Венгерской компартии Янош Кадар, пришедший к власти после революции 1956 года, пользовался в Центре хорошей репутацией, постоянно заверяя Москву в том, что его режим стабилен, а экономические реформы не носят подрывного характера. Он пользовался поддержкой АВХ и молодых выдвиженцев из Венгерской социалистической рабочей партии, которые верили, что чего-то можно добиться и при существующей системе. Озабоченность Центра в связи с процессами в Восточной Европе, после того как Андропов стал председателем, в основном касалась Румынии. Георге Георгиу-Деж, генеральный секретарь ЦК Румынской компартии с 1944 года по 1954 год, готовился в тридцатые годы как агент НКВД. Главный советник КГБ в Бухаресте с 1949 по 1953 год Александр Сахаровский отмечал его рвение в ликвидации агентов титоизма и сионизма. Однако став начальником ПГУ, Сахаровский был не очень доволен националистическими тенденциями преемника Георгиу-Дежа Николае Чаушеску. Как и многие другие советские должностные лица, связанные с Восточной Европой, он критиковал решение Хрущева вывести советские войска из Румынии в 1958 году, считая его серьезным просчетом. Как ни странно, гораздо меньше беспокойства вызывала Чехословакия. Старый специалист Центра по Чехословакии Анатолий Александрович Русаков позже рассказывал Гордиевскому, что в 1956 году ряд аналитиков ПГУ предсказали, что через несколько лет Прага последует контрреволюционному примеру Будапешта. Но когда предсказания не сбылись и Чехословакия стала весьма процветающей страной по стандартам советского блока, Центр успокоился, поверив в иллюзию безопасности. Когда в январе 1968 года на смену стареющему неосталинистскому Первому секретарю ЦК Чехословацкой компартии Антонину Новотному пришел сорокашестилетний Александр Дубчек, реакция в Центре и Кремле поначалу была положительной. В КГБ Дубчека называли "наш Саша". Когда в Чехословакии начались реформы, Одиннадцатый (восточноевропейский) отдел ПГУ сначала решил, что "нашим Сашей" хитро манипулируют "буржуазные элементы" в Чехосло- [487] вацкой компартии, но увидев, что Дубчек - одна из движущих сил "Пражской весны", и Кремль, и Центр почувствовали, что дело пахнет изменой. Очевидец, присутствовавший при разговоре Брежнева с Дубчеком после ввода советских войск в Чехословакию в августе, так описывал эту встречу: "Ведь я же тебе с самого начала хотел помочь в борьбе с Новотным, - сказал Брежнев Дубчеку. - Я верил тебе, защищал тебя, - корил он Дубчека. - Я говорил, что наш Саша - хороший товарищ. А ты нас так страшно подвел!" При этом голос Брежнева дрожал и прерывался: казалось, он вот-вот заплачет. " (15) В отличие от Надя в 1956 году, Дубчек дал ясно понять, что его правительство не собирается выходить из Организации Варшавского Договора или отказываться от социализма, но, как совершенно правильно рассчитала Москва, "социализм с человеческим лицом", за который ратовала Прага, рано или поздно нанесет непоправимый ущерб руководящей роли Коммунистической партии. Первым крупным последствием "Пражской весны" в Московском центре стало снятие запрета на шпионскую деятельность КГБ в странах народной демократии. (16) Главный советник КГБ в Праге генерал Котов получил от реакционно настроенного главы СТБ Йозефа Хоуски фотокопии личных дел всех его офицеров. Прогрессивный министр внутренних дел генерал Йозеф Павел был в "черном списке" КГБ, но комитету удалось завербовать его заместителя Вильяма Шалговича. В течение какого-то периода во время "Пражской весны" Шалгович жил на вилле Хоуски и мог регулярно встречаться с сотрудниками КГБ, не привлекая внимания сторонников Дубчека из Министерства внутренних дел. Ян Бокр, высокий чин в Министерстве внутренних дел, также завербованный КГБ, предоставил КГБ возможность прослушивать телефонные разговоры в министерстве. Прослушивающая аппаратура была установлена также в домах ведущих реформаторов. Полученные таким образом сведения были использованы после вторжения войск Варшавского Договора для того, чтобы арестовать сотрудников СТБ и других граждан, преданных режиму Дубчека. (17) Центр также направил в Чехословакию под видом западных туристов около тридцати нелегалов, проживающих на Западе. Среди них был и брат Гордиевского - Васильке Антонович Гордиевский, разъезжавший с западногерманским паспортом. Чехословацкие "революционеры", как полагал Центр, будут более откровенны насчет своих подрывных планов с теми, кого они принимают за выходцев с Запада, чем со своими соседями по Восточной Европе. Кроме того, дешифровальщики из Восьмого управления поставляли непрерывным потоком данные, полученные при расшифровке чехословацкой дипломатической корреспонденции. (18) [488] Как часто бывало и раньше, успехи КГБ в сборе информации не подкреплялись должным анализом полученных данных. Из-за своих идеологических шор Центр представлял оппозицию не иначе, как воплощение заговоров и путчей. А за всеми заговорами в Восточной Европе, реальными и воображаемыми, Центру мерещилась рука Запада вообще и западных разведслужб, в частности. (19) По мнению Центра, западная разведка вновь прибегла к помощи сионистских агентов. Агентам КГБ в Министерстве внутренних дел Чехословакии было приказано докладывать обо всех сотрудниках еврейского происхождения. (20) Прекрасно сознавая, что основная масса представленных общественности свидетельств западного заговора была сфабрикована, КГБ в то же время ни на секунду не сомневался в том, что заговор реально существует. Вновь Центр отвергал все данные, которые не вписывались в его теорию заговора. Часть самой важной информации такого рода поступала во время "Пражской весны" из Вашингтона, где энергичному тридцатичетырехлетнсему начальнику линии КР (внешняя разведка) Олегу Даниловичу Калугину удалось получить доступ к "абсолютно надежным документам", которые подтверждали, что никакого участия ни ЦРУ, ни другие американские ведомства в подготовке чехословацких событий не принимали. Более того, он сообщал, что "Пражская весна" застигла Вашингтон врасплох. Успешная деятельность Калугина в США положила начало его стремительному росту по службе, и шесть лет спустя он стал самым молодым генералом в ПГУ. Но в 1968 году от его донесений попросту отмахнулись. По возвращении в Москву Калугин "был шокирован", узнав, что Центр приказал "никому не показывать мои послания и уничтожить их". Вместо того, чтобы дать ход информации Калугина, "КГБ нагнетал страхи, распространяя слухи, что Чехословакия может стать жертвой агрессии НАТО или переворота. " (21) Несмотря на то, что Андропов был человеком незаурядным, он, как и все его предшественники, был приверженцем теории заговора. Выступая в октябре 1968 года, то есть через два месяца после ввода советских войск, перед комсомольцами КГБ, он сказал, что "изменение соотношения сил в пользу социализма" неизбежно ведет к попыткам Запада подорвать его успех: "Враг оказывает прямую и косвенную поддержку контрреволюционным элементам, предпринимает идеологические диверсии, создает всевозможные антисоциалистические, антисоветские и другие враждебно настроенные организации, раздувает пожар национализма. Яркое тому подтверждение - события в Чехословакии, где трудящиеся при братской международной поддержке стран социалистического содружества решительно пресекли попытку контрреволюционеров свернуть Чехословакию с социалистического пути". (22) [489] Тот факт, что западные разведслужбы следили за ходом реформ в Чехословакии, Андропов интерпретировал как доказательство их роли в содействии событиям "Пражской весны". 19 июля "Правда" опубликовала выдержки из плана осуществления "идеологических диверсий" в Чехословакии, якобы разработанного в ЦРУ, в качестве прелюдии к "освобождению Восточной Германии и Чехословакии". Особо подчеркивалось предполагаемое "внедрение в органы государственной безопасности, военную разведку и контрразведку Чехословакии". Хотя сам план был сфабрикован Отделом А ПГУ (ответственным за "активные меры"), тревога Центра по поводу влияния "Пражской весны" на СТБ и его связи с КГБ была неподдельной. В июне министр внутренних дел Павел провел чистку СТБ и заменил Хоуску на сторонника Дубчека. В следующем месяце Павел публично заявил, что к его ведомству прикомандировано шесть офицеров связи КГБ. Если бы "Пражская весна" продолжалась, их дни были бы, несомненно, сочтены. (23) Одновременно в серии статей Карела Каплана, главного эксперта официальной комиссии Пиллера, занимавшейся расследованием политических процессов пятидесятых годов, сообщалось, что "советники" КГБ во время процессов действовали независимо от чехословацких властей. Поговаривали, что Пиллер предупредил партийное руководство, что в докладе его комиссии будут содержаться настолько "шокирующие факты, что их обнародование может серьезно пошатнуть авторитет партии и кое-кого из ее высшего руководства". Хотя публикация доклада была отложена, полагают, что руководство Дубчека, в принципе, согласилось с рекомендацией комиссии о роспуске политической полиции. Премьер-министр Чехословакии Ольдржих Черник позднее утверждал, что опасения Москвы по поводу сокращения партийного влияния в органах госбезопасности и вооруженных силах, которые усугублялись паническими донесениями советских советников, были "последней каплей, переполнившей чашу терпения. " (24) Андропов, видимо, не входил в узкий круг из пяти членов Политбюро (Брежнев, Косыгин, Подгорный, Суслов и Шелест), которые принимали самые важные решения в ходе чехословацкого кризиса. Но, несмотря на это, панические оценки КГБ сыграли немалую роль. Косыгин и Суслов призывали к осторожности. Шелест, пожалуй, раньше других выступил за вооруженное вмешательство. Что же касается Брежнева, то он присоединился к мнению большинства. (25) Предостережения Андропова о быстром развитии крупномасштабного империалистического заговора, направленного на подрыв партийного руководства чехословацкими структурами госбезопасности, оказало, по крайней мере, какое-то влияние на окончательное решение вопроса, в ходе которого предпочтение было отдано вторжению, а не менее насильственным [490] мерам принуждения. Громыко продолжал утверждать до самой смерти в 1989 году, когда ОВД наконец принесла извинения за вторжение, что "конечно, враги новой (т. е. коммунистической) Чехословакии получали помощь извне так же, как это было в Венгрии в 1956 году". В свои мемуары он включил самые невероятные подробности подготовки к якобы запланированному государственному перевороту, которые он, вероятно, почерпнул из панических разведдонесений в 1968 году: "В определенные часы, главным образом, ночью изменялись номера домов, а иногда и названия улиц. Это свидетельствовало о том, что враги новой Чехословакии готовились тщательно и заблаговременно. " (26) КГБ слишком оптимистично оценивал силы Чехословацкой компартии и ошибочно полагал, что рабочий класс поддержит смену руководства Дубчека. Эти оценки, пожалуй, даже больше, чем панические донесения о заговоре при поддержке Запада, оказали влияние на принятие решения о вводе войск. КГБ также сфабриковал многие свидетельства, указывающие на наличие империалистического заговора, которые позже были использованы для оправдания вторжения. Тридцать с лишним нелегалов КГБ, действуя под видом западных туристов, расклеивали подстрекательские воззвания и лозунги, призывающие к свержению коммунизма и выходу из ОВД. Брат Гордиевского также рассказывал ему, что КГБ был причастен к созданию и обнаружению тайников с оружием, которые "Правда" поспешила приобщить к списку свидетельств подготовки к вооруженному восстанию судетских реваншистов. Орган восточногерманской партии газета "Нойес Дойчланд" пошла еще дальше и поместила фотографии американских солдат и танков в Чехословакии. Фотографии были взяты (хотя восточногерманская пресса так в этом и не призналась) из американского фильма о войне, который снимался в Богемии при участии чешских солдат, одетых в американскую форму образца 1945 года, и танков с американскими опознавательными знаками, которые были предоставлены за валюту чехословацкой армией. По словам старого эксперта ПГУ по Чехословакии Анатолия Русакова, который в 1968 году находился в Праге, у него и советников КГБ были серьезные возражения против провокаций, осуществлявшихся по приказу Центра, поскольку они считали, что риск, связанный с раскрытием этих действий, слишком велик. Брат Гордиевского тоже переживал из-за этих провокаций, осуществление которых КГБ поручил ему и другим нелегалам. (27) Время вторжения Советской Армии при поддержке воинских контингентов других стран ОВД в ночь с 20 на 21 августа 1968 года было продиктованно желанием упредить созыв сентябрьского съезда партии, который, по советским оценкам, мог привести к непоправимой демократизации чехословацкого коммунизма. Как [491] раз накануне ввода войск Центру стало известно, что дочь Василя Биляка, одного из представителей консервативного меньшинства в чехословацком Президиуме, которого прочили на место Дубчека, учится в Англии. Центр срочно приказал своему резиденту в Лондоне Юрию Николаевичу Воронину разыскать девушку и уговорить ее вернуться на родину. Когда началось вторжение, дочь Биляка была уже в Чехословакии. (28) Основные военные цели вторжения были достигнуты уже через сутки. Начиная с 11 часов вечера во вторник 20 августа, части советской 24-й воздушной армии взяли под контроль основные аэропорты Чехословакии и координировали действия сотен транспортных самолетов "Ан", которые перевозили войска и танки. Одновременно советские войска и силы Варшавского Договора пересекли границу Чехословакии на севере, востоке и юге и перекрыли границу с Западной Германией. К утру 21 августа, в среду, части чехословацкой армии, которые и не пытались оказать организованного сопротивления, были нейтрализованы, и вся сеть дорог и коммуникаций оказалась под контролем советских войск. Дубчек и большинство ведущих реформаторов из состава чехословацкого Президиума были арестованы группой СТБ и КГБ под командой полковника Богумила Молнара. Их вывезли из страны через советскую границу и заперли в казармах КГБ в Карпатах. Агент КГБ Йозеф Хоуска был быстро восстановлен в должности начальника СТБ. (29) Непосредственно во время вторжения КГБ действовал хуже, чем Советская Армия. Регулярные части сопровождали вооруженные отряды КГБ, в задачу которых входило проведение операций по типу "Смерш" с целью выявления и нейтрализации членов контрреволюционной оппозиции. Эти подразделения были подготовлены плохо и действовали соответственно. (30) Солдаты Советской Армии, которым сказали, что народ Чехословакии попросил о братской помощи, страшно удивлялись, когда люди взбирались на танки, говорили им, что их сюда никто не звал, и уговаривали их вернуться домой. В течение нескольких дней подпольные радиостанции продолжали выступать с осуждением вторжения. 22 августа прошла часовая всеобщая забастовка, которая сопровождалась массовыми, главным образом, мирными демонстрациями по всей Чехословакии. Самая серьезная ошибка КГБ и советского посла в Праге Степана Васильевича Червоненко заключалась в переоценке потенциальной поддержки интервенции как внутри Чехословацкой компартии, так и среди рабочего класса. Их ошибки отчасти объяснялись традиционной неспособностью большевиков осознать реальность оппозиции рабочего класса большевистскому режиму, а также призывами о помощи, которые исходили от Биляка и других консерваторов, понимавших, что без советского вмешательства их политическая карьера скоро закончится. Советское По- [492] литбюро приняло решение о вводе войск в надежде, что этой мере будет моментально придана законность, после того, как большинство в чехословацком Президиуме срочно обратится с призывом о "братской помощи" в борьбе с контрреволюцией. После этого, как предполагалось, будет сформировано новое революционное рабоче-крестьянское правительство, которое очистит страну от сторонников "Пражской весны". Но попытка реакционных сил заручиться поддержкой Президиума, чтобы обратиться за помощью, с треском провалилась, и никакого правительства предателей сформировано не было. Не найдя "чехословацкого Кадара", Политбюро было вынуждено срочно менять курс. Поздно вечером 22 августа Политбюро пришло к выводу, что ему ничего не остается, как начать переговоры с действующим партийным руководством. (31) Посте переговоров в Москве Дубчеку и его реформаторам было разрешено вернуться в Прагу, но с условием, что они "нормализуют ситуацию" так, чтобы это устраивало Кремль. В октябре Дубчека снова вызвали в Москву на подписание договора, который должен был разрешить постоянное присутствие в Чехословакии советских войск как гаранта против якобы "растущих реваншистских амбиций милитаристских кругов в Западной Германии". (32) После того, как в апреле 1969 года Дубчека на посту Первого секретаря сменил хитрый карьерист Густав Гусак, на смену "Пражской весны" пришла долгая советская зима, которая длилась двадцать лет. Озабоченность КГБ по поводу "Пражской весны" была вызвана еще и тем, что в ее поддержку выступил Андрей Сахаров и другие представители советской интеллигенции. На Красной площади состоялась небольшая, но беспрецедентная демонстрация протеста против ввода советских войск. Правда, она была быстро разогнана силами КГБ. Александр Солженицын позднее сказал, что те два дня "имели для меня огромное значение": "В те два дня я вновь выбирал свою судьбу. Сердце мое хотело одного - написать что-нибудь короткое, вариацию на знаменитую фразу Герцена: "Мне стыдно, что я советский!" (33) В течение недель и месяцев после советского вторжения Гордиевский тоже "выбирал свою судьбу". Теперь он уже не сомневался, что советское однопартийное государство было по природе своей душителем человеческих свобод. На протяжении последующих лет он много думал о том, какой личный вклад может внести в борьбу за демократию. Летом 1968 года мало кто из советской интеллигенции открыто выступал в поддержку "Пражской весны", но степень сочувствия чехословацкому движению не давала покоя ни КГБ, ни партийному аппарату. Газете "Советская культура" потребовался месяц, чтобы найти семь заслуженных деятелей искусств, которые бы подписались под статьей, которая осуждала [493] "2000 слов" Людвика Вацулика, один из самых ярких радикальных манифестов "Пражской весны", опубликованный в июне 1968 года. В июле Отдел пропаганды ЦК издал директиву, в которой подчеркивалась острая необходимость воспитания "советской интеллигенции в духе идейной убежденности". (34) По словам Алексея Аджубея, Андропов "никогда не предавался паническим и тем более паникерским настроениям. Но... он считал, что нельзя быть благодушным, когда "разбалтываются" идеологические устои, резко говорил о многих писателях, актерах и режиссерах. " (35) Всевозможные истории, распространяемые КГБ среди иностранных журналистов, постеленно создали образ Андропова, рассчитанный исключительно на западное потребление. В этом образе, по словам журналов "Тайм" и "Ньюсуик", Андропов представал как "скрытый либерал", который "хорошо владеет английским", "собирает записи известных ансамблей", "читает на досуге американские романы" и "старается по-дружески беседовать с протестующими диссидентами". (36) Однако отличительной чертой Андропова было не сочувственное отношение к диссидентам, а более утонченные методы подавления инакомыслия. После "Пражской весны" он создал новое Пятое управление, которое изучало все проявления инакомыслия и вело с ними борьбу. Специализированные отделы этого управления занимались слежкой за представителями интеллигенции, студентами, националистами из национальных меньшинств, верующими и евреями. (37) Вместо того, чтобы судить их по состряпанным обвинениям на показательных процессах, как, например, Синявского и Даниэля, диссидентов отправляли в психиатрические лечебницы, где послушные Пятому управлению психиатры, такие, как доктор Д. Р. Лунц из Московского института судебной психиатрии им Сербского, определяли, что у них "вялотекущая шизофрения" или "мания реформаторства". Признанных душевнобольными диссидентов лишали остатков их гражданских прав и накачивали самыми разными лекарствами, которые им прописывали Лунц и его коллеги. Такое использование психиатрии основывалось не просто на целесообразности, а на убежденности, порожденной однопартийным Советским государством, что единственно правильные ценности - это ценности партии. А те, кто не принимает эти ценности, - "психи ненормальные", которых надо "перевоспитывать", как выразился Виталий Федорчук, сменивший Андропова на посту председателя КГБ. Во избежание международного осуждения за признание душевнобольными таких известных на Западе людей, как Александр Солженицын, некоторых из наиболее видных диссидентов просто вынудили покинуть страну. (38) Шок, вызванный "Пражской весной", продолжал сказываться на политике Кремля и КГБ в Восточной Европе на протяжении [494] последующих двадцати лет. Впервые ограничения суверенитета стран народной демократии были официально закреплены в сентябре 1968 года в "доктрине Брежнева". В этом документе утверждалось, что каждый народ имеет право идти "к социализму своим путем", но политика его "не должна наносить ущерб социализму ни в его собственной стране, ни коренным интересам других социалистических стран или международного рабочего движения, борющегося за социализм". Если такой "ущерб" будет иметь место в любой стране народной демократии, в доктрине недвусмысленно подчеркивалось, что в этом случае "интернациональным долгом" других социалистических стран во главе с Советским Союзом будет "решительное противодействие антисоциалистическим силам", как это было в Чехословакии. Изо всех сил стараясь восстановить свою пошатнувшуюся репутацию в Москве, СТБ буквально сразу же после ввода советских войск провела энергичные чистки чехословацких "антисоциалистических сил" в тесном содружестве с офицерами связи КГБ. Каждого из полутора миллионов членов партии допросили, чем он занимался во время "Пражской весны". Примерно треть из них были исключены из партии или вышли из нее по собственному желанию. Такие же чистки проходили и в университетах, среди сотрудников средств массовой информации и представителей других свободных профессий. Организации, наиболее тесно связанные с "Пражской весной", например, Союз писателей и институт философии Академии наук, были закрыты или вошли в состав более благонадежных организаций. И все же Московский центр не успокаивался. После подробного анализа событий "Пражской весны", проведенного Одиннадцатым (соцстраны) отделом ПГУ, был сделан вывод, что выступление Густава Гусака и президента Людвика Свободы того периода как-то не очень вязались с их поздними заверениями в идейной благонадежности. Самым главным из скрытых сторонников Дубчека, которым как-то удалось сохранить свои посты, считался Любомир Штроугал, ставший премьер-министром в январе 1970 года. В Москве бы предпочли, чтобы Первым секретарем вместо Гусака стал Василь Биляк или такой же реакционер Алоис Индра, но оба были настолько непопулярны в народе, что их назначение было бы связано с серьезным политическим риском. (39) "Измена" Дубчека ("нашего Саши") в 1968 году вслед за "изменами" Тито, Надя, Мао Цзэдуна, Ходжи (который снюхался с Мао) и других коммунистических лидеров зарубежья способствовала тому, что у Кремля и Московского центра сложилось стойкое предубеждение против Восточной Европы. К семидесятым годам Центр делил восточноевропейских лидеров на пять категорий: "националисты", недостаточно осознающие свой интернациональный долг; "ревизионисты", подспудно тяготеющие к Западу; [495] "непредсказуемые", которые, с одной стороны, лояльно настроены по отношению к советскому режиму, а с другой заигрывают с Западом; просоветские, но неэффективные; и, наконец, просоветские и эффективные, но не пользующиеся достаточной поддержкой у себя в стране. Даже при Брежневе Гордиевский слышал и в Центре, и в резидентурах КГБ сделанные в порыве откровения признания, что "в душе они все равно будут антисоветски настроенными, ненадежными и дорогостоящими союзниками. Было бы лучше распрощаться с большинством из них. " (40) При Брежневе такая политика никогда не считалась реальной, даже теми, кто втайне поддерживал ее, но все же разочарование в Восточной Европе стало в конечном итоге одной из причин, заставивших Кремль в 1989 году отказаться от "доктрины Брежнева", провозглашенной в 1968 году. X X X Из всех коммунистических государств самую серьезную и постоянную озабоченность Кремля и КГБ вызывала Китайская Народная Республика (КНР). Когда в 1960 году Хрущев отозвал из КНР тысячи советских советников, уехали и советники КГБ, после чего осталась лишь небольшая резидентура в Пекине. В последующие несколько лет многие специалисты по Китаю в Министерстве иностранных дел и КГБ отчаянно пытались перейти на другую работу, полагая, что если они останутся известными как китаисты, это помешает их карьере. Сначала взаимные нападки СССР и КНР шли через третьи страны: Москва поносила албанских догматиков, а Пекин выступал с осуждением югославских ревизионистов. Затем, в 1964 году, когда Китай как раз испытывал свою первую атомную бомбу, конфликт перешел в открытую фазу. Хотя большинство коммунистических партий мира оставались на просоветских позициях, многие партии в Азии встали на сторону Китая. К середине шестидесятых годов Китай стал представлять серьезную проблему для КГБ. Китаисты, которые ранее отошли от китайских дел, вернулись к своей прежней специальности. В КГБ были набраны новые специалисты по Китаю, а в Пекине была создана мощная резидентура. (41) Начавшаяся в 1966 году культурная революция (официально "полномасштабная революция за создание культуры рабочего класса"), еще более повысила приоритетность информации о Китае. Пытаясь неординарными методами переделать китайское общество на утопический революционный манер, Мао Цзэдун развязал кампанию всеобщего террора. Миллионы хунвэйбинов (красных охранников) призывались повсеместно искоренять буржуазные и ревизионистские тенденции. Кремлевское руководство поносилось как "величайшие в истории изменники и [496] ренегаты". Как и за тридцать лет до этого, во время "Великого Террора" в Советском Союзе, большинство врагов народа, которых разоблачали и преследовали хунвэйбины, были виновны лишь в воображаемых преступлениях. Как и в сталинской России, кровопролитие сопровождалось поголовным поклонением "императору". Мао повсеместно провозглашался "Великим Кормчим" и "Краснейшим из Красных Солнц в наших сердцах". Каждый день начинался с исполнения "танца верности". "Сначала прикладываешь руку ко лбу, потом к сердцу и танцуешь джигу в знак того, что твое сердце и разум переполняет безграничная любовь к Председателю Мао, "- вспоминал потом один из членов партии. (42) Враждующие группировки - одна хлеще другой - терроризировали воображаемых врагов "Великого Кормчего", причем члены каждой из них пытались доказать, что они более истые маоисты, чем другие. Сбор информации в Китае оказался для КГБ более сложной и опасной задачей, чем в какой-либо другой стране мира. Расшифровка дипломатической корреспонденции не давала достаточного представления о ходе революции. Вербовка агентуры среди китайских должностных лиц оказалась практически невозможной. Контакт с ними был минимальный и тщательно контролировался. Из-за шпиономании и ксенофобии хунвэйбинов даже дипломатам было трудно передвигаться по Пекину. Тех, у кого были заграничные книги, заставляли ползать на коленях в знак раскаяния, а тех, кого заставали за слушанием передач иностранных радиостанций, сажали в тюрьму. Как признавалось потом в официальном китайском докладе, "владение иностранным языком или посещение в прошлом зарубежной страны становилось свидетельством того, что человек был "тайным агентом" этой страны. " (43) Улица, ведущая к осажденному советскому посольству, была переименована в Антиревизионистский переулок. Членов семей советских дипломатов и сотрудников КГБ буквально избивали в пекинском аэропорту, когда они выезжали из страны в 1967 году. Самые ценные сведения, поступавшие в Москву непосредственно с места событий, добывались сотрудниками КГБ монгольского и среднеазиатского происхождения, которые в соответствующей одежде вполне могли сойти за китайцев. Их скрытно вывозили из советского посольского городка с наступлением темноты в багажниках дипломатических машин и высаживали где-нибудь в безлюдном месте. Потом они смешивались с многолюдными толпами китайцев, бродили по городу, увешанному лозунгами, читали ежедневные дацзыбао (листовки), покупали "маленькие газеты", в которых печатались новости из Шанхая, Чунцина и Синьцзяна. Еще больше нелегалов КГБ (также в основном монгольского и среднеазиатского происхождения) [497] забрасывалось через китайскую границу с баз в Алма-Ате, Иркутске и Хабаровске. Но ни один из этих агентов не имел доступа к источникам, которые могли бы дать представление о выработке политики на высшем уровне. (44) Тс немногочисленные данные, которые сотрудникам КГБ каким-то образом удавалось добыть во время культурной революции, помогали воспроизвести общую картину положения в стране, которая погружалась во мрак хаоса и террора. Пожилые китайские рабочие иногда стеснялись выставлять свои писания, где они рассказывали о проблемах на местах, на всеобщее обозрение в стране, где высоко ценится искусство каллиграфии. Поэтому они часто клали бумагу и тушь прямо на землю, садились рядом, смотрели на чистый лист бумаги, и когда вокруг них собиралась толпа, начинали сбивчиво и путано излагать какую-нибудь местную проблему. Но в большинстве дацзыбао поднимались проблемы общенациональной важности. В конце 1967 года начали появляться дацзыбао, направленные против главы государства Лю Шаоци. После того, как в следующем году его посадили, более 22. 000 человек были арестованы за то, что якобы сочувствовали ему. Даже мусорщика, которого когда-то сфотографировали на конференции ударников труда, где его поздравлял Лю, провели по улицам с плакатом на шее и издевались над ним до тех пор, пока он не потерял рассудок. Появились и дацзыбао, призывающие сжечь заживо премьер-министра Чжоу Эньлая (даже после того, как он публично осудил Лю как "ренегата, изменника и негодяя"), но эти дацзыбао потом быстро заклеили новыми. Действуя по принципу "дети революционеров - герои, дети реакционеров - слизняки", хунвэйбины убили одного из сыновей Лю, бросив его под поезд. Дэн Сяопин, генеральный секретарь партии и "второе лицо в руководстве, которое стало на путь капитализма", был направлен заниматься физическим трудом в провинции, но его оставили в живых (возможно, по личному указанию Мао). Его старшего сына Дэн Пуфана, студента-физика, выбросили из окна второго этажа Пекинского университета. Никто из студентов не осмелился прийти ему на помощь, ни один врач не захотел оперировать его. Нижняя часть его тела так и осталась парализованной. Зверства культурной революции шокировали даже чекистов, прошедших Вторую мировую войну и переживших ГУЛАГ. Хунвэйбины во Внутренней Монголии, такие же жестокие, как большинство красных охранников по всей стране, применяли семьдесят пять различных пыток, каждая из которых имела свое название. Диссидентам, которые, как предполагалось, могли выкрикивать подстрекательские лозунги, обычно накануне казни перерезали трахею и вставляли в горло через открытую рану стальные трубки, чтобы они могли дышать, но не говорить по дороге к месту казни. [498] Предположительно, во время культурной революции было репрессировано примерно тридцать миллионов китайцев и примерно миллион был убит (гораздо меньше, чем во время сталинского "Великого Террора"). (45) Главный специалист по Китаю в Московском центре генерал Михаил Михайлович Турчак, который позже стал резидентом в Пекине и проработал там с 1976 по 1981 год, рассказывал Гордиевскому, что во время культурной революции КГБ поставлял Кремлю больше важной информации (как по качеству, так и по количеству), чем МИД. Но, черпая информацию, главным образом, из многочисленных донесении о хаосе и зверствах, поступавших из резидентуры КГБ и от нелегалов, которые не имели доступа к высокопоставленным партийным чиновникам, Центр сделал ошибочные выводы. Он оценил культурную революцию не как предсмертные судороги однопартийного коммунистического государства, которое, несмотря на свою ужасающую жестокость, унесло все же меньше человеческих жизней, чем сталинский террор, а как чисто китайское проявление кровожадного восточного варварства. Еретический режим Мао, по предсказаниям Первого главного управления, должен был выродиться в агрессивную азиатскую тиранию, которая претендовала бы на крупные территории, отошедшие к царской России по условиям неравноправных договоров XIX века. Пограничные стычки в Средней Азии и на острове Даманский в марте и августе 1969 года доказали, что КГБ не ошибся в своих прогнозах, и предвидели гораздо более серьезный советско-китайский конфликт. Особую тревогу внушало то обстоятельство, что через несколько лет население Китая должно было достичь одного миллиарда человек и править ими будет режим, нисколько не заботящийся о человеческих жизнях и обладающий ядерными ракетами, способными уничтожить Москву. Еще в пятидесятые годы Мао как-то сказал Неру, что ядерная война - это, может, не так уж и плохо. Даже если погибнет половина человечества, вторая половина останется, а империализм будет сметен с лица земли. В сентябре 1969 года Китай провел два ядерных испытания в Синьцзяне. Данные космической разведки позволили Москве заключить, что китайцы работают над созданием своего собственного спутника (его запуск был успешно осуществлен в 1970 году). Как часто бывает в напряженные моменты, Центр переживал подъем волны черного юмора. Ходил, например, анекдот, что Ремарк пишет новый роман под названием "На китайско-финском фронте без перемен". (46) События приняли более мрачный оборот осенью 1969 года, когда в статьях, которые писал для западной прессы связавшийся с КГБ журналист Виктор Луи (он же Виталий Евгеньевич Луи), [499] появились намеки на то, что Советский Союз рассматривает возможность нанесения упреждающего ядерного удара по Китаю, прежде чем у КНР появятся ракеты, представляющие угрозу Советскому Союзу. (47) Одновременно те же самые слухи стали распространять резидентуры КГБ в Европе и Северной Америке. Как выяснил Гордиевский, даже те сотрудники КГБ, которые занимались распространением этих слухов, не были в то время уверены, то ли это часть "активных действий", цель которых напугать китайцев, или же это предупреждение Западу о том, что советский Генштаб всерьез рассматривает такую возможность. (48) Задним числом можно сказать, что все это мероприятие выглядело скорее как кампания "активных действий", затеянная Службой А ПГУ. В кратчайшие сроки эти меры помогли заставить Пекин, который к тому времени уже начал выходить из хаоса культурной революции, возобновить переговоры по урегулированию пограничного конфликта. Но такое давление, в конечном счете, возымело обратный эффект. Страх, что Советский Союз может нанести удар, был, видимо, одной из причин, заставивших китайцев начать тайные переговоры с США, которые закончились в 1972 году визитом в Пекин президента Никсона и привели к сближению между Китаем и США. (49) В начале семидесятых в Центре шли жаркие споры о том, можно ли Китай теперь считать "главным противником", т. е. придать ему статус, которым раньше пользовались только США. В конце концов было решено, что в официальной терминологии КГБ Китай будет именоваться "основным противником", а понятие "главный противник" будет по-прежнему распространяться только на США. Из-за отсутствия четкого представления о китайской политике зарубежные резидентуры КГБ получали больше сводок по Китаю, чем по какой-либо другой стране. Такая ситуация сохранялась вплоть до 1985 года, когда Гордиевский покинул КГБ. (50) X X X Проблемы сохранения главенствующей роли в коммунистическом мире, особенно в Пекине и Праге, с которыми столкнулся Кремль в шестидесятые годы, в значительной мере компенсировались его растущим влиянием в третьем мире. Наиболее крупных успехов советская дипломатия добилась на Ближнем Востоке, где послевоенная эрозия британского и французского влияния в этом регионе создала вакуум, который США было трудно заполнить из-за обязательств перед Израилем. Возможность выступить в роли защитника арабских интересов предоставилась Советскому Союзу в 1954 году с приходом к власти Гамаля Абделя Насера, который в возрасте всего лишь тридцати шести лет стал [500] первым представителем коренного населения Египта, возглавившим страну со времени, когда персидские завоеватели свергли последнего фараона в 525 году д. н. э. "В детстве, - писал Насер, - всякий раз, когда надо мной пролетали аэропланы, я кричал: - О Всемогущий Аллах, Да падет несчастье на головы англичан!" (51) С вдохновенным национализмом Насера и той симпатией, которую питали к нему массы во всем арабском мире, не мог сравниться ни один другой арабский лидер современности. В шестидесятых годах Насеру было суждено стать жертвой своей собственной напыщенной риторики и образа героя, который он сам себе создал. Но на раннем этапе его успехи на посту египетского руководителя стали как раз тем материалом, из которого создаются герои. В 1954 году, вскоре после прихода к власти, на Насера во время одного из митингов было совершено покушение, которое ему посчастливилось пережить. Из тех, кто стоял рядом с ним, двое погибли, а остальные, пытаясь спастись, попрыгали с трибуны. Насер же и с места не двинулся: "Пусть они убьют Насера! Он всего лишь один из многих, и умрет он или останется в живых, но революция будет продолжаться!" В 1955 году он шокировал Запад, объявив о заключении договора на крупные поставки советского оружия при посредничестве Чехословакии. Это соглашение готовилось в таком строжайшем секрете, что даже послу Египта в Москве о нем ничего не было известно. Одним махом был положен конец западной монополии на торговлю оружием на Ближнем Востоке. В июле 1956 года Насер национализировал Суэцкий канал, который был в свое время отдан в концессию обосновавшейся в Париже Компании Суэцкого канала и в глазах арабов был самым ярким символом западной эксплуатации. После того, как в ноябре Англия и Франция в сговоре с Израилем неудачно попытались восстановить контроль над Суэцким каналом с помощью оружия, Насер стал героем для большей части арабского мира (не признали его разве что только ортодоксальные арабские лидеры). В 1958 году Насер совершил трехнедельную поездку по Советскому Союзу, где его также чествовали как героя. Советское руководство в полном составе прибыло в аэропорт, чтобы встретить его, он был почетным гостем на трибуне Мавзолея во время ежегодной Первомайской демонстрации на Красной площади. По возвращении на родину Насер, выступая перед огромной толпой в Каире, сказал, что Советский Союз - "дружественная страна, не преследующая никаких корыстных интересов", которая питает к арабам "глубокое уважение". (52) Но не всегда отношения между Насером и Кремлем складывались гладко. Серьезные трения возникли после того, как Насер [501] начал преследовать коммунистов в Египте и Сирии (в период союза между двумя странами с 1958 по 1961 год) и выступил с осуждением коммунистов в Ираке. КГБ было наверняка известно, что после того, как Насер публично выступил с критикой политики, проводимой Советским Союзом в 1959 году, ЦРУ предложило ему американскую помощь. (53) Но, несмотря ни на что, в начале шестидесятых Хрущев и Центр были убеждены, что на Ближнем Востоке сложилось новое "соотношение сил", которое необходимо было использовать в борьбе с "главным противником", хотя и не все члены Политбюро разделяли эту точку зрения. Сирия и Ирак, а также Египет были настроены претив США. В 1962 году Бен Белла в Алжире провозгласил курс на построение социализма и ввел в состав правительства нескольких коммунистов. После пережитого во время Карибского кризиса унижения Хрущев укрепился в своей решимости одержать верх над США в борьбе за влияние на Ближнем Востоке. Победа Кастро на Кубе явилась еще одним свидетельством в пользу новой политики союза с антиимпериалистическими, хотя и идейно не совсем последовательными, националистами в третьем мире, вместо традиционной опоры на коммунистические партии старого толка, которые были готовы идти за Москвой по пятам. (54) Советские идеологи изобрели термины "некапиталистический путь" и "революционная демократия" для обозначения переходной стадии от капитализма к социализму. Именно к этой стадии тяготели некоторые лидеры третьего мира. Решение Насера о национализации большей части египетской промышленности в 1961 году стало обнадеживающим свидетельством его движения по "некапиталистическому пути". На протяжении шестидесятых годов Советский Союз возлагал на него больше надежд, чем на любого другого афро-азиатского лидера. В период с 1953 по 1971 год на Египет приходилось 43 процента всего объема советской помощи третьему миру. В 1965 году египетская компартия объявила о своем роспуске, и ее члены подали заявление о приеме в правящий Арабский Социалистический Союз. (53) Горячая поддержка союза с Насером со стороны КГБ отчасти объяснялась тем успехом, с которым КГБ вербовал агентов из числа его ближайшего окружения. Самым важным из них был Сами Шараф. Шарафу с его округлым брюшком и свисающими усами никак не шла его кличка "Асад" ("Лев"). В 1959 году он был назначен директором информационного бюро при президенте, став, по сути, начальником египетской разведки и одним из ближайших советников Насера. (56) Оператор Шарафа Вадим Васильевич Кирпиченко позже стал резидентом КГБ в Каире и проработал в этой должности с 1970 по 1974 год. Его успехи в работе с агентурой способствовали его быстрому продвижению по службе в Центре, и в конце концов он стал первым заместителем [502] начальника Первого главного управления. (57) Шараф отвечал за проверку на благонадежность высших египетских чиновников и имел возможность прослушивать любые телефоны, которые интересовали его самого и КГБ. (58) Он оказывал КГБ и другие услуги, в частности, предоставив дополнительные возможности по вербовке, отправляя офицеров египетской разведки на учебу в Москву. Насеру было прекрасно известно о просоветских симпатиях некоторых министров, особенно Али Сабри, который в разное время занимал посты премьер-министра, председателя Арабского Социалистического Союза и вице-президента. Но, похоже, он считал Шарафа, как и самого себя, убежденным арабским националистом, который делал все возможное, чтобы заручиться советской поддержкой без ущерба египетскому суверенитету. Кирпиченко играл на тщеславии Шарафа, постоянно уверяя его, какое огромное значение его информации придавал сначала Хрущев, а потом и Брежнев. Когда через год после смерти Насера Шараф наконец встретился с Брежневым на XXIV съезде КПСС в 1971 году, он не скупился в выражениях признательности и дружбы: "Я должен поблагодарить товарища Брежнева за предоставленную мне возможность встретиться с ним, несмотря на его занятость. Не сомневаюсь, что это одолжение он сделал специально для меня. Я уверен, что наши отношения будут непрерывно развиваться, а грядущие дни и наши позиции по разным вопросам будут служить искренним свидетельством дружбы между Объединенной Арабской Республикой (Египтом) и Советским Союзом, между нашими партиями, народами и правительствами... Я глубоко убежден... что, поскольку Сами Шараф - сын великого лидера Гамаля Абделя Насера, ему принадлежит особое место в отношениях с советскими друзьями". (59) Несмотря на публичные похвалы, которыми Кремль щедро одаривал Насера, в середине шестидесятых годов его непомерно разросшийся авторитет непобедимого героя арабского мира вызывал скрытую насмешку как в Московском центре, так и за его стенами. Присвоение в 1964 году высшей награды СССР - звания Героя Советского Союза, которое никогда ранее не присваивалось иностранцу, - Насеру и начальнику его Генерального штаба было одним из обвинений, выдвинутых против Хрущева на заседании Президиума, который отправил его в отставку. (60) Вручение Насеру этой награды породило целую серию анекдотов и куплетов, которые были весьма популярны в Центре. (61) Несмотря на популярность частушек про Насера, Центр в шестидесятых годах был глубоко, даже слишком глубоко уверен в росте советского влияния на Ближнем Востоке. "Соотношение сил", похоже, медленно, но верно складывалось не в пользу Запада. Два основных прозападных режима - монархии в Иордании и Саудовской Аравии - испытывали серьезное давление со стороны антизападного [503] арабского национализма. В Кремле, в Центре и среди высшего военного руководства было широко распространено мнение, что благодаря советской военной технике и боевой подготовке египетские вооруженные силы буквально переродились. Ожидалось, что при поддержке Сирии и Иордании Египет добьется крупных успехов в войне с Израилем. Однако против такой точки зрения было высказано серьезное возражение. В апреле 1967 года Египет посетил Николай Григорьевич Егорычев, который доложил, что и Египет, и Сирия нуждаются в гораздо более широкой военной помощи СССР для того, чтобы успешно противостоять Израилю. Но на его доклад никто не обратил внимания. В то время, как отношения между Египтом и Израилем становились все более напряженными весной 1967 года, разведдонесения, которые Шараф представлял Насеру, основывались на оптимистических оценках Центра о "соотношении сил". (62) Третья арабо-израильская война, начавшаяся с внезапного нападения Израиля, предпринятого в 8 часов 45 минут утра по каирскому времени в понедельник 5 июня 1967 года, продолжалась шесть дней. Исход войны фактически определился в течение первых трех часов, когда в результате налетов израильской авиации на земле было уничтожено 286 из 340 египетских боевых самолетов, и египетская армия осталась без воздушного прикрытия в последовавших за этим наземных сражениях на Синайском полуострове. До 4 часов дня 5 июня генералы Насера не осмеливались доложить ему, что его воздушные силы уничтожены. Когда же он узнал об этом, то заявил, что израильтян, видимо, поддерживают американские и английские самолеты. В начале боевых действий на Синайском полуострове у египтян было столько же танков, сколько у Израиля, а в живой силе у Египта даже было превосходство. За четыре дня боев египтяне потеряли 700 танков и 17. 000 солдат, которые были убиты или захвачены в плен. Насер объявил об уходе в отставку, но многомиллионные демонстрации египтян, для которых он все еще был олицетворением арабского национализма, убедили его остаться на посту президента. За пределами арабского мира военные "успехи" Египта и союзной Сирии вызывали насмешки, которые умело подогревала израильская пропаганда, распространявшаяся о трусости арабов в бою. Египетских военнопленных фотографировали в нижнем белье на фоне неповрежденных советских танков и в других мало героических позах. (63) Официально Кремль встал на сторону арабов, осудил империалистическую агрессию и порвал дипломатические отношения с Израилем (о чем позже ему пришлось пожалеть). В частном же порядке некомпетентность арабских вооруженных сил подвергалась резкой критике и высказывалось возмущение по поводу того огромного количества советской военной техники, которая была захвачена израильтя- [504] нами. Несмотря на то, что продолжали существовать теории сионистского заговора, Гордиевский отмечал, что многие в Московском центре хотя и нехотя, но с восхищением отзывались о победах израильтян и признавали, что арабам никогда не сравняться с ними по военному мастерству и храбрости. (64) Поражение Египта в шестидневной войне поставило Кремль перед альтернативой: или сократить затраты, или перестроить арабские вооруженные силы. Был выбран второй путь. Начальник советского Генерального штаба маршал Матвей Захаров вместе с президентом Подгорным отправился в Египет и остался там, чтобы давать рекомендации по реорганизации и переоснащению египетской армии. Со временем число советских советников в Египте превысило 20. 000 человек. Отчаянно пытаясь вернуть себе славу героя арабского мира, Насер в обмен на советскую помощь был готов идти на большие уступки, чем накануне шестидневной войны. Одной из политических целей Москвы стало создание военных баз в Египте и в меньшей степени в Сирии, Ираке и Алжире. Значительно расширилось присутствие советских военно-морских сил в Средиземноморье после того, как были созданы базы материально-технического обеспечения в египетских портах Александрия, Порт-Саид, Мерса-Матрух и Эс-Саллум, в иракском порту Умм-Каср и в Адене в Народной Демократической Республике Йемен (Южный Йемен). В 1970 году по просьбе Насера для укрепления противовоздушной обороны Египта были созданы советские авиабазы, на вооружении которых находились зенитные комплексы SAM-3 и самолеты с русскими экипажами. (65) Арабист из ПГУ Борис Бочаров, сотрудник линии Н (поддержка нелегалов) в Каире, рассказывал Гордиевскому, что он перешел в линию ПР, чтобы контролировать "чрезвычайно важного агента в египетском аппарате, который предпочитает говорить по-арабски". Успехи в вербовке, достигнутые под руководством Сергея Михайловича Голубева, резидента в Каире с 1966 по 1970 год, способствовали его стремительному росту по возвращении в Москву. В Центре нередко можно было услышать шутку о "Египетской Советской Республике". Внедрение КГБ в египетский государственный аппарат достигло к тому времени наивысшей точки. (66) Однако огромные средства, которые Советский Союз вкладывал в Египет, не были подкреплены надежным фундаментом. Приток советских советников лишь углубил разрыв между советским и египетским обществом. Русские и египтяне практически не дружили семьями. Из пятнадцати тысяч арабов, которые обучались в конце пятидесятых и в шестидесятых годах в США, примерно половина вступила в смешанные браки с американскими гражданами. Но никто никогда не слышал, чтобы какие-то браки заключались между советскими советниками и арабскими женщинами. (67) [505] После внезапной кончины Насера в сентябре 1970 года мощное здание советского влияния начало постепенно разваливаться. Почти два десятилетия спустя советский министр иностранных дел Андрей Громыко все еще утверждал: "Проживи он (Насер) еще несколько лет, ситуация в регионе сегодня могла бы быть совершенно иной. " (68) Алексей Косыгин, советский премьер-министр, говорил преемнику Насера Анвару Садату: "У нас никогда не было от него секретов, и у него никогда не было секретов от нас. " (69) Первая половина этого утверждения, как было прекрасно известно Косыгину, была абсурдной, вторая же половина, благодаря Шарафу и другим, была недалека от истины. В первый же день своего президентства Садат крупно повздорил с Шарафом в своем кабинете. Позже Садат вспоминал: "Он принес мне пачку бумаг. - Что это?- спросил я его. - Это запись перехваченных телефонных разговоров между определенными людьми, за которыми установлено наблюдение. - Извини, я не хочу читать эту чепуху... И вообще, кто дал тебе право прослушивать телефоны этих людей? Убери эти бумаги, - сказал я, смахивая их со стола. " (70) Но все-таки были моменты, когда Садат относился к "этой чепухе" с большим интересом, в чем он признавался Шарафу. Один такой случай произошел 11 мая 1971 года, когда без ведома Шарафа молодой полицейский, с которым, как утверждал Садат, он не был знаком, принес магнитофонную пленку с записью, якобы свидетельствующей, что Али Сабри, который, как надеялся КГБ, должен был сменить Насера, и другие просоветские политики "плели сети заговора, чтобы свергнуть меня и режим. " 16 мая Садат приказал арестовать Шарафа, Сабри и руководителей просоветской фракции Арабского Социалистического Союза. Всего через одиннадцать дней после этого Садат и Подгорный подписали в Каире советско-египетский договор о дружбе и сотрудничестве. Как потом признался Садат, главная цель, которую он этим преследовал, заключалась в том, чтобы "рассеять опасения советских лидеров". Он попытался убедить советское руководство, что не собирается менять внешнеполитический курс Египта, а лишь ведет внутреннюю борьбу за власть. Прощаясь с Подгорным в аэропорту, Садат попросил его передать Политбюро: "Пожалуйста, верьте нам! Верьте нам! Верьте!" Вера Московского центра в Садата уже к тому времени серьезно пошатнулась. После ареста группы Сабри несколько агентов КГБ отошли от своих операторов. После смерти Насера надежды Центра в арабском мире были связаны с перспективами коммунистического переворота в Судане. КГБ считал руководителей Суданской коммунистической партии самыми преданными и лояльными на Ближнем Востоке. (72) В июле 1971 года попытка переворота, предпринятая офицерами су- [506] данской армии при поддержке коммунистов, была жестоко подавлена с помощью Садата. Среди казненных участников заговора был Генеральный секретарь партии Абд Махджуб и лауреат Ленинской премии мира Ахмед Аль-Шейх. Одновременно Московскому центру стало известно, что сотрудничавший с КГБ советский дипломат на Ближнем Востоке Владимир Николаевич Сахаров работает на ЦРУ. Предупрежденный с помощью условного сигнала (букет на заднем сиденье "фольксвагена"), он вовремя скрылся. Среди секретов, которые он выдал американцам, была и та роль, которую играл Шараф, будучи агентом КГБ. (73) К концу 1971 года в советском партаппарате и в Центре о Садате уже часто говорили как об изменнике. Было известно, что начальник разведки Садата генерал Ахмед Исмаил связан с ЦРУ. В 1972 году Садат выслал советских советников из Египта. Всего за семь дней из Египта вылетело 21 000 советников. Но пока Москва не решалась открыто порвать с Садатом, боясь тем самым потерять свои позиции на Ближнем Востоке, которые были завоеваны с таким трудом. Брежнев пришел к выводу, что у Советского Союза не было иного выбора, как продолжать оказывать политическую и военную поддержку, даже в том случае, если Садат открыто перейдет на сторону американцев. (74) X X X Главные усилия КГБ в третьем мире были направлены на Индию. При Сталине Индия считалась империалистической марионеткой. В Большой Советской Энциклопедии Махатма Ганди, под руководством которого Индия добилась независимости, именовался не иначе как "реакционер..., который блокировался с империалистами против народа; подражал аскетам; демагогически выдавал себя за сторонника независимости Индии и противника англичан, искусно играл на религиозных предрассудках. " Как и во времена британского правления, инструкции Индийской компартии, поступавшие из Москвы, нередко перехватывались Специальной службой Департамента уголовного розыска, которая находилась в Дели. По словам Б. Н. Муллика, который возглавлял Специальную службу на протяжении всех семнадцати лет пребывания Джавахарлала Неру на посту премьер-министра независимой Индии (1947-1964 гг. ), до начала пятидесятых годов "в каждой инструкции из Москвы подчеркивалась необходимость свержения "реакционного" правительства Неру силами Индийской компартии. " (75) В начале 1951 года Муллик передал Неру копию последних инструкций, направленных из Москвы индийским коммунистам. В инструкциях подчеркивалось, что они не должны попасть в руки правительства. Неру "громко рассмеялся и заметил, что в Москве, видимо, не знают, как хорошо у нас работает раз- [507] ведка. " (76) Однако Хрущев увидел в движении неприсоединения, которое начало формироваться в третьем мире на Бандунгской конференции в 1955 году, потенциального союзника в борьбе с Западом. Вместе с Насером и Тито (с которым Хрущев добился частичного примирения) одним из лидеров движения неприсоединения стал Неру. Триумфальный визит в Индию Хрущева и Булганина в 1955 году ознаменовал начало новой эпохи в советско-индийских отношениях. Ставка США на Пакистан как на противовес советскому влиянию в Азии способствовала тому, что Индия повернулась лицом к СССР. В шестидесятых годах обе страны совместно выступали против маоистского Китая. Москва ценила поддержку Индии в ООН, поскольку все чаще страны третьего мира при голосовании на Генеральной Ассамблее присоединялись к советскому блоку, а не к Западу. В 1956 году Неру заявил, что "никогда еще он не сталкивался с таким вопиющим фактом неприкрытой агрессии", как англо-французское вторжение в Египет, но в то же время Индия проголосовала в ООН против предложения обязать Советский Союз вывести войска из Венгрии и провести там свободные выборы под эгидой ООН. Несмотря на то, что Неру был знаком со сталинизмом, он продолжал считать, что "советская революция помогла человеческому обществу совершить огромный скачок вперед и зажгла яркое пламя, погасить которое невозможно. " (77) В публикациях, подготовленных не без участия КГБ, Неру изображался как "политический гений", "не останавливающийся перед опасностями", чья "политика, гуманистические и моральные принципы импонировали всему человечеству и стали явлением мирового масштаба". Уже в 1989 году Агентство печати "Новости", которое служит орудием осуществления советских "активных действий" и обеспечивает прикрытие многим сотрудникам КГБ за рубежом, выпустило брошюру, в которой все еще приводилось наивное и абсурдное утверждение Неру о том, что "проблема меньшинств (в СССР) во многом успешно решена", как подтверждение успехов советской "национальной политики". (78) В течение нескольких лет после смерти Неру и отстранения Хрущева от власти в 1964 году Кремль проводил более сбалансированную политику в отношении Индии и Пакистана в надежде, что Пакистан порвет связи с Вашингтоном и Пекином. Кое-кто из московских политиков критиковал Хрущева за чрезмерную приверженность Индии в этом взрывоопасном регионе. Среди самых горячих сторонников именно такой политики в Южной Азии, основанной на приверженности Индии, было Первое главное управление КГБ и его резиденты в Дели Радомир Георгиевич Богданов (1957-1967 гг. ) и его преемник, Дмитрий Александрович Ерохин (1967-1970 гг. ) (79) Такое отношение КГБ к Индии объяснялось отчасти многочисленными возможностями, которые да- [508] вала разведке эта крупнейшая в мире многопартийная демократия, а также то огромное количество периодических изданий на английском языке, которые выходили в Индии. В начале шестидесятых, действуя по договоренности с Отделом Д, который возглавлял крупный специалист Московского центра по дезинформации Иван Агаянц, Богданов помог найти индийскую газету, которую затем широко использовали для проведения советских "активных действий" (80), как, впрочем, и многие другие газеты, которые об этом и не догадывались. Одним из сотрудников КГБ, который активно протаскивал фальшивые материалы в индийскую печать накануне и во время предвыборной кампании 1967 года, был Юрий Модин, бывший оператор "кембриджской пятерки". Чтобы дискредитировать антикоммунистически настроенного кандидата С. К. Патила в Бомбее, Модин распространил фальшивое письмо, в котором генеральный консул Великобритании в Бомбее Мильтон К. Реуинкел писал послу Честеру Боулзу: "Считаю целесообразным тактично предложить (Патилу) прекратить, хотя бы на время предвыборной кампании, политические интриги с Пакистаном и умерить свои аппетиты, довольствуясь пока нашей помощью, что, по чести сказать, уже немало. В этой связи мы должны иметь в виду, что в Бомбее поговаривают о том, что на свою предвыборную кампанию он получил от нас более полумиллиона рупий. " Модин также распространил телеграмму от британского Верховного комиссара "сэра Джона Фримэна", в которой тот докладывал в Министерство иностранных дел, что американцы перечислили крупные средства в предвыборные фонды правых партий и политиков. Настоящий Верховный комиссар - господин Фримэн - к тому времени рыцарского титула еще не получил, а посему не мог именоваться "сэром". Тем, что Модину не удалось замести следы своей дезинформации, видимо, и объясняется его внезапный отъезд из Индии в апреле 1967 года, всего через девять месяцев после приезда. (81) Одним из успешных "активных действий" КГБ в конце шестидесятых, когда резидентом был Ерохин, было распространение поддельного письма, якобы написанного Гордоном Годдстайном из американского центра военно-морских исследований, в котором сообщалось о наличии (в действительности ничего этого не было) американского бактериологического оружия во Вьетнаме и Таиланде. Впервые это письмо было опубликовано в бомбейской газете "Фри пресс джорнэл", затем оно упоминалось в "Тайме" от 7 марта 1968 года, а московское радио использовало его в своих передачах на Азию как доказательство того, что США распространяли эпидемии болезней во Вьетнаме. Индийский еженедельник "Блитц" поместил статью, основанную все на той же фальшивке, под заголовком "США признают бактериологическую и ядерную [509] войну". Как позже выяснилось, подпись Голдстайна и его фирменный бланк были пересняты с приглашений на международный научный симпозиум, которые он рассылал за год до этого. (82) Тема бактериологического оружия США не раз использовалась в советских "активных действиях" с тех пор, как кампания вокруг "бактериологической войны" во время боевых действий в Корее помогла ввести в заблуждение нескольких западных ученых. (83) Ведущей фигурой в советских организациях прикрытия при Брежневе был индийский коммунист Ромеш Чандра, который питал горячие симпатии к Советскому Союзу еще будучи студентом Кембриджского университета до Второй мировой войны. В 1966 году Чандра возглавил Всемирный Совет Мира (ВСМ), самую крупную из советских организаций прикрытия послевоенного периода, которая пришла на смену "клубам невинных" Мюнценберга. Поначалу ВСМ обосновался в Париже, откуда был изгнан в 1951 году за "деятельность, напоминающую "пятую колонну", и перебрался в Прагу, а затем в 1954 году - в Вену, где был запрещен австрийским правительством в 1957 году за "деятельность, направленную против интересов австрийского государства". Собственно, ВСМ продолжал действовать в Вене и после этого под прикрытием Международного института мира, до тех пор, пока не создал свою штаб-квартиру в Хельсинки в сентябре 1968 года. (84) Чандра вдохнул в ВСМ новые силы, связав его со многими проблемами третьего мира. В своем обзорном докладе о периоде шестидесятых годов на организованном ВСМ Всемирном конгрессе мира в 1971 году Чандра заклеймил "возглавляемый США союз НАТО" как "величайшую угрозу миру" не только в Европе, но и во всем мире: "Клыки НАТО чувствуются и в Азии, и в Африке... силы империализма и эксплуатации, особенно НАТО... несут ответственность за голод и нищету сотен миллионов во всем мире. " (85) ВСМ утверждал, что существует на взносы организаций своих сторонников, национальных "комитетов защиты мира", которые имелись практически во всех странах, но на самом деле средства в избытке поступали из Советского Союза, который в конце семидесятых годов предоставлял ВСМ почти 50 миллионов долларов в год. ВМС верно следовал курсу, начертанному Международным отделом ЦК КПСС, который курировал деятельность организаций прикрытия. ВСМ стремился утвердиться в качестве независимого движения, получив аккредитацию в ООН, которая приняла представителей ВСМ в Нью-Йорке, Женеве и ЮНЕСКО в Париже, а также вербуя в ряды своих вице-президентов таких борцов за мир, как, например, член британского парламента от лейбористской партии Джеймс Лэймонд, который, как и "невинные", совращенные Мюнценбергом, так и не понял, что вступил в советскую организацию прикрытия. КГБ оказывал помощь Меж- [509] дународному отделу ЦК, действуя в качестве тайного почтальона при переправке средств для организаций прикрытия, которые он курировал. Кампании за мир, которые возглавлял Чандра, Генеральный секретарь, а с 1977 года Президент ВСМ, были направлены исключительно против Запада. Ведь, как он часто объяснял, угрозы миру со стороны Советского Союза не существует: "Цели внешней политики СССР заключаются в том, чтобы обеспечить прочный мир и мирное сосуществование государств с различными системами. Военная политика Советского Союза полностью отвечает этим целям. Она носит строго оборонительный характер. " Другие организации обычно в своих действиях ориентировались на ВСМ. (86) В конце шестидесятых - начале семидесятых годов открытые кампании ВСМ и скрытые "активные действия" КГБ были сосредоточены прежде всего на войне во Вьетнаме. Московский центр совершенно правильно увидел в американском участии в войне прекрасную возможность для расширения советского влияния в третьем мире. Ковровые бомбежки страны третьего мира и участие в боевых операциях почти полумиллиона американских солдат не только настроили мировое общественное мнение против США, но и раскололи американский народ. Чандра и ВСМ всячески поощряли оба процесса, организовав Стокгольмскую конференцию, проводившуюся ежегодно с 1967 по 1972 год для координации оппозиции американской политике. На встрече в 1969 году конференция приняла резолюцию о "деятельности по изоляции и постоянной критике представителей правительства США", о помощи "находящимся за рубежом американцам в уклонении от призыва, бегства из вооруженных сил США, (и) для ведения пропаганды внутри вооруженных сил", о "расширении бойкота продукции США, например, бензина, и фирм, предоставляющих товары, вооружение или услуги для ведения войны во Вьетнаме, например, авиакомпании "Пан-Америкэн", а также действий, направленных против других неамериканских фирм, обеспечивающих и подкармливающих войну. " (87) Главным образом, в знак признания его заслуг в мобилизации международного общественного мнения против войны во Вьетнаме, подразделение "активных действий" в составе Первого главного управления было в начале семидесятых повышено в статусе и из отдела превратилось в Службу А. Однако, как не раз позднее отмечал Гордиевский, Центр несколько преувеличивал роль своих "активных действий". (88) Несмотря на ту реакцию, которую вызвали в третьем мире распространяемые КГБ слухи о применении американцами бактериологического оружия, никакая советская дезинформация не повлияла на международное общественное мнение так сильно, как кадры с обожженными напалмом детьми и другими ужасами войны, которые мир увидел на телеэкранах бла- [511] годаря американским репортерам. Точно так же решение президента Линдона Б. Джонсона не выставлять свою кандидатуру на второй срок в 1968 г. было вызвано не столько результатом кампаний против войны во Вьетнаме, организованных Чандрой и ВСМ, а скорее явилось результатом слушаний в комитете сената по иностранным делам, где выяснилось, что Джонсон обманул конгресс и насчет характера войны, и насчет масштаба американского участия. В 1962 году угроза со стороны Китая наконец убедила Брежнева положить особые отношения с Индией в основу политики в Южной Азии. Дочь Неру, Индира Ганди (премьер-министр с 1967 по 1977-й и с 1980 по 1984-й), была готова заключить советско-индийский договор; но, возглавляя правительство меньшинства, она еще не обладала достаточной силой, чтобы противостоять оппозиции, которая утверждала, что такой договор скомпрометирует Индию как неприсоединившееся государство. После уверенной победы на выборах в 1971 году, однако, правительство Индиры Ганди подписало Договор о мире, дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом. (89). По свидетельству постоянного секретаря Министерства иностранных дел Индии Т. Н. Кауля, "это были одни из немногих абсолютно секретных переговоров, которые когда-либо вела Индия. С каждой из сторон о них знало не более шести человек, в том числе премьер-министр и министр иностранных дел. Средства массовой информации о них и не подозревали". (90) На церемонии подписания в августе Громыко заметил: "Значение этого договора нельзя переоценить". Советскому Союзу была гарантирована поддержка ведущего государства в движении неприсоединения. Обе державы сразу же опубликовали совместное коммюнике, призывающее к выводу американских войск из Вьетнама. Индия могла теперь рассчитывать на советскую дипломатическую поддержку и поставки оружия в войне с Пакистаном, которая была уже не за горами. (91) Во время четырнадцатидневной войны в декабре, несмотря на дипломатическую поддержку США и Китая, Пакистан потерпел сокрушительное поражение. Восточный Пакистан получил независимость и стал государством Бангладеш. Пакистан, превратившись в страну с населением всего лишь в 55 млн. человек, более был не в состоянии представлять сколько-нибудь серьезную угрозу Индии. Большинство индийцев увидело в этом звездный час Ганди. Советский дипломат в ООН воскликнул в восторге: "Впервые в истории США и Китай вместе потерпели поражение!" (92) В Московском центре считали, что в сближении Индии и СССР есть немалая заслуга и КГБ. В 1970 году Дмитрий Ерохин, работавший в шестидесятые годы резидентом в Дели, стал по возвращении самым молодым в КГБ генерал-майором. (93) Резидентуре КГБ в Дели в награду [512] был присвоен статус главной резидентуры, а преемник Ерохина, Яков Прокофьевич Медяник, стал главным резидентом. В главной резидентуре руководители линий ПР (политическая разведка), КР (внешняя контрразведка) и X (научно-техническая разведка) считались резидентами, а не заместителями резидента, как в обычных резидентурах. Медяник осуществлял общее руководство деятельностью трех других резидентур КГБ, действовавших в советских консульствах в Бомбее, Калькутте и Мадрасе. Каждая из них также имела прямую шифросвязь с Москвой и, насколько было известно Гордиевскому, стремилась к тому, чтобы повседневное руководство ее деятельностью осуществлялось из Москвы, а не из Дели. После подписания договора о дружбе в 1971 году присутствие КГБ в Индии быстро стало одним из самых масштабных в мире за пределами советского блока. Из примерно 300 советских "дипломатических и оперативных работников" в Индии, не считая водителей, техников и секретарей, примерно 150 являлись и являются сотрудниками КГБ и ГРУ. Масштабы деятельности КГБ в Индии отчасти объяснялись тем приоритетным местом, которое эта страна занимала в советской внешней политике, а также благоприятными условиями для работы, которые там имелись. Гордиевский отмечал тенденцию к расширению деятельности в любой стране, где, как в Индии, местным властям не удалось ограничить размер резидентур КГБ. Ни при Индире Ганди, ни при ее сыне Радживе Ганди Индия не ограничивала численность советских дипломатов и сотрудников торгпредства, давая тем самым КГБ и ГРУ неограниченное количество "крыш". Кроме того, в отличие от многих других государств, Индия не возражала против присутствия в стране советских разведчиков, которых уже выгнали из своих стран менее гостеприимные правительства. (94) Коллеги Гордиевского, работавшие в Индии, хвастались ему, что там сколько угодно журналистов и политиков, готовых брать деньги. По словам С. Нихала Сингха, который сначала был редактором газеты "Стейтсмен", а потом "Индиан Экспресс", "индийская элита, можно сказать, купается в русских деньгах. Некоторые представители политического "истэблишмента" полагают, что русские деньги, особенно те, что идут на финансирование партий и отдельных деятелей во время выборов, вытесняют американские деньги и средства из других антикоммунистических источников. " (95) В 1974 году после серии выступлений Индиры Ганди, в которых она осуждала непреходящую угрозу подрывной деятельности ЦРУ, посол США в Дели Дэниел Патрик Мойнихэн приказал провести специальное расследование, в ходе которого было выяв- [513] лено два случая, когда при Неру ЦРУ оказывало финансовую поддержку противникам коммунистов на выборах в штатах, один раз в Керале, а другой - в Западной Бенгалии. Мойнихэн вспоминал потом: "В обоих случаях деньги были переданы партии Конгресса, которая об этом просила. Один раз они были переданы самой госпоже Ганди, которая тогда была партийным функционером. Поскольку ей мы больше денег не давали, ее вполне естественно заинтересовало, кому же мы их даем. Такую практику поощрять нельзя. " (96) Хотя по количеству сотрудников и масштабам деятельности в Индии КГБ значительно опережал все другие иностранные разведки, комитет был не единственной службой, пользовавшейся благодушием индийских органов государственной безопасности. В 1985 году в Дели разразился скандал по поводу шпионской деятельности, в который были вовлечены французы, поляки, восточные немцы, а также русские. Французы считали, что самые суровые меры были приняты только против них (французский посол и заместитель военного атташе были высланы из страны), чтобы тем самым свести к минимуму последствия скандала для стран советского блока. (97) Основная задача КГБ заключалась не столько в том, чтобы оказывать влияние на политику индийского правительства, которая при Индире и Радживе Ганди считалась достаточно просоветской, сколько в том, чтобы использовать Индию в качестве базы для операций, направленных против Запада и третьего мира. К семидесятым годам Дели стал самой крупной зарубежной базой КГБ для осуществления "активных действий". У главного резидента Медяника и его преемников был "специальный помощник по активным действиям" в чине полковника или подполковника. С ростом научно-технического шпионажа еще больше возросла роль Индии как канала, обеспечивающего доступ к недоступной западной технологии. Гордиевский вспоминал, как однажды в середине семидесятых, когда начальник Управления Т Леонид Сергеевич Зайцев, возмущенный тем, что сотрудникам линии X (научно-техническая разведка) в США, Западной Европе и Японии никак не удастся заполучить какую-то деталь западного оборудования, грубо выругался и заявил: "В таком случае мне придется достать через наши индийские каналы! Они-то меня не подведут!" (98) X X X Кроме Индии, главным достоянием Советского Союза в третьем мире после смерти Насера была Куба. Когда весной 1963 года Кастро как героя встречали в СССР, куда он прибыл с первым визитом, взаимные упреки времен Карибского кризиса, похоже, [514] были забыты. Его переводчиком во время поездки был Николай Леонов - восходящая звезда Первого главного управления. Тогда ему было тридцать пять лет - всего на три года меньше, чем Кастро. Работая в резидентуре в Мехико в середине пятидесятых, он был первым офицером КГБ, который увидел в Кастро задатки революционного вождя. Прервав свою командировку в Мехико, в течение сорока дней Леонов сопровождал Кастро в его беспрецедентной триумфальной поездке по Советскому Союзу - от Ленинграда до Сибири. Одетый в полевую форму защитного цвета (когда позволяла температура), харизматический лидер партизанского движения выступал перед восторженными толпами любопытных на заводах и в клубах и стоял на трибуне Мавзолея во время Первомайской демонстрации. Ему также было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда". Когда государственный визит закончился, Леонов хвастался в Московском центре, что они теперь с Кастро друзья навеки. (99) После визита Кастро в Центр прибыла на учебу первая группа офицеров кубинской разведки - ДГИ. В Гаване ближайшим советским контактом Кастро по-прежнему был бывший резидент КГБ, ставший послом СССР Александр Шитов (он же Алексеев), который утверждал, что Фидель, как и во время Карибского кризиса, продолжает считать советское посольство своим вторым домом. Шитов также занимался отбором и подготовкой латиноамериканских агентов вместе с Че Геварой. (100) Несмотря на дружбу Кастро с Леоновым и Шитовым, в Москве его считали непредсказуемым и трудным союзником. Гордый тем, что ему удалось захватить власть, спустившись в Гавану прямо с партизанской базы в горах Сьерра-Маэстра, Кастро заявлял, что его собственный вооруженный путь (via armada), а не мирный путь (via pacifica), который предлагает Москва, обеспечит приход к власти всем коммунистическим партиям в Латинской Америке. В 1966 году он распространял крамольную идею, что ключи к национальной независимости и к победе над империализмом надо искать не в Москве, а в Гаване. На XXIII съезде КПСС, который состоялся в том же году, кубинская делегация даже осмелилась критиковать Кремль за то, что СССР делает недостаточно для того, чтобы помочь народу Северного Вьетнама. Тогда же Кастро заявил, что благодаря его борьбе с "бюрократией" и материальной заинтересованностью Куба быстрее продвигается к коммунизму, чем Советский Союз. К середине шестидесятых годов реальные завоевания кубинской революции - реформы в области здравоохранения и образования, а самое главное, искоренение бандитизма - сменились пустой болтовней, которая мало имела отношения к неэффективной экономической политике и растущей нетерпимости режима к инакомыслию (даже Кастро признал, что в 1965 году в стране [515] было 20. 000 политических заключенных). Хотя политзаключенные мало беспокоили Кремль, в Москве с неприязнью следили за тем, как кубинские союзники разбазаривают огромную экономическую помощь, идущую из СССР, тратя ее на такие абсурдные проекты, как гигантский центр по торговле мороженым "Коппелиа". И все же, благодаря своему романтическому образу бородатого Давида в военной форме, зажатого на своем острове Голиафом - американским империализмом, Кастро больше импонировал молодым радикалам на Западе и в третьем мире, чем Брежнев в своих мешковатых костюмах. ЦРУ также внесло свой вклад в поддержание героической репутации Кастро, замыслив, первоначально с благословения Белого дома, серию самых невероятных, но так и не состоявшихся покушений на его жизнь. Способствовала росту популярности Кастро и героическая гибель Че Гевары в 1967 году, когда он был схвачен и казнен, сражаясь на стороне партизан в Боливии. Его образ был моментально увековечен на майках радикалов по всему миру. (101) Кризис в советско-кубинских отношениях достиг своего пика в январе 1968 года, когда состоялся суд над тридцатью пятью членами просоветской "микрофракции", которых приговорили к длительным срокам тюремного заключения за "подпольную пропаганду, направленную против линии партии", и другие идеологические преступления. Рудольф Петрович Шляпников, главный советник КГБ при кубинском Министерстве внутренних дел, который якобы вступил в сговор с "микрофракцией", был отослан в Москву летом 1967 года. "На Кубе, - утверждал он, - созрели условия для новой Венгрии... Внутреннее недовольство крайне велико. " Он считал, что существующий кубинский аппарат безопасности слишком засорен "мелкобуржуазными элементами", чтобы расправиться с бунтом. (102) Центр возложил часть вины на Шитова за то, что тот выпустил своего друга Кастро из-под контроля. В Москве его обвинили в том, что он "окубинился", отозвали якобы на лечение и в 1968 году заменили на более жесткого профессионального дипломата Александра Солдатова, который незадолго до этого был послом в Лондоне. (103) В отличие от другого друга Кастро из КГБ, Леонова, который стал потом заместителем начальника Первого главного управления, Шитову так и не удалось спасти свою карьеру. В 1980 году он ушел на пенсию, проработав шесть лет послом на Мадагаскаре. Сын Шитова Алексей Александрович родился в день Перл-Харбора и считал это добрым предзнаменованием, которое поможет ему в борьбе с "главным противником". Он также стал специалистом по Латинской Америке в Первом главном управлении. Когда Гордиевский в последний раз слышал о нем - это было в середине восьмидесятых, - тот был резидентом КГБ в Ла-Пасе и работал там под старым псевдонимом отца "Алексеев". (104) [516] "Бунт" Кастро закончился после того, как над Кубой нависл" угроза экономической катастрофы и после предостережений своего брата Рауля. Шляпников как-то говорил лидеру "микрофракции", что задержка поставок нефти из Баку всего на три недели может задушить кубинскую экономику. В начале 1968 года, когда Советский Союз надавил на Кастро, сократив экспорт нефти, начали останавливаться кубинские сахарные заводы и фабрики. В августе Кастро был готов идти на компромиссы. В течение двух дней после ввода советских войск в Чехословакию, чешские специалисты и сочувствующие из числа кубинцев проводили демонстрации в Гаване под лозунгом "Русские, вон из Чехословакии!" Затем поздно вечером 23 августа Кастро обратился к кубинскому народу по радио и телевидению. "То, что здесь будет сказано, - предупредил он, - будет идти вразрез с чувствами многих... Чехословакия шла к контрреволюционной ситуации, к капитализму, в объятия империализма". Чехословацкое руководство "было накоротке с проамериканскими шпионами", а также с "агентами Западной Германии и всего этого фашистского и реакционного сброда". Далее Кастро высказался в поддержку "доктрины Брежнева": "Социалистический лагерь имеет право помешать этому (контрреволюции) тем или иным способом... И это мы считаем самым важным". Поддержав советское вторжение в то время, как десятки других компартий стали на сторону чехов, Кастро восстановил кредит доверия Москвы. В обмен на его преданность Советский Союз спас кубинскую экономику. К концу 1969 года Куба была должна Советскому Союзу четыре миллиарда долларов. (105) Вместе с экономическими связями крепли и связи в разведке. В 1970 году ДГИ было очищено от сотрудников, которых КГБ считал антисоветски настроенными, и по соседству с кабинетом начальника ДГИ Мануэля Пиньейро Лосадо ("Рыжебородого") обосновалась группа советских советников во главе с генералом Виктором Семеновым. С помощью дотаций КГБ ДГИ быстро стало расширять масштаб своих внешних операций. К 1971 году семь из десяти кубинских "дипломатов" в лондонском посольстве были сотрудниками ДГИ. После массовой высылки советских разведчиков из Лондона в сентябре того же года кубинские "дипломаты" вместе с разведчиками других стран советского блока получили задание помочь залатать брешь в разведсети Центра. Однако в Лондоне прямого контакта между КГБ и сотрудниками ДГИ не было. Семенов настаивал на том, чтобы их деятельность координировалась и контролировалась из Москвы и Гаваны. Пиньейро, один из основателей кастровского "Движения 26 Июля", выражал растущее недовольство тем, что КГБ все более активно руководит операциями ДГИ. В 1974 году он ушел из ДГИ и возглавил Управление Америки (УА), созданное для организации помощи революционным движениям в Латинской Америке. Его место в ДГИ [517] занял более покладистый и более просоветский Хосе Мендес Коминчес. (106) У себя в стране кубинская революция старела на глазах. Осенью бородатый Кастро выступал даже против длинных волос, которые считал признаком моральной деградации, ведущей к политическому и экономическому саботажу. За этим последовали массовые стрижки некоторых самых отъявленных нарушителей. Общественная нравственность была еще более укреплена, когда девчонок в мини-юбках, которые якобы "страстно занимались любовью в своей школьной форме", отправили в лагеря принудительного труда в деревню. (107) За рубежом же революция во многом сохранила свой заряд бодрости. После того, как в 1970 году президентом Чили был избран марксист Сальвадор Альенде, у Кастро появился первый союзник в Латинской Америке. Альенде лично разрешил ДГИ использовать Чили в качестве базы для поставок оружия революционным движениям в Латинской Америке и для подготовки партизан. Революционные вожди добирались до кубинского посольства в Сантьяго, пользуясь фальшивыми документами, которыми их снабжало ДГИ. Денег они получали немного - ДГИ считало, что они сами должны добывать средства с помощью ограблений банков и похищений людей с целью получения выкупа. (108) Своей международной репутацией Альенде, как и Кастро, во многом был обязан чрезмерной реакции Вашингтона. За три года, предшествовавших свержению и гибели Альенде во время военного переворота в 1973 году, ЦРУ, действуя по указанию Белого дома, потратило восемь миллионов долларов на дестабилизацию его режима. Хотя ЦРУ не было непосредственно причастно к перевороту, похоже, ему было заранее обо всем известно, и поэтому неудивительно, что вину за переворот возложили на ЦРУ. (109) На КГБ Альенде не произвел такого большого впечатления, как на ЦРУ. К концу 1972 года, когда чилийская экономика находилась в критической ситуации, КГБ весьма пессимистически оценивал перспективы Альенде. (110) Такое же отношение к нему было и в Кремле. В то время, как кубинцам выдавались все новые и новые кредиты, от Альенде просто-напросто отмахнулись, предоставив ему лишь символическую помощь и наградив его Ленинской премией Мира. (111) Трагическая гибель Альенде во время военного переворота в сентябре 1973 года (до сих пор не известно, было ли это убийство или самоубийство) восстановила его репутацию в Москве. Там главу обанкротившегося режима представили жертвой антиимпериалистической борьбы, а за ЦРУ закрепилась дурная слава организатора подрывных операций и покушений на прогрессивных лидеров. Эта слава при определенной помощи Центра могла бы продержаться в третьем мире до конца века. (113) В начале семидесятых годов Кастро начал претендовать на лидерство в третьем мире. В мае 1972 года он вылетел из Гаваны [518] на своем авиалайнере "Ил-62" в двухмесячную поездку по десяти странам на двух континентах, которая должна была завершиться первым после восьмилетнего перерыва посещением Советского Союза. (114) Кастро был "гвоздем программы" Четвертой конференции неприсоединившихся стран, проходившей в Алжире в 1973 году, выступив в поддержку советского курса с таким красноречием, какого не смог бы продемонстрировать никакой советский представитель. Алжир, поддерживавший традиционную политику неприсоединения, основанную на принципе равноудаленности от Запада и Востока, придерживался теории "двух империализмов" - капиталистического и социалистического. Кастро же настаивал, что социалистические страны - естественные и необходимые союзники неприсоединившихся государств: "Как можно на Советский Союз клеить ярлык империализма? Разве он участвует в транснациональных корпорациях? Разве ему принадлежат фабрики, шахты, нефтяные месторождения в развивающемся мире? Разве есть в какой-нибудь стране Азии, Африки или Латинской Америки хоть один рабочий, которого бы эксплуатировал советский капитал? ... Только теснейший союз всех прогрессивных сил мира позволит нам преодолеть все еще мощные силы империализма, колониализма, неоколониализма и расизма, успешно бороться за мир и справедливость, к которым стремятся все народы мира. " (113) В конце концов на коммунистический блок не был навешен империалистический ярлык, чего не удалось избежать "агрессивному империализму" Запада, который был заклеймен на конференции как "самое серьезное препятствие на пути развивающихся стран к освобождению и прогрессу. " Кроме роли самого горячего сторонника Советского Союза в третьем мире, Кубе предстояло в семидесятых годах играть все более активную роль в советских разведывательных и военных операциях. (116) X X X При Брежневе проникновение советского блока в высшие эшелоны иностранных государственных, разведывательных и военных структур в целом шло более успешно в третьем мире, чем на Западе. Исключение составляла, пожалуй, лишь Федеративная Республика Германия из-за тех уникальных возможностей, которые предоставляло КГБ существование двух германских государств и особенно его восточногерманский союзник ГУР во главе с Маркусом Вольфом. 8 октября 1968 года западногерманский контр-адмирал Герман Людке, заместитель начальника службы тыла НАТО, которому в силу его служебного положения были известны места базирования нескольких тысяч единиц тактического ядерного оружия, покон- [519] чил с собой после того, как были обнаружены фотографии совершенно секретных натовских документов, сделанные им с помощью фотоаппарата "Минске". В тот же день застрелился друг Людке генерал-майор Хорст Вендланд, заместитель начальника БНД. (117) По официальной версии, Вендланд покончил с собой по "личным мотивам". Однако чешский перебежчик позднее сообщил, что Вендланд сотрудничал с СТБ. В течение нескольких недель после этого покончили с собой еще несколько человек, в том числе полковник Иоганн Хенк, начальник мобилизационного управления боннского Министерства обороны, и Ганс Шенк, высокопоставленный сотрудник Министерства экономики. (118) Одновременно на Восток бежали несколько крупных ученых и физиков, приехавших в свое время из Германской Демократической Республики и занимавшихся научно-техническим шпионажем. При аресте одного из оставшихся - доктора Гарольда Готтфрида из центра ядерных исследований в Карлеруэ - у него обнаружили 800 страниц секретных документов. Тем временем вовсю продолжалось задуманное Маркусом Вольфом "наступление на секретарш". В 1967 году Леонора Сюттерляйн, секретарша в боннском Министерстве иностранных дел, была осуждена за то, что передала КГБ 3. 500 секретных документов через своего мужа Хайнца. Узнав, что Хайнц был агентом КГБ и женился на ней только в целях вербовки, она покончила с собой в тюремной камере. (119) Среди осужденных за шпионаж секретарш, которые работали на ГУР, были Ирэна Шульц (1970 г. ) из Министерства науки и Герда Шретер (1973 г. ) из западногерманского посольства в Варшаве. Внедрение в политические структуры осуществлялось и на гораздо более высоком уровне. Не один высокопоставленный политик из СДПГ регулярно встречался с сотрудником КГБ, работающим под дипломатической "крышей", который убеждал их, что в их силах смягчить восточную политику. Самым важным агентом ГУР в Федеративной Республике был Гюнтер Гильом, личный помощник канцлера Вилли Брандта с 1970 по 1974 год. Гильом имел возможность держать Маркуса Вольфа, а через него и Московский центр в курсе всех дел, касавшихся выработки восточной политики Бонна и отношений Бонна с Вашингтоном. Он также поставлял большое количество информации о НАТО и западногерманской службе безопасности (Федеральном ведомстве по охране конституции). (120) X X X Что же касается "главного противника" - США и его главного союзника - Великобритании, КГБ не смог завербовать там агентов такого уровня, как Людке, Вендланд и Гильом. Резидентуры КГБ в этих странах вербовали лишь агентов низкого и среднего уровня, [520] которые, правда, имели доступ к важным секретам. В Англии Московский центр открыл в семидесятых годах простой способ, который позволял улучшить условия работы. При четырех резидентах подряд - Николае Григорьевиче Багричеве (1962-1964 гг. ), Михаиле Тимофеевиче Чижове (1964-1966 гг. ), Михаиле Ивановиче Лопатине (и. о. резидента с 1966 по 1967 гг. ) и Юрии Николаевиче Воронине (1967-1971 гг. ) - резидентура неуклонно расширялась. С 1960 по 1970 год численность сотрудников КГБ и ГРУ в Лондоне возросла примерно с 50 до 120 человек и превысила размер резидентуры в США (не считая ООН) или в любой другой стране Запада. Разведслужбы стран советского блока в Великобритании тоже быстро разрастались. Идея просто-напросто заключалась в том, чтобы наводнить страну таким количеством разведчиков, что МИ5, которая и так работала с большим напряжением, просто не в состоянии была бы держать их всех под эффективным наблюдением. (121) Когда сотрудник СТБ Йозеф Фролик получал назначение в Лондон в 1964 году, ему сказали, что "британские службы испытывают такой дефицит сил и средств, что сбросить их с хвоста будет сравнительно несложно". (122) В 1967 году, когда резидентом стал Воронин, условия работы еще больше улучшились после того, как одному из его сотрудников Владиславу Славину удалось завербовать клерка в отделе учета транспортных средств в Совете Большого Лондона - Сириоджа Хусейна Абдулкадера, которому были известны номера всех машин МИ5 и Специальной службы Департамента уголовного розыска. Несколько хитроумных операций МИ5 по мобильному наблюдению были сорваны из-за того, что чекисты без труда определяли, какие машины используются в операции. (123) Самое большое количество агентов, завербованных и контролируемых лондонской резидентурой в эпоху Брежнева, было задействовано в научно-технической разведке, особенно в военных отраслях. Главный специалист резидентуры в этой области в середине семидесятых Михаил Иванович Лопатин стал в 1967 году одним из основателей нового Управления Т в составе Первого главного управления, которое занималось научно-технической разведкой и пользовалось услугами сотрудников линии X в зарубежных резидентурах. Начальником линии X в Лондоне с начала 1968 до лета 1971 года, когда его выслали из страны, был Лев Николаевич Шерстнев, очень жесткий, но приятный в общении инженер, который почти безукоризненно говорил по-английски с канадским акцентом и имел слабость к западным аудиосистемам. Кроме штатных сотрудников резидентур КГБ и ГРУ, Управление Т и ГРУ также использовали своих людей, которые направлялись за границу под видом сотрудников советского торгпредства. Кроме того, они прибегали к помощи советских студентов, обучавшихся в университетах Великобритании. В засекреченных анналах истории Управления Т есть упоминания и о значительных [521] успехах, которые были достигнуты в шестидесятые годы в ряде областей промышленной и оборонной технологии. Среди них - новейшие образцы электронной техники, компьютеры, химические продукты тонкого органического синтеза и аэрокосмическая техника. (124) МИ5 было довольно трудно справиться с этим взрывом научно-технического шпионажа не только из-за нехватки сил и средств, но и из-за сложностей судебно-процессуального порядка, которые по вполне понятным причинам не афишировались. Если агенты не делали официального признания или если их не ловили с поличным при передаче материалов, добиться признания подсудимого виновным было, как правило, невозможно. Эти сложности наглядно проявились в 1963 году во время процесса над доктором Джузеппе Мартелли, тридцатилетним физиком, который в течение года до суда работал в лаборатории Управления по атомной энергетике в Калхэме. Арестован он был на основании показаний перебежчика из КГБ; при аресте у него были обнаружены записи встреч с Николаем Карпековым и другими сотрудниками КГБ, частично использованный комплект одноразовых шифрблокнотов, спрятанный в искусно сработанном портсигаре, а также инструкции по пересъемке документов. Но то, что у него имелись шпионские принадлежности, еще не является само по себе преступлением, к тому же официально Мартелли не имел доступа к секретным сведениям, хотя и общался с людьми, которые такой доступ имели. Мартелли признался, что встречался с Карпековым, но заявил, что это ему было нужно для того, чтобы осуществить хитроумный план и спутать карты советских агентов, которые пытались его шантажировать. Суд вынес ему оправдательный приговор. (125) В 1965 году еще одно дело о научном шпионаже закончилось оправданием подсудимого. Альфреда Робертса, сотрудника завода компании "Кодак" в Уилдстоуне, и его сослуживца Джеффри Конуэя, которого он якобы завербовал, обвинили в том, что они продали технологию антистатического покрытия и детали других технологических процессов, которые применяются при производстве пленки, восточногерманскому ГУР. Поскольку никаких официальных секретов в деле замешано не было, их обвинили только в нарушении закона о коррупции. Но после того, как главный свидетель на суде доктор Жан-Поль Супэр, химик-технолог и двойной (тройной?) агент, который работал на ГУР, КГБ и бельгийскую разведку и утверждал, что имел дело с Робертсом, был уличен во лжи во время искусно проведенного перекрестного допроса, дело было прекращено. (126) Можно предположить, что большинство дел о научно-техническом шпионаже, расследованием которых занималась МИ5, вообще не попало в суд, так как очень трудно было собрать [522] необходимые улики. Зачастую сведения, сообщенные перебежчиками, в расчет не принимались. Как бы убедительно они ни звучали за стенами суда, в суде их рассматривали лишь как показания с чужих слов. В тайной летописи Управления Т агенты редко называются по именам, но все равно из нее явствует, что те дела, по которым все же были вынесены обвинительные приговоры, - только верхушка айсберга. (127) В первые годы эпохи Брежнева было три дела, когда шпионы были осуждены, причем во всех трех случаях речь шла о людях, испытывавших финансовые затруднения, которые работали из корыстных побуждений и успешно использовали промахи системы безопасности. В 1965 году Фрэнк Боссард, пятидесятидвухлетний проектировщик из Министерства авиации, получил 21 год тюрьмы за передачу ГРУ секретов разработки управляемой ракеты. Как он утверждал, его завербовал за четыре года до этого оператор, который представился Гордоном. Познакомились они в пивной "Красный лев" на Дюк Стрит в Лондоне - оба увлекались нумизматикой. Через несколько дней после первой встречи Гордон заплатил Боссарду 200 фунтов стерлингов. Скорее всего, Боссард сам предложил свои услуги за несколько месяцев до того. Он редко встречался со своим оператором Иваном Петровичем Глазковым. Раз в два месяца он оставлял пленку с отснятыми секретными документами в одном из десяти "почтовых ящиков" и забирал различные суммы - один раз 2. 000 фунтов наличными. Каким почтовым ящиком надо пользоваться, ему сообщали с помощью записей, таких, как, например, "Танец с саблями" или "Подмосковные вечера", которые в первые вторник и среду каждого месяца транслировались английской службой, московского радио. В экстренных случаях передавалась "Дубинушка", и это означало, что операция временно приостановлена. Следствие по делу Боссарда, начатое после его ареста, пролило свет на его преступное прошлое, которое в свое время не было до конца расследовано. В 1934 году его приговорили к шести месяцам исправительно-трудовых работ за то, что по фальшивым чекам он скупал часы, а потом сдавал их в ломбард. (128) В 1968 году Дуглас Бриттен, старший техник британских ВВС, был приговорен, как и Боссард, к 21 году тюрьмы. В течение шести лет вплоть до своего ареста он передавал совершенно секретную информацию с засекреченных объектов связи ВВС на Кипре и в Линкольншире. Его завербовал в 1963 году сотрудник КГБ, который назвался Юрием. Юрий подошел к Бриттену в Музее наук в Кенсингтоне, обратился к нему, назвав его позывные "Гольф - Три - Кило - Фокстрот - Лима", и сказал, что он его коллега-радиолюбитель. Через два месяца Бриттен получил назначение на Кипр и начал передавать информацию местному оператору. Когда он попытался прервать контакт, оператор пока- [523] зал ему фотографию, на которой Бриттен был снят в момент получения денег, и с помощью шантажа заставил продолжить работу. В 1966 году Бриттена перевели на базу ВВС Дигби в Линкольншире. Там с ним связался новый оператор КГБ Александр Иванович Бондаренко. В ходе расследования, проведенного комиссией по вопросам безопасности после того, как Бриттен был осужден в 1968 году, выяснилось, что у него были серьезные финансовые проблемы. Кстати, небольшое разбирательство состоялось еще на Кипре, когда он задолжал в гарнизонной лавке, и его жена пожаловалась, что у него роман с танцовщицей из кабаре. По возвращении на базу ВВС Дигби у него возникли еще более серьезные проблемы после того, как банк не оплатил несколько чеков, которые он выписал в сержантском клубе и в местной автомастерской, из-за отсутствия денег на его счете. Комиссия по вопросам безопасности заключила, что Бриттен был "неплохим актером и законченным лжецом. Если такой человек решится на измену, службам безопасности будет совсем непросто его уличить. " (129) В 1972 году младший лейтенант ВМС Дэвид Бингем был приговорен, как Боссар и Бриттен, к 21 году тюремного заключения. В течение двух лет до этого он переснимал для ГРУ секретные документы на военно-морской базе в Портсмуте. Главной причиной его финансовых проблем была жена. В отчаянии от своих растущих долгов, она в 1969 году даже на какое-то время ушла из дома, поместив детей в приют. После того, как жена Бингема в начале 1970 года посетила советское посольство, самого Бингема завербовал Л. Т. Кузьмин, который дал ему 600 фунтов, сказав, что часть этих денег предназначается его жене. Купив фотоаппарат и экспонометр, как ему было приказано, Бингем встретился со своим оператором у Гиддфордского собора и получил необходимые инструкции. В них сообщалось, как пользоваться "почтовыми ящиками", которые находились в районе Гилдфорда, и как переснимать документы. В 1972 году, измучившись от постоянного давления со стороны КГБ и кредиторов, он во всем признался своему командиру. (130) X X X В Лондоне, как и в других столицах, КГБ получал помощь от разведслужб других стран советского блока. Наиболее действенной была помощь СТБ, по крайней мере, до того момента, когда Советский Союз задушил "Пражскую весну", и сотрудники СТБ начали перебегать на Запад. Самым важным агентом СТБ в научно-технической области был Николас Прагер, сын мелкого служащего британского консульства в Праге. И сын, и отец стали британскими подданными в 1948 году. На следующий год, когда Прагеру исполнился 21 год, он поступил в ВВС, солгав, что ро- [524] дился и всю жизнь прожил в Англии. К 1956 году он зарекомендовал себя способным техником РЛС и получил доступ к секретным военным материалам. В 1959 году Прагер решил посетить Чехословакию. По словам перебежчика из СТБ Йозефа Фролика, в СТБ Прагера уже ждали. Используя его симпатии к коммунизму и любовь к деньгам, СТБ завербовала его как агента, присвоив ему кличку "Маркони". В 1961 году Прагер предоставил полное техническое описание систем глушения РЛС "Блю Дайвер" и "Ред Стиер", которые устанавливались на стратегических бомбардировщиках класса "V" - ударных ядерных средствах Англии. Обычно не очень щедрый на похвалы, Московский центр назвал это лучшими сведениями, которые когда-либо удавалось добыть СТБ. В течение последующих десяти лет Прагер работал в компании "Бритиш Электрик" и был связан с несколькими секретными военными заказами, о которых подробно информировал СТБ. В 1971 году информация, полученная от перебежчиков Йозефа Фролика и Франтишека Аугуста, помогла приговорить Прагера к двенадцати годам тюрьмы. Прагеру был бы вынесен более суровый приговор, но улики, представленные в суде, имели отношение только к преступлениям десятилетней давности. (131) Вообще КГБ считал, что самая большая ценность лондонской деятельности СТБ заключается в работе с политическими и профсоюзными деятелями, которые относились к чехам с меньшей подозрительностью, чем к русским, и к тому же сочувствовали народу, который Запад предал в Мюнхене в 1938 году. СТБ рекомендовала своим сотрудникам, чтобы при вербовке британских парламентариев они изображали из себя дипломатов старой закалки, сетовали на существующее недоверие между Лондоном и Прагой, а потом, как бы невзначай, говорили: "Я сомневаюсь, что многие из властей предержащих в Праге вполне осознали, что холодная война давно уже кончилась в том, что касается англичан. Если бы нам только удалось найти здесь кого-нибудь, кто мог бы убедить наш народ - даже можно письменно, - что англичане искренне хотят улучшить отношения со своими старыми союзниками времен войны. " Любому парламентарию, которого таким образом удавалось убедить написать доклад об улучшении англо-чехословацких отношений, выплачивали за это деньги, говоря при этом: "Разве мы можем допустить, чтобы вы писали задаром?" Если стратегия вербовки срабатывала, за первым докладом следовали другие, и парламентарий таким образом попадал в западню. В шестидесятых годах лондонская резидентура СТБ контролировала трех членов парламента. Самым активным из них был Уилл Оуэн, депутат от лейбористской партии от Морпета, завербованный вскоре после своего избрания в 1954 году Яном Пацликом (он же Новак), сотрудником СТБ, который работал под видом второго секретаря посольства. Хотя официальная кличка Оуэна в СТБ была "Ли", [525] в резидентуре он был также известен под кличкой "Жмот". По словам перебежчика Йозефа Фролика, который в середине шестидесятых работал в лондонской резидентуре и видел кое-какие результаты деятельности Оуэна, "Ли интересовал только ежемесячный гонорар в пятьсот фунтов, который он получал от нас... Несмотря на связанный с этим риск, он всегда требовал, чтобы ему предоставляли полностью оплаченный отпуск в Чехословакии, чтобы он таким образом мог сэкономить и сам за отпуск не платить. Он даже дошел до того, что рассовывал по карманам сигары, когда приходил на прием в посольство. " Примерно на протяжении пятнадцати лет Оуэн встречался со своим оператором в одном из лондонских парков, где он рано утром выгуливал свою собачку. Хотя он был лишь "заднескамеечником", т. е. рядовым членом парламента, ему удалось войти в военно-бюджетный комитет палаты общин, и, по словам Фролика, он передавал "весьма ценные секретные сведения" о Британской Рейнской армии и британском участии в НАТО. (132) Оуэн был в конце концов разоблачен после бегства Фролика и еще одного сотрудника СТБ, который был знаком с "делом Ли", - Франтишека Августа. В апреле 1970 года после того, как в результате проверки банковских счетов Оуэна были обнаружены крупные суммы, по которым он никогда не платил налогов, он подал в отставку. Но на процессе, который состоялся месяц спустя в здании Центрального уголовного суда на Олд-Бейли, обвинению не удалось доказать, что Оуэн выдавал секретные сведения. Поскольку ни Фролик, ни Август не были его операторами, их свидетельства были рассмотрены как показания с чужих слов и не были приняты в расчет. После того, как суд оправдал Оуэна, он признался во всем МИ5 в обмен на гарантии, что против него не будут возбуждать нового дела. Член парламента и адвокат Лео Абс, слышавший его признание, позже писал: "Оуэн, безусловно, от души поглумился над своей родиной. " (133) Самым высокопоставленным членом парламента от лейбористской партии, работавшим на СТБ, Фролик и Август назвали Джона Стоунхауса, который в разные периоды своей карьеры занимал посты парламентского секретаря в Министерстве авиации, заместителя парламентского секретаря в Министерстве по делам колоний, министра авиации, государственного министра техники, министра почт, а затем министра почт и телекоммуникаций в правительстве Вильсона в 1964-1970 гг. СТБ якобы шантажировала Стоунхауса, заманив его сначала в "любовный капкан" во время его визита в Чехословакию в начале пятидесятых. По словам Фролика, он также брал от СТБ и деньги: "Хотя он и не был членом Кабинета, (он) помог нам многое узнать о военной и разведывательной деятельности англичан. " (134) Однако не существует улик, которые бы свидетельствовали о том, что связи Стоунхауса [526] с СТБ носили не просто случайный характер. За несколько месяцев до падения правительства Вильсона в 1970 году ему в присутствии премьер-министра были предъявлены показания Фролика и Аугуста. Стоунхаус все категорически отрицал. Поскольку у МИ5 не было никаких улик, которые могли бы подтвердить показания перебежчиков, дело было закрыто. (135) Правда, поведение Стоунхауса после этого не очень-то вязалось с его заявлениями о полной невиновности. В 1974 году, столкнувшись с серьезными проблемами в бизнесе, Стоунхаус инсценировал самоубийство и бежал со своей любовницей в Австралию. После того, как его выследили и вернули в Англию, он был приговорен к семи годам тюремного заключения по восемнадцати пунктам обвинения в воровстве и подлоге. Выйдя из тюрьмы, он опубликовал "шпионский" детектив. В этом романе крупного государственного чиновника Европейской комиссии по имени Ральф Эдмондс заманивает в ловушку соблазнительная Лотта из восточногерманской разведки. ("Одна из лучших наших сотрудниц, - говорит потом Ральфу его оператор. - Она все это сделала строго в соответствии с заданием. ") Ральф проводит приятный вечер в компании Лотты, которая любезно "посылает импульсы радости в каждую извилинку его мозга". Потом, после последнего "великолепного штурма", уже погружаясь в сон, "Ральф вдруг заметил свое отражение в огромном овальном зеркале на потолке. " Потом ему вручают фотографии на память о том вечере, сделанные через зеркальное стекло на потолке, и он соглашается сотрудничать. Несмотря на сомнительные литературные достоинства прозы Стоунхауса, рассказ о том, как Ральф попал в западню, вполне мог быть написан по мотивам его собственного опыта общения с СТБ. (136) Дело чехословацкого агента в Палате общин по кличке "Крокодил" по сей день остается настолько запутанным, что однозначно его проанализировать не представляется возможным. "Крокодилом" был Том Драйберг, член парламента на протяжении 28 лет, который позже стал лейбористским пэром, а в свое время долго был членом Национального исполнительного комитета, а потом и председателем лейбористской партии. Этот обаятельный человек, талантливый политик и жертва неразрешимых противоречий, который к тому же испытывал непреодолимую страсть к гомосексуальным связям в общественных уборных, умер в 1976 году. В 1956 году во время поездки в Москву, где Драйберг собирался встретиться со своим старым другом Гаем Берджессом (кстати, он написал малоправдоподобную биографию Берджесса, где опровергал утверждения, что тот был шпионом), на него вышел КГБ, и он согласился предоставлять конфиденциальную информацию о личной жизни руководителей лейбористской партии и о внутрипартийных делах. Позже он рассказал МИ5, что в КГБ [527] ему дали два абсолютно одинаковых "дипломата". Когда он передавал своему советскому оператору один из чемоданчиков, в котором лежали его донесения, взамен он получал другой - с деньгами. Драйберг признался и в том, что передавал сведения чехам. "Так, ничего серьезного, "- вроде бы заявил он в МИ5. По словам Фролика, КГБ запретил СТБ связываться с Драйбергом, которого считал "своим человеком". Судя по всему, МИ5 также использовала его в качестве двойного (тройного?) агента. Под конец даже Драйберг, наверное, толком не знал, на кого же он работает. (137) Четвертым предполагаемым агентом чехословацкой разведки в Палате общин в семидесятых годах был некто по кличке "Густав", личность которого так и не была установлена. По свидетельству Фролика, этого агента завербовал в середине пятидесятых годов Вацлав Таборский, и работал он за деньги. "Густав был не такой важной персоной, как Ли, но имел возможность доставать интересную информацию о внутренней и внешней политике лейбористской партии, когда она находилась в оппозиции, а позднее, когда к власти пришло правительство Вильсона, он давал и военные сведения. " (138) Неудивительно, что многие авторы, пишущие о шпионаже, "Густавом" считали сэра Барнетта Стросса, члена парламентской фракции лейбористов от Стока, который родился в Чехословакии, свободно говорил по-чешски и ни на кого не мог подать в суд за клевету, поскольку умер в 1967 году. Однако эта версия представляется малоправдоподобной. И СТБ, и КГБ считали, что наряду с членами парламента от лейбористской партии можно вербовать и консерваторов, но, похоже, они были безнадежно неудачливы в выборе кандидатур. Лондонская резидентура СТБ разработала хитроумнейшую комбинацию, чтобы заманить в Прагу, скомпрометировать и завербовать лидера консерваторов Эдуарда Хита (предполагалось использовать его страсть к игре на органе и предложить ему поиграть в одном из пражских соборов). Как и следовало ожидать, план провалился - Хит не принял приглашения. Михаил Петрович Любимов, исключительно одаренный, но чрезмерно тщеславный сотрудник линии ПР резидентуры КГБ в начале шестидесятых завербовал личного секретаря одного члена парламента. Потом, как он рассказывал Гордиевскому, без всякой надежды на успех пытался завербовать журналиста-консерватора Перегрина Уорстхорна и подающего надежды молодого парламентария от консервативной партии Николаса Скотта. В конце концов в 1965 году его выдворили из страны после неудачной попытки завербовать шифровальщика. X X X [528] Неуклонный рост масштабов деятельности КГБ и СТБ в Великобритании в шестидесятые годы был подорван тремя случаями измены. Фролик и Аугуст, бежавшие на Запад летом 1969 года, в течение какого-то времени до этого работали в Лондоне и, видимо, выдали многих британских агентов СТБ. Еще более серьезный ущерб нанесла КГБ измена Олега Адольфовича Лялина, который бежал из лондонской резидентуры в сентябре 1971 года. Лялин, специалист по рукопашному бою, прекрасный снайпер и парашютист, работал в Отделе В (139) Первого главного управления, который был основан в 1969 году вместо старого Тринадцатого ("мокрые дела") отдела, серьезно скомпрометированного после бегства Хохлова и Сташинского. Отдел В имел более широкую специализацию, чем его предшественник. В его функции входила подготовка чрезвычайных планов, которые предусматривали проведение диверсий в различных коммунальных службах, на транспорте и на объектах связи в других странах в случае начала войны или возникновения кризиса, способного привести к войне. Весной 1971 года, примерно за шесть месяцев до своего бегства на Запад, Лялин был завербован МИ5 и сообщал сведения о планах проведения диверсий в Лондоне, Вашингтоне, Париже, Бонне, Риме и других столицах западных государств. Он сообщил, что в каждой столице сотрудникам Отдела В было приказано наметить важнейших деятелей и следить за их перемещениями, чтобы можно было их ликвидировать в случае возникновения критической ситуации. Они также должны были вербовать агентов среди местных жителей, которые могли бы помогать им в работе или обеспечивать поддержку нелегалам Отдела В. Среди диверсий, которые предполагалось осуществить в Лондоне, были планы затопления лондонского метро, взрыв станции раннего оповещения о ракетном ударе в Файлингдейле (Северный Йоркшир), уничтожение стратегических бомбардировщиков класса "V" на земле и нападение на другие военные объекты. Главная задача Лялина заключалась в том, чтобы выявлять наиболее важные объекты, которые можно было бы нейтрализовать в случае начала войны. Некоторые планы Отдела В были столь же невероятные, как и планы ЦРУ по ликвидации Кастро. По одному из таких планов, о котором рассказал Лялин, советские агенты под видом посыльных и курьеров должны были разбрасывать "по коридорам власти" бесцветные ампулы с ядом, которые убивали каждого, кто на них наступал. Британское правительство сообщало мало подробностей о Лялине после его бегства, но генеральный прокурор проинформировал Палату общин, что Лялину были предъявлены обвинения в "организации диверсий на территории Великобритании" и "подготовке ликвидации лиц, которые считались врагами СССР". После бегства Лялина в Московском центре сложилась критическая [529] ситуация. Не иначе как по указанию Политбюро Отдел В был упразднен, а его сотрудники были отозваны из зарубежных резидентур. (140) Вскоре после бегства Лялина МИ5 убедила правительство Хита отдать распоряжение о массовой высылке советских разведчиков. Девяносто сотрудников КГБ и ГРУ в Лондоне были высланы из страны. Еще пятнадцать человек, находившихся в отпуске в Советском Союзе, получили уведомление, что обратный въезд в страну им запрещен. Таким образом, общее количество высланных составило сто пять человек. Московский центр был не на шутку озадачен. Массовые высылки ознаменовали поворотный пункт в деятельности КГБ в Великобритании. Даже в середине восьмидесятых годов операции, проведенные в Англии разведчиками "довысыльного" поколения, все еще приводились как образец безупречной работы молодым разведчикам в учебном центре ПГУ - андроповском институте. Все три преподавателя ведущих дисциплин в институте сделали свою карьеру в лондонской резидентуре до 1971 года. Юрий Модин, который преподавал активные методы сбора информации, был в прошлом оператором "великолепной пятерки"; Иван Шишкин, который преподавал внешнюю контрразведку, с 1966 по 1970 год возглавлял линию КР (внешняя контрразведка) в Лондоне и был, по мнению Гордиевского, ведущим специалистом КГБ по британским разведслужбам; Владимир Барковский, преподававший научно-техническую разведку, специализировался в этой области в Лондоне с 1941 по 1946 год. В 1971 году "золотой век" деятельности КГБ подошел к концу. Лондонская резидентура так и не оправилась от удара, нанесенного массовыми высылками. Вопреки популярным мифам, распространявшимся средствами массовой информации, которые публиковали "разоблачительные сведения" о советских агентах, в течение последующих четырнадцати лет КГБ было труднее добывать информацию высокого уровня в Лондоне, чем в любой другой западной столице. Агенты КГБ и ГРУ, которых сильно поубавилось, оказались под более пристальным наблюдением. Лондонский резидент периода высылок Юрий Воронин находился в отпуске в Советском Союзе, и ему не разрешили вернуться в Англию. С тех пор, как британское правительство приняло решение не выдавать визы выявленным разведчикам (эта мера себя впоследствии полностью оправдала), Центр не мог заменить Воронина тем, кем ему хотелось бы. Вместо него во главе резидентуры был поставлен молодой сотрудник линии КР Евгений Иванович Лазебный, который работал офицером безопасности в торгпредстве и каким-то образом избежал высылки. В течение четырнадцати месяцев, пока он исполнял обязанности резидента, Лазебный пытался как мог сохранить свою "крышу". Он оставил за собой кабинет в торг- [530] предстве и каждый день приезжал в посольство, чтобы заниматься делами резидентуры. Резидентом он оказался неважным. В конце 1972 года Лазерного на посту резидента сменил Яков Константинович Лукашевич (он же Букашев), который в молодые годы заработал себе репутацию, проведя в Латвии после войны ряд успешных операций по введению противника в заблуждение. Лукашевич был не столь талантлив, как резиденты предыдущего поколения. Он напоминал Гордиевскому провинциального милиционера, малообразованного и с узким политическим кругозором. В Москве же были довольны, что за восемь лет, пока Лукашевич был резидентом, из Англии больше никого не выслали. Но, поскольку за все время работы никаких успехов в перестройке деятельности КГБ в стране он не добился, его отозвали, и весь свой оставшийся срок службы он провел на малозначительной должности в Латвии. (141) X X X И в Великобритании, и в США самыми важными операциями КГБ до, во время и после эпохи Брежнева были операции по внедрению в органы ЭР. По удивительному совпадению два самых важных агента КГБ были завербованы почти одновременно, с разницей всего лишь в несколько дней. Оба сами предложили свои услуги. В начале января 1968 года капрал Джеффри Артур Прайм возвращался после рождественских праздников на базу электронной разведки британских ВВС в Гатове (Западный Берлин). Проезжая советский контрольно-пропускной пункт в Берлине, он передал русскому офицеру записку, в которой просил, чтобы с ним связались представители советской разведки. (142) Через несколько дней старший уоррент-офицер Джон Энтони Уокер, дежурный офицер по связи в штабе командующего подводным флотом в Атлантическом регионе (США), приехал со своей базы в Норфолке (штат Вирджиния) в Вашингтон, оставил машину в центре города, зашел в телефонную будку и в справочнике нашел адрес посольства СССР, потом остановил такси и вышел в квартале от советского посольства. Уокер сказал, что хочет поговорить с "кем-нибудь из службы безопасности посольства". С собой он принес месячные ключевые установки для шифровальной машины KL-47. (143) Хотя Прайм и Уокер играли в агентурной сети КГБ практически одинаковую роль, сами они были совершенно не похожи друг на друга. Прайм был несостоявшейся личностью, как в сексуальном, так и в социальном плане, в школе он был прогульщиком, а в ВВС - нелюдимом. Будучи не в состоянии жить нормальной половой жизнью, в 1962 году он начал делать непристойные телефонные звонки. В 1969 году после первой женитьбы, [531] которая практически сразу оказалась неудачной, он начал названивать по телефону маленьким девочкам и говорить им всякие непристойности. Со временем Прайм стал винить во всех своих проблемах и неудачах по службе капиталистическую систему. Его привлек созданный средствами пропаганды образ Советского Союза и стран народной демократии, с которым он знакомился по газете "Совьет Уикли" и по передачам русского и восточногерманского радио. После ареста в 1982 году он утверждал, что стал работать на КГБ "отчасти из-за не в меру идеалистического представления о русском коммунизме, которое наложилось на глубокие внутренние психологические проблемы. " (144) Записка, которую Прайм оставил на пропускном пункте в Берлине, попала не к сотрудникам ПГУ, а к представителям сравнительно более скромного Третьего управления. Хотя в основном Третье управление занималось вопросами безопасности и наблюдением в Советских Вооруженных Силах, оно иногда добивалось определенных успехов в вербовке западных военнослужащих, проходящих службу в Германии (обычно невысокого чина). Третьему управлению очень хотелось перещеголять более престижное ПГУ, завербовав Прайма. (145) В своей записке Прайм просил сотрудника разведки встретиться с ним в ресторане на Ляйбницштрассе. Но вместо этого на ручке своей машины он нашел магнитный цилиндр, в котором ему назначалась встреча на станции метро "Фридрихштрассе" в Восточном Берлине. У Прайма состоялась серия встреч со своими операторами, которых он знал только как "Игоря" и "Валю" (146), где его подробно расспрашивали о нем самом и его работе в Гатове, связанной с ЭР. Хотя он утверждал, что руководствовался чисто идейными мотивами, на каждой встрече ему вручали тридцать - сорок фунтов. Его срок службы в ВВС заканчивался в августе. По договоренности со своими операторами он устроился на работу в ШКПС, где должен был заниматься обработкой перехваченных русских материалов. Прежде чем приступить к своим новым обязанностям, Прайм провел неделю на квартире в городке КГБ в Карлсхорсте, где его обучали работе с радиопередатчиком, технике шифровки сообщений, изготовления микроточечных донесений и работе с микрофотокамерой "Минокс". Там же ему объяснили, как пользоваться "почтовыми ящиками". После каждого дня занятий его запирали в квартире на ночь. Перед тем, как вылететь в Англию с пересадкой в Гамбурге, Прайм, которому была присвоена кличка "Роулендз", получил "дипломат" с комплектом одноразовых шифрблокнотов, набором материалов для тайнописи и четыреста фунтов наличными. Все это было спрятано в потайном отделении "дипломата". Первые шесть с половиной лет пребывания в ШКПС Прайм провел в лондонской группе обработки (ЛГО) - специальном дешифровальном подразделении, которое находилось в [532] Сент-Данстанз Хилл. К осени 1969 года он закончил обучение, сдал экзамены по языку и приступил к работе в должности шифровальщика. По радио ему сообщили о "почтовом ящике" в окрестностях Эшера в Суррее. Там он нашел поздравление от Московского центра и четыреста фунтов стерлингов. В ШКПС Прайма недолюбливали и считали человеком замкнутым и необщительным. Правда, по двум причинам он не вызывал подозрений. Во-первых, как потом с обезоруживающей простотой было написано в докладе комиссии по вопросам безопасности, "из-за специфики работы и потребности в персонале с узкой секретной специализацией в ШКПС брали немало неординарных и эксцентричных личностей". Во-вторых, его замкнутость объясняли неудачной женитьбой и раздражением по поводу того, что повышение по службе вместо него получали более способные лингвисты, и только потому, что они, как он жаловался, с высшим образованием. (147) В отличие от отшельника-Прайма, Уокер был всегда "душой общества" на всех вечеринках. В портовых барах по всему миру он обычно любил крикнуть: "Бармен! Мне стакан того виски, что в честь меня назвали - "Джонни Уокер!" На преступный путь он вступил рано. На флот он пошел служить еще подростком, бросив школу, чтобы избежать наказания за четыре квартирных кражи. Когда после серии неудачных сделок он залез в долги, он пытался заставить свою жену заниматься проституцией, чтобы поправить свое пошатнувшееся финансовое положение. В свою работу на КГБ Уокер втянул и семью. Когда он решил, что беременность его дочери может помешать шпионажу, он попытался убедить ее сделать аборт. Несмотря на свой не внушающий доверия вид (даже дорогой шиньон не помогал), Уокеру с легкостью удавалось обманывать своих близких, друзей, любовниц, сослуживцев и начальников. В характеристике, подписанной его командиром в 1972 году, говорилось следующее: "Старший уоррент-офицер второго класса Уокер в высшей степени лоялен, гордится собой и службой на флоте, неукоснительно придерживается принципов и традиций морской службы. Отличается обостренным чувством долга и личной порядочностью в сочетании с большим чувством юмора. Дружелюбен, умен, прекрасно уживается с другими. " (149) К тому времени, когда слагалась эта ода, Уокер уже четыре года работал на КГБ. Придя в советское посольство в Вашингтоне и продемонстрировав образцы своего оборудования, он заявил, что имеет неограниченный доступ к шифровальным аппаратам и ключам, и попросил за свои услуги тысячу долларов в неделю. Ему выплатили аванс в размере двух или трех тысяч (точно он не помнил) и договорились с ним о следующей встрече, которая должна была состояться через несколько недель в универмаге в Алек- [533] сандрии. Затем на Уокера надели огромное пальто и шляпу и вывезли через запасные ворота посольства на заднем сиденье автомобиля. Он сидел, низко опустив голову, а справа и слева от него сидели двое крупных русских. В феврале на встрече в Александрии Уокер передал несколько ключевых карточек шифра. За это он получил пять тысяч долларов - по тем временам огромную сумму для КГБ. Кроме того, ему недвусмысленно дали понять, какую исключительную важность придают его работе. Уолкеру было сказано, что в интересах его безопасности личные контакты с ним будут устанавливаться только в случае крайней необходимости, а связь будет поддерживаться через "почтовые ящики". Он получил подробные инструкции, карты, фотографии мест, где находятся "почтовые ящики" и микрофотокамеру "Минокс". Уокеру показалось, что переснимать "Миноксом" секретные донесения и шифрматериалы в центре связи командующего подводным флотом в Атлантическом регионе - задача простейшая; позже он презрительно говорил: "Служба безопасности в универмагах "Кей-Март" поставлена лучше, чем на флоте. " Униженная и оскорбленная жена Уокера знала, что ее муж - шпион. До их развода в 1976 году она дважды пыталась позвонить в ФБР, но каждый раз ей не хватало смелости, и она вешала трубку. Утешение она нашла в спиртном. (150) В конце шестидесятых годов линией КР в Вашингтоне, которая занималась внедрением в американские разведслужбы, руководил Олег Калугин. Разработка Уокера - самого важного агента КГБ в США - была, пожалуй, самым крупным успехом, который помог Калугину стремительно подняться вверх по служебной лестнице ПГУ: в 1974 году он стал самым молодым генералом в управлении. (151) Некоторые руководители Московского центра утверждали, что возможности прежних агентов в английских и американских службах ЭР использовались не полностью, поскольку с ними недостаточно бережно обращались. Джек Данлап в АНБ покончил с собой в 1963 году, когда не смог вынести оказываемого на него давления. Дуглас Бриттен, агент ФБР в британских ВВС, был разоблачен в результате обычной слежки, установленной МИ5 за советским консульством в Лондоне, где он попытался выйти на связь со своим оператором. (152) Работа с Уокером велась совершенно по-другому. Одновременная вербовка Прайма и Уокера дала повод для крупной реорганизации ЭР КГБ. До сих пор ЭР находилась в ведении Восьмого управления, которое также занималось шифрами и обеспечением безопасности связи КГБ. В 1969 году было создано новое Шестнадцатое управление под руководством Николая Николаевича Андреева, которое стало отвечать исключительно за ЭР. В 1973 году Андреева сменил генерал-майор Игорь Васильевич Маслов. Новое [534] управление работало в тесном контакте с Шестнадцатым отделом ПГУ, который с этого момента получал исключительное право контролировать все операции ПГУ по добыче иностранных кодов и шифров и внедрению в службы ЭР. Каждый сотрудник нового управления в иностранных резидентурах занимался только одним делом, которое велось абсолютно автономно от остальных операций, проводимых резидентурами. (153) Режим абсолютной секретности соблюдался даже внутри ПГУ. Будучи офицером безопасности в вашингтонской резидентуре с 1975 по 1980 год, Виталий Сергеевич Юрченко даже не подозревал о существовании Джона Уокера, самого важного агента резидентуры. (154) В Шестнадцатом отделе было также непреложное правило, запрещавшее встречу с агентами в тех странах, где они работают. Излюбленными местами встреч Шестнадцатого отдела были Вена, Хельсинки и Дели - три крупные столицы, находившиеся за пределами стран советского блока, где КГБ пользовался наибольшей свободой действий. (155) Хотя Уокер перешел под контроль оператора из Шестнадцатого отдела ПГУ, разработку Прайма продолжало Третье управление, которое отказывалось передать свою "звезду" конкурирующему ПГУ. Ему предложили на выбор встречаться с оператором в Финляндии или Австрии. Возможно, из-за того, что он знал немецкий, Прайм выбрал Австрию. Не исключено, что со своим оператором Прайм встречался также и в Ирландской Республике во время отпуска в 1970 году, в Риме в 1971 году и на Кипре в 1972 году. В основном его связь с КГБ осуществлялась через "почтовые ящики", с помощью написанных симпатическими чернилами писем и через передачи московского радио. (156) Связь Уокера с Шестнадцатым отделом ПГУ была еще более тщательно засекречена. После встречи в универмаге в Александрии в феврале 1968 года, больше в личные контакты с КГБ он не вступал до августа 1977 года, когда встретился со своим оператором из Шестнадцатого отдела в Касабланке. Поскольку в прошлом году Уокер уволился с флота и контролировал своего сослуживца Джерри Альфреда Уитуорта, который был его субагентом, оператор Уокера договорился с ним, что они будут встречаться два раза в год в Индии или в Австрии. Уокер выбрал Вену. Несмотря на то, что Уокер иногда игнорировал рекомендации Шестнадцатого отдела, там его постоянно призывали к осторожности: "Если есть какой-то риск, лучше не браться за дело. " Идейная база, подведенная КГБ под сотрудничество, которая вряд ли интересовала Уокера, но, возможно, имела какой-то смысл для Прайма, была предельно проста: оба они служили делу мира во всем мире. "Мы хотим только мира, - говорили им, - а империалисты хотят войны. " (157) Хотя работа Третьего управления с Праймом велась не так тонко, как разработка Уокера Шестнадцатым отделом, безопасность и секретность также поддерживались на самом высоком [535] уровне. Ни разу за семь с половиной лет, которые Прайм проработал в ЛГО (с сентября 1968 по март 1976 года), или за полтора года работы в ШКПС в Челтнеме (с марта 1976 по сентябрь 1977 года) он не попал под подозрения. После ухода из ШКПС он устроился таксистом и виноторговцем и прервал контакт с КГБ на три года. Однако в 1980 году КГБ возобновил связь с Праймом и убедил его встретиться со своим оператором в Вене, где Прайм передал КГБ больше пятнадцати кассет с пленкой (большинство из них, как ему потом сказали, плохо проявились) и некоторые фотокопии и записи, которые он хранил у себя после ухода из ШКПС. Оператор не стал отчитывать его ни за то, что он ушел из ШКПС, ни за то, что прервал контакт с КГБ, но настоятельно посоветовал вновь устроиться в ШКПС (правда, из этого ничего не вышло). Перед отъездом из Вены Прайм получил 600 фунтов. В 1981 году он отправился в Потсдам, чтобы дать пояснения и ответить на вопросы по поводу документов, которые он передал в прошлом году. На сей раз ему предложили (также безрезультатно), чтобы он стал преподавателем русского языка в образовательной службе британской армии в Биконсфилде, где он мог бы подбирать кандидатов для будущей работы на КГБ. На прощание ему дали четыре тысячи фунтов. (158) МИ5 и ШКПС уличили Прайма в шпионаже только после того, как он был арестован за развратные действия в отношении несовершеннолетних девочек летом 1982 года. Операции Третьего управления были настолько изолированы от ПГУ, что Гордиевский, который работал в британском секторе Московского центра с 1971 года и прибыл в лондонскую резидентуру в июне 1982 года, узнал о деле Прайма только после его ареста. (159) По оценкам Пентагона, ущерб, нанесенный разведывательному союзу Англии и США в результате деятельности Прайма, составил один миллиард долларов. На протяжении десяти лет Прайм передавал КГБ подробные сведения о деятельности ШКПС, личном составе и базах внутри страны и за рубежом. Во время работы в Челтнеме с 1976 по 1977 год он имел доступ к совершенно секретным сведениям об успехах и неудачах ШКПС в расшифровке советских материалов, а также к материалам о двух сверхсекретных американских разведывательных спутниках "Биг Берд" и "Райолайт". Однако самую важную информацию КГБ получал от двух американских агентов, которые сами предложили свои услуги. С апреля 1975 до конца 1976 года американский торговец наркотиками Эндрю Долтон Ли передавал в резидентуру КГБ в Мехико инструкции по эксплуатации системы "Райолайт" и подробное техническое описание других спутниковых систем, которые он получал от своего друга Кристофера Бойса, сотрудника корпорации ТРВ в Калифорнии - изготовителя "Райолайт". В начале 1978 года Уильям Кэмпайлз, который в течение какого-то времени [536] работал в Центре наблюдения в штаб-квартире ЦРУ, приехал в Грецию, явился в резидентуру КГБ в Афинах и принес инструкцию по эксплуатации новейшего американского спутника ЭР "КН-11" ("Кихоул"). (160) Хотя самым важным агентом КГБ в английской системе ЭР после Кэрнкросса, действовавшего в 1942-1943 гг., был Прайм, деятельность Ли и Кэмпайлза дает основания предположить, что оценка ущерба от деятельности Прайма, который, по данным Пентагона, составил один миллиард долларов, возможно, завышена. После ареста Прайма в ПГУ была высказана критика в адрес Третьего управления за неудачную технику работы с агентом. Третьему управлению не удавалось поддерживать постоянный контакт с Праймом, как это делал Шестнадцатый отдел ПГУ при работе с Уокером. Как раз в тот год, когда он работал в Челтнеме и имел самый широкий доступ к секретам ШКПС, инструкции Третьего управления, которые он получал по радио, по какой-то причине не поддавались расшифровке, и поэтому контакт с ним был прерван. В результате часть информации, добытую им в Челтнеме, Прайм смог передать своему оператору только на встрече в Вене в 1980 году. (161) У Шестнадцатого отдела при работе с Уокером таких проблем не возникало. Джон Уокер работал на КГБ в течение семнадцати лет до того самого момента, когда его жена наконец набралась смелости и донесла на него в ФБР в 1985 году. Кроме того, что Уокер в начале восьмидесятых в течение девяти лет контролировал своего субагента Джерри Уитуорта, он также пытался, правда, безуспешно, завербовать свою дочь. Он поставлял подробную информацию о системах, которые использовались не только на флоте, но и в других видах вооруженных сил, в госдепартаменте, ЦРУ и ФБР. Шестнадцатый отдел также требовал от него ежедневные ключи, которые использовались на шифровальных аппаратах, для того, чтобы иметь возможность расшифровывать различные сообщения. Шпионская группа Уокера предоставила так много таких ключей, что при оценке нанесенного ущерба после его ареста было установлено: его предательство помогло советским дешифровальщикам расшифровать миллион американских сообщений. Самая большая ценность расшифровок для Советского Союза заключалась в том, что они позволяли заранее узнать об американских операциях. По словам Теодора Шекли, начальника резидентуры ЦРУ в Сайгоне с 1968 по 1973 год, на заключительном этапе войны во Вьетнаме "они (вьетнамцы) обычно заранее знали о рейдах В-52. Даже когда из-за плохой погоды самолеты уходили на запасные цели, им было уже известно, по каким целям будет нанесен удар. Естественно, это обстоятельство сокращало эффективность ударов, поскольку они успевали к ним подготовиться. Это было совершенно необъяснимо. Мы так и не смогли [537] понять, в чем дело. " Хотя Шекли в своих оценках, несомненно, преувеличивает степень осведомленности советских и северовьетнамских сил, они позволяют составить представление о том, насколько велик психологический эффект во время военных действий, когда становится известно, что оперативные планы стали известны противнику в результате утечки информации. На американском флоте часто замечали, что когда проводились секретные (как предполагалось) маневры, поблизости оказывались советские корабли. "Как будто у них были дубликаты наших оперативных планов, "- посетовал один адмирал. Иногда Московский центр именно так себя и чувствовал. На одной из встреч оператор торжественно сообщил Уокеру, что за его выдающийся вклад в дело мира во всем мире ему присвоено звание адмирала советского флота. "Передайте им там от меня большое спасибо, "- ответил Уокер. (163) Дела Прайма и Уокера наглядно иллюстрируют те возможности, которые предоставлялись КГБ, и проблемы, с которыми он сталкивался в своей деятельности в Англии и США в период Брежнева. В конце Второй мировой войны наиболее важные агенты КГБ - "великолепная пятерка" в Англии, Уайт, Хисс, Ли и Карри в США - действовали из идейных соображений. То были птицы высокого полета с явными перспективами продвижения по службе, которые, в конце концов, могли попасть на самую верхнюю ступеньку государственной карьеры. К началу эпохи Брежнева "золотой век" исключительно одаренных англо-американских агентов "с идейной базой" давно уже закончился. Самыми важными агентами в Англии и США в семидесятые годы были два хитрых мелких уголовника - один из них в прошлом взломщик, а другой имел за спиной целый ряд (правда мелких) преступлений, связанных с развратными действиями. Никаких исключительных способностей ни у того, ни у другого не было, оба занимали незначительные посты, которые, правда, обеспечивали им доступ к некоторым важнейшим секретам электронной разведки англоамериканского союза. [538] Глава XIII УПАДОК И КРАХ РАЗРЯДКИ (1972-1984) 20 июня 1972 года Первое главное управление переехало в новую штаб-квартиру, построенную по проекту финского архитектора, в Ясенево, к юго-востоку от Москвы, в полукилометре от кольцевой дороги. Первоначально здание предназначалось для Международного отдела ЦК КПСС. Однако, когда строительство уже началось, ЦК решил, что здание расположено слишком далеко от центра, и отдал его КГБ. Главный административный корпус, построенный в форме буквы Y, с одной стороны окружал зал заседаний и библиотека, а с другой стороны - здания поликлиники, спортивного комплекса и бассейна. Весь комплекс зданий ПГУ окружал двойной забор со сторожевыми собаками и вооруженными часовыми по периметру. На внутренней площадке, перед декоративным прудом на гранитном постаменте возвышалась массивная голова Ленина. 20 декабря 1977 года в ознаменование 60-й годовщины КГБ на площадке был поставлен еще один монумент - памятник Неизвестному Разведчику. Из кабинетов административного здания открывался живописный вид на холмы, березовые рощи, зеленые луга, а в летнее время на золотящиеся пшеничные и ржаные поля. Каждое утро между 8. 20 и 8. 50 к Ясенево со всех концов Москвы мчался поток автобусов. Немногие счастливчики (а таких к середине 80-х годов по стране было не более 5 процентов) приезжали на своих машинах. Пожалуй, на стоянке у ПГУ машин скапливалось больше, чем где бы то ни было во всем Советском Союзе. Официально рабочий день начинался в девять часов утра. Подъехав к зданию ПГУ, сотрудники проходили через три поста. Один - у внешних ворот, второй - у главного входа за внутренним забором и третий - у входа в само здание. Помимо этого, в различных частях здания документы могли проверить еще несколько раз. В Ясенево по обычному удостоверению КГБ, с фамилией, именем, отчеством, званием и фотографией владельца, пройти было нельзя. У каждого сотрудника ПГУ был свой собственный пластиковый пропуск с его, а реже ее, фотографией и личным номером. Имен на этих пропусках не было. Кроме того, на пропуска была нанесена специальная сетка с перфорацией в [539] тех местах, куда владельцу пропуска доступ был запрещен. Эти пропуска за границу с собой брать запрещалось. Сотрудники ПГУ, работающие за рубежом, оставляли их в своих отделах на хранение. Посетителей в ПГУ было очень мало. Если кто и заходил, так большие начальники. Если сотруднику ПГУ нужно было встретиться со своими коллегами из других управлений КГБ, партийными или правительственными чиновниками, то обычно эти встречи проходили где-нибудь в центре Москвы. Рабочий день заканчивался в шесть часов. Автобусы отходили от здания ровно в 6. 15. Перед отправлением водители снимали со своих автобусов номер маршрута. Когда колонна автобусов отправлялась в обратный путь, то милиция останавливала все движение на Московской кольцевой дороге для того, чтобы влиятельные пассажиры могли беспрепятственно добраться до дома. Однако, несмотря на всю изощренную систему безопасности, ПГУ так и не справилось с проблемой столовой, по крайней мере, во время службы там Гордиевского. Ошарашенные качеством и разнообразием пищи, которую им приходилось подавать, работники столовой (обычно жители окрестных деревень) старались побольше запихать в карманы и унести домой. Когда у проходной начались обыски, они все подали заявления об уходе. Вскоре обыски пришлось прекратить. По всей видимости, и поныне ПГУ снабжает жителей местных деревень продовольствием через карманы работников своей столовой. (1) Примерно за год до переезда в Ясенево с поста начальника ПГУ ушел Александр Сахаровский, пробыв в этом большом и мягком кресле рекордный срок - пятнадцать лет. После Сахаровского туда сел его пятидесятитрехлетний заместитель и давний протеже Федор Константинович Мортин. За исключением коротких поездок за границу с ревизиями резидентур КГБ, у него не было никакого опыта работы за рубежом. Пониманием западного образа жизни он также не отличался. Однако свою деятельность в Ясенево Мортин начал с большим шиком. Ежедневно он и другие крупные чины ПГУ прибывали в Ясенево на своих черных "ЗИЛах" и "Волгах". В здание они входили через отдельный вход и в кабинеты свои поднимались на отдельном лифте. На втором этаже у Мортина был огромный кабинет со спальней и ванной комнатой. Хотя Мортин был верной и талантливой второй скрипкой Сахаровского, вскоре по центру пополз слушок, что в период быстрого политического роста Андропову нужен человек посильнее. В 1974 году Мортина перевели на пост начальника Главного управления научно-промышленного сотрудничества в Государственном комитете СССР по науке и технике (ГКНТ). Этот ключевой пост научно-технической разведки обычно всегда занимал офицер КГБ. (2) Преемником Мортина на посту начальника ПГУ стал один из самых способных личных протеже Андропова - пятидесятилетний [540] Владимир Александрович Крючков. В Ясенево Крючков оставался почти столь же долго, сколь и Сахаровский, - 14 лет, а в 1988 году стал председателем КГБ. На официальных фотографиях татарское лицо Крючкова всегда серьезно, уголки губ опущены вниз. Он, собственно, таким и был - неулыбчивым и энергичным. Все годы в ПГУ он руководил управлением с исключительной энергией, самоуверенностью, административной сноровкой и политической смекалкой. Крючков отличался фанатичной приверженностью к своей работе и полным отсутствием чувства юмора. На памяти Гордиевского Крючков ни разу не отклонился от заранее написанных докладов, зачитывая их на совещаниях ПГУ, ни разу не попытался пустить удачное словцо или сострить. (3) В 1989 году Крючкова в интервью спросили: "Знаете ли вы, что такое свободное время?"- "Боюсь, что нет", - ответил тот. (4) Крючков любил подчеркивать свое рабоче-крестьянское происхождение, вспоминая годы работы на заводе. Он окончил Заочный юридический институт, несколько лет проработал следователем и прокурором. Затем в его жизни, как говорил Крючков, наступил поворот: он окончил дипломатическую академию и пять лет - с 1954 по 1959 год - работал в советском посольстве в Будапеште. Там он и стал протеже посла СССР в Венгрии Юрия Андропова. Когда в 1959 году Андропова направили заведовать Отделом социалистических стран ЦК КПСС, туда пришел и Крючков. Там же он и проработал до 1967 года. Позже об этом периоде своей жизни Крючков говорил так: "Сегодня стало модным клевать партийный аппарат, но я тем не менее хочу сказать: я многому там научился, познакомился со многими замечательными и приверженными делу людьми. Хотя как и везде были неприятные исключения. " (5) За годы работы в Центральном Комитете Крючков отточил искусство политики и интриги. Когда в 1967 году Андропов стал председателем КГБ, Крючков возглавил его секретариат и получил доступ к самым главным секретам КГБ. Примерно в 1971 году он получил должность заместителя начальника ПГУ по европейским операциям, а через три года сменил Мортина. (6) Пунктиком Крючкова была не только работа, но и физкультура. Он постоянно мял в руке теннисный мячик или ручной эспандер, чем страшно раздражал сотрудников ПГУ. В новом здании управления у Крючкова был личный гимнастический зал с массажным столом, а рядом - личная сауна, куда он иногда приглашал других генералов КГБ. Во время ночного дежурства один из членов секретариата Крючкова показал Гордиевскому эту сауну. Ничего роскошнее тот в своей жизни не видал: сауна была обшита дорогими финскими досками, а не обычной русской сосной, элегантные лампы и прочая арматура были сделаны по специальному заказу в Швеции. На стенах висели пушистые импортные [541] полотенца и халаты. Валюты на нее явно не жалели. Рядом с гимнастическим комплексом и сауной была столовая, но без бара. Крючков совсем не пил и привел в страшное уныние традиционно пьющее ПГУ, запретив отходные сотрудников, получивших назначение за рубеж. Главным недостатком Крючкова в должности начальника ПГУ стало его полное отсутствие личного опыта разведработы и жизни на Западе. Гордиевский впервые увидел Крючкова в 1972 году, незадолго до своего назначения в Копенгаген по линии ПР. Будучи тогда уже заместителем Мортина, Крючков тут же спросил Гордиевского: "Расскажите, как вы собираетесь устанавливать контакты в Дании. " Гордиевский тогда только что перешел из Управления С (работа с нелегалами) и начал городить какую-то наивную несусветицу. Но не успел Гордиевский сказать и двух слов, как Крючков его перебил и начал собственный монолог. Гордиевскому он больше и слова сказать не дал. Оказалось, что Крючков разбирался в вопросе еще хуже Гордиевского, главным образом потому, что о западном обществе никакого представления не имел. Вся его позиция состояла из набора идеологических стереотипов и теории заговора, которые начали понемногу смягчаться лишь в 80-х годах. К другим мнениям Крючков относился нетерпимо. Два самых талантливых и уравновешенных специалиста ПГУ по британской и американской политике - Олег Калугин и Михаил Любимов - в 1980 году были вынуждены оставить работу в ПГУ, осмелившись покритиковать теорию заговоров Крючкова. За годы работы в ПГУ падкий на лесть Крючков постепенно окружил себя подхалимами. (7) X X X Переезд в Ясенево и появление Крючкова на посту начальника ПГУ совпало с периодом самой мощной разрядки напряженности в советско-американских отношениях за все годы с начала "холодной войны" и до эпохи Горбачева. В мае 1972-го состоялся первый за всю историю визит американского президента в СССР. После визита Ричарда Никсона и Брежнев поехал в Соединенные Штаты в июне 1973 года. Годом позже Никсон приехал в Москву во второй раз. За этот период между двумя странами было подписано больше соглашений и договоров, чем за весь период с установления дипломатических отношений. Самыми крупными был договор о противоракетной обороне и первый договор по ограничению стратегических вооружений (ОСВ-1). Оба они были подписаны во время первого визита Никсона в Москву. "Историки будущих поколений, - оракулствовал Никсон, - напишут, что в 1972 году Америка впервые помогла вывести мир из болота постоянных войн на высокое плато мира". (8) [542] Хотя соперничество между двумя сверхдержавами продолжалось, у них, похоже, появились и воля и желание объединить усилия и предотвратить ядерный Армагеддон. Гордиевскому запомнилось, что настроение в Центре тогда изменилось - наконец-то Соединенные Штаты стали относится к Советскому Союзу как к равному. Уотергейтский скандал августа 1974 года и уход Никсона в отставку под угрозой импичмента породили уныние и подозрительность. В начале 1975 года главным резидентом КГБ в Вашингтоне стал Дмитрий Иванович Якушкин. Он уже тогда был убежден, что падение Никсона произошло вовсе не из-за взрыва общественного негодования, а в результате заговора врагов разрядки. Главными врагами были сионисты, повсюду плетущие сети через свое еврейское лобби в Конгрессе, а также "американский военно-промышленный комплекс", который, как он полагал, всеми средствами пытался предотвратить сокращение расходов на вооружения. (9) Однако такая интерпретация уотергейтского кризиса проистекала из более глубокого непонимания как в Кремле, так и в КГБ американской политической системы и образа жизни. Идеологические шоры по-прежнему сужали их политическое видение. Привыкшие к централизованной власти и командной экономике, большинство офицеров КГБ и советских дипломатов и представить себе не могли, каким образом Соединенные Штаты могли достичь такого высокого уровня производительности труда и технического совершенства при таком незначительном государственном регулировании. Поэтому непонимание советскими специалистами принципов и механизма функционирования Соединенных Штатов как государственного механизма обычно заполнялось теорией заговора. Дипломат Аркадий Николаевич Шевченко, который сбежал за границу в 1978 году, находясь на посту заместителя Генерального секретаря ООН, так писал о своих советских коллегах: "Многие сходятся в совершенно невероятном мнении, что, должно быть, где-то в Соединенных Штатах находится секретный Центр управления. Сами они привыкли, что всей системой управляет за закрытыми дверьми небольшая рабочая группа, упрятанная в каком-то секретном районе. В конце концов, многие советские люди все еще пережевывают ленинский догмат о том, что буржуазные правительства являются прислужниками монополистического капитала. "Вот это-то, наверное, и есть тайный Центр управления, - думают они. " (10) Период разрядки в советско-американских отношениях посреди периода брежневского правления стал отчасти возможен и благодаря усилиям необычайно изощренного советского дипломата Анатолия Федоровича Добрынина, который с марта 1963 по март 1986 года работал послом СССР в США. Регулярные секретные беседы Добрынина с Киссинджером, советником президента Никсона по национальной безопасности, а по- [543] зже и госсекретарем США, обеспечили Центру запасной канал связи между Москвой и Вашингтоном, который отчасти и прокладывал путь разрядке. Позже Киссинджер воспел хвалу "величайшему вкладу" Добрынина в дело улучшения отношений между двумя странами и совершенству искусства его дипломатии. Но и способностей Добрынина не хватило для того, чтобы разрушить теории заговоров, пользовавшихся такой популярностью в Москве. Время от времени его оппоненты в ЦК и МИДе говорили, что Добрынин "американизировался". Ему приходилось все чаще занимать оборону и закрывать глаза хотя бы на некоторые предрассудки Москвы. Вот что говорил о Добрынине Шевченко: "Хотя Добрынин хорошо понимал систему государственного управления Соединенных Штатов, даже он не решался давать точного анализа разделению исполнительной и законодательной власти в Америке во время уотергейтского кризиса. " (11) Хоть и на уровне пустых слов, но разрядка продолжалась и после падения Никсона. В августе 1975 года в Хельсинки Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе приняло Заключительный акт, который провозглашал все европейские границы "нерушимыми" и призывал государства Востока и Запада придерживаться цивилизованных норм международных отношений и уважать права человека. Однако созданные в Советском Союзе Хельсинкские группы по контролю над соблюдением прав человека были вскоре прикрыты КГБ. Большинство их членов были арестованы или отправлены в ссылку. На преемника Никсона и бывшего вице-президента Форда в Центре смотрели с легким презрением. Андрей Громыко, который, как и Андропов, стал членом Политбюро в 1973 году, снисходительно писал о нем: "Иногда случается, что человек занимает высокий пост, а пишут и говорят о нем лишь мимоходом. К этой категории принадлежит и Джеральд Форд, пробывший на посту президента чуть больше двух лет. " (12) Хотя Москва была явно невысокого мнения о способностях Форда, она стремилась к его победе на президентских выборах 1976 года. С присущим им консерватизмом кремлевские лидеры предпочитали хорошо известную посредственность вроде Форда непредсказуемому и неизвестному демократическому кандидату Джимми Картеру. Считалось, что при Форде запасной канал связи между Добрыниным и Киссинджером сможет существовать. По мере приближения выборов и на советское посольство, и на резидентуру КГБ в Вашингтоне обрушился шквал запросов о предсказании результатов выборов. Добрынин тогда говорил Шевченко, "что Центр бомбардировал Вашингтон своими запросами несколько месяцев. " (13) Похоже, что и от посольства, и от резидентуры требовалось делать свои ставки на этой предвыборной игре. [544] Хотя Джимми Картер был, пожалуй, самым образованным президентом за весь послевоенный период, в 1977 году он был и чужаком в Вашингтоне и новичком в дипломатии. О Картере Громыко писал еще с большим пренебрежением, чем о Форде: "Картер был человеком усердным, но когда он старался произнести названия городов и областей в Советском Союзе, у него получался лишь набор нечленораздельных звуков. К нашему большому беспокойству, мы быстро обнаружили, что он с трудом понимал даже самые главные черты советско-американских отношений". (14) После вьетнамской войны и уотергейтского скандала Картер предпринял попытку возродить американскую внешнюю политику на высоких принципах морали и уважения прав человека. Вскоре после избрания Картер получил письмо от Андрея Сахарова, диссидента и лауреата Нобелевской премии мира 1975 года. В своем письме он просил Картера поддержать кампанию за соблюдение прав человека в Советском Союзе. К негодованию Кремля и КГБ, Картер огласил содержание письма и ответил на него. Вскоре он принял в Белом доме еще одного советского диссидента, Владимира Буковского. И Якушкин, и Центр ошибочно расценили кампанию Картера за права человека как попытку укрепить положение Соединенных Штатов на следующим раунде переговоров по стратегическим вооружениям после того, как в октябре 1977 года истек срок действия Договора ОСВ-1. (15) Служба А КГБ (активные действия) придавала огромное значение кампании Картера за права человека. В ответ она поспешила обвинить Соединенные Штаты в нарушении прав у себя дома. В 1977 году служба А организовала целый ряд писем жене президента. Розалин Картер, в которых выражался протест против "нарушения прав человека" в Соединенных Штатах. Во время пребывания Гордиевского в Копенгагене резидентура убедила известного либерального политика направить одно из таких писем госпоже Картер. Этот инцидент привел резидентуру в такое возбуждение, что оно немедленно направило к нему офицера политической разведки для того, чтобы получить от автора копию письма. С большим удовлетворением было обнаружено, что письмо в точности соответствовало проекту, подготовленному КГБ. После этого в Центр с триумфом был направлен соответствующий отчет. (16) Ряд процессов в Советском Союзе, прошедших в 1978 году над борцами за права человека, вызвал целую серию официальных заявлений от руководства Соединенных Штатов. КГБ нанес ответный удар, попытавшись связать деятельность еврейского диссидента Анатолия Щаранского с ЦРУ. Щаранского приговорили к десяти годам лишения свободы по подложному обвинению в передаче секретной информации американскому журналисту. (17) Хотя КГБ собственноручно сфабриковал это дело, он умудрился сам себя убедить в том, что в ЦРУ при помощи Белого дома был [545] состряпан специальный заговор для манипуляции кампаниями за права человека в Советском Союзе. Даже в эпоху гласности Громыко продолжал настаивать, что эта кампания была неотъемлемой частью американской "идеологической диверсии против СССР... Картер принимал лично участие в этой провокационной кампании. " X X X Разрядка всегда оставалась хрупким ребенком 70-х годов. Брежнев любил повторять, что разрядка не отменяла "законов классовой борьбы. Даже в 1972-74 годах Соединенные Штаты по-прежнему оставались для Советского Союза главным противником". Первый отдел ПГУ (США и Канада) всегда был самым большим региональным подразделением и постоянно расширялся. В шестидесятые годы в нем был один заместитель; за семидесятые годы прибавилось еще двое. Он был и единственным отделом с двумя "главными резидентурами" (статус, полученный в начале семидесятых годов резидентурами Вашингтона и Нью-Йорка), возглавляемыми генералами КГБ. У Первого отдела была и третья резидентура в Сан-Франциско. В годы расцвета разрядки присутствие КГБ как в Соединенных Штатах, так и в делегации ООН в Нью-Йорке росло как никогда быстро: со ста двадцати человек в 1970 году до двухсот двадцати в 1975-м. В то время, как численность Лондонской резидентуры резко сократили, количество сотрудников резидентур в США удвоилась. (19) Вашингтон стал главным центром политической разведки. Якушкин, бывший главным резидентом с 1975 по 1982 год, гордился, что его предком был декабрист. Ему, видно, очень льстило, что в 1982 году "Вашингтон пост" назвала его "самым влиятельным офицером КГБ за пределами Советского Союза". (20) Однако служба Якушкина в Вашингтоне омрачилась одним крупным недоразумением. Однажды в советское посольство, находившееся на Шестнадцатой стрит, недалеко от Белого дома, подбросили пакет. Когда пакет открыли, в нем нашли секретные документы, имя и адрес автора и предложение о сотрудничестве. Якушкин посчитал пакет провокацией и приказал отдать его в полицию. Однако документы оказались настоящими, а автора письма арестовали. Все же, несмотря на этот досадный прокол, по возвращении в Москву в 1982 году Якушкин стал начальником Первого отдела ПГУ. При Якушкине атмосфера в отделе, на взгляд Гордиевского, была гораздо напряженнее, чем где бы то ни было в Центре. Частично это объяснялось административным зудом, который так не походил на якушкинские мягкие дипломатические манеры, принесшие ему популярность на вашингтонских коктейлях. Если Якушкин [546] был зол, то он орал в телефон громче всех в Ясенево. Но атмосфера в Первом отделе объяснялась еще и его престижностью. Туда многие хотели попасть, а попавшие хотели продвинуться по служебной лестнице, и все это приводило к таким интригам, каких в других отделах и представить себе не могли. (21) Сев в кресло начальника ПГУ, Крючков быстро провел серию организационных изменений для того, чтобы воспользоваться новыми возможностями, созданными разрядкой для борьбы против "основного противника". В Первом отделе была создана специальная группа "Север" для координации разведывательных операций против американских целей, расположенных в других частях света. Первым руководителем группы стал Вадим Кирпиченко, бывший резидент КГБ в Каире, завербовавший шефа разведки Насера Сами Шарафа. Резидентуры в большинстве стран Запада и третьего мира получили указание создать "группы главного противника" для организации операций против американских целей, расположенных в их странах. Такие группы обычно состояли из одного-двух офицеров линии ПР (политическая разведка) и КР (внешняя контрразведка), а также одного из линии X (научно-техническая разведка). Время от времени офицеры группы "Север" наносили визиты в резидентуры для проверки работы "групп главного противника". У Гордиевского создалось впечатление, что бюрократическая возня серьезно снизила эффективность и координацию усилий этих групп. Быстрое расширение контактов с Западом в период разрядки вначале подтолкнуло Крючкова к выводу, что для сбора разведданных необходимы новые методы борьбы против главного противника. Целый поток государственных тайн Соединенных Штатов, вылившийся на общественность, когда разразился уотергейтский скандал, а также сенсационные разоблачения пронырливых журналистов убедили Крючкова, что традиционные методы вербовки агентов устарели. Многие секреты стали общедоступными. Вступив в должность в 1974 году, он, к ужасу ветеранов, потребовал от резидентур сосредоточить свое внимание на установлении большого числа открытых контактов с тем, чтобы получить доступ к государственной тайне непосредственно, не прибегая к медленной и тяжелой процедуре вербовки тайных агентов. Крючков был вынужден прекратить свой эксперимент очень скоро после нескольких оглушительных провалов, когда офицеры КГБ, имеющие дипломатическую крышу, решили в ресторанах поиграть в Боба Вудворда и Карла Бернстайна из "Вашингтон пост". Так что в дальнейшем Крючков, пожалуй, как никто другой из его предшественников, сосредоточил все силы на вербовке нового поколения тайных агентов на Западе. (22) В начале семидесятых годов, в период расцвета разрядки, была предпринята и попытка использовать позабытые таланты Кима [547] Филби, который после своей свадьбы с Руфой в 1971 году немного позабыл о вожделенном спиртном. Первым контакты с Филби восстановил ведущий эксперт Центра по Великобритании Михаил Петрович Любимов, которого Гордиевский считал одним из самых талантливых и приятных офицеров ПГУ своего поколения. Любимов был истинным знатоком английской литературы и дорогих сортов виски. Четыре года он прослужил в Лондонской резидентуре, пока его оттуда не выставили в 1964 году за попытку вербовки шифровальщика, когда Любимову был 31 год. На протяжении двух лет после своего возвращения в Москву Любимов помогал интервьюировать Филби. В начале 70-х годов он начал работать над диссертацией "Отличительные черты британского национального характера и их использование в оперативной работе". Свою диссертацию он подробно обсуждал с Филби. В 1974 году он с большим успехом защитил ее в андроповском институте ПГУ. Впоследствии материалы диссертации он использовал для написания секретного учебника по Соединенному Королевству. Этим учебником пользовались как основным пособием вплоть до середины 80-х годов. Со статусом персоны нон грата, с карьере лондонского резидента Любимову пришлось забыть. Вместо этого в 1975 году его направили в Копенгаген. С Филби поддерживал тесные отношения и Олег Данилович Калугин, молодой и энергичный руководитель Управления К ПГУ. Это управление занималось контрразведкой и внедрением агентов КГБ во враждебные иностранные разведки. Часто приезжая на квартиру Филби, Калугин спрашивал у него совета по выработке разведывательной стратегии Великобритании. Филби настойчиво убеждал Калугина, что поскольку Министерство иностранных дел Великобритании набирало на службу, помимо выпускников Оксфорда и Кембриджа, все больше студентов из провинциальных университетов, то, по всей видимости, и СИС поступала так же. Поэтому Филби полагал, что университеты Брэдфорда, Бристоля, Бирмингема, Эдинбурга, Эссекса, Халла и Лондона, включая и Лондонскую школу экономики, а также школу востоковедения и стран Африки, университеты Сэлфорда, Суррея и Суссекса, все были достойны детального изучения КГБ, а программы студенческих обменов предоставляли хорошие возможности для вербовки новых агентов. (23) К услугам Филби обращалась и служба А, отвечавшая за активные действия, направленные на оказание воздействия на западные правительства и общественное мнение. Эта служба специализировалась на производстве подложных документов, якобы исходивших из ЦРУ, Госдепартамента и других. На Гордиевского большое впечатление произвело высокое качество работ Филби по активным действиям, хотя от самой деятельности службы А он не был в восторге. В зимние месяцы, с октября по апрель, Филби вел [548] семинары на конспиративной квартире КГБ (на улице Горького) для молодых офицеров Третьего отдела ПГУ, отвечавшего за операции в Великобритании, Ирландии, скандинавских странах, на Мальте и в австралийско-азиатском регионе, которые получили свое первое направление за рубеж. В ходе семинаров Филби устраивал деловые игры, в которых ему отводилась роль политика, государственного служащего, сотрудника разведки или бизнесмена, а студенты должны были завербовать его. К концу семинарского курса Филби писал отзывы о слушателях. Надо сказать, что он мог написать и совсем нелестный отзыв. Так, Валерия Александровича Кислова, который получил назначение в копенгагенскую резидентуру, он охарактеризовал следующим образом: "Непредсказуем. Подвержен эмоциональным порывам". Будучи в Дании, Кислое влюбился в замужнюю женщину, разъезжал за ней в посольской машине и в конце концов с позором был отправлен домой резидентом КГБ, после того, как начал околачиваться под окнами ее загородного дома. Самую свою отрицательную оценку Филби дал Виктору Ивановичу Музалеву, который, по его словам, прошел курс дважды, но так ничему и не научился. Музалев просидел в лондонской резидентуре с 1984 по 1985 год, и Гордиевский был готов полностью подписаться под этой характеристикой Филби. Музалева выставили из Лондона после побега Гордиевского, хотя для британцев было бы гораздо лучше, если б Музалев остался. Иногда по оперативным вопросам к Филби обращались и из Третьего управления, правда, из всех досье, приносимых Филби, обязательно изымался наиболее важный материал. Хотя с Филби и советовались, Крючков с подозрением относился к необычным и новаторским идеям Филби, как и к его двум главным патронам - Любимову и Калугину. Эти двое и не скрывали своего презрения к примитивным теориям заговоров, превалирующих в Центре. В 1980 году Калугина выпихнули из ПГУ и направили заместителем начальника Ленинградского УГБ после того, как он поспорил с Крючковым. Примерно в то же время развод Любимова был использован как предлог для его увольнения из Центра за "аморальное" поведение. Тут Филби снова впал в глубокую депрессию. (24) X X X На протяжении всего брежневского периода, да и после него, Центр рассматривал разрядку не столько как путь к окончанию соперничества Востока и Запада, сколько как средство его ослабления. Страны соцлагеря все еще рассматривались как остров социализма, окруженный западным империализмом, вступившим в сговор с китайцами. Для того, чтобы прорвать это окружение, [549] Советскому Союзу необходимо было укрепить свое влияние в странах третьего мира и связи с движением неприсоединения. Однако уже к началу 70-х годов Советский Союз потерял значительную часть своего влияния в Египте, который в 60-е годы Москва рассматривала как ключевой элемент советского влияния на Ближнем Востоке. Арабо-израильская война 1973 года для Египта началась хорошо, но вот кончилась неважно. Центр хорошо понимал, что от серьезного поражения Египет и Сирию спасло не советское оружие, а американское давление на Израиль. Гордиевский почувствовал, что в ПГУ создалось общее настроение: дальнейшие войны на Ближнем Востоке лишь повредят интересам Советского Союза. Центр с растущей подозрительностью следил за тем, как с урегулированием арабо-израильского конфликта и решением экономических проблем Египта Садат все больше внимания обращает на Запад и потихоньку забывает о Востоке. Его одностороннее прекращение советско-египетского договора о дружбе и сотрудничестве в марте 1976 года вызвало в Центре гораздо меньше удивления, чем в Кремле. (25) Всего лишь за три недели до этого шага Брежнев в одном из своих больших выступлений высоко оценил этот договор как "долгосрочную основу для отношений в соответствии с интересами не только двух стран, но и всего арабского мира". (26) В ноябре 1976 года Центр составил подробную записку, в которой точно предсказал дальнейшее укрепление связей Садата с Западом, в основном с Соединенными Штатами. В записке приводилось высказывание бывшего премьер-министра Египта Азиза Сидки, в котором подчеркивалось, что высказанная Садатом готовность к примирению с Советским Союзом была "просто маневром". Тем не менее акции КГБ в Египте быстро падали. Многие агенты, завербованные при Насере, отказались от дальнейшего сотрудничества. Из-за усилившейся активности египетской службы безопасности встречи с оставшимися агентами обычно проходили на Кипре, в Бейруте или в других местах за пределами Египта. (27) 1 октября 1977 года Советский Союз и Соединенные Штаты подписали совместное заявление о необходимости урегулирования арабо-израильского конфликта. Брежнев полагал, что наконец он заручился признанием Соединенных Штатов роли Советского Союза в мирных переговорах по Ближнему Востоку. Как гласит официальная история советской внешней политики, почти сразу же "под давлением Израиля администрация Картера предательски нарушила это соглашение". (28) Всего через семь недель после подписания соглашения Садат отправился в Иерусалим для диалога с Израилем. Его визит стал одним из самых зрелищных дипломатических трюков современности. Как только 20 ноября Садат спустился из своего самолета в Тель-Авивском аэропорту, изра- [550] ильский радиорепортер вскрикнул в микрофон: "А сейчас президент Садат осматривает почетный караул израильских войск обороны! Я это вижу своими глазами, но не могу поверить!" В конце визита бывший премьер-министр Израиля Голда Меир сказала о Садате и израильском премьер-министре Менахеме Бегине: "Какая там Нобелевская премия мира! Дайте этим двум по Оскару!". Центр всегда отличала почти параноидальная боязнь заговоров, особенно со стороны сионизма и еврейского лобби в Соединенных Штатах. Соответственно, и этот визит рассматривался, скорее всего, как заговор, а не театральное представление. Считалось, что Вашингтону было известно о готовящейся поездке еще при подписании соглашения с Москвой. Даже через десять лет в своих мемуарах Громыко едва мог скрыть чувство негодования против Садата, кипевшее в нем: "Его называли "тьмой египетской", как величайшее в истории человечества пыльное облако, осевшее на Египет три с половиной тысячи лет назад после извержения вулкана на острове Санторин... Всю свою жизнь он страдал манией величия, но когда стал президентом, она достигла патологических размеров". (29) В Центре Гордиевский не раз слышал, как многие сотрудники КГБ в негодовании говорили, что Садата пора скинуть. Хоть никаких свидетельств о заговоре КГБ с целью ликвидации Садата нет, он был одной из основных целей группы активных действий Центра. Крупные загранрезидентуры получили от службы А циркуляр с указанием распространить слухи о том, будто Садат - бывший нацист, что в своем завещании Насер говорил о нем как о психически неустойчивой личности, что он был под каблуком у жены, что у него был телохранитель из ЦРУ, что он был агентом ЦРУ и, наконец, когда ему придется бежать из Египта, ЦРУ обещало ему виллу в Монтре и круглосуточную охрану. (30) Активным действиям придавалось еще большее внимание после того, как Садат, Бегин и Картер подписали в Кэмп-Дэвиде соглашение мира на Ближнем Востоке в сентябре 1978 года. "Правда" немедленно окрестила его как "сделка за спиной арабского народа, которая служит интересам Израиля, Америки, империализма и арабской реакции". (31) В Центре считали, по словам Гордиевского, что Картер и ЦРУ заманили Садата в американо-сионистский заговор с целью покончить с советским влиянием на Ближнем Востоке. В марте 1979 года был подписан израильско-египетский мирный договор, хотя кэмп-дэвидским планам о широком урегулировании арабо-израильского конфликта так и не суждено было сбыться. Убийство Садата мусульманскими фанатиками в октябре 1981 года в Центре восприняли с великой радостью. (32) Одним из последствий разрыва Кремля с Садатом стала растущая поддержка Организации освобождения Палестины (ООП). Лидера ООП, Ясира Арафата, некоторое время обхаживал офицер [551] КГБ Василий Федорович Самойленко. В конце 40-х годов Самойленко служил в Австрии, а в начале и середине 50-х в Восточной Германии, где ему в возрасте 40 лет было присвоено звание подполковника КГБ. Когда летом 1974 года в Советский Союз прибыла делегация ООП, Арафата сфотографировали вместе с Самойленко на церемонии возложения венков в Москве. Официальное коммюнике, выпущенное в ходе визита, назвало ООП "единственным законным представителем арабского народа Палестины". (33) КГБ готовил партизан ООП в своем специальном учебном центре в Балашихе, пригороде Москвы, и поставлял большую часть оружия для нападений боевиков ООП на военные объекты Израиля. Офицеры разведслужбы ООП посещали годичные курсы в андроповском институте ПГУ. Там же некоторые из них вербовались КГБ. (34) В конце 60-х годов Арафата обхаживал и каирский резидент румынской разведслужбы (ДИЕ) Константин Мунтяну. В конце 1970 года Мунтяну привез Арафата в Бухарест для встречи с Николае Чаушеску. Эти двое вскоре стали большими друзьями. (Справедливости ради надо отметить, что в 70-е годы Чаушеску хорошо принимали и в Белом доме, и в Букингемском дворце). В конце 1972 года ДИЕ образовало разведывательный союз с ООП, поставляя ей бланки паспортов, оборудование для электронной разведки и необходимое оружие для выполнения боевых операций. "Москва помогает ООП набрать силу, а я питаю ее мозг", - говорил Чаушеску тогдашнему временно исполняющему обязанности руководителя ДИЕ, а позднее сбежавшему на Запад Иону Пачепе. В 1972 году Арафат и Чаушеску вместе состряпали план дезинформации иорданского короля Хусейна. Чаушеску привез в Амман разведданные по ООП, которые, к неведению Хусейна, были составлены шефом разведки Арафата Хани Хассаном, которого Арафат всегда называл хитрой лисой. Хусейн ответил на эту щедрость, подарив Чаушеску разведданные, в которых он раскрыл собственные источники в ООП. По свидетельству Пачепы, Хассан был официально завербован как агент ДИЕ, с кодовым именем Аннетта, в 1976 году ему периодически выплачивалось от 2, 5 до 10 тыс. долларов. (35) Москву гораздо больше, чем Чаушеску, беспокоили террористические акты ООП, часть из которых осуществлялась отколовшимися от Арафата группами. А некоторые из них он и сам готовил. При Брежневе Советский Союз никогда не пестовал международный терроризм, как говорили некоторые западные паникеры. Наоборот, Кремль сам боялся стать объектом террористов. В 1969 году психически больной армейский лейтенант умудрился проникнуть в Кремль и выстрелить по машине, в которой, как он полагал, ехал Брежнев. Через год группа еврейских отказников [552] попыталась угнать в Израиль самолет. В 70-х годах предпринимался целый ряд попыток таких угонов. Большинство из них были неудачными, но в газетах о них все равно ничего не писали. Больше всего КГБ встревожили взрывы бомб в московском метрополитене, подложенные туда армянскими сепаратистами в 1977 году. Позднее троих армян, проходивших по этому делу, расстреляли. В Центре ходил слух, что когда КГБ и милиция не сумели найти виновных, то козлами отпущения сделали трех других армянских сепаратистов, просто для того, чтобы показать - возмездие террористам неотвратимо. (36) Но хотя КГБ и не был главным поставщиком ближневосточных террористов, он не стоял от терроризма в стороне. Хотя формально нападение на гражданские объекты осуждалось, Центр хорошо знал, что некоторые из борцов за свободу в его Балашихинском центре были действительными, либо потенциальными террористами. От агентов ООП было известно, что некоторые террористические акции готовились совместно с сирийскими, ливийскими и другими посольствами в Москве и других столицах восточноевропейских государств. (37) В советском и кубинском учебных лагерях проходил подготовку и Ильич Рамирес Санчес, известный также как Карлос Шакал, сын венесуэльского миллионера, впоследствии ставший самым известным террористом 70-х и 80-х годов. Он работал как на отколовшиеся группы ООП, так и на полковника Каддафи из Ливии. В 1975 году Карлос возглавлял группу палестинских и немецких террористов, которые похитили министров стран-членов ОПЕК в Вене и получил за них огромный выкуп от Ирана и Саудовской Аравии. (38) И все же Карлос сильно отличался от многих партизан третьего мира, проходивших подготовку в советских учебных лагерях. Доклад, составленный в 1971 году по учебе в Советском Союзе 194 офицеров из 10 различных фракций ООП, выявил серьезные недостатки как в уровне подготовки, так и в уровне самих курсантов. Вот что писал командир войск ООП полковник Рашад Ахмед: "Курсанты неправильно понимают политические аспекты направления за границу военных делегаций. В результате старшие офицеры в составе делегации, проходящие подготовку на курсах командиров батальонов, отказывались учиться и просили о возвращении на родину под нелепыми предлогами". Ахмед сообщал, что он вынужден был отчислить 13 офицеров за пьянство, торговлю фальшивыми деньгами и "сексуальные извращения". Если бы он требовал неукоснительного соблюдения норм поведения, жаловался Ахмед, то пришлось бы отправить домой больше половины офицеров. В своем рапорте он просил о более тщательном отборе курсантов для прохождения подготовки в Советском Союзе. (39) [553] Хотя на закрытых встречах с руководством ООП Москва высказывала беспокойство по поводу участия этой организации в террористических акциях, она всегда заявляла, что ООП не имеет ничего общего с терроризмом. Так, в 1975 году московское радио сообщило: "Недавно командование ООП предприняло решительные действия по борьбе с терроризмом... В своей справедливой борьбе ООП исходит из позиции зрелости и реалистичности. Хорошо известно, что террористические акты не имеют ничего общего со средствами революционной борьбы. Напротив, они наносят ей серьезный вред. " (40) Однако после сирийского вторжения в Ливан 1976 года, Центр забеспокоился, что, будучи главным поставщиком оружия Сирии, Советский Союз сам может стать объектом террористических акций со стороны отколовшихся от ООП групп. 11 июля резидентуры КГБ получили предупреждение, что "буржуазная пропаганда" убедила некоторых палестинцев, будто Москва поддерживает сирийское вторжение. Таким образом, не исключались покушения на некоторых советских представителей за рубежом. Резидентуры получили указание усилить меры безопасности. Для того, чтобы умиротворить палестинцев, в Москве было спешно открыто представительство ООП, принципиальная договоренность о котором была достигнута в ходе визита Арафата в Москву за два года до того. Центр также распорядился начать кампанию активных действий, чтобы убедить мировую общественность, будто Москва не имеет ничего общего с сирийским вторжением. Кампания эта принесла некоторый успех. (41) 15 июля радио Каира передало сообщение "из надежных арабских дипломатических источников" в Бейруте о несуществующем советском эмбарго на поставки оружия в Сирию. 22 июля лондонская "Дейли телеграф" опубликовала сообщение о таком же несуществующем ультиматуме Сирии. Москва одобрительно отнеслась ко все более энергичным попыткам Арафата завоевать международное признание. В 1979 году он был приглашен на заседание Социнтерна в Вене и оттуда же начал успешное дипломатическое наступление. К 1980 году страны Европейского Сообщества, но не Соединенные Штаты, согласились, что ООП должна участвовать в мирных переговорах на Ближнем Востоке. Министр иностранных дел Великобритании лорд Каррингтон заявил: "ООП как таковая не является террористической организацией". Арафат удачно вбил клин между Соединенными Штатами и их европейскими союзниками, что значительно повысило его ставки в Москве. В 1981 году Брежнев дал ООП официальный дипломатический статус. Однако, когда в 1982 году Израиль напал на базы ООП в Ливане, Арафат упрекал Москву за невмешательство. [554] В то же время, Московский центр все больше беспокоили сообщения о тайных встречах между лидерами ООП и американскими официальными лицами. Подозревалось, что Арафат уступил западному нажиму и сам решил исключить Советский Союз из ближневосточного урегулирования. Естественно, в Москве это вызвало большое неудовольствие. Гордиевского поразил тот факт, что в официальных советских сообщениях Арафата больше не называли товарищем. Это был явный знак того, что в глазах Москвы он превратился из социалистического союзника в буржуазного националиста. На совещании в лондонском посольстве в 1983 году, на котором присутствовал и Гордиевский, начальник управления стран Ближнего Востока МИДа Олег Алексеевич Гриневский сообщил советским дипломатам и офицерам КГБ, что Москва больше не верит Арафату. Высказывалась надежда, что в конечном итоге на смену ему придут марксистские и прогрессивные члены ООП. Тем не менее только Арафат был способен удержать ООП от распада, и поэтому Советский Союз продолжит оказывать ему умеренную официальную поддержку. (42) Советская ближневосточная политика при Брежневе была направлена на создание "антиимпериалистического блока" против Израиля и его американского союзника. Почти все десятилетие семидесятых годов Москва поддерживала очень тесные связи с Ираком, с которым в 1972 году был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве. Вскоре после подписания договора и КГБ заключил соглашение о сотрудничестве с иракской разведкой. К 1977 году это сотрудничество стало настолько тесным, что Ирак превратился в единственную некоммунистическую страну, где советский шпионаж был прекращен. Центр принял беспрецедентное решение и отдал соответствующее указание своим резидентурам прекратить разведывательные операции против объектов Ирака. Все связи с иракскими агентами должны были стать "официальными контактами". Если советско-иракские отношения ухудшатся, то связи необходимо было возобновить. Особые связи с иракской разведкой почти прекратились после апреля 1979 года, когда иракский диктатор - генерал Саддам Хусейн - отправил в тюрьму или казнил большое число иракских коммунистов. Резидентурам КГБ был отдан приказ немедленно восстановить связи с бывшими иракскими агентами. Советско-иракские отношения еще более осложнились, когда в сентябре 1980 года Саддам Хусейн напал на Иран и началась война в Персидском заливе. После некоторых раздумий Москва решила оказать Ираку тайную поддержку. Ведущий эксперт по внешней политике в Секретариате ЦК КПСС, а в дальнейшем и личный советник Горбачева Николай Владимирович Шишлин заверил Гордиевского, что путь поставки Ираку вооружений был так хитро замаскирован, что выявить его было практически невозможно. (43) [555] Москва стремилась вовлечь в антиимпериалистический ближневосточный блок и соседа и соперника Ирака - Сирию, которая получала еще больше советского оружия, чем Ирак. В своих мемуарах Громыко так воспевает сирийского лидера Хафеза Асада: "Сильный и дальновидный лидер, пользующийся уважением как в арабском мире, так и за его пределами. Он всегда понимал всю важность советско-арабской дружбы... Хорошо одетый, с тенью улыбки, иногда скользившей по губам, он выглядел немного неприметно, но на самом деле Асад был человеком очень выдержанным, внутри его чувствовалась сильная пружина. " (44) В частных беседах Гордиевский часто слышал неодобрительные отзывы об Асаде как в Центре, так и в Международном отделе ЦК КПСС. Его называли мелкобуржуазным шовинистом и эгоманьяком. Центр с гораздо большим доверием относился к руководителям разведслужбы Асада, с которыми в семидесятые годы были установлены полезные и тесные связи. В 1979 году в ПГУ был образован новый 20 отдел для контроля связей с "прогрессивными разведками" за пределами советского блока, например, в Сирии. Помимо резидента КГБ в Дамаске, которого сирийское правительство не знало, там же в советском посольстве работал и представитель 20 отдела, осуществлявший связи с сирийской разведкой и организовывавший направление сирийских офицеров для подготовки в Москву. Хотя советская и сирийская разведка не делились друг с другом наиболее секретными сведениями, несколько раз сирийцы передавали в Москву интересные материалы о западных службах. Асад также разрешил 16 управлению КГБ проводить некоторые операции на своих одиннадцати станциях электронной разведки. (45) Самым близким идеологическим союзником СССР в арабском мире была Народная Демократическая Республика Йемен (НДРЙ), образованная в 1967 году после ухода англичан из Адена. Тем не менее, на памяти Гордиевского КГБ всегда рассматривал Южный Йемен как источник постоянных проблем. Главным занятием огромной резидентуры КГБ в Адене было наблюдение за внутренними интригами и борьбой за власть в Йеменской социалистической партии. Контролировать эти процессы было почти невозможно. В 1985 году президент Али Насер Мухаммед отправил своего охранника в зал заседаний кабинета министров для того, чтобы расстрелять из автомата весь состав Политбюро. Центр очень боялся, что Саудовская Аравия, возможно, захочет использовать свое огромное богатство для организации переворота и свержения марксистского режима в Южном Йемене. И все же главная угроза существованию Южного Йемена исходила не извне, а от собственных кровожадных и некомпетентных правителей. (46) Москве понадобилось несколько лет для того, чтобы определить свое отношение к полковнику Муамару Каддафи, который [556] после военного переворота 1969 года взял власть в Ливии. Центру было довольно сложно оценить путаную смесь ислама, социализма и эгомании Каддафи. Пугали и его попытки купить в Китае атомную бомбу, которые Каддафи предпринял сразу же после переворота. Хотя КГБ и заметил у Каддафи некоторые признаки психической неустойчивости, на них смотрели, как на смесь политической наивности, личного коварства и детского тщеславия. Каддафи отличался весьма экстравагантной манерой одеваться. Так, в один день он мог появиться сперва в военно-морской форме, украшенной золотыми аксельбантами и орденами, затем в арабском балахоне с экзотической бедуинской головной повязкой, а затем в золотой накидке поверх красной шелковой рубашки. Положительными чертами Каддафи считались его параноидальная боязнь сионистского заговора и хитроумное ведение переговоров с западными нефтяными компаниями, которые так отличались от его примитивного понимания международных проблем. На Москву произвела большое впечатление и готовность Каддафи заплатить за советское оружие огромным количеством нефти. (47) Прорыв в советско-ливийских отношениях наступил в 1974 году, когда в Москву прибыл майор Абдул Салам Джаллуд, его правая рука. В Москве он тогда показался более уравновешенным и прагматичным, чем Каддафи. Такое отношение сохраняется к нему до сих пор. Совместное заявление, подписанное в конце визита, подчеркивало "идентичность или близость позиции Советского Союза и Ливийской Арабской Республики по большинству важнейших международных проблем". За визитом последовало заключение ряда крупных военных сделок, которые на протяжении последующего десятилетия принесли Советскому Союзу 20 миллиардов долларов. В своей недавней биографии Каддафи пришел к следующему выводу: "Мы коллекционировали оружие, как мальчишки собирают марки, пока военные расходы не легли тяжким бременем даже на нефтяную экономику Ливии. " Новейшие танки пылились на складах Триполи; советские истребители так и оставались под брезентом. У Ливии все равно не было ни пилотов, ни необходимой техники. (48) В 1979 году или около того было подписано секретное советско-ливийское соглашение о разведке и мерах безопасности, которое и открыло офицерам 20 отдела двери советского посольства в Ливии. Ливийские разведчики проходили подготовку в андроповском институте КГБ, получали консультации по методам ведения наблюдения и мерам безопасности в самой Ливии, а также материалы по деятельности Соединенных Штатов в Восточном Средиземноморье. В свою очередь, Ливия поставляла КГБ разведданные по Египту, Израилю и Северной Африке, а также помогала проводить операции против западных дипломатов в Триполи. В начале 80-х годов советско-ливийское сотрудничество [557] несколько сократилось, да и сам Каддафи дискредитировал себя. Первый визит Каддафи в Москву в 1981 году оставил после себя много недовольных. В Центре он получил прозвище "хлыщ", поскольку его экстравагантные манеры и одеяния были специально направлены на то, чтобы подчеркнуть собственную молодцеватость и медленное угасание Брежнева. К концу брежневского правления у советского влияния на Ближнем Востоке не было ни одной надежной точки опоры. Саддам Хусейн и Арафат потеряли доверие, а подозрения в отношении Асада возросли в 1983 году настолько, что Олег Гриневский, начальник ближневосточного управления МИДа, серьезно воспринял не подтвержденные разведданные о секретной сделке между Сирией и Израилем по Ливану. Кремль серьезно беспокоили разведсводки о роли Каддафи как "крестного отца" международного терроризма. Хотя Кремль и избегал открытого разрыва в отношениях, он стал постепенно отходить от ливийского руководителя. В 1984 году на закрытом брифинге для советских дипломатов и офицеров КГБ Александр Бовин, главный политический комментатор "Известий", осудил Каддафи, назвав его "преступником и фашистом". Связи КГБ были, пожалуй, самыми прочными из всех, установленных Советским Союзом в арабском мире. Несмотря на общее ухудшение отношений, сотрудники 20 отдела ПГУ по-прежнему осуществляли свою деятельность и в Сирии, и в Ираке, и в Ливии, и в НДРЙ. (49) В 70-е годы главным приоритетом советской политики на Дальнем Востоке было сдерживание Китайской Народной Республики. Помимо того, что военным приказали укрепить северную границу с Китаем и расширить тихоокеанский флот, Кремль стремился окружить Китай с юга цепью просоветских государств. Именно поэтому в 70-х годах Центр с тревогой следил за растущим сближением между Пекином и неосталинским режимом Ким Ир Сена в Северной Корее. В 1973 году Советский Союз прекратил поставки вооружений Северной Корее, и КНР впервые стала главным поставщиком оружия этому государству. По сообщениям ГРУ, советская маркировка на вооружениях заменялась северокорейской. В КГБ смотрели на все более нелепые претензии Ким Ир Сена со смесью негодования и презрения. Там читали его постулаты философии Чучхе, т. е. самообеспечения, как юморески. Со смешками и ухмылками просматривали мифы "о непобедимом, неустрашимом и непревзойденном командире товарище Ким Ир Сене", которые в Корее так тщательно культивировались. В соответствии с официальными биографиями Ким Ир Сена, которые по своей нелепой лести превосходили даже историографию сталинской России, он создал план освобождения Кореи уже в возрасте 13 лет, основал "первую революционную коммунистическую организацию [558] Кореи" в 14 лет, и к 20 годам стал "легендарным молодым генералом", ведущим партизанскую войну с японскими оккупантами в довоенной Манчжурии. Наконец, он нанес сокрушительное поражение японцам в блестящей военной кампании августа 1945 года. "Скажите, метели в манчжурских степях, Скажите, вы, тропы и чащи лесные, Кто славы достоин великой, былинной, Из славных, любимых страной партизан? Исполнено сердце любовью одной: Вождь Ким Ир Сен - наш бессмертный герой". Эта "песня генерала Ким Ир Сена" вызывала в Центре особенно дружный хохот, так как КГБ было известно, что Ким Ир Сена в августе 1945 года и в Корее-то не было. В то время, как советские войска освобождали Корею, Ким Ир Сен служил в России лейтенантом Красной Армии и агентом НКВД. Только при поддержке МГБ и из-за его службы в советской разведке Ким Ир Сену в 1946 году удалось стать председателем только что образованного Временного народного комитета Северной Кореи, которому советские оккупационные силы доверили управление страной. В 70-е годы Ким Ир Сен обнародовал грандиозный план - "раздуть революционный огонь антиимпериалистической и антиамериканской борьбы по всему миру". Направляя своих военных в учебные центры 30 стран, Ким Ир Сен и сам с пылкостью занялся экспортом терроризма. Центр получал многочисленные сообщения о том, что Северная Корея готовила партизан повсеместно - от Мексики до Западной Германии - для нападения на аэропорты, воздушные суда, поезда и другие объекты, а также вербовала террористов для своих операций, проводимых корейской общиной в Японии. Главной целью северокорейского терроризма была дестабилизация Южной Кореи самыми разнообразными методами, включая и нападение на ее политическое руководство. Как Ким Ир Сен, так и страдающий манией величия его наследник Ким Чей Ир, не раз организовывали покушения на южнокорейского президента. В 1968 году северокорейская разведка организовала покушение в президентском дворце Южной Кореи; в 1974 году японец корейского происхождения совершил неудачное покушение на президента, но умудрился-таки убить его жену; в 1983 году 17 членов южнокорейской делегации в Рангуне были убиты взрывом бомб с дистанционным управлением, хотя президент каким-то чудом снова уцелел. Из-за необычайно активной службы безопасности в полицейском государстве Ким Ир Сена сбор разведывательных данных пхеньянской резидентурой КГБ был весьма затруднен. Таким образом, большинство операций против Северной Кореи проводилось [559] из столиц иностранных государств, где работали дипломатические представители КНДР. На Западе главным центром таких операций были скандинавские страны, поскольку у Северной Кореи были посольства во всех четырех столицах этих государств. Из остальных европейских государств у Северной Кореи были дипломатические отношения лишь с Португалией и Австрией. Самой успешной из всех резидентур КГБ была копенгагенская. Она поддерживала тесные контакты как с датско-северокорейским обществом дружбы, основанном в 1976 году, так и с, датской социалистической рабочей партией, отколовшейся от коммунистов и направившей свою делегацию в том же году в Пхеньян. Копенгагенская резидентура обнаружила, что северокорейским миссиям в Скандинавии было сказано, что вплоть до особого распоряжения они не получат никаких валютных средств. Они отныне должны были сами себя содержать, продавая наркотики и товары из беспошлинных магазинов на "черном рынке". В декабре 1977 года Центр официально дал высокую оценку 17 докладам по Северной Корее, направленным в Центр копенгагенским резидентом Михаилом Петровичем Любимовым за прошлый год. В рапорте сообщалось, что три из них были представлены в Политбюро. К концу 70-х годов страхи Советского Союза о сближении между Ким Ир Сеном и Китаем в основном ушли в прошлое. Китайское вторжение во Вьетнам в начале 1979 года вызвало страхи Пхеньяна, что китайские амбиции могут распространиться на всех его азиатских соседей. Ким Ир Сен быстро отошел от Пекина и постарался улучшить свои отношения с Москвой. Советские поставки оружия в Северную Корею возобновились. КГБ также сыграл свою роль в улучшении отношений с Пхеньяном, хотя он по-прежнему с презрением относился к Ким Ир Сену и Ким Чен Иру. В 1979 году КГБ откликнулся на просьбу северокорейской разведслужбы поставить ей новейшее оборудование для наружного наблюдения, специальное оружие и боеприпасы, а также новую модель наручников. Хотя Китай и бойкотировал День Советской Армии 23 февраля 1980 года, Пхеньян отметил "боевую дружбу" между советской и корейской армиями. (50) X X X Принципиально новые возможности для расширения советского влияния в третьем мире открылись в 70-х годах в Африке. Крах португальской империи и свержение императора Хайле Селассие привели к появлению в трех крупных африканских государствах - Анголе, Мозамбике и Эфиопии - самозваных марксистско-ленинских режимов. В Анголе, богатейшей португальской колонии, конец португальского правления в 1975 году [560] был отмечен полномасштабной гражданской войной между марксистским Народным движением за освобождение Анголы (МПЛА), с одной стороны, и Национальным фронтом освобождения Анголы (ФНЛА) вместе с Национальным союзом за полную независимость Анголы (УНИТА) - с другой. После переговоров между лидером МПЛА Агостиньо Нето и резидентурой КГБ, прошедших в Лусаке в августе 1971 года, через Браззавиль начались крупномасштабные поставки советского оружия ангольскому режиму. (51) Однако решающим фактором в борьбе за власть стало направление в Анголу летом 1975 года кубинских войск. В феврале 1976 года режим МПЛА получил официальное признание Организации африканского единства (ОАЕ), как законное правительство Анголы. Хотя кубинская интервенция приветствовалась Москвой, которая обеспечивала ее и оружием и транспортными самолетами, инициатива исходила из Гаваны. Кастро смотрел на Анголу, как на возможность провозглашения себя великим революционным вождем мирового масштаба и как на удачный случай укрепления былого революционного духа на самой Кубе. (52) Хотя ЦРУ и направляло УНИТА потихоньку деньги, после Вьетнама Вашингтон уже не решался серьезно противостоять кубинскому присутствию в Анголе. Офицеров разведслужбы МПЛА направляло на годичные учебные курсы в андроповский институт ЛГУ. Там некоторые из них вербовались КГБ. Сам Нето, который несколько раз приезжал в Москву для лечения, получил от Центра оценку "психанутый". Центр считал, что Нето не способен справиться с фракционной борьбой в МПЛА. Однако никакого надежного и способного преемника у него в МПЛА не было. Резидентуры КГБ в странах черной Африки получили указание наблюдать за внутренней борьбой в МПЛА и своевременно выявить угрозу Нето. (53) Первоначальный идеализм, порожденный борьбой за независимость Анголы, скоро захлебнулся во фракционной борьбе, бесхозяйственности и общественном недовольстве. В 1977 году Нето подавил возникший было мятеж. В 1978 году он снял с должности премьер-министра и трех его заместителей. Чтобы помочь ему держать оппортунистов в руках, советники из восточногерманской службы государственной безопасности (ССД) создали ангольскую службу безопасности - Управление информации и безопасности Анголы (ДИЗА), находящуюся под личным управлением президента. В 1979 году недавно созданный 20 отдел ПГУ отправил в советское посольство своего офицера по связи. По просьбе ангольской стороны советником в ДИЗА был направлен Вадим Иванович Черный, бывший сослуживец Гордиевского по Копенгагену. Выбор этот был весьма сомнительным, поскольку Черный любил выпить и не имел никакого опыта в области мер безопасности. Вскоре его работа в Анголе была прервана - во время очередного запоя [561] Черный упал и сломал руку. Однако по возвращении он сообщил Гордиевскому, что, несмотря на досадное недоразумение, МПЛА наградило его медалью. После множества подобных примеров Гордиевский пришел к выводу, что только таких офицеров, как Черный, КГБ и посылал в качестве советников к тем "прогрессивным" режимам, доверие к которым в Москве упало. После того, как Нето умер в Москве от рака в 1979 году, ситуация в Анголе еще больше ухудшилась. При поддержке ЮАР УНИТА окончательно закрепилась в стране. Сообщения КГБ из Лусаки в начале 80-х годов характеризовали руководство МПЛА, как раздробленное, а экономическое положение, как катастрофическое. Оценки Международного отдела ЦК КПСС не были оптимистичнее. Один из старших советников ЦК Николай Шишлин в частной беседе предсказывал, что растущие проблемы в МПЛА вскоре могут привести ее к соглашению с ЮАР. (55) Советская политика в отношении бывшей португальской колонии в Восточной Африке - Мозамбике - мало чем отличалась от Анголы. Хотя и без кубинского вмешательства, Москва направляла оружие марксистскому Фронту освобождения Мозамбика (ФРЕЛИМО), возглавляемому президентом Саморой Машелом. Машел пришел к власти летом 1975 года. Как и МПЛА, ФРЕЛИМО направлял ежегодный контингент своих разведывательных кадров в Москву для подготовки в андроповском институте. (56) Точно как и в Анголе, советники из восточногерманской ССД помогли Мозамбику образовать собственную Национальную службу народной безопасности (СНАСП), которая отправляла диссидентов в трудовые лагеря, официально значившиеся "центрами умственной деколонизации". (57) Двадцатый отдел ПГУ имел своего сотрудника и в советском посольстве в Мапуту (как и в Луанде). Поначалу Центр возлагал на Машела больше надежд, чем на Нето. Во время борьбы за независимость Машел проявил себя как искусный партизанский вождь и обаятельный политический лидер. Однако к началу восьмидесятых годов данные КГБ из дипломатических источников из Мозамбика были еще пессимистичнее, чем из Анголы. (58) В 1981 году Машел начал "кампанию законности", направленную на обуздание коррупции и легализацию пыток СНАСП. Годом позже он объявил об увольнении 466 офицеров СНАСП. (59) Однако на Московский центр это впечатления не произвело. Отчет из посольства Мапуту за 1984 год, который был разослан другим советским посольствам и резидентурам КГБ, представлял собой самое язвительное описание дружественного режима третьего мира на памяти Гордиевского. В нем руководство ФРЕЛИМО характеризовалось как разобщенное, некомпетентное и коррумпированное. Отмечалось среди прочего и то, что экономика Мозамбика лежала в руинах. Органы местного [562] управления и юридические власти были также разобщены. Сообщалось, что ФРЕЛИМО лишь на словах был привержен социализму. При поддержке Южной Африки набирало силу Мозамбикское национальное сопротивление (МНС). Несмотря на свой пессимизм, Центр все же был удивлен подписанием договора о ненападении между ФРЕЛИМО и Южной Африкой в марте 1984 года. В Москве опасались, что Советскому Союзу будет не по средствам удержать Мозамбик от сближения с Западом. (60) Справедливости ради надо добавить, что доморощенные марксистско-ленинские режимы в Африке к югу от Сахары вовсе не одни отличались бесхозяйственностью. Так, в соседнем с Анголой государстве, Заире, легендарный своей коррумпированностью президент Мобуту получил от американцев сотни миллионов долларов помощи просто потому, что обещал проводить антикоммунистическую политику. В то время, как Мобуту старательно продолжал накапливать свое личное состояние, которое, по некоторым оценкам, равнялось общему национальному долгу Заира, жители этой богатейшей в Африке страны дошли в своей бедности до уровня Анголы и Мозамбика. Самая крупная в семидесятые годы партизанская война в англоговорящих странах Африки была борьбой за независимость чернокожего населения Родезии против режима Яна Смита. Родезия провозгласила свою независимость от Великобритании в 1965 году. Здесь в своей поддержке Москва совершила политическую ошибку - поставила не на ту фракцию. Способный марксистский руководитель Африканского национального союза Зимбабве (ЗАНУ) Роберт Мугабе, который стал первым премьер-министром независимой Зимбабве в 1980 году, совершил непростительный идеологический грех, назвав себя "марксистом-ленинцем маоистского направления". Это и заставило Кремль оказать поддержку "буржуазному националисту" Джошуа Нкомо и Союзу африканского народа Зимбабве (ЗАЛУ). (61) На одном из этапов затяжной партизанской войны, предшествовавшей независимости, объем советских поставок тяжелых вооружений силам ЗАПУ в Замбии стал настолько велик, что замбийский президент Кеннет Каунда обеспокоился колоссальным военным потенциалом, сосредоточенным в его стране, и приостановил ввоз оружия. (62) Нкомо проводил большинство своих переговоров по поставкам вооружений в Лусаке через советского посла Василия Григорьевича Солодовникова, который, по его собственным словам, имел репутацию человека, тесно связанного с КГБ. Солодовников был одним из ведущих советских экспертов и автором нескольких книг по Африке. Кроме того, периодически он сотрудничал и с КГБ: "Он был очень неплохим малым, и личные отношения у нас складывались хорошо. В своем деле он был профессионалом, и если к нему обращались с просьбой, можно быть уверенным, что этот вопрос вскоре будет рассматри- [563] ваться в нужной организации в Москве и решение будет принято без задержек". По словам Нкомо, он вел "обширную переписку" и как минимум один раз встречался в Москве с Андроповым по поводу "обучения оперативных работников". (63) Кубинская служба безопасности ДГИ также обеспечивала советников для ЗАПУ. После завоевания независимости Зимбабве, Московский центр опасался, что новый премьер-министр Роберт Мугабе припомнит, что Москва оказывала поддержку его сопернику. Центр разослал телеграммы своим резидентурам в Африке, Лондоне и в других регионах, требуя конкретных разведданных о политике Мугабе в отношении Советского Союза. (64) За пять лет, с января 1976 по декабрь 1980 года, объем советских военных поставок в Африку к югу от Сахары составил почти 4 млрд. долларов, в десять раз превысив военные поставки Соединенных Штатов. (65) К концу 70-х годов, разочаровавшись в МПЛА и ФРЕЛИМО, а также поставив не на ту лошадку в Зимбабве, Москва сосредоточила все свои надежды и стремления в африканском континенте на Эфиопию, где в 1974 году под руководством подполковника Менгисту Хайле Мариама к власти пришла военная хунта марксистского толка. После прихода к власти, Менгисту Хайле Мариам стал руководителем государства и главнокомандующим вооруженными силами. В период ожесточенных боев между Эфиопией и Сомали зимой 1977-78 годов советские военные поставки в Эфиопию возросли настолько, что, по некоторым сведениям, советские транспортные самолеты садились в Эфиопии каждые 20 минут на протяжении более 3 месяцев. По некоторым оценкам, в операции участвовало. 225 самолетов. Вся операция координировалась по советскому военному спутнику-шпиону. Одновременно из Анголы было переброшено 17. 000 кубинцев в дополнение к уже находящимся в Эфиопии 1. 000 советских военных советников и 400 восточным немцам, которые готовили разведывательный персонал и подразделения внутренней безопасности. (66) Из-за широкомасштабного советского военного присутствия в Эфиопии ГРУ играло там более важную роль, чем КГБ. Тем не менее, в 1979 году 20 отдел КГБ направил своего офицера по связям в Аддис-Абебу. Группы офицеров из эфиопской службы безопасности проходили подготовку в андроповском институте (67). Несмотря на все это, Менгисту разочаровал Кремль ничуть не меньше, чем Него или Машел. Через десятилетие после его прихода к власти эфиопская экономика стояла на грани полного краха, миллионы жителей страны голодали, а конца войне с Сомали и эритрейскими сепаратистами и видно не было. К концу брежневского правления Центр возлагал самые большие свои надежды на африканском континенте на Африканский Национальный Конгресс (АНК), который вел борьбу с режимом [564] апартеида в Южной Африке. Поскольку в ЮАР деятельность АН К была запрещена, а от Запада оружия он получить тоже не мог, очевидно, что конгресс обратился за помощью к советскому блоку. Кремль объяснял неудачи доморощенных марксистско-ленинских режимов Анголы, Мозамбика и Эфиопии отсутствием там дисциплинированной коммунистической партии. (68) В отличие от этих режимов, Коммунистическая партия ЮАР была надежным союзником СССР и играла ключевую роль в руководстве АНК. По всей видимости, 7 из 22 членов Национального исполнительного комитета АНК в начале 80-х годов были членами Компартии ЮАР, включая вице-президента АНК и председателя Коммунистической партии ЮАР доктора Юсуфа Даду и заместителя командующего военным крылом АНК Джо Слово, который долгое время был Генеральным секретарем Компартии ЮАР. (69) Хотя КГБ давали зеленую улицу для вербовки агентов в АНК, вербовать своих агентов в Компартии ЮАР ему запрещалось. Отношения с Компартией ЮАР регулировались только Международным отделом ЦК КПСС. Однако КГБ использовался для передачи денежных средств как Компартии ЮАР, так и АНК. За период с середины 1982 по январь 1983 года Гордиевский лично передал Юсуфу Даду в общей сложности 54. 000 фунтов для Компартии ЮАР и 118. 000 фунтов для АНК. Когда деньги приходили в лондонскую резидентуру, Гордиевский надевал перчатки, снимал с денег банковскую упаковку и подсчитывал банкноты. Александр Федорович Якименко, партийный представитель, сотрудничающий также с КГБ, принимал Даду на Кенсингтон-Парк Гарденс, дом 18. Получив деньги от Гордиевского, Даду подписывал отдельные счета от лица АНК и Компартии ЮАР. В портфель он деньги не клал, а распихивал их по карманам своего костюма и пальто. Гордиевский смотрел, как щуплая фигура Даду вся распухала от пачек долларов, и он уходил домой пешком. Очевидно, он совершенно не боялся, что по дороге его могут обокрасть или ограбить. Хотя Гордиевского угнетало весьма примитивное понимание Даду советской системы, он испытывал к нему чувство большого уважения. Из полученных от Советского Союза средств Даду не истратил на себя ни единого цента. Он вел аскетический образ жизни и был полностью поглощен освободительной борьбой на Юге Африки. После смерти Даду в 1983 году лондонская резидентура прекратила передачу средств АНК и Компартии ЮАР. Основным местом контактов с руководством АНК стала Лусака, где советский посол в Замбии почти половину своего рабочего времени тратил на контакты с изгнанным АНК. Оружие передавалось Африканскому национальному конгрессу тайными путями через Замбию, Анголу и Танзанию. Из европейских стран КГБ поддерживал контакты со своими агентами АНК в основном в Стокгольме, где у [565] АН К было самое большое представительство за пределами Африки. Там же АН К получал самую мощную общественную поддержку и щедрую финансовую помощь от Шведской социал-демократической партии на борьбу против апартеида. (70) Московский центр полагал, что перспективы общего руководства АНК у Компартии ЮАР небольшие, даже несмотря на влиятельную позицию в Национальном исполнительном комитете. Так, Центр считал, что по мере ужесточения своей оппозиции апартеиду Запад может пойти на контакты с АНК и получит на то благоприятную реакцию. К началу 80-х годов резидентуры КГБ в Стокгольме, Лондоне, Нью-Йорке, Париже, Риме и столицах африканских государств, где у АНК были открыты представительства, получали нескончаемый поток инструкций изучить перспективу ослабления влияния Компартии ЮАР и установления контактов Запада с руководством АНК. Центр бил тревогу даже при малейшем намеке на идеологические колебания в АНК. Вскоре после приезда Гордиевского в Лондон в 1982 году лондонское представительство АНК начало выказывать все большее нежелание принимать нудные статьи от офицера КГБ, работающего под крышей корреспондента Агентства печати "Новости", предназначавшиеся для публикации в африканской прессе. Скорее всего это нежелание объяснялось плохим качеством статей. Но Центр прореагировал на это с неудовольствием и удивлением и приказал лондонской резидентуре удвоить усилия по выявлению источника растущего западного влияния в АНК. (71) Из-за отсутствия дипломатических отношений между Москвой и Преторией, а следовательно, и возможностей для организации резидентуры КГБ под легальной крышей, Центру трудно было оценить деятельность АНК в ЮАР. Однако Центр весьма скептически относился к заявлениям АНК о своей военной мощи и способности вести эффективную вооруженную борьбу. Было хорошо известно, что поддержка Компартии ЮАР среди рядовых членов АНК, в основном из племени коса, внутри ЮАР была значительно слабее, чем в его руководстве. Насколько было известно Гордиевскому, хоть Советский Союз и поставлял большую часть вооружений и часть финансовых средств для АНК, Москва не имела серьезного влияния на политику этой организации. (72) Даже на неосталинцев и просоветских лоялистов из старой гвардии Компартии ЮАР такое влияние было невелико. (Только в январе 1990 года бессменный Генеральный секретарь Компартии ЮАР Джо Слово в своем докладе официально признал политику Горбачева и заявил, что Компартия ЮАР шла по "искаженному" пути). Может показаться странным, но ключом к советскому влиянию в Африке к югу от Сахары на протяжении всех 80-х годов оставался расистский режим Претории, а также те западные круги, которые были готовы оказать ему разного рода поддержку, а вовсе не шат- [566] кие марксистско-ленинские режимы Анголы, Мозамбика и Эфиопии. В продвижении к своим целям в Африке КГБ сыграл меньшую роль, чем президент Питер Бота и его правительство националистской партии. Тем не менее, Москва поддерживала собственные прямые контакты с Преторией в области регулирования рынка золота, алмазов, платины и драгоценных металлов, то есть в тех областях, в которых СССР и ЮАР приблизились к своего рода мировой монополии. Контакты эти были строго засекреченными, и из-за возможной непредсказуемой реакции при их обнародовании, главным образом, организовывались в КГБ. В 1984 году Кремль решил расширить секретные встречи с представителями ЮАР по регулированию международного рынка. В качестве предварительных шагов в этом направлении резидентуры КГБ в Соединенных Штатах, Великобритании, Западной Германии, Франции и Швейцарии должны были представить целый ряд разведданных по финансовым учреждениям и предприятиям в ЮАР. (73) X X X После пережитых в 70-х годах разочарований в Африке, на Ближнем и Дальнем Востоке КГБ в начале 80-х годов сосредоточил свое внимание на Латинской Америке. На одном из совещаний старших сотрудников Центра в 1979 году под председательством Крючкова была проанализирована ситуация прошедших лет и приоритеты КГБ на ближайшие годы. С основным докладом выступил Николай Леонов, начальник службы 1 ПГУ (аналитические материалы). Более 20 лет назад Леонов первым почувствовал большое революционное будущее Фиделя Кастро. В докладе делался акцент на расширение операций КГБ в 80-е годы в Латинской Америке и на слабое влияние в этом регионе "главного противника". Леонова энергично поддержал резидент КГБ в Венесуэле. Они с Леоновым призвали к поддержке некоммунистических освободительных движений в Латинской Америке, которые, как и Кастро в свое время, могут в своих странах взять власть и превратиться во влиятельных союзников СССР. (74) Надо сказать, что в отношениях Центра с Кастро в 1979 году произошел один неприятный инцидент, о котором никогда не писали в газетах. ДГИ засекла на Кубе агента КГБ, который передавал шифрованные сообщения в Москву по радио в нарушение официального советско-кубинского соглашения о разведывательных службах. В соответствие с этим соглашением шпионаж между двумя странами запрещался. К своему большому смущению и стыду, Центр должен был принести официальные извинения. (75) Однако на людях Кастро оставался надежным и красноречивым защитником советской внешней политики (даже во время втор- [567] жения в Афганистан) и набирал вес в третьем мире. В сентябре 1979 года он принимал в Гаване конференцию стран движения неприсоединения. Хотя на конференции присутствовали 92 главы государств, Кастро оставался в центре внимания. На протяжении трех последующих лет он возглавлял движение неприсоединения. В октябре 1979 года Кастро отправился в Нью-Йорк, прихватив с собой кубинского рому и лобстеров для роскошного приема в 12-этажном здании кубинской миссии ООН (самой крупной миссии, за исключением СССР и США, и главной базы ДГИ в Соединенных Штатах), а затем произнес страстную двухчасовую речь на Генеральной Ассамблее, требуя от "богатых империалистов" выдать третьему миру на протяжении следующего десятилетия триста миллиардов долларов. (76) В этот период политический центр в центральноамериканском регионе неизменно смещался в направлении Кастро. В марте 1979 года на маленьком островке в Карибском бассейне, Гренаде, к власти пришел прокубинский режим под руководством юриста марксиста-ленинца Мориса Бишопа. Секретные партийные документы, захваченные в ходе американского вторжения 1983 года, окончательно прояснили марксистское мировоззрение Бишопа, которое, по словам одного французского студента-революционера, в своей нелепости марксизмом было только в применении к братьям-комикам Маркс. Вот что говорил Бишоп: "Только подумайте, товарищи: как у нас в стране арестовывают людей. Нам не надо ходить и собирать подписи. Вас арестуют, когда я подпишу ордер после консультации с комитетом по национальной безопасности нашей партии или с вышестоящим партийным органом. Но после того, как я его подпишу, хотите вы этого или нет, для вас все кончено. " После некоторых колебаний Москва вскоре оказала Гренаде широкомасштабную военную помощь, отчасти и под давлением Кубы. Один из гренадских генералов Хадсон Остин в начале 1982 года направил Андропову письмо, в котором благодарил его "еще раз за огромную помощь вашей партии и правительства нашим вооруженным силам", и просил его организовать подготовку 4 сотрудников разведслужбы Гренады. (77) Более значительным событием, чем захват Бишопом власти на Гренаде в марте 1979 года, стало изгнание из Никарагуа жестокой коррумпированной диктатуры Сомосы Сандинистским освободительным фронтом 4 месяца спустя. Несмотря на поддержку Кубы и страстную риторику Леонова, Москва не сразу бросилась на помощь сандинистам. Хотя Кремль благожелательно отнесся к поддержке сандинистов советскому вторжению в Афганистан и с удовлетворением прослушал никарагуанский национальный гимн, в котором янки фигурировали, как "враги человечества", Кремль еще два года питал надежды, что маленькая, но ортодоксальная Коммунистическая партия Никарагуа сменит неортодоксальных [568] сандинистов в системе политической власти нового режима. К концу 1981 года Фидель Кастро и сообщения КГБ наконец убедили Кремль в том, что сандинисты были настоящими революционерами, которые пойдут путем Кубы, тропой Советского Союза. При советской и кубинской поддержке сандинисты увеличили свою национальную армию за шесть лет с 5 тысяч до 119 тысяч человек, тем самым став одной из крупнейших военных держав за всю историю Центральной Америки. (Несмотря на американскую поддержку силы контрас, даже по самым оптимистичным оценкам, никогда не превышали 20. 000 человек). Центр быстро заключил с Манагуа соглашение о разведслужбах и направил туда представителя 20 отдела для установления связей с "нашими никарагуанскими друзьями" (так в КГБ называли дружественные разведслужбы). (78) По свидетельству перебежчика из никарагуанской разведслужбы Мигеля Боланьоса Хантера, директором никарагуанской службы безопасности был офицер кубинской ДГИ, работающий под псевдонимом Ренан Монтеро. Центр предоставил никарагуанцам 70 советников и построил им школу государственной безопасности. (79) В ответ никарагуанцы предоставили КГБ 4 базы электронной разведки. (80) Бешенство, с которым администрация Рейгана восприняла революцию Никарагуа, сыграло лишь на руку сандинистам и Московскому центру. Помощь Соединенных Штатов контрас, а также выплывшее наружу участие ЦРУ в минировании никарагуанских портов 1984 года и уничтожение нефтехранилищ Коринто заставили всех забыть о нарушении прав человека сандинистами и бесхозяйственности. Эти инциденты лишь подняли волну антиамериканских настроений в Латинской Америке и за ее пределами. Сандинисты получили международную поддержку в своей борьбе против американского империализма. Несмотря на свою личную популярность, Рейган так и не сумел убедить ни конгресс, ни американскую общественность продолжить финансирование борьбы контрас. (81) Официально помощь США контрас прекратилась в 1984 году. Попытки продолжить эту помощь неофициально ввергли Белый дом, к вящей радости Московского центра, в затяжную печальную комедию со скандалом "Иран-контрас". А в это время в Центре Николай Леонов купался в лучах славы, исходящей из Центральной Америки. Его точное указание в 1979 году на наиболее перспективный для расширения деятельности КГБ регион, а также первый шумный успех с Кастро привел к повышению его в 1983 году на должность заместителя начальника ПГУ по операциям КГБ в Северной и Южной Америке. (82) Разведывательное сотрудничество между СССР и Кубой продолжало расширяться как в сферах агентурной, так и электронной разведки. В середине 1970-х годов значительно расширилась совместная база электронной разведки КГБ - ГРУ в Лурдесе, [569] расположенная менее чем в ста милях от побережья Соединенных Штатов. В 1983 году президент Рейган назвал ее крупнейшей в мире - "многими акрами переплетенных в тугой клубок антенн и датчиков". По данным совместного доклада Госдепартамента и Министерства обороны США, в 1985 году на Лурдесе работало около 2. 100 советских техников: "С этого ключевого поста прослушивания Советы следят за коммерческими американскими спутниками, связью военных и торговых судов, а также космическими программами НАСА на мысе Канаверал. С Лурдеса Советы могут прослушивать и телефонные разговоры в Соединенных Штатах. " (83) X X X В середине 70-х годов у КГБ появилось две новые заботы в Западной Европе. Во-первых, Европейское Сообщество (ЕС). До 1976 года резидентам КГБ в Западной Европе говорили, что в отличие от отдельных стран ЕС как таковое не представляло особого интереса для Центра, разве что разведданные по крупным политическим вопросам были достойны внимания. Однако взгляды ПГУ сильно изменились после того, как в декабре 1975 года премьер-министр Бельгии Лео Тиндеманс выступил с докладом в Европейском Сообществе. В своем выступлении Тиндеманс призвал Совет министров ЕЭС покончить с "шизофреническими" противоречиями между экономической интеграцией Сообщества и его политической фрагментацией. Он потребовал от ЕС общей оборонной стратегии и внешней политики. Значение доклада Тиндеманса еще более усилилось с признаками растущего интереса Китая к делам Европейского Сообщества. В сентябре 1975 года в ЕС был аккредитован первый посол Китайской Народной Республики, который немедленно начал вести с ним торговые переговоры. (84) К лету 1976 года Крючков пришел к выводу, что доклад Тиндеманса и китайская деятельность в Брюсселе свидетельствовали об опасном антисоветском заговоре. В июле 1976 года циркуляр за его подписью (что само по себе было уже немало) потребовал от резидентов "задействовать все оперативные возможности" и срочно собрать как можно больше разведданных о политике ЕС. Крючков указывал, что существовала реальная опасность превращения Европейского Сообщества в "военно-политический блок, который может попасть под влияние агрессивных и реваншистских сил". Европейское Сообщество и Китай уже сколачивали антисоветский альянс. Месяцем позже Центр разослал еще один более подробный циркуляр по растущей угрозе со стороны ЕС, в котором значительно преувеличивались как темпы политической, так и возможности военной интеграции. ПГУ явно опасалось злокозненного доклада Тиндеманса, в котором особый упор делался на следующий вывод: "Европейский союз будет нестабильным до тех [570] пор, пока не выработает общую оборонную политику". Циркуляр августа 1976 года подчеркивал, что главной целью Сообщества отныне был "подрыв внешней политики социалистических государств". "Правящие круги ЕС" якобы искали и возможности подорвать социалистическую систему изнутри. Поддержка европейской интеграции американцами также указывала на то, что весь процесс был частью антисоветского заговора, и на протяжении нескольких последующих лет Московский центр неустанно твердил об этом резидентурам. Циркуляр, разосланный весной 1977 года, даже планы прямых выборов в европейский парламент, предстоящих в следующем году, расценивал как угрозу Советскому Союзу, поскольку они должны были ускорить политическую интеграцию. В циркуляре указывалось, что Сообщество превратилось в "координированный центр для коллективных экономических, политических и идеологических действий, нацеленных на подрыв международного престижа Советского Союза и других стран социалистического содружества. " Чтобы точнее раскрыть природу антисоветского заговора ЕС, срочно требовался доступ к его секретным документам. А раздобыть такие документы было возможно только после создания "надежной агентурной базы" в руководящих органах Сообщества. Резиденты во всех странах ЕС получили указание назначить старшего сотрудника КГБ, обычно заместителя резидента по ПР, для координации операций против Сообщества. Наиболее перспективными учреждениями для вербовки своих сотрудников Центр считал Европейский колледж в Брюгге, Европейский университет во Флоренции и Европейский институт в Амстердаме. ПГУ полагало, что студенты-отличники из этих институтов смогут в дальнейшем стать бесценными источниками информации. Но, помимо этих шпионских страстей, у сотрудников резидентур, координирующих операции против ЕС, было полным-полно рутинной работы. Так, им приходилось регулярно посылать в Центр телефонные справочники ЕС, списки дипломатов и журналистов, аккредитованных в Европейском Сообществе, и подробные данные по всем чиновникам ЕС, посещающим Советский Союз. Центр также подчеркивал необходимость "активных действий" для того, чтобы замедлить европейскую интеграцию и отсрочить прямые выборы в Европарламент. Резидентурам было поручено разместить в прессе статьи, акцентирующие противоречия между странами - членами Сообщества и между самим ЕС, Соединенными Штатами и Японией. Некоторые циркуляры по-прежнему указывали на опасность формирования ЕС и Китаем антисоветского блока. Несмотря на периодические конфликты между странами - членами ЕС и полным провалом концепции Тиндеманса об общей оборонительной политике, Центр по-прежнему беспокоила грядущая европейская интеграция. Эта тема не сходила со страниц цир- [571] куляров до ухода Гордиевского из КГБ и, вне всякого сомнения, после него. Так, циркуляр, разосланный весной 1984 года Виктором Грушко, заместителем начальника ПГУ по Западной Европе, еще раз вылил на головы резидентов ушат теорий заговоров, разработанных в 1976 году. Грушко сообщал, что укрепляющееся сотрудничество между Китаем и ЕС вызывало "тревогу" в Центре. ЕС строило далеко идущие планы по подрыву международного престижа и политического единства стран социалистического лагеря; "особую угрозу" представляли планы "реакционных групп", нацеленные на военную интеграцию европейских стран. Так что во всех своих аспектах, заключал Грушко, "интеграция Западной Европы противоречит интересам Советского Союза" Политбюро (на жаргоне КГБ, "Инстанция") считало ЕС "одним из главных объектов разведывательной работы". (85) То, что к началу 80-х годов Европейское Сообщество в глазах КГБ получило практически тот же статус, что и основные противники - Соединенные Штаты, НАТО и Китай, - можно считать свидетельством значительного прогресса на пути европейской интеграции со времени подписания Римского договора 1957 года, как ни иронично это звучит. Несмотря на огромное количество информации, имеющейся в Центре по Европейскому Сообществу (в котором, однако, не было столь важных секретов, как в отдельных странах-членах), Центр оставался недовольным ее качеством. Он по-прежнему бранил лондонскую и, вне всякого сомнения, другие западноевропейские резидентуры за "неудовлетворительное" качество операций против ЕЭС. Резидентурам было поручено, "в соответствии с указанием тов. Крючкова", активизировать проникновение агентов и все другие формы разведывательной работы в Европейском Сообществе. Однако недовольство Центра отражало не малое количество разведданных по ЕС, а скорее, отсутствие подтверждения собственных теорий о кознях Запада. Когда Центр так и не смог получить подробных отчетов о брюссельском заговоре для подрыва государств Восточной Европы, он сделал вывод, что заговоры такие все же существуют, просто резидентуры не справляются с задачей. Крючков постоянно требовал "большей инициативы" в активных действиях по замедлению европейской интеграции. (86) X X X Второй главной заботой Центра в Европе в середине 70-х годов был арктический регион - архипелаг Свальбард (который включает в себя Шпицберген), а также Баренцево море. Хотя, в соответствии со свальбардским договором 1920 года, подписанным 39 странами, его территория находится под норвежской юрисдикцией, все участницы договора имеют право на эксплу- [572] атацию его экономических и природных ресурсов. Растущий интерес стран Запада к нефтяным и газовым месторождениям Свальбарда после нефтяного кризиса 1973-74 годов казался Центру большой стратегической угрозой. Опасения, что нефтяные вышки в Свальбарде и Баренцевом море могут быть оборудованы устройствами для наблюдения за кораблями и подводными лодками Северного военно-морского флота, лишь осложняли проблему советско-норвежской границы в Баренцевом море и привели к созданию зимой 1975-76 годов советской межведомственной комиссии в Арктике под председательством Н. А. Тихонова, первого заместителя Председателя Совета Министров. Крючков также играл важную роль в деятельности этой комиссии. Сбор разведданных по Норвегии и Арктике считался настолько приоритетной задачей, что проходил под личным контролем Андропова. (87) Ко времени образования межведомственной комиссии у Центра в Норвегии было два очень крупных козыря: одна козырная дама, которая уже подходила к концу в своей долгой карьеры агента КГБ, и второй - метивший в козырные короли. Первый агент - Гунвор Галтунг Хаавик была пожилой секретаршей норвежского министра иностранных дел, которая га 30 лет до этого влюбилась в русского военнопленного Владимира Козлова. Во время германской оккупации в Норвегии она работала медсестрой в больнице и выхаживала Козлова, а потом помогла ему перебраться в Швецию. В 1947 году госпожу Хаавик направили работать в норвежское посольство в Москве, где она возобновила свои встречи с Козловым. Козлов к тому времени уже женился, и МГБ его использовало как приманку. Затем, по давно отработанному сценарию, в 1950 году ее начали шантажировать и заставили работать на МГБ, дав ей кодовое имя "Вика". В 1956 году она вернулась в Норвегию с уже новым кодовым именем "Грета" и продолжала получать послания от Козлова и деньги от ее операторов. За 27 лет своей работы на советскую разведку она более 250 раз встречалась с 8 разными операторами и передала им тысячи секретных документов. (88) Гордиевский впервые узнал о ее существовании во время своей работы в Копенгагене в середине 70-х годов и предупредил о ней СИС. (89) Норвежская служба безопасности арестовала Хаавик к вечеру 27 января 1977 года, когда она передавала документы ее тогдашнему оператору Александру Кирилловичу Принципалову на одной из темных улочек в пригороде Осло. Принципалов затеял было драку, но затем заявил о своем дипломатическом иммунитете и был отпущен на все четыре стороны. В кармане у него остался конверт с двумя тысячами крон в стокроновых банкнотах, предназначавшихся для Хаавик. На протяжении несколь- [573] ких часов после ареста, Хаавик твердила лишь о своей любовной связи с Козловым, которому она якобы передавала письма через советских дипломатов. Затем она замолчала, немного подумала и заявила: "А сейчас я скажу правду. Я почти 30 лет была русской шпионкой". Через полгода она умерла в тюрьме от инфаркта еще до суда. (90) В 1978 году Третий отдел передал Филби вычищенное дело Хаавик, в котором даже имени ее и национальности не было. Проанализировав дело, Филби пришел к выводу, что единственным возможным объяснением ареста агента был шпион, прокравшийся в КГБ. После публичного прочтения доклада Филби, начальник Третьего отдела Виктор Федорович Грушко сообщил своим сотрудникам: "Итак, если Филби прав, у нас в отделе работает предатель!" К счастью, Грушко не стал развивать эту тему. На встрече присутствовал и Олег Гордиевский. И в первый раз со времен своей далекой юности он страшно боялся покраснеть. Потребовалась вся его воля, чтобы краска не залила его щеки: Филби слишком близко подобрался к нему. (91) Во время допросов Хаавик у норвежской службы безопасности создалось впечатление, что в последние месяцы КГБ не очень-то интересовался ею. Тогда появилось подозрение, не находившее своего подтверждения несколько лет, что у КГБ был еще более важный агент в норвежском МИДе. У норвежской службы безопасности был еще один неприятный сигнал. Однажды услышали, как жена молодого офицера КГБ в Осло Владимира Ивановича Жижина спрашивала его вскоре после ареста Хаавик, не случилось ли чего. В ответ Жижин жизнерадостно ответил: "Да нет, могло быть и хуже!" (92) Самый главный агент центра в Норвегии, Арне Трехольт, был из того же теста, что и Жорж Пак и Хью Хэмблтон. Он пал жертвой своего тщеславия и неуемных амбиций КГБ. Этому смазливому и самовлюбленному типу к моменту ареста не было и 35 лет. Он был женат на телезвезде (его вторая жена) и высоко стоял в норвежской рабочей партии. В университете он изучал политологию, и похоже, на сотрудничество его подтолкнул собственный антиамериканизм. В конце 60-х годов Трехольт принимал участие в организации кампании против военной хунты, захватившей власть в Греции, как он считал, при американской поддержке. Трехольт стал помощником видного специалиста по международному праву Йенса Эвенсена, который выступал обвинителем по делу хунты в Европейском суде. Резидентура в Осло заметила Трехольта и начала его аккуратно обхаживать. Похоже, что процесс вербовки Трехольту страшно нравился. Позднее он вспоминал: "Для меня устраивали шикарные обеды, на которых мы обсуждали норвежскую и международную политику. " Первым офицером, ведущим Трехольта с [574] 1968 по 1971 год, был Евгений Беляев. Он же постепенно и убедил Трехольта принять деньги за малозначительную информацию. Вскоре перед своим отъездом в Москву в 1971 году на прощальном обеде в ресторане "Кок Д'Ор" Беляев познакомил Трехольта с его следующим оператором, Геннадием Федоровичем Титовым, который был резидентом КГБ в Норвегии с 1972 по 1977 год. В Центре у Титова было прозвище "Крокодил". Коллеги его очень не любили, а подчиненные, за исключением небольшой группы протеже, боялись. Правда, начальство относилось к Титову благосклонно. Гордиевскому он запомнился как самый неприятный и беспринципный офицер КГБ. Титов родился в 1932 году в Карелии. Когда Титову было лет пять или шесть, его отца расстреляли. В стране бушевал "Великий Террор". Сам Титов вырос среди шпаны и с младых ногтей впитал в себя уличную мораль. К большому его удивлению, несмотря на такую биографию, Титова все же приняли в Ленинградский военный институт КГБ в 1955 году. А уж там он старался своим рвением замыть пятна в биографии. Самым большим его талантом, который он применял и в отношениях с начальством и с агентами, была необузданная лесть. Ею-то он и подкупил и Трехольта, и Крючкова. Трехольту он показался "замечательным человеком"- знающим, веселым, полным шуток и анекдотов о советских руководителях. Титов умел и хорошо слушать. Пока Трехольт распространялся о своих взглядах на Вьетнам, Грецию, НАТО, Соединенные Штаты и движение в поддержку мира, Титов с большим вниманием слушал и не скупился на похвалу. Он говорил, что у Трехольта есть уникальная возможность сделать огромный вклад в наведение мостов между Востоком и Западом - гораздо больше возможностей, чем у традиционной бюрократической дипломатии. Отчасти Трехольт действовал и как советский агент влияния, помогая организовать успешную кампанию, проводимую в 1972 году левым крылом лейбористской партии против норвежского членства в ЕЭС. Однако главной его задачей было снабжать КГБ секретной информацией по норвежской и натовской политике. Эта роль приобрела еще большую значимость после того, как бывший учитель Трехольта, Йене Эвенсен, был назначен руководителем делегации на переговорах по морскому праву. По его предложению Трехольт был назначен там же заместителем секретаря. Так что он стал самым важным источником разведсведений для межведомственной комиссии по Свальбарду и Баренцеву морю в Москве. Во время норвежско-советских переговоров 1977 года по границам в Баренцевом море Трехольт не только информировал КГБ по норвежской позиции на переговорах, но и действовал как советский агент влияния в делегации Норвегии. Соглашение по Баренцеву морю, подписанное [575] Норвегией и Советским Союзом 1 июля 1977 года, затем сильно критиковалось в Норвегии за многочисленные уступки Советскому Союзу (93). Титова выслали из Норвегии в 1977 году в связи с делом Хаавик. На протяжении последующих двух лет он был специальным помощником Крючкова в Центре, продолжая атаковать его лестью так же, как он до этого атаковал Трехольта. С 1979 по 1984 год он был начальником третьего отдела ПГУ, занимавшегося Великобританией, Ирландией, скандинавскими странами и азиатско-австралийским регионом. Хорошо понимая, что главным импульсом в его карьере может быть только Трехольт, Титов убедил Крючкова позволить ему взяться за это дело. (94) Он продолжал периодически встречаться с Трехольтом в Хельсинки и Вене - излюбленных местах для встреч КГБ со своими европейскими агентами, а большую часть всей рутинной работы взвалил на двух офицеров в резидентуре Осло - Владимира Жижина и Александра Лопатина. В конце 1978 года Трехольт получил назначение в норвежскую делегацию ООН. Назначение пришло для КГБ как раз вовремя, потому что именно тогда Норвегия стала членом Совета Безопасности. Незадолго до отъезда Трехольта в ООН, Титов познакомил его в Хельсинки с Жижиным. Жижин-то и должен был стать оператором Трехольта в Нью-Йорке. Они договорились встречаться в ресторанах и оставлять друг другу записки в газетах в фойе для делегатов ООН. И все в Нью-Йорке шло неплохо, за исключением первоначальных жалоб Трехольта на невысокий уровень ресторанов, которые выбирал для встреч Жижин. От вольготной нью-йоркской жизни Трехольт потерял всякую осторожность, стал приторговывать золотом и серебром и купил себе рысака, которого стал выставлять на скачки. С 1982 по 1983 год он получил доступ к работе Норвежского института обороны и совершенно секретным космическим материалам НАТО. На суде обвинитель сравнил Трехольта в этом институте с лисом в курятнике. (95) В натовской стратегии Норвегия была "ключом к северу": "Кольский полуостров, где Норвегия граничит с Советским Союзом, можно сравнить, по словам одного из руководителей военно-морских сил США, с "драгоценнейшим на земле участком недвижимости". Советский Союз сосредоточил в Мурманске колоссальный военно-морской потенциал. Одним из незыблемых натовских постулатов было, что "войну в Атлантическом океане нужно вести в Норвежском море" и что Советский Союз попытается захватить Норвегию и вывести свои подводные лодки из норвежских фьордов. " (96) Отчасти по наводке Гордиевского, норвежская служба безопасности обратилась с просьбой к ФБР вести наблюдение за [576] Трехольтом во время его службы в Нью-Йорке. Хотя норвежские власти и посчитали имеющиеся улики недостаточными для того, чтобы закрыть перед Трехольтом двери в институт обороны, все его последующие встречи с Титовым в Хельсинки и в Вене тщательно контролировались. Так, в Вене прогулку Трехольта и Титова засняли фотокамерой, спрятанной в детской коляске. На фотографии низенький и плотный Титов размахивает руками, а высокий и худощавый Трехольт, уже готовящийся к своему нью-йоркскому марафону, дружелюбно усмехается. (97) В начале 1984 года Титов наконец добился цели своей жизни - стал генералом КГБ. Правда, это больше была заслуга Трехольта, чем его собственная. (98) В то же самое время норвежское Министерство иностранных дел назначило Трехольта своим пресс-атташе во время визита в Осло американского госсекретаря Джорджа Шульца. В пятницу утром 20 января, незадолго до отъезда Шульца, Трехольт прибыл в аэропорт Осло для того, чтобы сесть на рейс 12. 45 в Вену и встретиться с Титовым. В руках его был портфель с 66 секретными документами МИДа. Он уже ожидал посадки в зале отправления, когда его арестовал заместитель начальника службы безопасности Норвегии Орнульф Тофте. В отличие от последующей газетной шумихи, ничего драматичного в ходе ареста не произошло. Вот что говорит Тофте: "Трехольт был спокоен и не произнес ни слова. Нам не нужно было хватать его за руки и надевать наручники. Его просто провели через боковую дверь в поджидавшую машину и отвезли в полицейский участок. " (99) На своем суде в 1985 году Трехольт заявил, что просто наводил мосты между Востоком и Западом. Суд посчитал это заявление "преувеличением, выходящим за рамки всякой вероятности". Самодовольство Трехольта, с таким старанием культивируемое Титовым, достигло гротеска, и он действительно сам себя мог убедить в том, что превратился в мост, объединяющий Восток и Запад. С равным старанием Титов потакал и жадности Трехольта. Позднее суд конфисковал у него более миллиона норвежских крон, которые, как считалось, он получил в результате шпионской деятельности. Эта цифра, по всей видимости, занижена. Ведь, кроме поступлений от КГБ, Трехольт получил и 50. 000 долларов от иракской разведки. Гордиевский убежден, что, если бы арест Трехольта произошел хотя бы несколькими неделями раньше, не видать тогда Титову генеральских погон. Вскоре после получения известий об аресте, Крючков отправил Титова в Восточный Берлин заместителем начальника тамошнего городка КГБ в Карлсхорсте. С ним поехали и два ведущих дело Трехольта офицера - Владимир Жижин и Александр Лопатин. (100) А еще через год Трехольта приговорили к 20 годам тюрьмы. [577] В 1981 году Центр потерял еще одного важнейшего агента в Скандинавии, когда финский президент Урхо Кекконен сложил с себя полномочия в связи с ухудшившимся здоровьем. (101) К тому времени у КГБ в Финляндии было около 160 завербованных агентов и "доверенных связей"- больше, чем во всех странах Третьего отдела ПГУ, вместе взятых. Резидент КГБ в Хельсинки Виктор Владимиров и его соперник посол Владимир Соболев безапелляционно утверждали, что на место Кекконена придет его товарищ по центристской (бывшей аграрной) партии Ахти Карьялайнен. На этот раз резидентура не сделала ошибки, как в случае Кекконена, назвав Карьялайнена ее завербованным агентом. Он был назван "конфиденциальным контактом", но КГБ не сомневался в том, что сможет в будущем оказать на него огромное влияние, и даже называл его "наш человек Карьялайнен" или "человек у нас в кармане". Ведущий эксперт ПГУ по Финляндии и, пожалуй, самый лучший аналитик, на взгляд Гордиевского, - Альберт Петрович Акулов предсказывал, что репутация Карьялайнена как горького пьяницы принесет ему поражение на партийных выборах. Владимиров не счел заслуживающими внимания предсказания Акулова, поехал к председателю центристской партии министру иностранных дел Пааво Вяйринену и тайно заверил его о советской поддержке Карьялайнена и оппозиции его социал-демократического соперника, нынешнего премьер-министра Мауно Койвисто. (102) Вот что писал Карьялайнен: "Владимиров пообещал Вяйринену использовать свое влияние в коммунистической и других партиях для моей поддержки. Он открыто спросил Вяйринена: "Что может сделать Советский Союз для моего избрания"... Владимиров развивал идею государственного экономического сотрудничества таким образом, чтобы создать ситуацию, которая бы пошла мне на пользу. " (103). Но, как и предсказывал Акулов, несмотря на все кампании активных действий Владимирова в его пользу, Карьялайнен проиграл на выдвижении кандидатуры в центристской партии. Социал-демократ Мауно Койвисто легко выиграл на президентских выборах 1982 года. (104) Из всех шведских государственных деятелей в 70-е годы КГБ возлагал особые надежды на социал-демократа Улофа Пальме. До того, как в 1969 году Пальме стал премьер-министром, Центр не обращал на него особого внимания. Затем, однако, его красноречивое осуждение вьетнамской войны, призывы к странам Запада сокращать военные расходы и поддерживать прогрессивные движения в третьем мире быстро привлекли интерес Советского Союза. Центр разработал план вербовки Пальме как агента влияния, направив в 1972 году в Стокгольм говорящего по-шведски агента КГБ латвийского происхождения Н. В. Нейланда, заведующего бюро Агентства печати "Новости". Нейланд сам был родом из тех [578] мест, что и мать Пальме, и поэтому быстро завязал с ним дружбу, играя на его латышских корнях. Он даже организовал для Пальме короткую поездку в Латвию по местам предков. Он же встречался с одним из ведущих советников Пальме по социал-демократической партии. Центр делал все возможное для того, чтобы повыгоднее представить советскую политику в глазах Пальме и формулировках Нейланда. После потери власти в 1976 году и перехода в оппозицию, Пальме, похоже, все больше склонялся к советской, а не к американской политике в отношение разоружения. Комиссия Пальме, образованная в 1980 году для обсуждения вопросов разоружения, получила высокую оценку в Москве в основном за свою критику американской позиции. В своих отчетах Центру Нейланд постарался приписать все лавры за возросшие симпатии Пальме к советской политике себе. В свою очередь Крючков докладывал Андропову и в Политбюро, что, хотя Пальме и не был полностью завербованным агентом, он был подвержен влиянию со стороны КГБ. Однако ПГУ и здесь переоценило собственные достижения. В то время, как регулярные контакты Пальме с Нейландом, чья работа в "Новостях" уже сама по себе была достаточным основанием для подозрения в связях с КГБ, выявили удивительную политическую наивность шведа, не было никаких доказательств того, что Нейланд имел влияние на политический курс Пальме. Было это влияние или не было, но, когда Нейланд уехал из Стокгольма в 1980 году, оно точно исчезло. Преемник Нейланда не сумел завоевать доверие Пальме, и поэтому КГБ потерял к нему прямой доступ. Хотя Центр и приветствовал возвращение Пальме к власти в 1982 году и его всецелую поддержку советской политики разоружения во время его второго срока пребывания на посту премьер-министра (во время которого он и был убит в 1986 году), на него смотрели как на типично западного политика, исповедовавшего западные ценности. (105) X X X То немногое, что и оставалось от разрядки 70-х годов, ушло в прошлое за одну последнюю неделю десятилетия, когда началось советское вторжение в Афганистан. Во время коммунистического переворота апреля 1978 года руководитель республиканского режима Мухаммед Дауд был убит вместе со всей своей семьей. Выбор преемника Дауда лежал между Бабраком Кармалем, который возглавлял фракцию Парчам Афганской коммунистической партии, и Hyp Мухаммедом Тараки, лидером фракции Хальк. Московский центр поддерживал Кармаля, который многие годы был агентом КГБ. Но Тараки взял верх, во многом при поддержке Брежнева, на которого произвел сильное впечатление во время их короткой встречи. Кармаль нашел прибежище в Чехословакии. (106) В сен- [579] тябре 1979 года Тараки был убит заместителем премьер-министра Хафизуллой Амином. Москва закрыла на это убийство глаза, поздравила Амина с его "избранием" и выразила "убежденность, что и в будущем братские отношения между Советским Союзом и революционным Афганистаном будут развиваться на основе Договора о дружбе, добрососедстве и сотрудничестве. " (107) Однако Центру уже был ясен его близкий конец. Сводки из кабульской резидентуры сообщали о жестокой оппозиции Амина со стороны исламских лидеров, об угрозе мятежа в афганской армии и неминуемом экономическом крахе. (108) Как и вся операция КГБ против иностранных политических лидеров, устранение Амина обсуждалось Политбюро. В конце концов Политбюро дало положительный ответ. Вслед за реорганизацией, проведенной после побега Олега Лялина на Запад в 1971 году, который и рассказал всем о существовании отдела в ПГУ, занимавшегося "мокрыми делами" и другими "специальными мерами", эти функции перешли во вновь образованный 8 отдел Управления С, занимавшийся нелегалами. В качестве убийцы Амина 8 отдел отобрал подполковника Михаила Талебова, азербайджанца, который несколько лет провел в Кабуле и мог сойти за афганца. Поздней осенью 1979 года Талебов прибыл в Кабул с ядом, полученным в 8 отделе. Выдавая себя за шеф-повара афганца, он получил работу на кухнях президентского дворца. Однако, по данным Владимира Кузичкина, который через несколько лет сбежал из Управления С, "Амин был осторожен не менее семейства Борджиа. Он постоянно менял пищу и напитки, как будто боялся быть отравленным". (109) Пока Талебову никак не удавалось отравить Амина, ситуация в Афганистане продолжала ухудшаться. Отчеты кабульской резидентуры, направляемые в Центр, были основаны на сообщениях целой сети хорошо законспирированных агентов в афганских учреждениях. В этих отчетах указывалось, что, если не устранить Амина, то скоро на смену коммунистическому режиму придет антисоветская исламская республика. Первый призыв к вооруженному вмешательству раздался из Международного отдела ЦК КПСС, который настаивал на том, что Советский Союз не может допустить свержения социализма в приграничной стране. Однако, по мнению Центра и Министерства иностранных дел, которые были лучше, чем Международный отдел, информированы о позиции на Западе и в третьем мире, вооруженное вмешательство было нежелательным. Как и ПГУ, Андропов вначале не хотел вторжения Советской Армии в Афганистан, но по мере ухудшения ситуации после свержения Амина его позиция ослабла. (ПО) Как утверждает одно советское исследование, опубликованное в 1989 году, он начал искать параллели с его собственным венгерским опытом 1956 года, [580] когда советские танки подавили "контрреволюцию" и восстановили надежное коммунистическое правительство. (111) В Центре считалось, что принятие окончательного решения в пользу военного вмешательства не вызвало серьезных разногласий в Политбюро. (112) Решающим аргументом в пользу такого вмешательства были перспективы победы исламского фундаментализма над социализмом в Афганистане, как и победа над иранским шахом год назад. "Последствия такого удара по нашему престижу будут непредсказуемыми. Советский Союз не может пойти на такой риск. " (113) При принятии решения о вмешательстве с кандидатами в члены Политбюро не советовались. Впоследствии Эдуард Шеварднадзе утверждал, что он и Михаил Горбачев, которые стали кандидатами в члены Политбюро в ноябре 1979 года, впервые услышали о вторжении из газет и радио. (114) В ночь на Рождество 1979 года советские военные транспортные самолеты начали массированную переброску войск и техники в международный аэропорт Кабула. Самолеты взлетали и садились каждые 3 минуты. Дополнительно советские войска стягивались в Афганистан наземным путем. Вечером 27 декабря советская бронеколонна выдвинулась из аэропорта в направлении президентского дворца, в голове колонны шла специальная группа обученных КГБ коммандос под командованием полковника Бояринова, командовавшего специальным учебным центром в Балашихе при 8 отделе ПГУ. Все были одеты в афганскую военную форму и передвигались на военных машинах с афганскими опознавательными знаками. По пути к дворцу колонну остановили у афганского КПП. Когда начали стягиваться афганские войска, то люк передней машины распахнулся, и войска КГБ расстреляли афганцев из автоматов. Полковник Бояринов лично возглавлял операцию по захвату президентского дворца. Президента и его любовницу застрелили в баре на верхнем этаже дворца. Бояринов отдал приказ не оставлять свидетелей. В ходе операции его самого приняли за члена президентской охраны и застрелили собственные солдаты (115), было убито еще около десятка коммандос КГБ и других советских солдат. (116) Сразу же после штурма дворца возвратившийся из эмиграции афганский коммунист и ветеран КГБ Бабрак Кармаль, которого Москва выбрала преемником Амина, по радио передал сообщение о переходе власти в его руки и официально попросил у Советского Союза военной помощи. Хотя и предполагалось, что его сообщение должно исходить из Кабула, на самом деле оно было передано из Советского Союза - во время убийства Амина кабульское радио функционировало по-прежнему. Ранним утром 28 декабря кабульское радио перешло в руки советских войск и передало сообщение о том, что Амин был "казнен по решению революционного трибунала". (117) [581] В Москве Амина посмертно переименовали из "товарища Амина" в "кровожадного агента американского империализма". (118) Бабрак Кармаль осудил своего предшественника как наемника ЦРУ и выдвинул нелепое требование, чтобы американское правительство передало все документы о своих сделках с ним. (119) Центр также схватился за теорию заговора с ЦРУ, распространив слухи о том, что Амин был завербован американской разведкой, учась в Колумбийском университете. (120) В Московском центре были и такие, кто сам чуть ли не поверил в свою же собственную пропаганду. Через десять лет после вторжения один советский историк писал: "Тот факт, что в свои молодые годы Амин учился в Колумбийском университете Нью-Йорка, лишь подстегнул нашу и без того дикую шпиономанию. " (121) Даже Ким Филби в одном из своих последних интервью за несколько месяцев до смерти в 1988 году продолжал настаивать, что "были большие основания полагать, что Амин крутил шашни с американцами. " (122) Хотя Центр в целом не одобрял военного вмешательства, последствия его оказались еще хуже, чем можно было предполагать. По словам Кузичкина, "мы совершили два крупнейших просчета: мы переоценили готовность афганской армии вести борьбу, и мы недооценили силу афганского сопротивления". К весне 80-го восьмидесятитысячная Советская Армия (чья численность позже перешагнула стотысячный рубеж) поддерживала рассыпающуюся под натиском повстанцев афганскую армию. По оценкам ЮНИСЕФ, к середине 80-х годов население Афганистана сократилось наполовину. Афганцы составляли одну четверть всех беженцев во всем мире. Еще в начале 80-х годов один генерал КГБ сказал Кузичкину то, о чем в Центре многие думали, но не решались открыто сказать: "Афганистан - это наш Вьетнам... Мы все погрязли в этой войне, мы не можем выиграть и не можем выбраться из нее. Это нелепость. Болото. И мы бы никогда не завезли в него, если бы не Брежнев и компания!" (123) Кроме кабульской резидентуры, которая с начала вторжения получила статус главной, у КГБ в Афганистане было еще 8 отделений в крупных городах страны. Общее число офицеров КГБ там составляло около 300 и еще около 100 человек технического персонала. Работавшие в Афганистане держали пистолеты под подушками и автоматы у изголовья кровати. Один молодой шифровальщик, который прослужил в провинциальной резидентуре в Афганистане, дал послушать Гордиевскому записи ночных атак повстанцев, к которым он добавил собственный комментарий, живописующий жестокости и муки войны. Главного резидента КГБ в Кабуле, генерала Бориса Семеновича Иванова, назначенного вскоре после советского вторжения, пришлось эвакуировать оттуда в 1982 году с диагнозом острого невроза. Но что удивительно, кандидатов на работу в резидентуру КГБ в Афганистане было значительно больше, чем ва- [582] кансий. Молодые и тщеславные офицеры из Центра смотрели на войну, как на возможность сделать быструю карьеру и получить хорошую репутацию. В общем и целом, ежемесячно Центр получал около 100 подробных отчетов о положении в Афганистане. По словам Гордиевского, составители отчетов не стеснялись в выражениях и давали гораздо более ясную картину, чем сообщения из посольства в Кабуле, главным образом потому, что КГБ имело в Афганистане обширную агентурную сеть. Как и обычно, отчеты ГРУ в основном касались военных аспектов положения в Афганистане. (124) Вскоре после убийства Амина, КГБ поставило жестокого и энергичного 32-летнего Мухаммеда Наджибуллу руководить новой службой безопасности Афганистана Хедемате Ателаате Давлати (ХАД), образованной в январе 1980 года на смену тайной полиции Амина. (125) Наджибуллу смущала ссылка на имя аллаха в его фамилии, и поэтому он просил называть его "товарищем Наджибом". Президент Кармаль заявил, что в отличие от своего предшественника ХАД не станет "душить, подавлять или мучить народ". "Напротив, в правительственной структуре будет образована разведывательная служба для защиты демократических свобод, национальной независимости и суверенитета, интересов революции, народа и государства, а также для нейтрализации под руководством НДПА заговоров, вынашиваемых внешними врагами Афганистана. " (126) Всю организационную работу и подготовку персонала для ХАД выполнял КГБ. В жестоких условиях антипартизанской войны, которую выиграть было нельзя, КГБ возродил на афганской почве некоторые ужасы сталинского прошлого. Организация Эмнести Интернэшнл собрала свидетельства "широкомасштабных и систематических пыток мужчин, женщин и детей" в следственных изоляторах ХАД. Общей темой этих сообщений было присутствие на допросах советских консультантов, как и во времена сталинских чисток в Восточной Европе поколением раньше. Одна кабульская учительница, которой позже удалось бежать в Пакистан, осмелилась заявить ХАД на допросе, что советский дознаватель "не имел права допрашивать афганцев в Афганистане. Это их разозлило, они связали мои руки и начали прижигать губы сигаретой". По указанию советского дознавателя офицеры ХАД избили ее до бесчувствия. Когда учительница пришла в себя, ее по горло закопали в снегу. В последующие дни в ее тело втыкали иглы под током и применяли другие ужасающие формы электрических пыток, обычно в присутствии советского консультанта. К счастью, учительница выжила. Многим выжить не удалось. (127) Как в 1989 году публично признал отставной генерал КГБ, даже в эпоху гласности о роли КГБ в афганской войне "еще предстоит честно рассказать". (128) Наджибулла увенчал свою карьеру [583] начальника ХАД, сначала сменив на посту генерального секретаря в 1986 году менее решительного Бабрака Кармаля, а затем став президентом в 1987 году. Вывод Советской Армии из Афганистана в 1988 году, как это ни удивительно, продлил существование дискредитированного режима Наджибуллы. После того, как советские войска покинули страну, раздробленные и разобщенные силы моджахедов так и не смогли преодолеть свои глубокие противоречия. Как и сопротивление афганцев советскому вторжению, международная реакция была хуже, чем Центр мог предположить. КГБ рассчитывал, что, как и после советского вторжения в Венгрию в 1956 году и Чехословакию в 1968 году, дела вернутся в свое нормальное русло после недолгих протестов. (129) Но многие страны третьего мира и Запад считали, что советская интервенция в Восточной Европе и в Афганистане - совсем не одно и то же, - первый раз Советская Армия вторглась в страну третьего мира. X X X События в Польше еще более усугубили напряженность в отношениях Востока и Запада, вызванную советским вторжением в Афганистан в конце 1979 года. Целый ряд прославленных революций, включая Французскую 1789 года и Петроградскую февраля 1917 года, начались с хлебных бунтов. В Польше все началось с повышения цен на мясо летом 1980 года. Именно тогда родился независимый профсоюз "Солидарность" под руководством своего обаятельного, способного, но до тех пор совершенно неизвестного 37-летнего Леха Валенсы - безработного электрика, который каждое утро ходил в церковь. К концу августа 1980 года заместитель премьер-министра Польши Мечислав Ягельский отправился в гданьские доки имени Ленина для ведения переговоров с Валенсой и другими лидерами забастовочного движения. Забастовки прекратились после того, как в Гданьском соглашении был зафиксирован целый ряд политических уступок, включая признание права на забастовки и решение о государственной радиотрансляции церковных служб по воскресеньям. Московский центр был неприятно поражен этим ущербом, нанесенным "ведущей роли ПОРП" - дискредитированной Польской рабочей партии. Все свободные от других назначений офицеры КГБ, говорящие по-польски, были немедленно направлены в варшавскую резидентуру, а также в советские консульства в Гданьске, Кракове, Познани и Щецине. Как и во время венгерской революции 1956 года и "Пражской весны" 1968 года, многим нелегалам КГБ на Западе было приказано отправиться в Польшу в турпоездки. Считалось, что контрреволюционеры будут с европейцами пооткровенней, чем с русскими. Хотя формально [584] Центру запрещалось вербовать поляков, консерваторы из ПОРП и польской службы безопасности СБ (приемник УБ) наводнили КГБ паникерскими и почти истерическими сообщениями о подрывных действиях контрреволюционеров. Объем сводок КГБ по польскому кризису значительно превышал сообщения, поступающие по партийным каналам или из посольства в Варшаве. Развернутая и пессимистичная оценка перспектив развития событий в Польше в августе 1980 года начальником польского отдела ПГУ Нинелом Андреевичем Тарнавским в основном сводилась к тому, что Польше не избежать кровавой резни. (130) В течение всего 1981 года влияние "Солидарности" продолжало расти. Когда число ее сторонников достигло почти 10 миллионов, создалась ситуация, когда практически в каждой польской семье кто-то поддерживал это профсоюзное движение. В своих сводках КГБ утверждал, что агенты "Солидарности" проникли даже в СБ и полицию, активисты "Солидарности" угрожали партийным лоялистам. Гордиевский был поражен плохо скрываемым антисемитизмом в аналитических материалах Центра. Так, в них указывалось на то, что в "Солидарности" видную роль играют еврейские "интернационалисты"- такие, как Яцек Куронь, Адам Михник и Мойзеш Финкельштейн, все бывшие члены Комитета защиты рабочих (КОР). Это обстоятельство указывало на наличие сионистского заговора в Польше. (131) Тему эту нередко поднимали и соседи Польши. Так, освещая конференцию антисемитской грюнвальдской патриотической ассоциации в Варшаве, пражское телевидение с одобрением отметило, что выступавшие осудили "предательскую деятельность сионистов и обнаружили, что настоящее имя Михника было Шехтер". (132) Центр сообщал, что IX съезд ПОРП, намеченный на июль 1981 года, по всей вероятности, приведет к усилению влияния "Солидарности" в партии. Центр потребовал оказать максимальное давление на Станислава Каню, который вслед за подписанием Гданьского соглашения стал первым секретарем ЦК ПОРП, с тем, чтобы отложить проведение партийного съезда. Однако больной Брежнев, которому оставалось жить меньше полутора лет, не хотел слышать дурные новости. В свою очередь, Андропов не хотел снизить свои шансы на получение должности генсека, ставя на обсуждение Политбюро такой сложный и противоречивый вопрос. К очевидному раздражению Центра, на Каню так и не оказали давления. IX съезд ПОРП прошел, как и было запланировано, в июле. Сбылись самые дурные предчувствия КГБ: при тайном голосовании 7/8 старого состава ЦК ПОРП было вынуждено покинуть свои посты. По оценкам Центра, 20 процентов новых членов ЦК открыто поддерживали "Солидарность" и еще 50 процентов сочувствовали ей. По окончании съезда Крючкова и генерала Вадима Павлова, начальника резидентуры КГБ в Варшаве, вызвали [585] для доклада на Политбюро. При поддержке Андропова оба генерала заявили, что Каня потерял контроль над партией и ситуацией в стране и если не заменить ЦК ПОРП, избранный IX партийным съездом, на более надежных людей, социалистическая система в Польше неминуемо рухнет. Однако Центр потерял веру практически во все руководство ПОРП. По его мнению, ни одно гражданское лицо не было достойно серьезной поддержки Советского Союза. (133) Как и в Центре, в Политбюро считали, что в качестве последнего средства Советской Армии придется вмешаться. Но Москва хотела посылать войска в Польшу еще меньше, чем это себе представлял Запад. Как указывали контакты Гордиевского в ЦК КПСС, в руководстве партии создалось общее мнение, что интервенция в Польше вслед за Афганистаном разрушит все надежды на разрядку и контроль над вооружениями на многие-многие годы. В Центре предвидели и серьезнейшие трудности, с которыми могут столкнуться советские оккупационные войска. Считалось, что западные разведслужбы сотрудничали с "Солидарностью" для того, чтобы организовать хорошо вооруженное подпольное сопротивление и вести партизанскую войну против Советской Армии. Центр пришел к выводу, что единственным решением возникшей проблемы является военный переворот в Польше. Армейскому руководству КГБ верил гораздо больше, чем партийному. Большинство польских офицеров прошло подготовку в советских военных академиях, а многие старшие офицеры были и ветеранами польской армии, базировавшейся во время войны в Советском Союзе. По расчетам Центра, как только армия восстановит порядок и раздавит "Солидарность", появится реальная возможность провести чистку в партии и избрать надежный Центральный Комитет. (134) Кандидатом КГБ на руководство переворотом был генерал Войцех Ярузельский, член Политбюро ЦК ПОРП, который долгое время находился на посту министра обороны. В феврале 1981 года Ярузельский стал премьер-министром. Прямой, подтянутый, в темных очках и с непроницаемым выражением лица, Ярузельский считался загадочной фигурой для большинства поляков. Поначалу он, правда, произвел хорошее впечатление, назначив известного "либерала" Мечислава Раковского на должность заместителя премьер-министра по профсоюзным делам. Раковский посвятил себя созданию "системы партнерства" с "Солидарностью". В октябре 1981 года после очень активной советской поддержки Ярузельский сменил дискредитированного Каню на посту первого секретаря ЦК партии и призвал к новому "национальному согласию" и единому фронту "Солидарности" и церкви. В начале ноября он встретился в Варшаве с Валенсой и архиепископом Глемпом. (135) На самом деле Ярузельский вел двойную игру. В Центре считалось, что ко времени избрания его первым секретарем он уже [586] договорился с Москвой о военном перевороте и начал детальное планирование. Последние детали были оговорены на двух заседаниях секретных переговоров в Варшаве с генералом Крючковым и маршалом Виктором Куликовым, главнокомандующим войск Варшавского Договора. Однако аппарат ЦК КПСС доверял Ярузельскому меньше, чем ПГУ. Высокопоставленный партийный чиновник Валентин Михайлович Фалин, бывший тогда заместителем заведующего Отделом международной информации, заявил на встрече с офицерами КГБ, что пока еще не известно, сможет ли Ярузельский контролировать ситуацию. Фалин также сообщил, что на секретных переговорах с Ярузельским обсуждался вопрос об отсрочке очередного призыва на армейскую службу из-за боязни, что многие активисты "Солидарности" смогут ослабить военную дисциплину. Призыв прошел без особых помех. Коллеги в секретариате Крючкова и польском отделе ПГУ сообщили Гордиевскому, что Ярузельский дважды запрашивал Москву о согласии на переворот. Брежнев был нездоров, жить ему оставалось только год, и он избегал принятия далеко идущих решений. Наконец Андропов и другие члены Политбюро убедили его, что решение это откладывать дальше невозможно. (136) Введение в Польше военного положения 13 декабря 1981 года было спланировано и осуществлено блестяще. С большим облегчением Центр приветствовал сноровку Ярузельского, польского высшего командования и СБ. (137) Нависшая за несколько дней до этого плотная облачность над Польшей помешала американским спутникам-шпионам наблюдать за подготовкой армии и милиции к перевороту. (138) Да и сами поляки были порядком удивлены. Большинство руководителей "Солидарности" были арестованы у себя дома. Утром 13 декабря поляки проснулись и увидели на каждом перекрестке армейские посты, а на каждом углу - прокламации, объявляющие о введении военного положения. Сам Ярузельский, видимо, полагал, что спас Польшу от советского вторжения. Мобильные подразделения вооруженной полиции ЗОМО быстро подавили забастовки протеста и народное недовольство. К концу года армия явно взяла ситуацию в свои руки. Оптимисты поляки писали на стенах и заборах: "Зима - ваша, весна будет наша!", однако весна в Польшу не пришла до 1989 года, когда под руководством Тадеуша Мазовецкого было сформировано правительство "Солидарности", а однопартийная система не канула в прошлое. X X X В начале 80-х годов напряженность в отношениях между Востоком и Западом достигла опасной черты, напоминавшей кубинский ракетный кризис. В Америке шли президентские выборы, и Москва полагала, вспоминая опыт с президентом Никсоном, что [587] антисоветская риторика победителя-республиканца Рональда Рейгана вскоре сойдет на нет. Но, когда Рейган наконец занял место в Белом доме, Кремль полностью осознал, что его враждебность к Советскому Союзу была не хитрой тактической уловкой предвыборной кампании, а его глубоким убеждением. (139) На своей первой пресс-конференции Рейган осудил советское руководство за его стремление к мировой революции и слиянию всех стран в единое социалистическое или коммунистическое государство. "Они присвоили себе право на любое преступление, ложь и обман, чтобы добиться этой цели... Пока что Советский Союз использовал разрядку только в своих целях, "- говорил Рейган. Первый госсекретарь Рейгана Александр Хейг (на смену которому в июне 1982 года пришел Джордж Шульц) настойчиво стремился начать отсчет новой эпохи в советско-американских отношениях: "На заре новой администрации воздух свеж, погода тиха, друзья и противники внимательны и полны сил. Это лучшее время подать сигналы друг другу. Наш сигнал Советам заключается в простом предупреждении, что время их необузданного авантюризма в третьем мире закончилось, что терпение Америки смотреть на козни ставленников Москвы на Кубе и в Ливии иссякло. " Эту мысль обязан был повторять "каждый сотрудник государственного департамента при каждой встрече с советскими официальными лицами". (140) Администрация Рейгана была убеждена, что в результате роста советской военной мощи за последнее десятилетие "американский сдерживающий фактор был поставлен под сомнение". Оборонный бюджет вырос на десять процентов в реальном исчислении и вдвое превысил цифры, приводимые Рейганом в своей предвыборной кампании. Рейган занял гораздо более жесткую позицию по контролю над вооружениями, чем Картер, публично осудил договоры ОСВ и, очевидно, не торопился возвращаться за стол переговоров, пока не укрепит ядерные ударные силы Соединенных Штатов. В свое время Картер приостановил работы над ракетой MX и бомбардировщиком В-1. Рейган снова дал им ход. (141) Несколько примитивно, но настойчиво называя Советский Союз "империей зла", Рейган проглядел один очень опасный советский порок - его параноидальную интерпретацию шагов Запада. Андропов расценил политику рейгановской администрации как попытку создать себе возможности для нанесения успешного первого удара. И вот, в начале 80-х годов велеречивое осуждение империи зла и маниакальная боязнь Москвы западных заговоров создало гремучую смесь. В мае 1981 года Брежнев осудил политику Рейгана в секретном обращении к крупной конференции КГБ в Москве. Однако наиболее драматичным было выступление Андропова. Он заявил, что американская администрация активно готовилась к ядерной войне, создалась возможность нанесения Соединенными [588] Штатами первого ракетно-ядерного удара. Таким образом, Политбюро пришло к выводу, что приоритетом в советских разведывательных операциях должен быть сбор военно-стратегических сведений о ядерной угрозе, исходящей от Соединенных Штатов и НАТО. С огромным удивлением аудитория услышала, что КГБ и ГРУ в первый раз будут в тесном сотрудничестве вести разведывательную операцию под кодовым названием РЯН, то есть ракетно-ядерное нападение. Хотя это апокалиптическое видение ядерной угрозы, исходящее от Запада, было поддержано начальником ПГУ Крючковым, многие американские эксперты в Центре рассматривали его как паникерское. Вне всякого сомнения, Андропов с тревогой относился к политике Рейгана, но считалось, что инициатива в операции РЯН исходила из высшего военного командования. Главным же его инициатором в Политбюро, по всей видимости, был министр обороны маршал Дмитрий Федорович Устинов, который еще при Сталине в 1941 году был комиссаром вооружений. Как оказалось позже, он был главным сторонником кандидатуры Андропова на пост генсека после смерти Брежнева. (142) Крючков вверил планирование операции РЯН Институту разведывательных проблем ПГУ, организованному в 1978-1979 гг. для "разработки новых разведывательных концепций". В ноябре 1981 года каждому резиденту в западных странах, Японии и некоторых государствах третьего мира ушли личные инструкции. Иногда они были очень краткими: например, хельсинкской резидентуре поручалось следить за возможной эвакуацией посольства США, закрытием американских предприятий и другими очевидными признаками надвигающегося кризиса. Резидентурам в странах НАТО пришли гораздо более подробные инструкции: им предписывалось тщательное наблюдение за всей политической, военной и разведывательной деятельностью, которая могла быть признаком подготовки к мобилизации. Предполагалось, что операция РЯН станет главным приоритетом рабочих планов резидентур на 1982 год, которые обычно представлялись Центру в декабре 1981 года. Дополнительные инструкции пришли из ПГУ в январе 1982 года. Гордиевского удивило, что разведывательной деятельности по новым разработкам западной ракетной технологии уделялось сравнительно немного внимания. Главной разведывательной задачей оставалось обнаружение подготовки к внезапному ядерному нападению. В марте 1982 года Василия Иосифовича Кривохижу, сотрудника первого отдела ПГУ (Северная Америка), отвечавшего за координацию операции РЯН в Центре, направили в главную резидентуру Вашингтона для личного руководства сбором развединформации по РЯН в Соединенных Штатах. (143) В мае 1982 года Андропов перешел из КГБ в Секретариат ЦК КПСС с тем, чтобы еще более упрочить свою позицию как пре- [589] емника умирающего Брежнева. Вскоре стало ясно, что ему удалось обойти своего главного соперника Константина Черненко - он стал вторым секретарем ЦК КПСС. Однако, Андропову еще не хватало сил, чтобы поставить во главе КГБ своего человека. Его преемником в Комитете стал 64-летний брежневец Виталий Васильевич Федорчук, который с 1970 года занимал пост председателя украинского КГБ. В Центре это назначение радости не вызвало. На Федорчука смотрели, как на фигуру второсортную (как впоследствии и оказалось). Считалось, что как только Андропов станет Генеральным секретарем, во главе КГБ встанет новый человек. Между тем для Устинова и других военных Федорчук был прекрасной кандидатурой. До 70-го года он работал в военной контрразведке. В конце 60-х годов Федорчук возглавлял Третье управление КГБ (военная контрразведка). Его легко было убедить в чрезвычайной важности операции РЯН. (144) Перед тем, как Гордиевский в июне 1982 года был направлен в лондонскую резидентуру для работы в линии ПР, его проинструктировал один из ведущих экспертов ПГУ по политическим и военным аспектам НАТО. Инструктаж происходил по операции РЯН в Британии. Лучшим способом сбора разведданных по подготовке к ракетно-ядерному нападению, сообщили Гордиевскому, была агентурная работа. Но, помимо этого, немаловажную роль играли и другие признаки, как-то: количество горящих поздно ночью окон в правительственных зданиях и на военных объектах, передвижение важных чиновников и заседания комитетов. По приезде в Лондон Гордиевский обнаружил, что все его коллеги по линии ПР смотрели на операцию РЯН с изрядной долей скепсиса. Они вовсе не паниковали, как Центр, по поводу возможной ядерной войны. Однако никто не собирался рисковать своей карьерой и вставать поперек мнения ПГУ. Таким образом, создавался порочный круг сбора разведданных и их официальной оценки. От резидентур требовалось представлять всю тревожную информацию, даже если она не была ничем подтверждена. Получив такую информацию, Центр, понятное дело, тревожился и требовал еще такой же. Неточные сведения, представляемые лондонской резидентурой, отчасти проистекали от сильных чудачеств Аркадия Васильевича Гука, который в 1980 году сменил на посту лондонского резидента Лукашевича. Гука можно было с уверенностью назвать наименее способным резидентом КГБ в Британии с довоенного периода. Его назначение туда было, главным образом, заслугой англичан, которые с 1971 года последовательно отказывали во въездных визах всем известным им сотрудникам КГБ. Как и Лукашевич, Гук сделал себе карьеру на ликвидации послевоенной оппозиции в прибалтийских республиках. Затем его перевели во Второе главное управление КГБ в Москве, где он служил в линии [590] КР (контрразведка), а также в главной резидентуре Нью-Йорка. Оттуда он и переехал в Лондон. Гук с большой ностальгией вспоминал о своей службе в Прибалтике и жаловался, что и Центр, и Кремль что-то раздобрели к предателям. Во время своей службы в Нью-Йорке он где-то раскопал местонахождение сбежавшего из КГБ Николая Хохлова (жертвы неудачного покушения в 1957 году) и предложил ликвидировать его. Центр не дал на это согласия, заявив, что двумя основными целями были более важные перебежчики - Голицын и Носенко и что, пока их не устранят, в Соединенных Штатах больше никаких мокрых дел проводить нельзя. Гук не успокоился и предложил убрать дочь Сталина, Светлану, а также председателя Лиги защиты евреев, и опять безуспешно. Гук был большим докой по козням Запада против СССР и крупным охотником до мокрых дел. В детали операции РЯН он не вникал, но основные положения этой теории поддерживал. (145) Ко времени прибытия Гордиевского в Лондон, жена Гука вела собственную операцию по ограничению колоссальных арсеналов спиртного в рационе мужа. День для Гука начинался вечером, когда, перед уходом домой, он опрокидывал стакан водки. От выпивки бахвальство лилось из него непрерывным потоком. В июле 1982 года он сообщил приехавшему в посольство советнику Льву Паршину о массовой демонстрации в Лондоне против размещения крылатых ракет. Хотя в марше протеста приняло участие несколько агентов КГБ, саму демонстрацию полностью организовала Кампания за ядерное разоружение (КЗР) без всякой помощи со стороны резидентуры. Гук, тем не менее, заверил Паршина: "Это мы, резидентура КГБ, вывели на площадь четверть миллиона человек!" Паршин вежливо кивнул и сделал круглые глаза. Как только Гук вышел, он повернулся к Гордиевскому и воскликнул: "Это что за бред?" Гук без конца бранил советских дипломатов за то, что они разбалтывают все секреты, обсуждая посольские дела на квартирах, которые, как он заверял их, все прослушивались МИ5. Однако, опрокинув несколько стаканов в тех же самых квартирах, он регулярно похвалялся своими оперативными достижениями в Лондоне. "Вот вам и Гук, - сказал однажды утром Гордиевскому советский дипломат. - Вчера вечером у нас в квартире он разболтал все ваши секреты и нам, и англичанам!" (146) Несмотря на свою похвальбу, Гук вызвал неудовольствие в Центре, не сумев предвидеть подготовку Великобритании к войне с Аргентиной на Фолклендах. Первая телеграмма Гука по Фолклендам (или Мальвинам, как он их называл), ушла в Центр 4 апреля 1982 года, через два дня после вторжения. Впоследствии он постарался компенсировать свой промах, направляя Центру по две телеграммы в день, в то время как посольство отправляло одну-две телеграммы в неделю. Материалы для своих телеграмм Гук в основном собирал [591] в британской прессе, оснащая их комментариями о том, что "наглым англичанам надо преподать урок". Когда, к удивлению Гука и Центра, англичане победили, Гук дал этой "британской колониальной войне против Фолклендов" обычное объяснение - заговор. Госпожа Тэтчер и правительство консерваторов, мол, ухватились за возможность поднять свой падающий авторитет быстрой победой над слабым противником. Британия-то, конечно, была только рада возможности опробовать свою новую тактику и вооружения. Посольский пост мортем по войне соответствовал духу анализа резидентуры. Чтобы объяснить новое развитие событий в британской политике в начале 80-х годов, ее основу и успех социал-демократической партии (СДП), Гук даже состряпал новую теорию заговора. Гук сообщал, что СДП была создана при помощи ЦРУ и посольства Соединенных Штатов для того, чтобы расколоть лейбористскую партию и удержать консерваторов у власти. (147) 30 сентября 1982 года ПГУ разослало циркуляр-телеграмму своим резидентурам в Соединенных Штатах и других странах, в которых содержался общий обзор американской политики. Центр информировал резидентуры, что, заставляя страны Варшавского Договора увеличить свои расходы на вооружения вслед за Вашингтоном, администрация Рейгана стремилась посеять рознь между социалистическими странами, замедлить их развитие и ослабить связи с прогрессивными странами третьего мира, такими, как Никарагуа и Мозамбик. Центр требовал начать контратаку для того, чтобы дискредитировать политику Соединенных Штатов. В конце октября главная резидентура в Вашингтоне осуществила операцию "Гольф", которая заключалась в распространении сфабрикованного материала с целью дискредитации посла Соединенных Штатов в ООН Джин Киркпатрик. Сфабрикованный материал был передан американскому корреспонденту ничего не подозревавшей лондонской "Нью Стейтсмен". 5 ноября была опубликована статья под заглавием "Лучший друг для девушки", в которой выявлялись "тайные связи" между Джин Киркпатрик и ЮАР. К статье прилагалась фотокопия сфабрикованного письма госпожи Киркпатрик от советника посольства ЮАР, в которой передавался "привет и благодарность" от руководителя южноафриканской военной разведки и давалась ссылка на подарок к дню рождения "в знак признательности от моего правительства". Однако, что случалось и прежде, служба А, готовившая такие фальшивки, не удосужилась проверить текст письма на орфографические ошибки. Вслед за операцией "Гольф", последовала операция "Сирена-2", опять с использованием фальшивки службы А с целью выявить американское вмешательство в дела Польши. Однако, как и другие подобные "активные меры", "Сирена-2" была уж слишком незамысловата по западным меркам. В третьем мире стряпня службы А пользовалась большим успехом. [592] Главной целью активных мер в Западной Европе было предотвратить размещение крылатых ракет и "Першингов", намеченное на конец 1983 года. Поскольку европейским движениям за мир вряд ли требовалась советская поддержка в организации кампании протеста, логично предположить, что время и усилия Центра в этой сфере деятельности в основном были затрачены впустую. Однако Гук был не единственным резидентом, который хотел присвоить себе лавры за антиядерные демонстрации, к которым он имел самое косвенное отношение. (148) X X X Последняя речь Брежнева, которую он произнес 27 октября 1982 года в Кремле, на встрече с руководящими работниками Министерства обороны, была проникнута пессимизмом в своей оценке отношений между Востоком и Западом. Брежнев еще раз осудил политику рейгановской администрации и заявил, что сохранение мира потребует от нас "удвоенных и утроенных усилий". (149) Ко дню смерти Брежнева, 10 ноября, его преемник был уже определен - генеральным секретарем "единодушно" избрали Андропова. Хотя партийное руководство не стремилось начинать серьезные реформы, желание покончить с застоем и коррупцией брежневской эпохи было велико. На этом переломном этапе в истории партии Андропов вселял оптимизм. Его жесткое отношение к диссидентам на посту председателя КГБ исключало всякую возможность с его стороны протащить в партийную политику идеологические диверсии. Однако его деятельность по борьбе с коррупцией, которая пощипывала даже брежневский клан, подавала надежду на активную кампанию по борьбе с бесхозяйственностью. Сам Андропов, видимо, полагал, что трудовая дисциплина и борьба с коррупцией были достаточными условиями для оживления советской экономики. На встрече с рабочими в январе 1983 года он заявил: "Наведение порядка не требует больших капиталовложений, но может принести неплохие результаты". Андроповская метла подняла пыль, но к серьезным реформам не привела. За год с небольшим он отправил в отставку около 20% секретарей обкомов, в основном за коррупцию. Однако средний возраст партийных работников областного звена даже повысился. (150) Почти сразу после избрания Андропова Генеральным секретарем он принял делегацию коллегии КГБ, возглавляемую одним из его заместителей Филиппом Денисовичем Бобковым. В состав коллегии входили начальники всех главных нерегиональных управлений КГБ. Все жаловались на нахрапистость и чванство Федорчука, с которым стало невозможно работать, и грозили уйти в отставку, если того не уберут. Чтобы не мешал работать, Фе- [593] дорчука пихнули наверх и сделали министром внутренних дел, дав звание генерала армии. Преемником Федорчука на посту председателя КГБ стал один из его заместителей, 59-летний Виктор Михайлович Чебриков, которого, в отличие от предшественника, в Центре уважали как деятельного администратора. Карьера Чебрикова началась в партийном аппарате. В 1967 году он перешел в КГБ начальником управления кадров и с 1968 года работал заместителем председателя. (151) Избрание Андропова Генеральным секретарем дало дополнительный импульс операции РЯН. В начале 1983 года к ней присоединились и некоторые разведслужбы стран советского блока. Основная поддержка в Лондоне исходила от чехословацкой службы безопасности, чей резидент как-то сообщил своему коллеге из КГБ, что в первый раз его разведке приходилось заниматься военными вопросами. В феврале резиденты в столицах стран НАТО получили личные указания о дальнейших шагах по контролю ядерной угрозы, исходящей от Запада. Этот документ должен был оставаться в их личных папках. Центр ошибочно заявил, что размещение "Першингов-2" в Западной Германии к концу года поставит русские объекты под прямую угрозу. Время подлета ракет к целям сократится до 4-6 минут, и советское руководство даже не успеет спуститься в бункеры. (В телеграммах КГБ, однако, не упоминались советские ракеты СС-20, уже нацеленные на Западную Европу). В февральской директиве Гуку были такие ляпы, что становилось совершенно ясно: Центр не имел четкого представления о жизни на Западе и, в частности, в Великобритании. Так, Гуку сообщалось, что важным признаком подготовки Великобритании к ядерной войне, по всей видимости, станет "повышение количества и цены донорской крови. " Гуку предписывалось незамедлительно сообщать в Центр о всяком изменении цен на донорскую кровь. (ПГУ, очевидно, не знало, что в Великобритании сдают кровь бесплатно). Нелепое представление Центра о том, что важную роль в заговорщической деятельности Великобритании играют клерикальные и капиталистические элементы, привело к тому, что Центр направил Гуку следующую инструкцию: изучать возможности получения данных о предстоящей катастрофе от церковников и крупных банкиров. По крайней мере, в остальном личные директивы Гуку были более или менее разумными. Так, он получил точное описание приведения войск в Соединенных Штатах и НАТО в боевую готовность и данные о процедуре мобилизации. (152) При проведении операции РЯН Центр не скупился на задания резидентурам в странах НАТО. Как, видимо, резидентуры в других европейских столицах и Северной Америке, Лондон получил приказ регулярно подсчитывать количество автомобилей и горящих в вечернее время окон у всех правительственных зданий и [594] военных объектов, имеющих отношение к ядерным вооружениям, и немедленно докладывать обо всех изменениях. Резидентуре необходимо было выявить пути, объекты и методы эвакуации правительственных чиновников и их семей и разработать планы наблюдения за их подготовкой к отъезду. Для Гука это было чересчур. Хотя в отчета;: он и восхвалял непомерные требования Центра, Гук переложил большую часть работы по операции РЯН на младшего офицера, который обычно отвечал за учеты, а у того даже машины не было. (Хотя, если бы машина у него была, ему все равно без разрешения Министерства иностранных дел из Лондона выезжать запрещалось). - (153) 25 февраля 1983 года Центр дал указания трем резидентурам в Соединенных Штатах начать планирование "активных мероприятий", чтобы не дать Рейгану победить в президентских выборах в ноябре 1984 года. По убеждению Центра, президент не исключал нанесения первого ядерного удара. Хотя в Женеве все шли переговоры по контролю над вооружением, перспективы заключения соглашения были нулевыми. Таким образом, кто угодно, республиканец или демократ, все равно был бы лучше Рейгана. Американские резидентуры должны были наладить контакты с помощниками всех возможных кандидатов и в штаб-квартирах отдельных партий. Резидентурам за пределами Соединенных Штатов были даны указания изучить возможности направления агентов для работы в Америке. Главной целью этих контактов был сбор информации для дискредитации Рейгана в период предвыборной кампании и налаживание новых каналов для ее распространения. Одновременно всем резидентурам в странах НАТО и в других регионах мира предписывалось всеми силами популяризировать лозунг "Рейган - это война!". Центр разослал пять тезисов активных действий для использования при дискредитации внешней политики Рейгана: его милитаристский авантюризм, его личная ответственность за подстегивание гонки вооружений, его поддержка репрессивных режимов во всем мире, попытки администрации подавить национально-освободительные движения и ответственность Рейгана за напряженность между союзниками по НАТО. Во внутренней политике эти тезисы заключались в дискриминации Рейганом национальных меньшинств, коррупция его администрации и заигрывание с военно-промышленным комплексом. (154) С большой легкостью заграничные резидентуры приписывали себе появление множества антирейгановских статей, наводнивших мировую прессу. На самом же деле их достижения были весьма и весьма скромными. По крайней мере, ни одна резидентура в странах НАТО не смогла популяризировать лозунг "Рейган - это война!", которому Центр придавал такое значение. Пока Центр тайно и без видимых результатов готовился к свержению Рейгана, [595] сам президент публично призывал всех американцев "помолиться за спасение всех тех, кто живет во тьме тоталитаризма (СССР)". На ежегодной конференции Национальной ассоциации евангелистов в Орландо, штат Флорида, 8 марта Рейган рассказывал, что советское руководство было "средоточием зла в современном мире". (155) Он явно говорил от всего сердца. Две недели спустя ядерная угроза, исходившая от Соединенных Штатов, приняла новые размеры, когда Рейган объявил о создании стратегической оборонной инициативы (СОИ), больше известной, как "звездные войны". Этот оборонительный космический щит с применением лазерной технологии будет использоваться для уничтожения советских ракет еще до подлета к американским целям. Чтобы выколотить средства из прижимистого конгресса, администрация начала бойкую рекламную телекампанию. На экранах телевизоров появились умильные мордашки американских (не европейских) ребятишек, спокойно спящих под звездной защитой, которая, скорее, напоминала рисунок из комикса, чем плод научных исследований. Поначалу программу "звездных войн" считали слишком нереалистичной (хотя позже Центр и изменил свое мнение). Тем не менее, пламенная защита СОИ свидетельствовала, по мнению Центра, о растущей уверенности Рейгана в том, что Соединенные Штаты смогут победить в ядерной войне. (156) Центр также хотел сделать все возможное для поражения на выборах главного союзника Рональда Рейгана - Маргарет Тэтчер. Против нее КГБ тоже начал кампанию "активных действий", как в самом Соединенном Королевстве, так и за его пределами. Кампания началась сразу же после ее победы на выборах в 1979 году. Многие "активные действия", однако, были уж слишком незамысловаты, и потому неэффективны. Гордиевский лично участвовал в одной из таких операций с использованием Арне Херлова Петерсена, датского агента влияния в КГБ, завербованного в 1973 году Леонидом Макаровым, который позже стал резидентом КГБ в Осло. Петерсен был простодушным левым интеллектуалом и в разное время увлекался такими антиимпериалистическими героями, как Ким Ир Сен, Пол Пот и Муамар Каддафи. В период с 1973 по 1981 год, когда с ним успешно работали Макаров, Станислав Чеботок, Вадим Черный и Владимир Меркулов, Петерсен не просто соглашался писать статьи по тематике, предложенной офицерами КГБ, но и подписывался под статьями и памфлетами, написанными для него по-английски службой А. Литературные достоинства их были столь же невысоки, сколь и политическое хитроумие. Первым плодом совместного творчества Петерсена и КГБ стал памфлет 1979 года под заглавием "Рыцари холодной войны", в [596] котором Тэтчер называли "ведущим антисоветским крестоносцем в Европе". Хотя Центр, безусловно, гордился своим произведением, в памфлете были такие явные ошибки, как указание на то, что член кабинета министров от консервативной партии Реджинальд Модлинг был, якобы, "лейбористом правого толка". Сама же миссис Тэтчер, ничтоже сумняшеся заявлял памфлет, апеллировала к "расистским чувствам" англичан для того, чтобы усилить "капиталистическое влияние" и вести "войну против британского рабочего класса". Другими "рыцарями холодной войны", попавшими под огонь службы А, были и излюбленные betes noires - лорд Чалфонт (которого настойчиво называли "министром разоружения"), сенатор Генри Джексон, сенатор Барри Голдуотер, Джозеф Луне, Аксель Шпрингер и Франц Йозеф Штраус. Следующий памфлет, опубликованный в 1980 году, под заголовком "Печаль сторожевого пса", был полностью посвящен миссис Тэтчер. Тут КГБ совершил ошибку, поскольку состряпал статью в фельетонной манере, а этот жанр КГБ редко когда удавался. Это было видно уже по подзаголовку - "Кровельщик, который не может починить свою крышу" ("тэтчер" - по-английски "кровельщик". - Прим. переводчика. ) Вскоре на смену сатире пришло фронтальное наступление. "Не имея достаточной компетенции для управления правительством, " но поддерживая "личные связи с воротилами большого бизнеса" и потакая "интересам крупных монополий", Тэтчер "пошла по пути войны". На этой высокой ноте и закончилось совместное творчество КГБ и Петерсена. Его арестовали в ноябре 1981 года по обвинению в связях с КГБ. Однако в 1982 году министр юстиции Дании снял с Петерсена обвинение на основании того, что главные виновники, а именно офицеры КГБ, покинули страну. К большой досаде датской службы безопасности, Петерсена освободили. 16 мая 1983 года советский посол в Лондоне Виктор Иванович Попов созвал совещание старших дипломатов, офицеров КГБ и ГРУ для того, чтобы обсудить с ними предстоящие в июне всеобщие выборы. Совещание пришло к выводу, что, по всей вероятности, консерваторы и Тэтчер на выборах выиграют и что ни посольство, ни резидентуры КГБ никак не могут повлиять на такой исход. Но Москва думала по-другому. 23 или 24 мая советское посольство получило из Москвы ответ на посланную лейбористской партией письмо о разоружении. Москва полагала, что это поможет лейбористам в их предвыборной кампании. Однако когда в штаб-квартиру лейбористской партии доставили текст этого послания, она отказалась получать его до выборов. 23 мая резидентура КГБ получила телеграмму, извещавшую о том, что вскоре будет получен важный документ со списком тем, которые стоит затронуть в предвыборных речах кандидатов-лейбористов. Текст телеграммы, которая представляла собой смесь русских и англий- [597] ских фраз, пришлось долго расшифровывать. Он был готов лишь 27 мая. Резидентура посчитала его использование в предвыборной кампании лейбористов совершенно невозможным. И не приняла никаких мер. (158) 9 июня Маргарет Тэтчер легко одержала победу на выборах. Вскоре после всеобщих выборов в Великобритании лондонская резидентура получила телеграмму из Центра, в которой говорилось, что администрация Рейгана продолжала подготовку к ядерной войне, и еще раз подчеркивалась важность операции РЯН. В свою очередь, офицеры линии ПР считали, что ядерное нападение Запада возможно только в результате крупнейшего кризиса в отношениях между Востоком и Западом. Гордиевский и его коллеги пытались убедить Гука, что инструкции Центра по сбору информации по подготовке к ядерному нападению вслед за направлением в Москву некоторых сигналов о возможных ядерных приготовлениях, которые неизменно вызывали поток дополнительных инструкций из Центра, лишь создавали замкнутый круг: в Москве неуклонно нагнеталась напряженность. Например, Центр высоко оценил сообщение лондонской резидентуры о правительственной кампании по увеличению числа доноров. Тем самым, необычайное внимание уделялось обычной и рутинной черте британской жизни. (159) 12 августа 1983 года Центр направил дополнительные инструкции по операции РЯН, подписанные лично Крючковым. Подобные инструкции, направленные и в резидентуры других стран НАТО, перечисляли сферы деятельности западных разведслужб, которые могли указывать на подготовку к внезапному ядерному нападению. Перечень подозрительных видов деятельности, пришедший из Центра, был в основном зеркальным отражением собственных планов КГБ и ГРУ против Запада. Он включал в себя: "увеличение потока дезинформации", направленной против СССР и его союзников, "инфильтрацию подрывных групп с ядерным, бактериологическим и химическим оружием" в страны Варшавского Договора, "расширение сети подрывных школ", в которых проходили подготовку главным образом эмигранты из стран Восточной Европы, а также усиление "агрессивных мер карательными органами" против прогрессивных организаций и отдельных лиц. (160) 1 сентября по пути из Анкориджа (Аляска) в Сеул над Японским морем был сбит корейский авиалайнер рейса КАЛ-007. Лайнер сильно отошел он курса, пролетая в советском воздушном пространстве. Японская станция электронной разведки в Мисава в 360 милях к северу от Токио зарегистрировала сообщение пилота советского перехватчика, который, выпустив по воздушному судну две ракеты в 3. 26 по токийскому времени, сообщил, что "цель уничтожена". Поначалу на станции подумали, что советские ВВС проводили маневры с пуском ракет "воздух-воздух", но через не- [598] сколько часов стало ясно, что персонал станции стал свидетелем последних мгновений жизни пассажиров рейса КАЛ-007. Все 269 пассажиров и экипаж погибли. (161) Трагедия рейса КАЛ-007 произошла из-за грубых ошибок как советских ВВС, так и корейской авиакомпании. Это усугублялось полным пренебрежением советских военных к жизням людей. Пятью годами ранее, когда еще один Боинг-747 корейской авиакомпании, рейс КАЛ-902, сбился с курса по пути из Парижа в Сеул и пересек советскую границу неподалеку от Мурманска, советские войска ПВО потеряли самолет за пределами насыщенного вооружениями Кольского полуострова. В конце концов самолет перехватили и заставили сесть на замерзшее озеро в 300 милях к югу от Мурманска. По самолету также была выпущена тепловая ракета, но не сбила его, а лишь нанесла повреждения. Тогда двое пассажиров были убиты и 13 ранены. С некоторой долей правды, в советских войсках называли ПВО "сельскохозяйственным сектором советских вооруженных сил". (162) В 1987 году они были выставлены на посмешище всего мира, когда западный немец Матиас Руст, почти мальчишка, успешно посадил свой спортивный самолет на Красной площади, в сердце Москвы. В ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года, по сообщению лондонского резидента Аркадия Гука, который в это время находился в отпуске в Союзе, 8 из 11 станций слежения на Камчатском полуострове и Сахалине, через которые пролетал рейс КАЛ-007, работали со сбоями. Недавние административные перестановки, которые расформировали прежде независимые округа противовоздушной обороны и привели в соответствие с обычной структурой командования, лишь усугубили неразбериху. Командование округа прежде не сталкивалось Со случаями серьезного нарушения воздушного пространства СССР и прореагировало на инцидент довольно путано, но жестоко. (163) Когда поступило сообщение о вхождении рейса КАЛ-007 в советское воздушное пространство, командование ВВС в Хабаровске предприняло несколько попыток получить указания из Москвы. После обмена путаными сообщениями (перехваченными средствами электронной разведки США и Японии), Хабаровск напомнил командному центру на Сахалине о правилах вступления в боевые действия, которые требовали визуальной идентификации нарушителя до открытия огня. Сахалин эти правила проигнорировал. Самолет был уничтожен двумя ракетами, выпущенными пилотом советского истребителя, который не удосужился разобраться, по какой, собственно, цели он стреляет. В ходе этого инцидента сбитое с толку командование полагало, что речь идет не о гражданском Боинге-747, а об американском разведывательном самолете PC-135. (164) Однако Гук настойчиво утверждал, что ко времени уничтожения самолета [599] Хабаровск прекрасно представлял себе, что имеет дело с гражданским воздушным судном. (165) Первоначальной официальной советской реакцией на инцидент было полное отрицание самого факта уничтожения самолета. По заявлению ТАСС, советские истребители попросту "пытались довести сбившийся с курса самолет до ближайшего аэродрома". Смущение в Москве было настолько велико, что на протяжении трех дней ни советское посольство, ни резидентура КГБ в Лондоне (и, вне всякого сомнения, в других столицах) не получили никаких указаний по объяснению инцидента. Затем, 4 сентября из Центра одна за другой поступили три телеграммы-молнии, а в посольство - из МИДа. В первой телеграмме указывалось, что самолет рейса КАЛ-007 использовался рейгановской администрацией, чтобы подстегнуть антисоветскую истерию. Кампания эта была настолько злобной, указывал Центр, что резидентура получила инструкцию координировать свою деятельность с послом, представителями ГРУ и партийных органов для того, чтобы защитить советских представителей и здания, морские и воздушные суда от возможного нападения. Во второй и третьей телеграммах содержались "тезисы активных мер", в которых предлагалось свалить вину за инцидент на американцев и корейцев. Центр извещал, что Соединенные Штаты и корейская авиакомпания поддерживали тесные военные разведывательные связи. Таким образом, следовало заявить, что рейс КАЛ-007 выполнял разведывательную задачу над советской территорией. (166) Позднее эта история обросла множеством фальшивых докладов о том, что капитан корейского воздушного судна Чон Бен Ин и раньше хвастался своим друзьям выполнением разведывательных заданий и даже показывал шпионское оборудование, установленное на его самолете. (167) Ни в одной из телеграмм Центра, отправленных 4 сентября, не признавалось прямо, что советский перехватчик сбил самолет КАЛ-007, хотя это и подразумевалось. В них также не сообщалось о том, знали ли советские ВВС о том, что нападали на гражданское воздушное судно. Через 2-3 дня из Центра пришло еще две телеграммы с тезисами "активных мер". В них указывалось, что американцы и японцы поддерживали радиообмен с КАЛ-007 во время его вторжения в советское воздушное пространство. Сообщалось также, что пилоты корейского самолета прекрасно знали, где они находятся. Приводилось ложное сообщение о том, что во время радиообмена пилот заявил: "Сейчас мы пролетаем над Камчаткой". Чтобы еще более разработать эту теорию заговора, Центр приказал резидентурам собрать информацию о пассажирах рейса и, по возможности, выявить там сотрудников западных разведслужб. 9 сентября на двухчасовой пресс-конференции в Москве [600] начальник генерального штаба Советских Вооруженных Сил маршал Николай Огарков заявил, что советская государственная комиссия "неопровержимо доказала, что вторжение самолета южнокорейской авиакомпании в советское воздушное пространство было намеренной, тщательно спланированной разведывательной акцией, исходившей из известных центров на территории Соединенных Штатов и Японии. " Все советские дипломаты и сотрудники КГБ, с которыми Гордиевский обсуждал это дело, печально говорили о серьезном ущербе, нанесенном репутации Советского Союза во всем мире. Лишь немногие верили официальному советскому объяснению этого инцидента. Многие считали его смехотворным. (168) Центр чуть не задохнулся от ярости, когда 18 сентября, во время своего визита в Лондон, главный редактор газеты "Правда" В. Г. Афанасьев дал интервью Би-Би-Си, в котором поставил под сомнение официальную версию. "Не могу сказать, что я был очень доволен нашими первыми сообщениями, - сказал Афанасьев. - Я думаю, что в этом отношении наши военные виноваты. Наверное, произошел какой-то сбой, может быть, они сами неточно представляли себе, что произошло... " (169) Лондонская резидентура получила из Центра телеграмму-молнию с запросом полного текста интервью Афанасьева. Машинистка КГБ начала расшифровку записи, сделанной дежурным по посольству, но не успела закончить ее до конца рабочего дня. На следующее утро пришла вторая телеграмма-молния из Центра, требуя немедленного представления текста интервью. Машинистка спешно закончила свою работу. (170) Вскоре после инцидента администрация Рейгана почувствовала на себе то, что Генри Е. Катто-младший, помощник министра обороны, позже называл "радость фарисейства". "Проявила себя "империя зла" наконец", - говорили в Белом доме. Рассерженно помахивая разведсводкой, госсекретарь Джордж Шульц заявил, что утром 1 сентября советский пилот, вне всякого сомнения, знал, что КАЛ-007 был гражданским судном, и, тем не менее, хладнокровно сбил его. Президент Рейган пошел на беспрецедентный шаг и в телепередаче разрешил дать кусок перехваченной записи радиообмена советского пилота с наземной службой для того, чтобы подтвердить этот факт: "Пилот никак не мог ошибиться и принять гражданский самолет за что-нибудь еще". Во время аудиовизуальной презентации в ООН посол Джин Киркпатрик дала прослушать аудитории дополнительные выдержки записи, сделанной средствами электронной разведки. Надо сказать, что запись, хоть и произвела большое впечатление, представлена была очень осторожно и выборочно. В переводе, подготовленном для Генеральной Ассамблеи, советские ругательства опускались. Даже восклицание: "Елки-палки!", исходившее из уст советского пилота перед пуском ракет, в английском переводе скорее напоминало: [601] "Батюшки!". Целью этого театрализованного экзерсиса, по словам самой же Киркпатрик, было продемонстрировать "тот факт, что насилие и ложь стали обычным инструментом советской политики". Увы, не в последний раз рейгановская администрация испортила все дело слишком долгими разбирательствами. На закрытом заседании сенатского комитета по иностранным делам прозвучало мнение аналитиков АНБ о том, что советский пилот действительно не знал, что перед ним гражданский самолет. Постепенно акцент во всем этом деле сменился с советской ответственности за смерти 269 пассажиров и экипажа на достоверность американского обвинения. Пытаясь защитить свои обвинения в намеренном и хладнокровном убийстве, официальные представители американской администрации начали говорить все более сбивчиво и туманно. (171) В последние месяцы 1983 года приоритетами резидентур КГБ было распространение слухов об использовании ЦРУ самолета КАЛ-007 для сбора информации. В ежегодном отчете за 1983 год линия ПР в Лондоне сделала значительный успех в этой области: "Мы способствовали появлению ряда благожелательных по отношению к нам публикаций и выступлений. Благодаря усилиям резидентуры, по телевидению была показана специальная программа, выявляющая ложь американской администрации... " Центр поздравил лондонскую резидентуру с достигнутыми результатами: "Усилия сотрудников линии ПР по противодействию антисоветской кампании в отношении южнокорейского самолета заслуживают особого внимания. " (172) Как и раньше, КГБ переоценило собственный успех, по крайней мере, на Западе. Сомнения Запада в отношении первоначальной версии рейгановской администрации столь же подкрепляли домыслы о заговоре ЦРУ, сколь и советская пропаганда. Самой влиятельной версией этого заговора в Британии, предложенной оксфордским политологом Р. У. Джонсоном, не имела ничего общего с советским влиянием. Позже Джонсон писал: "С самого начала мне очень не понравилось официальное объяснение инцидента рейгановской администрацией. Сами собой напрашивались многие вопросы. " (173) Когда советская "Литературная газета" в собственной редакции представила статью Джонсона, напечатанную "Гардиан", автор был вынужден внести жесткий протест. Некоторые "активные действия" КГБ работали в обратном направлении. Например, визит в Москву лауреата Пулицеровской премии журналиста Сеймура Херша по приглашению советских властей заставил его усомниться в заговоре ЦРУ. Заместитель министра иностранных дел Георгий Корниенко сказал Хершу попросту и без стеснения: "Ваша задача - доказать, что самолет вторгся к нам намеренно. " (174) Самым опасным последствием трагедии самолета КАЛ-007 стали ее отзвуки в Москве. Центр и Кремль лишь утвердились во [602] мнении, будто рейгановская администрация готовит далеко идущий антисоветский заговор. Хотя огромные просчеты советского командования войск ПВО были налицо, советские руководители, включая Андропова, Огаркова и Крючкова, сами себя убедили в том, что рейс КАЛ-007 был американской разведывательной операцией. Даже в эпоху Горбачева Громыко продолжал настаивать, что "человеку мало-мальски разумному ясно... что Вашингтон, по сути дела, защищал свой самолет, что воздушный лайнер просто имел южнокорейские опознавательные знаки". Даже те, кто скептически относился к теории заговора ЦРУ, рассматривали действия Вашингтона как провокационные и способствующие эскалации напряженности в отношениях между Востоком и Западом. Советских студентов отозвали из Соединенных Штатов под предлогом того, что в условиях антисоветской истерии их жизнь находилась в опасности. Дома их встречали чуть ли не с цветами, как ветеранов боевых действий. Советско-американский конфликт торпедировал встречу министров иностранных дел по вопросам европейской безопасности, которая должна была состояться в Мадриде 8 сентября. "Ситуация в мире, - говорил Громыко, - сейчас скатывается к краю очень опасной пропасти... Предотвращение ядерной войны остается главной задачей для всего мира. " Позже Громыко говорил о своей встрече с Шульцем: "Это был, вероятно, самый острый разговор с американским госсекретарем, а я говорил с четырнадцатью. " (175) Незадолго до инцидента с самолетом Андропов, уже серьезно больной, исчез с трибун и президиумов и больше уже не появился. Однако и с больничной койки он 28 сентября выпустил обвинительную речь в адрес американской политики, составленную в таких выражениях, которые даже в худшие годы холодной войны не слыхали. Так, он заявил, что Соединенные Штаты - это "страна с невиданным милитаристским психозом". Рейган был повинен в "экстремизме... Если у кого и были иллюзии о возможности эволюции политики американской администрации, то последние события их разрушили раз и навсегда. " Андропов не просто исключал всякую возможность сотрудничества с Рейганом, он зловеще напророчил приближение крупнейшего международного кризиса. "Рейгановская администрация, - заявил он, - в своих имперских амбициях заходит столь далеко, что поневоле начинаешь сомневаться, есть ли у Вашингтона тормоза, которые не дадут ему переступить черту, перед которой должен остановиться любой трезвомыслящий человек. " (176) В последние пять месяцев своей жизни после трагедии корейского самолета Андропов стал подозрительным инвалидом, мрачно размышляющим о надвигающемся ядерном Армагеддоне. В самый разгар кризиса, вызванного инцидентом с самолетом, лондонский резидент Аркадий Гук неожиданно превратился в по- [603] смешище для всего Московского центра, хотя и по причинам, не имеющим к самолету никакого отношения. За пять месяцев до того, в вербное воскресенье, сотрудник контрразведывательного ведомства МИ5 Майкл Беттани, озлобившийся алкоголик, бросил толстый конверт в почтовый ящик Гука на Холланд Парк. Вскрыв конверт, Гук обнаружил там данные из досье МИ5 о выдворении трех советских разведчиков за предыдущий месяц, а также подробности наблюдения за ними. Беттани предложил дополнительную информацию и сообщил, как с ним можно связаться. Гуку представилась первая возможность за четверть века завербовать сотрудника МИ5, или СИС. Однако навязчивые мысли о заговорах заставили Гука посмотреть в зубы дареному коню. Он заподозрил, что дело пахло провокацией. Начальник линии КР Леонид Ефремович Никитенко, которому не хотелось спорить с раздражительным Гуком, согласился. Гордиевский в дело впутываться не стал, но потихоньку проинформировал МИ5. В июне и июле Беттани еще дважды подсовывал под дверь Гука конверты с секретными материалами, но лишь подкреплял подозрения Гука о происках МИ5. Разочаровавшись в Гуке, Беттани решил попытать судьбу с резидентурой КГБ в Вене. Арестовали его 16 сентября, за несколько дней до намеченного отлета. После этого случая репутация Гука была замарана навеки. Вскоре после того, как следующей весной Беттани приговорили к двадцати трем годам заключения, Гука и самого объявили персоной нон грата. Этот заключительный фарс был логической концовкой его четырехлетнего пребывания в Лондоне на посту резидента. (177) Однако долгое житье Гука в Лондоне пришлось как раз на самый опасный этап операции РЯН в Британии. На протяжении двух месяцев после инцидента с южнокорейским самолетом напряженность продолжала усугубляться. 6 октября Лех Валенса, которого Центр рассматривал как участника западносионистского заговора по дестабилизации Восточной Европы, получил Нобелевскую премию мира. 25 октября представитель Белого дома Ларри Спикс проинформировал средства массовой информации, что предположение о возможном вторжении Соединенных Штатов на Гренаду было "надуманным". (178) Однако на следующий день войска Соединенных Штатов вторглись на Гренаду и свергли доморощенный марксистско-ленинский режим Мориса Бишопа. Сандинистский фронт в Никарагуа опасался, что теперь настал их черед. Того же боялся и Центр. Паранойя в Центре достигла своей высшей точки во время учений натовского командования под кодовым названием "Эйбл Арчер-83", проводимых со 2 по 11 ноября для отработки запусков ядерных ракет. Надо сказать, что планы Советского Союза по внезапному нападению как раз и включали в себя проведение маневров, как прикрытие для реального наступления. Центр [604] опасался, что планы Запада были зеркальным отражением его собственных планов нападения. Особую тревогу в Москве вызвали два аспекта маневров "Эйбл Арчер-83". Во-первых, по порядку перехода от обычных боевых действий к ядерным и формату соответствующих сообщений, они сильно отличались от предыдущих натовских маневров. Во-вторых, в этот раз отрабатывались все степени боевой готовности условных сил НАТО - от обычной до полной боеготовности. Хотя на самом деле силы НАТО в состояние боевой тревоги не приводились, сводки паникеров КГБ убедили Центр в том, что все силы были приведены в состояние полной боевой готовности. Службы наблюдения вокруг американских баз в Европе сообщили об изменившемся характере передвижения офицеров и одном часе радиомолчания между 18. 00 и 19. 00 по московскому времени на некоторых базах. В напряженной атмосфере, порожденной кризисом и взаимными обвинениями последних месяцев, КГБ пришел к заключению, что американские силы были приведены в состояние полной боевой готовности и могли начать отсчет времени перед началом ядерной войны. (179) 6 ноября Центр отправил лондонской резидентуре подробный перечень возможных признаков подготовки к внезапному ядерному нападению. Впервые Центр обнародовал график несуществующего западного плана первого удара: "Можно предположить, что период времени с момента принятия предварительного решения по РЯН до отдачи приказа о нанесении ядерного удара будет очень кратким, возможно, от семи до десяти дней. " За этот краткий период "приготовления к внезапному нападению отразятся в изменении характера деятельности соответствующих должностных лиц. " Центр представил и списки британских чиновников, которые, по всей вероятности, будут участвовать в переговорах с американцами до нанесения первого удара, ключевых объектов Министерства обороны, подземных командных пунктов, а также бункеров для центрального правительства и местных властей, посту НАТО в Великобритании, британские и американские воздушные базы для ядерных бомбардировщиков, базы ядерных подводных лодок, базы материально-технического обслуживания и склады боеприпасов, а также центры связи и технической разведки. Кроме "необычной деятельности" на этих базах в сочетании с отсрочкой в отпусках, Центр предполагал, что приближение ядерной катастрофы будет отмечено "и необычной деятельностью" на Даунинг Стрит 10, появлением на улицах большого числа солдат и вооруженной полиции, очисткой некоторых каналов новостей для будущих военных сообщений, а также эвакуации семей "политической, экономической и военной элиты" Соединенных Штатов, размещенной в Великобритании. Посольство США и сотрудники ЦРУ, как предполагалось, останутся в Великобритании и будут размещаться в специальных посольских бункерах. (180) [605] 8 или 9 ноября 1983 года (Гордиевский точно не помнит) резидентурам КГБ и ГРУ в Западной Европе пришли телеграммы-молнии, сообщавшие о несуществующей тревоге на американских базах. Центр дал два возможных объяснения этой тревоге: озабоченность безопасностью американских баз вслед за гибелью двухсот сорока американских морских пехотинцев во время бомбежки в Бейруте и приближавшиеся в конце года армейские маневры. Но в телеграммах Центра явно проскальзывала мысль о еще одном возможном объяснении для этой (несуществующей) тревоги: она отмечала приготовления к первому ядерному удару. Резидентурам предписывалось незамедлительно сообщить о причинах объявления тревоги и о других сигналах РЯН. (181) С окончанием учений "Эйбл Арчер-83" Московский центр несколько успокоился. Разумным будет предположить некоторую связь между предупреждением Гордиевского СИС о реакции Центра на учения и последующими косвенными попытками Запада успокоить его. Однако немедленного ослабления в отношениях между Востоком и Западом не последовало. 23 ноября 1983 года, когда в Великобританию и Западную Германию начали поступать крылатые ракеты "Першинг-2", советская делегация покинула зашедшие в тупик женевские переговоры по ядерным вооружениям среднего радиуса действия. Да и Центр не выказал никакой готовности ослабить свое внимание к операции РЯН. В своем годовом обзоре работы лондонской резидентуры в конце 1983 года Гук был вынужден признать "недостатки" в сборе разведданных по "конкретным американским и натовским планам приготовления к внезапному ракетно-ядерному нападению на СССР". Центр не скрывал своего недовольства. (182) Но чего ни Гук, ни Центр так и не смогли понять, было то, что их неспособность раскопать "конкретные американские и натовский планы" проистекала просто-напросто из-за отсутствия таковых. Если бы такие планы существовали, то Трехольт наверняка разнюхал бы про них за время своей работы в норвежском Институте обороны в 1982-1983 годах, имея доступ к сверхсекретным натовским космическим материалам, или еще раньше. Но как и всегда, на сей раз боязнь заговоров настолько глубоко сидела в Центре, что отсутствие каких-либо доказательств еще ничего для них не значило. В начале 1984 года Центр дал задание лондонской резидентуре следить за еще четырьмя признаками возможного ракетно-ядерного нападения: попытками нагнетать "антисоветские настроения", особенно в государственных учреждениях и вооруженных силах, передвижением 94 крылатых ракет, которые, как Центр заявлял, были размещены в Гринэм Коммон, окруженном активистами движения за мир, и за остальными, которые должны были быть размещены в Молсуорте; размещением подразделений [606] обеспечения (таких, как транспортные подразделения армии США) и гражданскими учреждениями, которые можно было перевести на военные рельсы с развитием кризиса; а также деятельностью банков, почтовых учреждений и боен. Последняя группа показателей свидетельствовала о каких-то чудаческих теориях заговоров, которые продолжали искажать понимание КГБ угрозы, исходящей с Запада. Идеологически зашоренный Центр почему-то втемяшил себе в голову, что в результате ядерного нападения капиталистические державы всеми силами постараются сохранить банковскую систему: "Банковские служащие любого уровня при этих обстоятельствах обладают информацией, представляющей для нас интерес. " Точно так же Центр полагал, что и у пищевой промышленности есть свои коварные планы массового забоя скота и последующего складирования туш. (183) В январе 1984 года в Центре прошло совещание на высоком уровне "По результатам работы в 1982-83 гг. ". Выступление Крючкова на открытии совещания подтвердило приоритет операции РЯН во всей деятельности ПГУ и дало поразительные доказательства его личной маниакальной боязни Запада. Так, Крючков заявил, что риск ядерной войны достиг "опасных размеров". Угроза эта проистекала из противоречий, присущих капиталистической системе: "Американские монополии хотели бы восстановить свои позиции, потерянные ими за последние десятилетия, и завоевать новые. " Планы ядерной войны, лелеемые Пентагоном, были основаны на "помыслах о мировом господстве". Белый дом был занят "психологической подготовкой населения к ядерной войне". Углубляющийся экономический и социальный кризис в капиталистическом мире, отмеченный промышленным спадом и массовой безработицей, привел американских империалистов к мысли о том, что война снимет все их трудности. Решение капиталистов погубить разрядку и начать приготовления к ядерной войне было "классовой реакцией на консолидацию социалистических стран, впечатляющий прогресс национально-освободительных движений и прогрессивных сил. " Таким образом, единственной наиважнейшей задачей ПГУ было получение копий секретных военных планов Соединенных Штатов и НАТО. Свидетельством внешней империалистической угрозы было и заметное усиление "подрывной деятельности эмигрантских националистических и сионистских организаций", а также западных разведслужб. Загранрезидентуры получили копии выступления Крючкова. (184) Вряд ли Лондон был единственной резидентурой в КГБ, где гораздо большее опасение, чем угроза внезапного нападения Запада, вызывали паникерские настроения в руководстве Центра. В течение последующих месяцев стали заметны обнадеживающие [607] нотки в оценке американской и натовской политики. Похоже, что этим переменам способствовала смерть Андропова, последовавшая 9 февраля 1984 года. Как и Андропов, его преемник и бывший соперник Константин Черненко, вступив в должность Генерального секретаря, был уже тяжело болен. Жить ему оставалось чуть больше года. Однако он не питал таких патологических подозрений о западных заговорах, как Андропов к концу жизни. От секретариата Крючкова Гордиевский узнал, что на избрание Черненко тот смотрел неодобрительно и со страхом. Очевидно, Крючков боялся, что, как андроповского протеже, его быстро ссадят с кресла. (185) Даже на похоронах Андропова появились некоторые признаки ослабления напряженности в отношениях Востока и Запада. На эти похороны прибыли Маргарет Тэтчер, вице-президент Буш и другие лидеры западных стран. Советский посол в Лондоне Виктор Попов сообщил на совместном совещании сотрудников посольства и работников КГБ, что Маргарет Тэтчер сделала все возможное, чтобы очаровать своих московских хозяев. У гроба во Дворце съездов она выглядела печально и торжественно и, в отличие от других западных лидеров, не перешептывалась с соседями во время церемонии похорон. Черненко провел сорокаминутную встречу с госпожой Тэтчер, а с Бушем встречался лишь 25 минут. Попов также сообщил, что чуткое отношение к этому печальному событию премьер-министра и ее выдающиеся политические качества произвели на Москву глубокое впечатление. Хотя он еще раз подчеркнул, что Москва с осторожностью подходит к перспективам улучшения отношений Востока и Запада, было очевидным, что посол не воспринимает всерьез идею внезапного ядерного нападения. В марте ведущий специалист ЦК КПСС по международным делам Н. В. Шишлин приехал в Лондон и провел длительное совещание с сотрудниками посольства и КГБ по обстановке в мире. На совещании о внезапном ядерном нападении он даже не упомянул. (186) Однако Центр продолжал настаивать на представлении ему от всех резидентур в странах НАТО регулярных отчетов о готовящемся ядерном нападении (каждые две недели) и периодически слал телеграммы-молнии с запросами о разведданных. Главной задачей для лондонской резидентуры было наблюдение за полевыми учениями на базе Гринэм Коммон, где были размещены крылатые ракеты. Первые учения состоялись 9 марта 1984 года. Гук услышал сообщение об этом по Би-Би-Си, вызвал младшего офицера, отвечавшего за сверку данных по РЯН в посольство, и заявил: "Что происходит? Враг готовит атомную войну, а у нас в резидентуре никого нет!" Вряд ли резидент считал, что действительно начиналась третья мировая война. Он, однако, был недоволен, что Москва узнает об учениях на базе из ТАСС, а не из резидентуры. Младший офицер быстро настрочил телеграмму- [608] молнию, основанную на сообщениях британской прессы, которая начиналась так: "В соответствии с нашей задачей наблюдения за признаками подготовки противника ко внезапному ракетно-ядерному удару против Советского Союза, мы сообщаем, что 9 марта вооруженные силы США и Великобритании провели первые полевые испытания крылатых ракет, размещенных на базе Гринэм Коммон. " 29 марта тот же офицер услышал в сводке утренних новостей Би-Би-Си о еще одном учении на базе Гринэм Коммон прошедшей ночью. Поскольку в утренние газеты сообщение уже не попадало, он подумал, не подождать ли ему вечерней газеты "Ивнинг Стандарт", но, опасаясь, что ТАСС его опередит, решил послать телеграмму-молнию, основанную исключительно на сообщении Би-Би-Си. Ни в этот, ни в другой раз Центр, видно, и не заподозрил, что срочные сообщения лондонской резидентуры были основаны не на разведывательных источниках, а на сообщениях британских средств массовой информации. (187) Разведданные по НАТО, полученные весной 1984 года, лишь усугубили подозрительность. 25 апреля Центр разослал циркуляр, ошибочно сообщая, что по инструкции МС-225 военного комитета НАТО системы связи НАТО были приведены в состояние готовности, обычное для военного времени. Центр срочно запросил дополнительные данные по этому вопросу. После Суда над Майклом Беттани и возвращением Гука в Москву в мае временно исполняющий обязанности резидента Леонид Никитенко совершенно перестал серьезно относиться к операции РЯН. 4 июля он получил замечание от Центра и напоминание об обязанности резидентуры присылать отчеты каждые две недели, даже если сообщать было нечего: "Вы не выполняете эту инструкцию и не присылаете отчеты каждые две недели. Предлагаем вам строго придерживаться директив по этому вопросу. " По всей вероятности, за всю историю КГБ никогда не было операции столь важной, что требовалось присылать отчеты даже в том случае, если отчитываться было не в чем. Лондонская резидентура запросто присваивала себе все лавры за шумные протесты КЗР и женское движение против крылатых ракет на базе Гринэм Коммон. Поначалу Центр скептически относился к тому, что крылатые ракеты на Гринем Коммон вызовут такую бурю протеста, если учесть, что триста советских ракет среднего радиуса действия, каждая оснащенная тремя ядерными боеголовками, были уже нацелены на Западную Европу. Однако, когда крупные демонстрации, организованные мирным движением, все же начались, Центр почему-то предположил, что в этом была заслуга его собственных "активных действий". (188) К лету 1984 года сотрудники КГБ, возвращавшиеся в резидентуры из отпуска в Москве, отчетливо чувствовали, что приоритет операции РЯН заметно падает и что одержимость [609] руководства Центра угрозой внезапного ядерного нападения больше не поддерживается ни Международным отделом ЦК КПСС, ни МИДом. Да и в самом Центре, похоже, беспокойство понемногу проходило. (189) В конце 1984 года внимание, придаваемое операции РЯН, еще более ослабло после ухода двух главных армейских паникеров. В сентябре начальник Генштаба и заместитель министра обороны маршал Огарков был переведен из Москвы якобы за "непартийное поведение". А через три месяца и сам министр обороны маршал Устинов покинул свой пост навсегда, почив в бозе. Его преемник маршал Сергей Соколов так и не стал членом Политбюро. За время проведения операции РЯН мир так и не достиг края ядерной пропасти. Но во время проведения учений "Эйбл Арчер-83" он, и сам того не ведая, подошел очень близко к краю, во всяком случае, ближе, чем когда-либо за период после Карибского ракетного кризиса 1962 года. Среди членов Политбюро, которые следили за кризисом, порожденным советской паранойей и американской безудержной риторикой, был и будущий советский руководитель Михаил Горбачев. По всей видимости, тогда он и сделал вывод, что разрядка в отношениях Востока и Запада была самым главным политическим приоритетом. К октябрю 1984 года западные корреспонденты передавали, что Горбачев приветствовал "срочные меры по возвращению к столу переговоров". [610] Глава XIV ПРИ ГОРБАЧЕВЕ (1985-1991) В последние месяцы 1984 года и Гордиевскому, и лондонской резидентуре стало ясно, что КГБ поддерживает кандидатуру Михаила Горбачева как преемника дышащего на ладан Черненко. Еще до приезда Горбачева как руководителя советской парламентской делегации в Великобританию в декабре 1984 года, во время которой он провел переговоры с Маргарет Тэтчер, Центр начал бомбардировать лондонскую резидентуру запросами материалов для Горбачева. К некоторому удивлению, после направления материала приходили дополнительные запросы. Очевидно, после бесед с сотрудниками КГБ Горбачев кое-что спрашивал. Например, каковы возможные результаты восьмимесячной забастовки шахтеров, на что шахтеры живут, откуда поступают к ним средства во время забастовки, сколько они получают в неделю, хватает ли этого для того, чтобы прожить. Да и во время визита Горбачева Центр постоянно держал Гордиевского в напряжении, заставляя ежедневно присылать сведения. Визит явно удался. Если уж Маргарет Тэтчер решила, что она может "иметь дело" с Горбачевым, то он явно был того же мнения. Операция РЯН окончательно канула в прошлое. (1) Тем не менее Центр продолжал опасаться, что Соединенные Штаты и страны НАТО стремились достичь крупного стратегического перевеса над Советским Союзом. В феврале 1985 года лондонская резидентура получила краткую справку из Центра, озаглавленную "Американская политика милитаризации космоса", первую по такому вопросу. Сопроводительное письмо начальника Третьего отдела Николая Петровича Грибина характеризовало американские планы в космосе как еще одно свидетельство "настойчивости американской администрации в достижении военного превосходства над Советским Союзом". В письме говорилось также, что Соединенные Штаты планировали оснастить свой космический "Шаттл" "оружием для выведения из строя системы ориентирования советских спутников или использования этого корабля как бомбардировщика". Теперь на СОИ смотрели с большей тревогой, чем два года назад. В апреле [611] 1985 года полковник А. И. Сажин, военный атташе в лондонском посольстве, сообщил на заседании дипломатов и работников разведки, что, по подсчетам Москвы, системы СОИ смогут рано или поздно перехватывать до 90 процентов советских стратегических ракет. Он считал, что у советской исследовательской программы СОИ мало шансов сравняться с американской. (2) Плачевное экономическое положение Советского Союза значительно затрудняло конкуренцию его с Западом. Будучи лучше других информировано о положении дел на Западе, ПГУ прекрасно представляло себе огромный и все возрастающий экономический перевес стран Запада и его взгляд на Советский Союз, как на "Верхнюю Вольту с ракетами", а не на истинную сверхдержаву. Параноидальный страх первого ядерного удара западных стран сменился боязнью западного заговора с целью использования экономической слабости СССР. Особенно всполошился Центр после получения документа ЦРУ, в котором перечислялись области по сбору разведданных в Советском Союзе: в частности, советские потребности в импорте зерна и другой сельскохозяйственной продукции, его валютные резервы, потребности СССР в иностранных кредитах, а также импорт и распределение продовольствия. В начале 1985 года ПГУ срочно разослало предупреждение своим западным резидентурам об опасности "подрывных действий" с целью "нанесения серьезного экономического ущерба" советскому блоку. Непосредственная опасность исходила советскому импорту зерна: "Используя некоторые трудности в производстве сельскохозяйственной продукции в нашей стране, Соединенные Штаты пытаются поставить СССР в зависимость от импорта зерна, ставя своей целью использовать в будущем это продовольственное оружие для оказания нажима на Советский Союз". В то время, как Запад полагал, что Советский Союз получает зерно и другое продовольствие по заниженным ценам, Центр считал это эксплуатацией. Так, цитировались следующие слова президента одной фирмы, торгующей зерном: "С русскими легко работать. Они не торгуются и переплачивают по 8 долларов за тонну". ПГУ рекомендовало "активное использование" информаторов в советских внешнеторговых организациях для обнаружения взяточников. Поднималась и "нерешенная проблема" ухудшения качества импортируемых продуктов питания во время перевозки, что вызывало "значительные финансовые потери": "Нельзя исключать, что специальные службы противника могут использовать фирмы по доставке зерна для заражения поставок, предназначающихся Советскому Союзу, даже в транзитных портах. "(3) КГБ считал, что без изменений в составе советского руководства советским экономическим проблемам не будет конца, а значит, [612] не прекратятся попытки стран Запада их эксплуатировать. Не понимая, что проблема лежит в самой советской системе, КГБ ожидал, что Горбачев придаст ей динамизм и необходимую дисциплину для преодоления экономического застоя Советского Союза и установления надежного "соотношения сил" с Западом. В месяцы, предшествующие давно ожидаемой кончине Черненко, которая последовала наконец в марте 1985 года, КГБ тщательно инструктировал Горбачева по всем вопросам, рассчитывая, что он сможет произвести большое впечатление на Политбюро своим знанием как советских, так и международных проблем. В свою очередь, вся отчетность, уходившая в Политбюро в целом, была направлена в поддержку позиции Горбачева. Избрание Горбачева Генеральным секретарем в марте 1985 года, конечно, не было в целом или даже по большому счету заслугой КГБ. Тем не менее, Центр считал это своей крупной победой. (4) В апреле Чебриков, сидевший в кандидатах с декабря 1983 года, был наконец избран членом Политбюро, а министр обороны по-прежнему оставался кандидатом. Горбачев быстро продемонстрировал свою поддержку КГБ как внутри Советского Союза, так и за его пределами. В прошлом, когда западные страны высылали советских разведчиков, Москва обычно отвечала тем же, но высылала меньше людей, поскольку западные представительства в Москве тоже были меньше. Так, когда из Норвегии выслали шесть советских офицеров разведывательной службы после дела Хаавик в 1977 году, СССР выслал только трех норвежцев. Однако в 1985-1986 годах Горбачев в этом вопросе занял твердую позицию "око за око". Когда в сентябре 1985 года Великобритания выслала 31 советского сотрудника КГБ, Москва в ответ выслала примерно столько же. Когда в сентябре-октябре 1986 года Соединенные Штаты выслали около 80 советских сотрудников разведывательных служб из Вашингтона, Нью-Йорка и Сан-Франциско, в Советском Союзе столько же сотрудников американских посольств, занимавших примерно те же должности, найти было практически невозможно. Тогда, по предложению КГБ, Кремль запретил советскому обслуживающему персоналу работать в американском посольстве, тем самым временно приостановив его работу. Так что в этот свой ранний период поддержки КГБ Горбачев полностью соответствовал известному описанию, данному ему Громыко, как человека с "доброй улыбкой, но стальными зубами". X X X К началу горбачевского периода для советской разведки закончился двадцатилетний период неограниченного расширения. Наиболее явно оно проявилось в создании всемирной сети электронной разведки. Поскольку большая часть этой сети зани- [613] малась наблюдением за военными и военно-морскими объектами, главные лавры от ее деятельности присваивало ГРУ, а. не КГБ. К середине восьмидесятых годов в Советской Армии было 40 полков РТВ, 170 батальонов и около 700 рот. Сбор данных электронной разведки производился ГРУ при помощи двадцати различных типов самолетов и шестидесяти надводных судов. За двадцать лет после запуска спутника "Космос-189" (в 1967 году) Советский Союз вывел на орбиту более ста двадцати разведывательных спутников для выполнения заданий управления космической разведки ГРУ, расположенной в Ватутинках в пятидесяти километрах к юго-западу от Москвы. Шестнадцатое управление КГБ, занимающееся электронной разведкой, хотя и было намного меньше, чем шестое управление ГРУ, так же быстро расширялось. В настоящее время, кроме штаб-квартиры в главном здании КГБ на площади Дзержинского, у шестнадцатого управления есть собственный вычислительный центр в центре Москвы и крупная научно-исследовательская лаборатория в Кунцево в пятнадцати километрах к северо-западу от Ясенево за Московской кольцевой дорогой. Как и у ГРУ, у шестнадцатого управления есть свои станции в советских дипломатических и торговых миссиях более чем в шестидесяти странах мира. Большинство из них занимается почти исключительно сбором данных электронной разведки, а их обработка и расшифровка производится в Москве. КГБ и ГРУ совместно используют ряд станций электронной разведки в странах соцлагеря и просоветских государствах, крупнейшими из которых являются станция в Лурдесе (Куба), еще одна недалеко от Адена в Южном Йемене и в Кам Ран Бэй во Вьетнаме. Хотя в принципе ГРУ занимается военной связью и электронной разведкой, в то время как шестнадцатое управление ведает сбором политической и экономической информации средствами электронной разведки, похоже, что два управления дублируют друг друга в своей деятельности. (5) Шестнадцатое управление зависит от Шестнадцатого отдела ПГУ в получении шифрованного материала от иностранных агентов. Один сотрудник Шестнадцатого отдела в лондонской резидентуре сообщил Гордиевскому в 1985 году, что в настоящее время в Британии у них не было источника доступа к шифрам высокой сложности. Однако в странах третьего мира Шестнадцатый отдел добился значительных успехов, и для шифроаналитиков шестнадцатого управления связь в этих странах была открытой книгой. То же самое относится и к ряду других стран - членов НАТО. В 1984 году Центр сообщил лондонской резидентуре, что шифровальщик МИДа одной из стран-членов НАТО, который уже десять лет работал на КГБ, вскоре будет переведен в лондонское посольство, однако накануне своего перевода агент внезапно умер. (6) [614] Уязвимость посольства США в Москве проявилась еще раз в 1986 году, когда два морских пехотинца-охранника признались, что открыли доступ в посольство агентам КГБ. В 1987 году один из охранников сержант Клейтон Дж. Лоунтри, которого соблазнила внештатная сотрудница КГБ по имени Виолетта Сейна, был приговорен к 30 годам тюрьмы. Однако усовершенствование средств безопасности, видимо, снизили ущерб, нанесенный Лоунтри, по сравнению с поддавшимся искушению предыдущим поколениям персонала посольства. Сейчас кажется маловероятным, что КГБ удалось проникнуть в шифровальную комнату или установить подслушивающие устройства в других частях посольства, представляющих интерес для разведки. (7) Самым значительным проникновением электронной разведки в Соединенных Штатах в начале восьмидесятых годов, по всей видимости, было дело Рональда Уильяма Пелтона, который работал в АНБ с 1964 по 1979 год и в январе 1980 года сам предложил свои услуги главной резидентуре КГБ в Вашингтоне. Почти шесть лет до его ареста (в ноябре 1985 года) Пелтон давал подробную информацию о деятельности и элементах системы безопасности АНБ в семидесятые годы. Хотя сведения были не новы, Шестнадцатый отдел рассматривал их чрезвычайно важными. Пелтон также составил шестидесятистраничный документ, озаглавленный им "Папка параметров связи", в которой рассматривались средства связи, считавшиеся АНБ наиболее важными, давалась процедура их анализа и результаты. Пелтон также выдал пять систем сбора данных электронной разведки и среди них операцию "Айви Беллз", в ходе которой производился съем информации с советского подводного кабеля, проходившего по дну Охотского моря. Перебежчик КГБ Виталий Юрченко, который впоследствии вернулся обратно и выдал в 1985 году Пелтона, похоже, больше не нал случаев проникновения КГБ в структуры АНБ. Ко времени восшествия Горбачева на партийный трон, КГБ превратился в колоссальную империю безопасности и разведки. КГБ насчитывал до четырехсот тысяч сотрудников в Советском Союзе, двести тысяч человек в погранвойсках и обширнейшую сеть внештатных сотрудников. Хотя шестнадцатое управление получало важные данные электронной разведки, ему не был придан статус главного управления. Внешняя разведка оставалась наиболее престижным отделением КГБ. Хотя по внутренним стандартам ПГУ было отделением небольшим, за двадцать лет и оно сильно разрослось. В 1985 году в Ясенево открылось еще одно одиннадцатиэтажное здание в дополнение к двадцатидвухэтажной пристройке к финскому комплексу. В середине шестидесятых годов ПГУ насчитывало около трех тысяч сотрудников, в середине восьмидесятых их стало уже двенадцать тысяч. Сфера деятельности [615] ПГУ также расширялась. Все большее внимание уделялось Японии и тихоокеанскому региону. Александр Александрович Шапошников, который стал резидентом в Токио в 1983 году, пользовался в ПГУ высоким авторитетом. Агентурная сеть КГБ в Японии, которая в семидесятые годы включала видных политиков, журналистов, бизнесменов и государственных служащих, получила серьезный удар в 1979 году после побега сотрудника токийской резидентуры Станислава Левченко. При Шапошникове, похоже, дела снова пошли в гору. В плане работы ПГУ на 1982-1985 годы тихоокеанский регион впервые был сделан приоритетным направлением работы, хотя Япония до сих пор оставалась позади таких стран, как Соединенные Штаты, Китай, Индия, Федеративная Республика Германия, Великобритания и Франция. До середины восьмидесятых годов австралийско-азиатскому региону не придавалось особого значения. В Третьем отделе им занималось лишь три сотрудника (им же приходилось присматривать за Ирландией и Мальтой). На заседании парткома ПГУ осенью 1984 года, на котором присутствовало большинство старших офицеров, начальнику третьего управления Николаю Грибину задали вопрос, почему так мало разведданных приходило из Австралии, хотя число китайских эмигрантов там было велико. Грибин ответил на вопрос вопросом: а известна ли спрашивающему численность резидентуры КГБ в Австралии? Тот не знал. Не знали этого и другие старшие офицеры. Грибин ответил, что в Австралии было лишь семь сотрудников КГБ, работавших под легальной крышей, а нелегалов практически не было совсем. Тогда же было решено, что присутствие КГБ в Австралии должно быть усилено. Деятельность КГБ в австралийско-азиатском регионе была активизирована после того, как антиядерная программа Дэвида Лонги принесла лейбористскому правительству в Новой Зеландии успех на выборах в 1984 году. До тех пор присутствие КГБ в Новой Зеландии было настолько мало, что в конце 1979 года, когда резидент КГБ Николай Александрович Шацких уехал в отпуск, а еще одного сотрудника КГБ недавно выслали из страны, послу В. Н. Софийскому было приказано самому тайно передать финансовые средства партии социалистического единства, хотя обычно это поручали КГБ. Софийского на этом деле поймали и объявили персоной нон грата. Однако Центр страшно радовался победе Лонги на выборах и сообщил лондонской резидентуре, что организация европейской поддержки решению Новой Зеландии о запрещении входа в новозеландские порты американским кораблям с ядерным оружием на борту и общей антиядерной политике была делом "огромной важности". (9) За исключением скромного расширения штатов в тихоокеанском регионе и в нескольких новых консульствах в других [616] регионах, КГБ с началом эпохи Горбачева не увеличивал своего присутствия за рубежом. Когда были установлены или восстановлены дипломатические отношения с Израилем, Южной Кореей, Чили и ЮАР, КГБ вынашивал планы открыть там свои резидентуры. Однако в целом падение цен на нефть и усугубляющийся экономический кризис в СССР сократили приток валюты, необходимой КГБ для расширения своей деятельности, которая четверть века шла стремительными темпами. X X X И все же устроиться на работу в ПГУ оставалось для многих заветной мечтой. Ежегодно на первый курс учебного центра андроповского института принимали триста человек, и конкурс был огромный. Традиционный путь в ПГУ вел через несколько престижных московских институтов, в основном МГИМО (Московский государственный институт международных отношений), который Гордиевский окончил в 1962 году. Ректор МГИМО Лебедев, не стесняясь, пользовался услугами офицеров КГБ, которые просили устроить в МГИМО своих сыновей. Так, он предложил одному резиденту КГБ, просившему за своего сына, прислать ему охотничий каталог, из которого он выбрал охотничье ружье с оптическим прицелом. Резидент прислал ему ружье, а сын попал в МГИМО. Но, несмотря на прочные связи с ЦК, при Горбачеве Лебедев продержался лишь полтора года. В конце 1986 года его с треском выгнали. В середине восьмидесятых годов ПГУ все больше жаловалось, что почти все кандидаты на работу в нем из престижных московских институтов были избалованными детишками высокопоставленных родителей, которые не жалели усилий, проталкивая своих чад. В качестве ответной меры андроповский институт стал принимать все больше курсантов из провинции. Центр регулярно просил местные "управления КГБ направлять своих лучших молодых офицеров кандидатами на работу в Первое и Второе главные управления, так что многие прибывшие на учебу в ПГУ до приезда в андроповский институт и не видели раньше Москвы. Абитуриентов всегда отбирали по национальному признаку. Евреям в КГБ путь был закрыт. В исключительных случаях в КГБ могли принять абитуриента, если еврейкой была лишь его мать, и официально национальность значилась нееврейской. Представители национальных меньшинств, которых во время Второй мировой войны выслали в Сибирь (крымские татары, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши), а также греки, немцы, корейцы и финны могли забыть о работе в КГБ. Но что самое интересное - в учреждении, которое ежедневно возлагало живые цветы к монументу Феликса Дзержинского в Ясенево, поляки то- [617] же работать не могли, по крайней мере, в ПГУ. Литовцам, латышам и эстонцам, которые играли такую видную роль в ЧК Дзержинского, работать в Ясенево не воспрещалось, но смотрели на них с подозрением. Армян тоже принимали очень неохотно, так как у многих за границей были родственники. Единственным офицером КГБ на Мальте в семидесятые годы был армянин по фамилии Мкртчян. Работал он там под крышей корреспондента ТАСС. Когда Мкртчян постарался добиться назначения в США, обнаружилось, что у него в Америке есть родственники, и из ПГУ его выгнали с треском. Однако ограничений для других национальных меньшинств в Центре не было. Внутренняя статистика КГБ показывает, что грузины, азербайджанцы, узбеки и другие представители среднеазиатских национальностей были надежней, чем русские и украинцы. Андроповский институт также проводил дискриминацию по признаку пола и религии. Принимали туда только мужчин (за исключением жен сотрудников ПГУ, которые учились на специальных курсах). Отправление религиозных культов было запрещено. (10) В 1990 году ПГУ впервые обнародовало требование к абитуриентам андроповского института: "Конечно, желательно хорошее здоровье и способности к иностранным языкам. Каждый сотрудник (ПГУ) знает два языка; многие говорят на трех и более... Однако главное требование ко всем будущим оперативным работникам, занимающимся сбором информации, без исключения - это абсолютная надежность и преданность делу. " В 1990 году стало известно, что все кандидаты для работы в ПГУ должны прыгать с парашютом: "Трусы нам не нужны. " (11) По всей видимости, с середины восьмидесятых годов андроповский институт мало изменился. В нем проходили одно-, двух- и трехгодичные курсы в соответствии с прошлым образованием и опытом курсантов. По прибытии курсантам давали новое имя и легенду, которой они придерживались в течение всего периода обучения. Обычно имя и отчество они не меняли, а фамилию им давали другую, но начинающуюся с той же буквы, что и настоящая. Письма, приходившие курсантам от семей, вручались им работниками института лично, с тем чтобы другие не узнали их настоящей фамилии. Хотя им присваивались военные звания, но курсанты ходили в штатском. На трехгодичном курсе учились шесть дней в неделю сорок четыре часа: четырнадцать часов языка, двенадцать часов оперативной работы, восемь часов политики и страноведения, четыре часа научного социализма, четыре часа физкультуры и спорта и два часа военной подготовки. В их распоряжении имелось две библиотеки: абонемент со многими иностранными изданиями, запрещенными в Советском Союзе, и читальный зал с секретными оперативными материалами КГБ и диссертациями, такими, как "Особые черты британского нацио- [618] нального характера и их использование в оперативной работе" Михаила Любимова. (12) В середине восьмидесятых годов три основных факультета андроповского института возглавляли только те, кто сделал карьеру в лондонской резидентуре до массовой высылки советских сотрудников в 1971 году: Юрий Модин, начальник политической разведки, Иван Шишкин, начальник контрразведки, и Владимир Барковский, начальник научно-технической разведки. Наиболее интересные лекционные курсы читали вышедшие в отставку нелегалы, которые рассказывали о собственном опыте работы на Западе (Конон Молодый, он же Гордон Лонсдейл, регулярно до своей смерти читал там лекции). Однако Киму Филби, который, пожалуй, пользовался наибольшей популярностью, читать лекции не разрешалось. Как и других перебежчиков с Запада, его держали подальше, хоть ПГУ и использовало его таланты. Каждые полгода студенты неделю жили в Москве на "вилле" - оперативном учебном центре. Там они проходили индивидуальную и групповую подготовку: вербовка агентов, встречи с агентами, обнаружение слежки, моментальная встреча, использование тайников и другие оперативные приемы. Одним из наиболее трудных предметов считалось страноведение - традиции и обычаи Запада. Для многих студентов было трудно понять смысл даже таких простых и повседневных вещей, как получение ипотечного кредита. Подготовка включала в себя и курсы вождения автомобиля. Отсутствие навыков вождения у молодых офицеров КГБ считалось главной причиной большого числа несчастных случаев во время их первого назначения за рубеж. (13) В середине восьмидесятых годов выпускники андроповского института не посещали (и несомненно сейчас не посещают) штаб-квартиру ПГУ в Ясенево до тех пор, пока не получат туда назначения. Первую неделю или чуть больше они обычно стажировались у офицера КГБ, чью работу впоследствии они должны были выполнять: слушали телефонные разговоры, учились заполнять бланки, открывать новые дела, затребовать документы из архивов. Затем проходила процедура передачи дел, и новый сотрудник заполнял специальную форму допуска. Телеграммы из загранрезидентур обычно сначала поступали начальнику отдела, который и решал, какие из них передать своим подчиненным для ответных действий или комментария. Перед первым назначением за рубеж молодому офицеру ПГУ предстояло пройти через еще целый ряд формальностей. Если он был еще кандидатом в члены КПСС, ему надлежало вступить в партию. Вступление в брак было обязательным - ПГУ отказывалось давать назначение холостым, полагая, что любовные связи за границей могут очень сильно навредить делу. Офицерам следовало хорошенько привыкнуть к своей "крыше", обычно дипло- [619] магической, журналистской, в торговой миссии или транспортном бюро. Каждому надлежало свыкнуться со своей легендой, а один из "адвокатов дьявола" подробно его допрашивал, пытаясь найти в ней проколы. Затем подходило время заключительного этапа проверок. До побега Станислава Левченко в 1979 году кандидаты на загранпоездку должны были получить три личные рекомендации от своих коллег, потом их стало пять. (14) Вслед за проверками и утверждением каждый офицер должен был подготовить собственный "план подготовки" и добиться его утверждения. Гордиевский вспоминает о случае с одним молодым сотрудником линии ПР в Третьем отделе (Великобритания, Ирландия, Скандинавия, австралийско-азиатский регион), который получил назначение в Копенгаген. Поскольку у него предполагались возможности проведения операции против недатских объектов, он больше недели обходил Первый отдел (Северная Америка), сектор НАТО Пятого отдела (НАТО и Южная Европа), а также Шестой отдел (Китай). Затем больше месяца он сидел в управлении разведывательной информации, несколько недель в управлении К (контрразведка), почти две недели в службе А (активные действия) и неделю в Оперативно-техническом управлении. Затем еще краткие практические курсы повышения квалификации и практика вождения. И наконец, подготовка для работы "под крышей": от трех до четырех месяцев в Министерстве иностранных дел для глубоко законспирированного сотрудника КГБ и месяцев шесть в Агентстве печати "Новости" для "крыши" журналиста. В течение всего этого периода сотрудник КГБ должен интенсивно заниматься языком страны назначения, читать книги и справочники. Предполагалось, что сотрудники, получившие назначение в Лондон, прочитали Диккенса. Рекомендованный список книг включал художественную литературу, начиная от "Тома Джонса" Филдинга до последнего романа Ле Карре. Последнее издание справочника "Анатомия Британии" Энтони Сэмпсона считалось обязательным. Такие же требования предъявлялись к секретной диссертации Михаила Любимова и книге по Британии, написанной бывшим корреспондентом "Правды" В. Овчинниковым. (15) Жена сотрудника должна была посещать трехмесячные курсы раз в неделю по вечерам, а иногда в дневное время. Занятия проводились в специальном учебном центре на Зубовской площади, в центре Москвы, который был построен в 1980 году. Там она слушала лекции о работе КГБ и стране пребывания, а также бесконечные призывы не жаловаться, если муж будет работать по вечерам. В августе 1983 года андроповский центр начал годичные курсы для специально отобранных жен, которые будут работать со своими мужьями в супружеских парах. [620] Надо сказать, что в первые годы правления Горбачева в ПГУ на ответственных должностях работало меньше женщин, чем в последние годы сталинского правления - и это в стране, где девяносто процентов учителей, восемьдесят процентов врачей и тридцать процентов инженеров (но не членов Политбюро или старших дипломатов) - женщины. В Ясенево женщин было не больше 10 процентов. Почти все работали секретаршами, машинистками, программистами, уборщицами или поварами и судомойками в столовой. Редко когда в коридоре главного управления можно было увидеть женщину. Одна из немногих в офицерском звании работала во французском секторе службы А (активные действия), была предметом бесконечных мужских шуток. Ее редко называли иначе, чем "женщина, которая сидит на Франции". (16) Когда в 1988 году КГБ начал заигрывать с общественностью, отсутствие женщин в его плотных рядах было несколько неловким обстоятельством. Но перемен в составе сотрудников практически все же не произошло. Во время одного из телевечеров в Москве в 1989 году ведущий спросил пятерых старших сотрудников КГБ (естественно, всех мужчин): "А есть ли в КГБ женщины? Если есть, то какой процент и чем они занимаются?" Генерал-майор Анатолий Петрович Бондарев в некотором смущении ответил: "Женщины в КГБ есть, и в некоторых областях они просто незаменимы. Но что касается процентов, мне сейчас трудно сказать. Я, откровенно говоря, не ожидал такого вопроса, и у меня нет цифр. " Никто из коллег Бондарева не горел желанием вспомнить о цифрах или областях, в которых женщины незаменимы (столовые и машбюро, в основном). Ведущий решил сменить тему. (17) X X X Как и в Ясенево, повседневная деятельность сотрудников ПГУ за границей вряд ли сильно изменилась с приходом Горбачева. Большинство офицеров загранрезидентур работают в одной из трех линий: ПР (политическая разведка), КР (контрразведка и безопасность) или X (научно-техническая разведка). Начальник каждой линии одновременно является заместителем резидента. Соотношение сотрудников трех этих линий приблизительно таково: ПР - 40, КР - 30, X - 30 процентов. До своего прибытия на место новые сотрудники получают инструктаж о постоянной опасности "провокаций" западных разведслужб. На памяти Гордиевского, приехав, они тут же начинают подозревать своих соседей, продавцов в близлежащих магазинах, садовников в лондонских парках, через которые они ходят на работу, и вообще считают, что за ними ведется постоянное наблюдение. Однако для большинства из них этот период вскоре проходит. [621] Рабочий день в резидентуре начинается в 8. 30 утра. Сотрудники линии ПР сначала просматривают прессу. В Лондоне они должны читать все основные ежедневные и воскресные газеты, а также периодические издания. Наибольшим вниманием пользуются журналы "Экономист" и "Прайвит ай". В начале рабочего дня сотрудники резидентуры достают из сейфов свои рабочие папки на "молнии" и с двумя отделениями. Папки эти будут побольше иных портфелей. Пожалуй, самым главным документом в такой папке является личная рабочая тетрадь, в которую заносятся сведения об оперативных контактах и основной корреспонденции из Центра. Еще одна тетрадь используется для составления телеграмм и отчетов в Москву. У каждого офицера есть личная печать с характерным рисунком и номером, которую обычно носят на брелоке вместе с ключами. В конце рабочего дня сотрудник закрывает свою папку, налепливает на замок "молнии" кусок пластилина и запечатывает ее. (18) Хотя советские посольства отсылают отчеты в Москву на обычной бумаге, резиденты КГБ пользуются 35-миллиметровой негативной пленкой. Сначала их сообщения шифруются техническим работником КГБ, а затем переносятся на пленку оперативным работником ОТ (оперативно-техническая поддержка). Входящие материалы Центра поступают на проявленные пленки, которые затем считываются на микрофильмирующем устройстве. При Горбачеве все больше важных материалов стали распечатывать с микрофильма на бумаге. Телеграммы в Центр обычно начинаются следующей стандартной шапкой: Товарищу ИВАНОВУ Р-77-81090-91-111-126 Расшифровывается эта шапка следующим образом: ИВАНОВ - это шифр подразделения в Центре, в которое направляется телеграмма. В этом случае - первое управление (Северная Америка). "Р" означает разведданные, в отличие от активных действий или оперативных сообщений по ведению агента. Следующее число, начинающееся с семерки, обозначало источник материала. 77 значило резидентура, 78 - источник, 79 - перевод официального текста. Цифра восемь предшествовала месяцу и году составления документа, в данном случае - октябрь 1990 года. Следующее число, начинающееся с девятки, обозначало тип источника: 91 - агентурный (как в этом случае), 92 - конфиденциальный, 93 - разработка, 94 - официальный. Число одиннадцать предшествовало оценке надежности сообщения: 111 - надежное (как в этом случае), 112 - непроверенное, 113 - ненадежное. [622] Число двенадцать относилось к роду занятий источника. Например, 121 означало, что источник работает в правительственных кругах, 126 - в МИДе, 1213 - в прессе. (19) Однако, по словам Гордиевского, отчетность КГБ не отличалась особой точностью. Если данные исходили от агентов, то резидентуры редко придумывали что-нибудь за него или фальсифицировали данные. Но в сообщениях по конкретной тематике, которые от них запрашивали, они запросто приписывали сведения, полученные из средств массовой информации, безымянным агентам или даже додумывали какие-то детали, чтобы угодить Центру. И в начале горбачевского правления такое вранье по мелочам было обычным делом. Так, 25 марта 1985 года от лондонской резидентуры потребовалась срочная информация о реакции Великобритании на встречи Горбачева в Консультативном комитете Социнтерна. Не успевая связаться со своими источниками, линия ПР попросту придумала некоторые отклики, чтобы угодить Горбачеву, а в качестве источников назвала несколько фиктивных контактов. На следующий день резидентура получила еще один срочный запрос, на этот раз по переговорам о вступлении Испании и Португалии в ЕЭС. Тут сотрудник линии ПР В. К. Заморин попросту прошелся по британской прессе, состряпал отчет и приписал его нескольким тайным или конфиденциальным источникам. Вскоре после этого резидентура раскопала интересную статью в "Экономист Форин Рипорт" о тех областях, где Советскому Союзу удалось получить передовые западные технологии, и в тех, где эти попытки оказались безуспешными. Резидентура хорошо понимала, что Центр статью не примет и объявит ее дезинформацией, поэтому на ее основе был подготовлен отчет с указанием личного источника резидентуры. Поскольку во время своей службы за рубежом большинство работников Центра грешило тем же, они редко высказывали сомнения в надежности отчетов, ими получаемых. (20) Поддержание контактов с завербованными агентами, что рассматривалось всеми резидентурами как важнейшая форма сбора разведданных, - это исключительно трудоемкий процесс, главным образом, из-за изощренной процедуры контрнаблюдения. Так, чтобы встретиться со своим агентом в 4 часа вечера, его куратор должен покинуть резидентуру в час дня и хитроумным путем, разработанным заранее, подъехать к парковке, лучше у крупного многоквартирного дома. Парковка у частных домов не рекомендовалась, потому что дипломатический номер машины мог привлечь нежелательное внимание, а на крупных стоянках обычно бывало многовато полиции. Припарковав свою машину, офицер отправлялся к условленному месту, где его забирал на своей машине другой сотрудник КГБ. Потом в течение часа они разъезжали по городу, пытаясь обнаружить за собой хвост. Все [623] это время линия КР в посольстве пыталась перехватить радиообмен предполагаемых групп наблюдения местной службы безопасности или обнаружить другие признаки слежки. Деятельность эта называлась "импульс". Радиоприемник в машине куратора и его коллеги был установлен на волне посольского передатчика, по которому шло кодированное сообщение, обычно одной буквы алфавита (эта буква была личным сигналом сотрудника КГБ, которому сообщение адресовано). Если признаков наблюдения не обнаруживалось, около трех часов дня сотрудник КГБ вылезал из машины своего коллеги и пешочком либо общественным транспортом направлялся к месту встречи со своим агентом, чтобы поспеть до четырех. (21) Несмотря на все перемены, происшедшие в КГБ за последние полвека, главные оперативные приоритеты его внешней разведки не изменились со времени вербовки "великолепной пятерки". В оперативном разделе плана работы на 1984 год, направленной в загранрезидентуры, Крючков повторил традиционную формулу: "Основные усилия должны быть направлены на приобретение ценных агентов". Он призвал резидентуру изучать новые возможности вербовки агентов, "особенно среди молодежи, с целью проникновения на объекты, представляющие для нас интерес". (22) Вряд ли Крючков изменил свое мнение, заняв пост председателя КГБ в 1988 году. X X X С момента своего прихода к власти в марте 1985 года Михаил Горбачев видел два приоритета в иностранной деятельности КГБ. Во-первых, он был убежден, что динамичная внешняя политика требовала динамичной разведслужбы. Беспрецедентные по своему размаху инициативы во внешней политике требовали максимально полных данных политической разведки по отклику на них Запада. Еще до бегства Гордиевского из России, к линии ПР предъявлялись повышенные требования. С лета 1985 года они, несомненно, еще более возросли. Главные приоритеты ПГУ в девяностые годы проявились в назначении его начальником Леонида Владимировича Шебаршина, который сменил на этом посту Крючкова в сентябре 1988 года. (23) Как и Александр Семенович Панюшкин, начальник ПГУ с 1953 по 1956 год, Шебаршин начал свою карьеру на дипломатическом поприще. С 1958 по 1962 год и вновь с 1966 по 1968-й он работал в Пакистане. Там же он и начал сотрудничать с местной резидентурой КГБ. После окончания его второго срока в Пакистане Шебаршин был переведен в КГБ и после подготовки в андроповском институте начал работать в Ясенево. В 1971 году он получил назначение в Индию, где возглавлял линию ПР, пока не стал главным резидентом в Нью-Дели в 1975 году. Его служба там продолжалась [624] до 1977 года, а после падения шаха в 1979 году его направили резидентом в Тегеран, где он и оставался до высылки в 1983 году. Когда летом 1985 года Гордиевский покинул ПГУ, Шебаршин уже год работал заместителем начальника управления РИ, которое занималось подготовкой докладов ПГУ высшему советскому руководству. (24) Раз уж Шебаршину удалось обскакать других кандидатов на эту должность, которые занимали положение повыше, его доклады, должно быть, произвели на Политбюро большое впечатление. А раз уж они произвели на Политбюро большое впечатление, то, должно быть, касались таких крупных вопросов, как отклик Запада на новое мышление Горбачева. Точно так же, как консультации Горбачеву в декабре 1984 года, помогли Гордиевскому добиться назначения на должность лондонского резидента, и восхождение Шебаршина на должность начальника ПГУ можно объяснить, видимо, тем же. Видимо, и в девяностые годы КГБ продолжит эксплуатировать страсть советского руководства к секретным докладам. Как и в прошлом, КГБ наверняка продолжит подавать материал, полученный из открытых источников, как сообщения своих тайных агентов. По словам Шебаршина, главной задачей ПГУ является "обеспечение советского руководства надежной и точной информацией о реальных планах и замыслах ведущих западных стран в отношении нашей страны и по наиболее важным международным проблемам". (25) ПГУ постарается как можно дольше лелеять миф о том, что лишь оно правильно понимает Запад. Советские военные, идеологические и экономические проблемы будут лишь способствовать усилению его влияния. По мере распада Организации Варшавского Договора Кремль выводит из Восточной Европы сотни тысяч своих солдат. Идеологический фундамент Советского государства разваливается, а с ним рушится и престиж Москвы как центра коммунистической веры. Кризис советской экономики неизбежно повлечет за собой сокращение помощи развивающимся странам. Следовательно, все большую важность приобретает разведка: она становится средством сохранения влияния Советского Союза во внешнем мире. X X X Вторая главная функция советской внешней разведки в глазах Горбачева - это научно-технический шпионаж. Во время закрытой встречи в лондонском посольстве 15 декабря 1984 года, на которой присутствовал и Гордиевский, Горбачев не удержался от похвалы управлению Т ПГУ и его линиям X в заграничных резидентурах. Очевидно, что и тогда Горбачев рассматривал тайное приобретение западных технологий как важную часть перестройки экономики. [625] На протяжении ряда лет деятельность управления Т ПГУ была наиболее результативной. Ее активный и тщеславный начальник Леонид Сергеевич Зайцев, который начал заниматься научно-техническим шпионажем еще в шестидесятых годах, работая в лондонской резиденту ре, попытался было выделить свое управление из ПГУ и сделать его независимым подразделением КГБ. Однако Крючков вовсе не собирался выпускать из рук такую важную часть своей разведывательной империи. Зайцев заявлял, что его управление было не просто на самофинансировании, но и кормило всю структуру иностранных операций КГБ. Хотя управлению Т вычлениться из ПГУ не удалось, оно и так было достаточно независимым. В андроповском институте его курсанты учились отдельно и по своим собственным программам. Почти у всех у них за плечами было техническое образование. В загранрезидентурах сотрудники линии X мало общались со своими коллегами из других линий. Несмотря на это, надо сказать, что управление Т было лишь частью, хотя и важнейшей, очень крупного механизма сбора научно-технической информации. (26) Сбор научно-технической информации в самой главной области - в сфере обороны - в начале восьмидесятых годов координировала военно-промышленная комиссия (ВПК), которая при Горбачеве получила статус Государственной комиссии военно-промышленного комплекса. Комиссия работает под председательством одного из заместителей премьер-министра и координирует деятельность по сбору данных пяти организаций: ГРУ, управления Т ПГУ КГБ, Государственного комитета по науке и технике (ГКНТ), секретного отдела Академии наук и Государственного комитета по внешнеэкономическим связям (ГКЭС). По данным французского агента в управлении Т, работавшего под кодовым именем Фарвелл в начале восьмидесятых годов, ВПК в 1980 году дала указание собрать конкретные научно-технические данные 3. 617 раз. К концу года 1. 085 указаний было выполнено, и эти данные использовались в 3. 396 советских научных проектах и опытных конструкторских разработках. (27) В начале восьмидесятых годов 90 процентов всей наиболее ценной, по мнению ВПК, информации исходило от ГРУ и КГБ. Хотя много научно-технической информации можно было почерпнуть из открытых источников на Западе, таких, как научные конференции и технические брошюры, разведывательной деятельности придавалось колоссальное значение. В 1980 году 61, 5 процента информации ВПК поступало из американских источников (не обязательно из Соединенных Штатов), 10, 5 процента из Западной Германии, 8 процентов из Франции, 7, 5 процента из Великобритании, 3 процента из Японии. Хотя данных за последние годы нет, по всей видимости, масштабы научно-технического шпионажа возросли. Пожалуй, самы- [626] ми крупными удачами ВПК стало копирование американской системы воздушного предупреждения и управления (АВАКС); американского бомбардировщика В-1В (советский бомбардировщик "Блэкджек"); серия компьютеров РЯД, скопированная с образцов IBM; а также новые микросхемы, сделанные по образцам "Тексас Инструменте". (28) На этих-то "достижениях" и строился прогресс Советских Вооруженных Сил. Полагают, что около 150 советских систем вооружений основаны на технологиях, украденных у Запада. Между тем, работа по заданию ВПК составляет менее половины всей деятельности управления Т. Из 5. 456 "образцов" (оборудование, узлы, микросхемы и так далее), полученных к 1980 году, 44 процента было использовано в оборонных отраслях, 28 процентов в гражданских через ГКНТ и 28 процентов - в самом КГБ и других организациях. В том, возможно, самом удачном году немногим более половины разведданных, собранных управлением Т, поступило от союзных разведслужб, главным образом, от восточных немцев и чехов. Структуры научно-технического шпионажа советского блока продолжали расширяться до 1989 года. (29) Даже в начале 1990 года некоторые службы внешней разведки восточноевропейских стран пытались произвести впечатление на свое новое политическое руководство, сосредоточив все усилия на сборе информации по тем западным технологиям, которые могли с успехом применяться для модернизации промышленности. Директор ЦРУ Уильям Уэбстер заявил в феврале 1990 года, что КГБ продолжал расширять свою деятельность, "особенно в Соединенных Штатах, где возросло число попыток вербовки людей, обладающих техническими знаниями или доступом к технической информации". В Западной Европе Управлению Т удалось получить данные из Италии по системам тактической радиоэлектронной связи "Катрин", разрабатываемой для НАТО к началу девяностых годов, а также использовать группу западногерманских программистов для проникновения в базу данных Пентагона и других научно-исследовательских и военно-промышленных компьютерных систем. В начале девяностых годов линия X упорно пыталась проникнуть в Японию и Южную Корею, сосредоточив все усилия на этом регионе. (30) Несмотря на шпионские потуги, использовать украденные научно-технические данные в советской промышленности становилось все сложнее. Так, копирование нового поколения американских и японских микросхем включает в себя сопряжение сотен тысяч соединений и создание совершенно новых комплексных производственных линий. Увы! Целый шквал данных научно-технической разведки не помог сократить разрыв между советскими и западными технологиями, особенно вне оборонного комплекса. В свою очередь, этот разрыв [627] затрудняет копирование наиболее совершенных западных разработок. X X X Хоть КГБ и поставлял большое количество политических и научно-технических сведений, ему удалось сделать в горбачевскую политику нового мышления вклад и покрупнее. Как настойчиво повторял Эрнест Геллнер, разрушение однопартийной советской системы шло в рамках двуступенчатого внутреннего процесса. При Сталине система держалась на страхе и официальной вере, которую мало кто решался поставить под сомнение. При Хрущеве страх исчез, верующие и конформисты чувствовали себя в относительной безопасности от ужасов сталинизма, которые в прошлом могли обрушиться на всех и каждого. К концу брежневского правления после краткого периода иллюзорного подъема при Андропове вера в систему исчезла, как и страх, который она некогда внушала. Осталось лишь то, что советский культуролог Л. Баткин называл "серократией", то есть правлением серой, бесцветной, застойной и коррумпированной бюрократии. (31) Трансформация пришедшей в упадок советской системы и начало новой, более цивилизованной внешней политики произошли и благодаря изменившимся взглядам руководства на окружающий мир, в частности, на Запад. Ни один член Политбюро за период с начала сталинской диктатуры и до начала эпохи Горбачева по-настоящему не понимал Запад. Их способность понимать смысл сведений, предоставляемых политической разведкой КГБ, была также затруднена идеологическими шорами и неизлечимой страстью к теории заговоров. В своих контактах с Западом непонимание они подменяли тактической хитростью, жестокостью, неустанным желанием победить даже в мелочах и знанием некоторых слабых точек Запада, которые им подсказали дипломаты и разведчики. В своих потугах стать мировой сверхдержавой Советский Союз создал огромную армию дипломатов, разведчиков, журналистов и научных работников, которые были заняты сбором массива критической информации о Западе. В конце концов они же и подорвали некоторые постулаты системы, начавшей гнить изнутри. В Михаиле Горбачеве Советский Союз наконец нашел лидера, который, хоть и был пропитан многими традиционными догмами и неверными представлениями о внешнем мире, хорошо понимал, что коммунистическая система сбилась с пути, и был готов воспринять новые идеи. Самым влиятельным советником Горбачева ко времени его прихода к власти был политик, который знал Запад по личному опыту, - Александр Николаевич Яковлев, посол в Канаде с 1973 по 1983 год. Слава Богу, мозг Яковлева был лишь отчасти затуманен догматами марксизма- [628] ленинизма. Но на новое мышление Горбачева сильное влияние оказали его многочисленные встречи в КГБ, который после списания операции РЯН в архив стал трезвее смотреть на окружающую действительность. Однако к 1987 году темпы и масштаб нового мышления Горбачева показались Виктору Чебрикову слишком резвыми. Сто десятую годовщину со дня рождения Феликса Дзержинского он использовал, чтобы оживить старую теорию о гигантском заговоре западных разведслужб по распространению идеологических диверсий, в частности, троцкизма: "Одной из основных целей подрывной деятельности спецслужб и империалистических держав продолжает оставаться моральный и политический потенциал нашего общества и советская философия... Вот почему подрывные центры не жалеют усилий на акты идеологической диверсии, наращивают попытки дискредитировать марксистско-ленинскую теорию и политику Коммунистической партии и всеми силами стремятся дискредитировать исторический путь Советского государства и практику социалистического строительства. Во имя этого буржуазные идеологи перетрясают свой прогнивший багаж и зачастую вытаскивают для своих инсинуаций аргументы из арсенала троцкизма и других оппортунистских течений. " Под огонь Чебрикова попали две формы "идеологической диверсии", практикуемые империалистическими разведками. Первой была их попытка "расколоть нерушимое единство партии и народа и установить политический и идеологический плюрализм". Второй формой было распространение "вируса национализма", который привел "к недавним провокационным вылазкам националистов в прибалтийских республиках". (32) Вполне возможно, что и сам Чебриков верил в эту чепуху. Но Горбачева она смущала. К 1987 году он значительно больше сблизился с гибким Крючковым, до которого наконец дошло, что традиционные теории заговоров стоит хоть немного приглушить для того, чтобы они совпадали с потребностями нового мышления. Горбачев даже пошел на беспрецедентный шаг и взял с собой Крючкова в первую поездку в Вашингтон в декабре 1987 года для подписания договора по РСМД, первого правового инструмента сокращения ядерного арсенала сверхдержав. Крючков, правда, своего пребывания в Вашингтоне не афишировал. И все же никогда раньше советский лидер не брал с собой на Запад руководителя ПГУ. (33) Летом 1988 года Горбачев тепло отозвался о "целенаправленной работе" руководства КГБ и ГРУ, "направленной на совершенствование деятельности в условиях, созданных новым этапом развития нашего общества и разворачивания демократических процессов". (34) К этому времени дни Чебрикова на посту председателя КГБ были сочтены. В октябре 1988 года его [629] сменил Крючков. Правда, Чебриков оставался членом Политбюро еще одиннадцать месяцев до того, как и это место ему пришлось уступить Крючкову. Назначение руководителя службы внешней разведки КГБ председателем всего Комитета (а такого раньше никогда не случалось) было явным свидетельством как престижа ПГУ в эпоху Горбачева, так и ее важности. Свое прощальное послание под заглавием "Объективный взгляд на мир" Крючков зачитал на совещании в Министерстве иностранных дел. В ней удивительным образом переплелось старое и новое мышление. Речь эта, правда, свидетельствовала и о широте перемен во взгляде ПГУ на Запад, прошедших всего за пять лет со времени апокалиптичной операции РЯН. В целом выступление Крючкова было оптимистичным. В частности, он заявил, что движение к разоружению и "устранение угрозы крупного военного конфликта" стали наконец "вполне достижимой" целью. Международный образ Советского Союза изменился в результате перестройки: "Образ врага, образ Советского государства, как тоталитарного и полуцивилизованного общества размывается, и наши идеологические и политические оппоненты признают глубину наших реформ и их позитивное влияние на внешнюю политику. " В более общем плане он сказал следующее: "Не слишком удачно мы проводили различие между социальными и политическими слоями современного капиталистического общества и множеством оттенков и течений в расстановке политических сил в конкретном регионе или стране. Пока мы не добьемся объективного взгляда на мир без прикрас, свободного от клише и стереотипов, все заявления об эффективности наших внешнеполитических действий будут просто пустыми словами. " Все же после выступления Крючкова стало ясно, что былые подозрения теории заговоров еще бродили у него в уме. Не называя конкретно операцию РЯН, он все же попытался задним числом ее оправдать: "Многие прежние задачи (ПГУ) все еще стоят на повестке дня. Главной из них является не упустить непосредственную угрозу ядерного конфликта. " Крючков по старинке напал на западные "и прежде всего американскую" разведывательные службы: "Они в полной мере сохранили свою роль ударных отрядов правоконсервативных сил, одного из острейших орудий империалистического "тормозного механизма" на пути оздоровления международного положения. Не случайно на Западе широкая кампания шпиономании и грубых провокаций против советских загранучреждений не потеряла своей силы. " Только за первую половину 1988 года, заявил Крючков, против советских миссий и граждан за границей было проведено 900 провокационных операций. (35) [630] Заняв пост председателя КГБ, Крючков, по крайней мере на публике, смягчил свою позицию и начал кампанию по заигрыванию с общественностью. "КГБ не только в нашей стране, но и во всем мире, должен иметь образ, соответствующий его благородным целям, которые мы преследуем в нашей работе, "- заявил Крючков. (36) В начале 1989 года Крючков стал первым в истории председателем КГБ, который в своем кабинете принял посла Соединенных Штатов. В последующие месяцы он и другие старшие сотрудники КГБ дали интервью и пресс-конференции западным корреспондентам и даже появились в фильме "КГБ сегодня", который был предложен иностранным телекомпаниям. Крючков также дал целую серию пресс-конференций и телеинтервью для советской аудитории и появился на своем утверждении Верховным Советом, где ему пришлось ответить на девяносто шесть вопросов депутатов. Хотя Крючкова большинством голосов утвердили на пост председателя КГБ, при голосовании 26 депутатов воздержались, а шестеро проголосовали против. В течение всей кампании КГБ по связям с общественностью взгляды Крючкова не менялись. По его мнению, КГБ действовал "в строгом соответствии с советской законностью", находился под жестким контролем партии, с радостью принял и даже предложил контроль своей деятельности новым комитетам Верховного Совета по обороне и государственной безопасности, а также полностью отошел от ужасов своего сталинского прошлого и предложил "целую систему гарантий" для того, чтобы это прошлое никогда не вернулось. (37) Хотя кампания Крючкова имела целый ряд интересных новшеств, он явно перестарался. Его заявление о том, что у КГБ нет стукачей, а "только помощники", было плевком в лицо миллионам советских людей. Позже Борис Ельцин сказал ему прямо в лицо: "Во-первых, в большинстве крупных организаций работают не помощники, а соответствующая агентурная сеть органов государственной безопасности, и это наносит нашему обществу большой моральный ущерб... В период демократизации для нас это нетерпимо. " Несмотря на кампанию активных действий КГБ по его дискредитации, Ельцин победил на выборах и стал Председателем Верховного Совета РСФСР в мае 1990 года. После избрания он пошел на беспрецедентный шаг и отказался от охраны КГБ. Эту функцию взяло на себя новое подразделение в Секретариате Верховного Совета. (38) X X X Самыми крупными изменениями в иностранных операциях КГБ в конце восьмидесятых годов стали лишь уровень открытости и риторики. В 1990 году впервые назначение Леонида Шебаршина начальником ПГУ было обнародовано в печати. Когда корреспондента "Правды" допустили в штаб-квартиру ПГУ в Ясене- [631] во, кабинет Шебаршина показался ему не таким неприступным и мрачным, как в бытность Крючкова начальником ПГУ. На полке стояла небольшая фотография внука Шебаршина, на книжных полках стояли книги о КГБ, опубликованные на Западе, работы Солженицына и других авторов, которые считались ранее антисоветскими. "Сейчас, - сказал "Правде" Шебаршин, - мы пытаемся выявить все положительное в мировой политике, использовать любую возможность для того, чтобы и далее улучшать международные отношения и прийти к взаимоприемлемым решениям. " Однако Шебаршин неодобрительно относится к ревизионистским интерпретациям истории ПГУ: "Я категорически не согласен с теми, кто сейчас пытается возложить вину за холодную войну на Советский Союз. " Не исчезла и угроза Запада: "Мы ни в коем случае не должны проглядеть интриги и махинации враждебных сил. " (39) Хотя большинство изменений в ПГУ за первые пять лет правления Горбачева были косметическими, произошло по крайней мере два заметных изменения на оперативном уровне. Первое было в структуре "активных действий". Когда Горбачев стал Генеральным секретарем, он и не пытался вмешаться в эту сферу деятельности. За период между 1975 и 1985 годами служба А (активных действий) выросла от 50 до 80 человек. Размещена она была в Ясенево. Еще от 30 до 40 человек работали в Агентстве печати "Новости" на Пушкинской площади. Сам Крючков с энтузиазмом поддерживал "активные действия" и, по мнению Гордиевского, питал чрезмерные иллюзии в отношении их эффективности. Он часто обсуждал кампанию активных действий с Международным отделом ЦК, в котором его энтузиазм, похоже, разделяли. В начале 1985 года Л. Ф. Соцков, первый заместитель начальника службы А, сказал Гордиевскому, что служба в своей деятельности сосредоточивала усилия в трех областях: материалы, рассчитанные на дискредитацию всех аспектов американской политики, кампания по углублению конфликта между Соединенными Штатами и их натовскими союзниками, а также поддержка западных движений в защиту мира. Предметом особой гордости службы А в начале эпохи Горбачева была организация освистания речи президента Рейгана в европейском парламенте в мае 1985 года. Один старший офицер КГБ, который занимался активными действиями, заверил Гордиевского, что КГБ даже подсунул свистунам лозунги. В принципе офицерам линии ПР в загранрезидентурах предполагалось тратить на активные действия около 25 процентов своего рабочего времени. На практике они тратили на них гораздо меньше. Качество фальшивок и других материалов службы А было очень разным, что отражало и разношерстность его сотрудников. Около 50 процентов офицеров были специалистами по активным действиям, а остальные - отбросами других управлений. Очень [632] немногие способные и тщеславные кандидаты в ПГУ стремились получить назначение в службу А. Шансов получить работу за рубежом там было немного, и вообще она считалась стоячей заводью. В результате побега Гордиевского целый ряд активных действий пришлось прервать. В частности, планы дискредитации Кэстон-Колледжа, который следил за религиозной жизнью в Советском Союзе, а также фальшивку по оборонной политике, якобы направленную Маргарет Тэтчер председателю комитета начальников штабов Соединенных Штатов. (40) В конце восьмидесятых годов активные действия на Западе - но не в третьем мире - стали менее агрессивными. Статьи и памфлеты с нападками на Рейгана и Тэтчер, которые с таким пылом служба А готовила в начале восьмидесятых годов для использования западными агентами влияния вроде Арне Петерсена, постепенно уходили в прошлое. Отношение Советского Союза ко многим организациям, которые в прошлом служили крышей для деятельности КГБ, тоже охладевало. В 1986 году Ромеш Чандра, который долгие годы был президентом Всемирного Совета Мира, был вынужден прибегнуть к самокритике, что для него было совершенно неестественным. "Критику работы президента, - признал он, - следует принять во внимание и внести необходимые поправки. " Главной "поправкой" было назначение нового генерального секретаря из Финляндии, Йоханнеса Пакаслахти, который, как предполагалось, в будущем сменит Ромеша Чандру на его посту во Всемирном Совете Мира. Однако кадровых изменений было недостаточно для того, чтобы восстановить влияние. В 1988 году председатель Советского комитета защиты мира Генрих Боровик, деверь Крючкова, призвал Всемирный Совет Мира стать "поистине плюралистической организацией". ВСМ потерял остатки доверия в 1989 году, когда признал, что более 90 процентов его дохода поступает из Советского Союза. (41) Хотя в эпоху Горбачева в его деятельности и приоритетах и произошли некоторые изменения, непохоже, что активным мерам пришел конец. Международный отдел ЦК КПСС продолжает контроль "серых" или полулегальных активных действий через другие организации и каналы, где советское присутствие не столь явственно. При сотрудничестве с Международным отделом служба А продолжает и "черные", или тайные активные действия, в которых советское участие тщательно скрывается. Главной областью применения активных действий как Международным отделом, так и службой А являются страны третьего мира. В конце восьмидесятых годов служба А стряпала от 10 до 15 фальшивок в год, приписываемых американским официальным источникам. Некоторые из них были так называемыми тихими подделками, которые без лишнего шума показывали влиятельным лицам в странах третьего мира для того, чтобы доказать наличие [633] враждебных операций в их странах, проводимых ЦРУ или другими американскими учреждениями. Некоторые были состряпаны для использования в средствах массовой информации. Из этой группы можно назвать поддельное письмо директора ЦРУ Уильяма Кейси, в котором описывались планы дискредитации индийского премьер-министра Раджива Ганди 1988 года; поддельный документ Совета национальной безопасности с инструкциями президента Рейгана по дестабилизации Панамы 1988 года и поддельное письмо министра иностранных дел ЮАР "Пика" Боты 1989 года Государственному департаменту США в отношении секретного соглашения о военном, разведывательном и экономическом сотрудничестве с Соединенными Штатами. (42) По всей видимости, наиболее успешной операцией "активных действий" в третьем мире в первые годы эпохи Горбачева была попытка возложить вину за появление СПИДа на американские лаборатории бактериологического оружия. Эта операция состояла из открытой пропаганды и тайных акций службы А. Началось все дело летом 1983 года со статьи, опубликованной в просоветской индийской газете "Пэтриот". В ней и сообщалось, что вирус СПИДа был получен во время экспериментов по генной инженерии в Форте Детрик, штат Мэриленд. Поначалу особого впечатления статья не произвела, но затем была с большим шумом повторена в советской "Литературной газете" в октябре 1985 года. При этой повторной попытке сказка о СПИДе была подтверждена сообщением отставного восточногерманского биофизика русского происхождения профессора Якоба Сегала, который на основании "косвенных свидетельств" пытался продемонстрировать, что вирус был получен искусственным путем в Форте Детрик из двух естественных существующих в природе вирусов VISNA и HTLV-1. Эти косвенные свидетельства впоследствии были полностью опровергнуты, но тем не менее напичканная на сей раз научным жаргоном эта фальшивка о СПИДе не просто пронеслась по странам третьего мира, но даже вызвала интерес западных средств массовой информации. В октябре 1986 года консервативная британская "Санди Экспресс" на первой странице опубликовала большую статью, основанную на интервью с профессором Сигалом. За первое полугодие 1987 года эта история нашла широкое освещение более чем в 40 странах третьего мира. (43) Увы, на вершине своего успеха эта операция активных действий была скомпрометирована самим новым мышлением в советской внешней политике. В июле 1987 года Горбачев сообщил на пресс-конференции в Москве: "Мы говорим правду, и только правду". Он и его советники явно опасались, что разоблачение Западом очередной советской дезинформации поставит под угрозу новый образ СССР на Западе. Получив официальные американские протесты и опровержения истории о СПИДе от Меж- [634] дународного научного сообщества, включая ведущего советского эксперта по СПИДу Виктора Жданова, в первый раз Кремль, казалось, был смущен своей успешной кампанией активных действий. В августе 1987 года американским официальным лицам в Москве было заявлено, что история со СПИДом получила официальное опровержение в Советском Союзе. Публикация статей в прессе по этой тематике почти полностью прекратилась. С сентября 1988 года она ни разу не упоминалась в советских средствах массовой информации. (44) Но и в 1990 году эта история еще тревожила умы в странах третьего мира и у легковерной западной прессы. Еще одно интервью с профессором Сегалом и фильм о Форте Детрик, где, якобы, и вырастили вирус СПИДа, был показан в документальном фильме о СПИДе, снятом западногерманским телевидением в январе 1990 года для "Чэннел Фор" в Великобритании и "Дойче Рундфунк ВДР" в Кельне. (45) Официальный отказ от версии СПИДа в августе 1987 года был, однако, компенсирован не менее непристойными антиамериканскими активными действиями в третьем мире, некоторые из которых произвели впечатление на Западе. Одной из наиболее успешных публикаций была история о том, что американцы, якобы, расчленяют латиноамериканских ребятишек и используют их тела для пересадки органов. Летом 1988 года эту историю подхватила просоветская организация, расположенная в Брюсселе, - Международная ассоциация юристов-демократов (МАЮД). Впоследствии она очень долго муссировалась прессой в более чем пятидесяти странах. В сентябре 1988 года член Французской Коммунистической партии и Европарламента Даниэль Демарш предложила официально осудить практику торговли органами детей и в качестве оснований для своих обвинений сослалась на доклад МАЮД. При многих отсутствующих это предложение прошло открытым голосованием. В этой стряпне приняли участие группы, весьма далекие от КГБ, такие, например, как секта свидетелей Иеговы, которая в 1989 году напечатала статью о ней в своем журнале "Проснись" с тиражом в 11 миллионов экземпляров на пятидесяти четырех языках. Одна греческая газета написала, что в Соединенных Штатах можно запросто купить человеческое сердце по цене от ста тысяч до миллиона долларов каждое. (46) Другие фальшивки, все еще имеющие хождение в странах третьего мира в 1990 году, включают в себя, например, слух о том, что Соединенные Штаты разрабатывают или уже разработали "этническое оружие", которое убивает только цветных. К 1990 году в результате политики нового мышления поток антизападной дезинформации значительно сократился в советской прессе, но не оказал серьезного влияния на масштаб операций службы А в странах третьего мира. [635] X X X В начале эпохи Горбачева в КГБ произошли некоторые изменения по отношению к терроризму. Растущая неприязнь Москвы к некоторым из своих бывших друзей-террористов в третьем мире стала особенно очевидна на примере полковника Каддафи. Поворотной точкой в отношениях между Советским Союзом и Каддафи стала демонстрация ливийцев 17 апреля 1984 года у ливийского посольства, переименованного в Народное бюро и расположенного на Сейнт-Джеймс Сквер в Лондоне. Ливийский офицер службы безопасности открыл по демонстрации огонь из своего автомата из окна первого этажа и убил женщину-полицейского Ивонн Флетчер. Британия разорвала с Ливией дипломатические отношения и выслала из страны более шестидесяти ливийских чиновников и других сторонников Каддафи. С необычной откровенностью "Правда" писала тогда об убийстве: "Неожиданно началась стрельба... В результате была убита женщина-полицейский и ранено несколько человек... Более того, Вашингтон распространил сообщение о том, что с помощью одного из спутников-шпионов было перехвачено зашифрованное послание из Триполи в Лондон, в котором персоналу Народного бюро, якобы, отдавался приказ открыть огонь по демонстрантам. На следующий же день после этих новостей британские власти приняли решение разорвать дипломатические отношения с Ливией. " Хотя "Правда" поместила и официальное опровержение Ливии, у читателей не оставалось сомнений, что выстрелы прозвучали из Народного бюро. Кстати говоря, КГБ было известно об убийстве Флетчер гораздо больше, чем то, что "Правда" нашла нужным рассказать своим читателям. 18 апреля 1984 года лондонская резидентура получила из Центра телеграмму с надежными сведениями о том, что стрельба была открыта по личному приказу Каддафи. В телеграмме говорилось, что для контроля за этой операцией из Восточного Берлина в Лондон вылетел опытный специалист ливийской разведки по этим делам. Впоследствии Центр благожелательно отнесся к тому, что президент Рейган назвал Каддафи "чокнутым хамом". Трехчасовая речь Каддафи на Народном конгрессе в марте 1985 года, в которой он призывал убивать "бродячих собак", была расценена в Центре как свидетельство того, что Каддафи сам окончательно сорвался с цепи. (47) "У нас - всего народа - есть законное и святое право уничтожать своих оппонентов как у себя дома, так и за границей, при свете дня, "- заявил Каддафи. Он также объявил и о создании нового подразделения Мутараббисоун ("Всегда готов!"), состоящего из 150 подготовленных террористов, для ликвидации оппонентов Ливии по всему миру. (48) [636] Центр с неодобрением смотрел на готовность Каддафи предоставлять деньги, оружие и взрывчатку, полученные из соцстран, ИРА. В конце семидесятых годов британская пресса сообщила о том, что террористы Ирландской республиканской армии получили советское вооружение. Проведенное затем старшим сотрудником КГБ срочное расследование установило, что оружие пришло из Ливии. В то время Москва подошла к делу формально и заявила, что не несет ответственности за шаги Каддафи и его махинации с закупленным советским оружием. Однако к середине восьмидесятых годов позиция изменилась, и Советский Союз с большей обеспокоенностью следил за использованием террористами советского оружия. В семидесятые и восьмидесятые годы ИРА неоднократно пыталась установить контакты с сотрудниками КГБ в Дублине и офицерами лондонской резидентуры, приезжавшими в Белфаст по своим, якобы журналистским делам. Обо всех попытках контактов сообщалось Центру, который не давал разрешения разрабатывать их. Резидентура в Дублине обычно очень неохотно шла на установление контактов с нелегальными группами, потому что считалось, будто в Ирландской республике тайну хранить нет никакой возможности. Офицеры КГБ говорили, что можно удивительно много узнать, просто зайдя в пивную, где бывали активисты Шон Фейн, и послушав разговоры. Однако Центр не был особенно доволен разведсводками из Ирландии. В феврале 1985 года начальник Третьего отдела Николай Грибин, который за несколько лет до этого написал книжку по Северной Ирландии, приехал в Дублин с инспекцией и постарался хоть как-то повысить эффективность работы тамошней резидентуры КГБ. К тому времени Центр все больше использовал Ирландию как полигон для молодых нелегалов. Там они оставались на шесть месяцев, чтобы познакомиться с жизнью в Ирландии и Британии перед тем, как получить назначение в более важные, с точки зрения КГБ, страны. (49) Частично нежелание Центра связываться с террористическими группами, которое особенно явно проявилось в середине восьмидесятых годов, проистекало из преувеличенного страха самим стать объектом террористических акций. В апреле 1985 года циркуляр из Центра, подписанный лично Крючковым, обращал внимание на серию взрывов в Болгарии, прозвучавших в августе-сентябре. Хотя виновные еще не были найдены, Крючков заявил, что сложность взрывных устройств указывала на возможное участие в них одной из западных "специальных служб". Природная склонность Крючкова ко всевозможным заговорам привела его к мысли о том, что Запад может попытаться использовать терроризм для дестабилизации советского блока. Он боялся, что использование болгарских эмигрантов для проведения [637] террористических актов может создать нехороший прецедент для подобных операций в других социалистических странах. Крючков предложил, чтобы резидентуры связывались с местной полицией и подчеркивали необходимость международного сотрудничества против угрозы терроризма. Надо сказать, что такие консультации уже начались. Во время своего четырехлетнего пребывания на посту лондонского резидента с 1980 по 1984 год Гук примерно в десяти случаях связывался с полицией, передавая им информацию о террористах, обычно с Ближнего Востока. В основном Гук, конечно, сообщал о потенциальной угрозе советским объектам, но изредка передавал и разведданные о возможных нападениях на подданных других стран. (50) Примерно в то же время, когда Гордиевский получил циркуляр Крючкова о взрывах в Болгарии, ему пришла личная просьба от начальника управления С (нелегалы и специальные операции) Юрия Ивановича Дроздова (бывшего резидента в Нью-Йорке) выслать ему довольно чудной набор предметов, относящихся к терроризму и специальным операциям. Пожалуй, самой странной была просьба прислать ему копию художественного фильма "Побеждает храбрейший", который, как, видимо, считал Дроздов, может дать ключ к некоторым оперативным методам британской авиационной службы специального назначения. Помимо этого, он просил слать ему разведданные по левым террористическим группам, британским "специальным военным подразделениям", операциям с торговлей оружием и данные об убийствах при странных или загадочных обстоятельствах. Управление С также желало знать подробности о пуленепробиваемых жилетах, которые весили меньше двух килограммов и, как считалось, производились в Великобритании. Дроздов был верным поклонником писателя Фредерика Форсайта и настойчиво советовал Гордиевскому прочитать его роман "Четвертый протокол" - настольную книгу сотрудников. В книге описывались, как говорил Дроздов, заветные мечты эксперта КГБ по специальным операциям: взрыв советскими агентами небольшого ядерного устройства у американской авиабазы в Великобритании перед всеобщими выборами с целью привести к власти левое правительство. По списочку Дроздова было видно, что ему очень хотелось побольше узнать о специальных операциях и террористической деятельности, и только. Но Гордиевский догадывался, что его втягивали, по крайней мере, в предварительное планирование специальных операций КГБ в Великобритании. Дроздов запрашивал лондонскую резидентуру о возможности снять в аренду пустые склады и вызвал у Гордиевского подозрение, что попросту разыскивал место для хранения оружия и специального оборудования. Кроме того, он запрашивал и информацию, которая могла понадобиться только для организации крыши для некой операции КГБ. (51) [638] Очевидно, боязнь Крючкова распространения терроризма на Советский Союз перевешивала привлекательность планов Дроздова по новой волне рискованных "специальных операций" на Западе. После того, как Крючков сменил Чебрикова на посту председателя КГБ в октябре 1988 года, необходимость сотрудничества между Востоком и Западом против международного терроризма стала главной темой в целой серии его статей и интервью. С угоном транспортного "Ила" с Кавказа в Израиль в декабре 1988 года, по словам Крючкова, "для нас начался новый этап работы". (52) В предшествующие пятнадцать лет было предпринято пятнадцать попыток угона воздушных судов, которые предотвращали ценой человеческих жизней. (53) В прессе о них, однако, практически ничего не писали. Когда в декабре 1988 года армянские угонщики потребовали посадить самолет в Израиле, КГБ, по словам Крючкова, "был не против, так как мы были уверены, что найдем взаимопонимание (с Израилем)". В результате, вместо кровопролития "не пострадал ни один ребенок, ни один оперативный работник и даже ни один террорист". (54) Министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе публично поблагодарил Израиль за помощь в мирном окончании инцидента и возвращении угонщиков. КГБ присоединился к благодарности. Один из заместителей Крючкова - генерал Виталий Пономарев - провел беспрецедентную пресс-конференцию по факту угона с западными корреспондентами. На встрече он заявил, что "это был первый пример такого сотрудничества между Советским Союзом и другими странами". Еще один заместитель Крючкова, генерал Гений Агеев, предоставил ТАСС подробности инцидента, сообщив, в частности, что главарь группы угонщиков и наркоман Павел Якшьянц получил от КГБ наркотики, "потому что мы думали, это его успокоит". (55) В ряде выступлений в 1989 году Крючков призвал к сотрудничеству между КГБ и ЦРУ и другими западными разведслужбами по борьбе с терроризмом: "Одно террористическое крыло направлено против Соединенных Штатов, другое против Советского Союза. Мы все заинтересованы в преодолении этого ужасающего явления нашего века. Если мы примем самые решительные меры, мы покончим с этим злом быстро. Останки терроризма могут сохраниться, но это будут всего лишь останки, а не сам терроризм. " (56) В июльском выступлении перед Верховным Советом и позже в газетном интервью Крючков подчеркнул возрастающую опасность ядерного терроризма как одну из важнейших причин для разведывательного сотрудничества стран Востока и Запада: "На слушаниях в Верховном Совете я ошибочно сказал, что в мире исчезло несколько тонн обогащенного урана. Не несколько тонн, а несколько сот тонн, и мы не знаем, [639] куда они ушли, хотя и можем догадываться. Сегодня в мире знания распространяются так быстро и технический потенциал настолько высок, что ядерное устройство собрать довольно просто и можно шантажировать им не один город, а целую нацию. Я не могу исключить и возможность использования ядерного оружия. В мире так много преступников. Короче говоря, мы все готовы сотрудничать в нашей борьбе против терроризма и торговли наркотиками. " (57) В октябре 1989 года Крючков объявил о расформировании Пятого управления, которое занималось диссидентами (и чьи функции в разбавленной форме перешли во Второе главное управление), и создании нового управления по защите советского конституционного строя, которое должно координировать борьбу против "оргии терроризма, захлестнувшей мир с начала семидесятых годов". Крючков также сообщил, что в семидесятых годах КГБ выявил в Советском Союзе "более тысячи пятисот человек с террористическими замыслами". (58) Тогда же Крючков направил двух недавно вышедших в отставку старших офицеров КГБ, генерал-лейтенанта Федора Щербака, бывшего заместителя начальника Второго главного управления, и генерал-майора Валентина Звезденкова, бывшего эксперта по борьбе с терроризмом из того же управления, принять участие в закрытой конференции со старшими сотрудниками ЦРУ в Калифорнии и обсудить методы борьбы с терроризмом. (59) Но Крючков и установил границы этому беспрецедентному сотрудничеству разведывательных служб в мирное время, которое он сам же предложил: "Разведка - это игра без правил. Есть некоторые особенности, которые, к сожалению, не дают нам возможности заключить соглашение о том, как и по каким правилам мы должны проводить разведывательные операции друг против друга. Но я думаю, что даже в нашем деле мы всегда должны соблюдать нормы приличия. " (60) Одним из последствий такого ограниченного сотрудничества, предложенного Крючковым, был некоторый спад в традиционной демонизации западных разведслужб. Еще в последние годы брежневского правления, обвиняя ЦРУ, советская пресса обычно рисовала "омерзительный оскал монстра, пожирающего деньги ничего не подозревающих налогоплательщиков, чудовища, попирающего все нормы морали и оскорбляющего достоинство целого народа". (61) Но эта неосталинистская шпиономания нашла и своих противников. Самыми яркими радикальными критиками Крючкова в ПГУ во время семидесятых годов были эксперт по Великобритании Михаил Любимов, уволенный в 1980 году, и эксперт по Соединенным Штатам Олег Калугин, который был самым молодым генералом ПГУ. В 1980 году его отправили в Ленинград, с глаз долой. (62) Хотя Любимов и поровну возлагает вину на разведслужбы Востока и Запада, с особой язвительностью он высмеивает самомнение [640] КГБ: "Даже малейший успех выковывается в бронзе. Секретные службы похожи на зверюшек и птиц из сказки Льюиса Кэрролла, которые бегают по кругу и на вопрос, кто победитель, хором отвечают: "Мы!" Как и его коллеги на Западе, КГБ нагнетал шпиономанию, "подрывал конструктивные дипломатические усилия" и "сыграл свою роль в ухудшении международного положения". Любимов полагает, что спутниковая разведка оказала "стабилизирующий эффект", снизив вероятность внезапного нападения обеих сторон. Но в 1989 году он стал первым бывшим резидентом КГБ, который призвал в советской печати к сокращению ПГУ и всего огромного внутреннего аппарата КГБ. (63) В 1990 году Любимов опубликовал "Легенду о легенде" - фарс о дорогостоящей тайной войне между КГБ и ЦРУ. "Московские новости" предположили, что из его книги получится "хороший мюзикл". (64) Олег Калугин начал публичную критику КГБ после его увольнения с должности заместителя начальника ленинградского КГБ в 1987 году вслед за его попытками начать расследование нескольких случаев взяточничества с политическим подтекстом. (65) В 1988 году он предпринял едва прикрытую атаку на паранойю, царившую в ПГУ во время 14-летнего пребывания там Крючкова: "Всего лишь несколько лет назад с высоких трибун нас заставляли поверить, что корни наших безобразий таились не в пороках системы, а во враждебном окружении, в усилении давления на социализм сил империализма, в том, что антиобщественная деятельность отдельных лиц и государственные преступления, которые они совершали, были последствиями враждебной пропаганды и провокаций ЦРУ. " Вот за подобные высказывания в 1980 году Крючков и уволил Калугина из ПГУ. Хоть и критикуя американские тайные операции, Калугин нападал и на традиционную демонизацию ЦРУ со стороны КГБ. Будучи начальником линии ПР в Вашингтоне в конце шестидесятых и начале семидесятых годов, Калугин сильно задумался над разведданными о том, что ЦРУ придерживалось гораздо более реалистичных взглядов на исход вьетнамской войны, чем Пентагон: "У меня было много встреч с сотрудниками ЦРУ, хотя они мне и не говорили, что работают там. Они были утонченными, образованными собеседниками и избегали крайностей в своих суждениях. Хоть меня и не вводили в заблуждение их дружеские улыбки, я полагал, что они все же не были обременены классовой ненавистью ко всему советскому. " Калугин воздает хвалу директору ЦРУ Уильяму Уэбстеру как человеку, "который не боится осложнить отношения с Белым домом, когда чувствует, что защищает правое дело". (66) Очевидно, к Крючкову он относится с меньшей теплотой. В 1990 году Калугин назвал реформы Крючкова косметическими. "Рука или тень КГБ присутствуют абсолютно во всех сферах жизни. Все разговоры о новом образе КГБ не больше чем камуфляж. " (67) [641] X X X Как и остальной мир, КГБ не сумел предвидеть скорость и сроки распада коммунистического блока в Восточной Европе, который начался в 1989 году. Но, возможно, он первый почувствовал, что советский блок, созданный в конце Второй мировой войны, был обречен. В начале и середине восьмидесятых годов в Центре чувствовались отчаяние и фатализм в отношении будущего Восточной Европы, которые лишь усугубились к концу десятилетия. К началу эпохи Горбачева Гордиевский слушал непрекращающиеся жалобы о ненадежности коммунистических режимов и замечания вроде "лучше бы нам начать политику советской крепости, и пошли они все!" Хотя вряд ли такое говорилось серьезно, но подобные высказывания были соломинками на ветру перемен, задувшем в 1989 году и позволявшем странам Восточной Европы "усилить курс". Однако уже ко времени, когда в марте 1985 года Горбачев сменил Черненко на посту Генерального секретаря, три восточноевропейские страны по разным причинам давали Центру серьезный повод для беспокойства. Первой была Польша. ПГУ было потрясено быстрым ростом "Солидарности" в 1980-1981 годах. Хотя сноровка, с которой Ярузельский, польская армия и СБ осуществили военный переворот и задавили "Солидарность" в декабре 1981 года, вызвала в Центре восхищение, КГБ лучше, чем большинство западных наблюдателей, понимал, что передышка была временной. Главным источником беспокойства Центра был быстро растущий авторитет в Польше папы Римского, который затмил польское правительство. Прошли те времена, когда любой советский лидер мог повторить презрительный вопрос Сталина в конце Второй мировой войны: "А сколько у папы дивизий?" Оглядываясь назад, многие польские эксперты в Центре относили начало польского кризиса к избранию в октябре 1978 года папой Римским польского кардинала Кароля Войтылы, который позже получил имя Иоанна Павла II. (68) Когда семь месяцев спустя папа Римский приехал в Польшу, почти четверть всего населения страны пришла на встречу с ним, а остальные следили за триумфальным девятидневным турне по телевидению. К концу своего визита папа Римский отправился в свой родной город Краков, где, как он говорил, "мне дорог каждый камень". Многие тогда рыдали на улицах. Тогда же и проявился контраст между политическим банкротством режима и моральным авторитетом церкви. (69) В Центре мнение об участии КГБ в покушении на папу в 1981 года разделились. Около половины собеседников Гордиевского были убеждены, что КГБ больше на мокрое дело такого рода не пойдет, даже через болгар. Остальные, однако, подозревали, [642] что Восьмой отдел управления, занимавшийся специальными операциями, запустил туда руку, а некоторые просто жалели, что покушение не удалось. Отсутствие авторитета коммунистического правительства в Польше проявилось еще раз, когда Иоанн Павел II вернулся на родину в 1983 году, призывая оппонентов режима обратиться за защитой к церкви. В октябре 1984 года польская церковь приобрела еще одного мученика, когда религиозный отдел СБ похитил и убил священника - отца Ежи Попелюшко, поддерживавшего "Солидарность". На похоронах присутствовало до полумиллиона человек. У его могилы Валенса воскликнул: "Солидарность" жива, потому что ты отдал свою жизнь за нее!" В попытке отстраниться от этого преступления, Ярузельский приказал провести открытый суд над убийцами, лишь вызвав новое беспокойство в ПГУ. В конце 1984 года циркуляр из Центра приказал провести в 1985 году серию активных действий, направленных на дискредитацию папы Иоанна Павла П. (70) В Восточной Германии у Центра были не те заботы, что в Польше. Хотя Центр и не питал никаких иллюзий о популярности коммунистического режима в ГДР, в начале правления Горбачева он не предполагал, что коммунизм здесь может так быстро рухнуть. Больше всего Центр беспокоило растущее нежелание лидера ГДР Эриха Хонеккера подчиняться указке Москвы. Когда в 1971 году с поста Генерального секретаря ЦК СЕПГ ушел 78-летний Вальтер Ульбрихт, Москва хотела посадить на его место Вилли Штофа. Когда вместо него избрали Хонеккера, разозленный Штоф сообщил Москве, что национализм Хонеккера поставит советско-германские отношения под угрозу. Так оно и получилось. Ульбрихт терпел у себя распоясавшихся советских дипломатов и сотрудников КГБ, а Хонеккер не стал, и это привело к ряду инцидентов. После того, как немецкие власти обнаружили в середине семидесятых годов одного сотрудника КГБ и центра Карлсхорста за рулем пьяным и арестовали его, начальник восточногерманского центра КГБ генерал Анатолий Иванович Лазарев пожаловался в Москву на "нацистские методы" обращения тамошних властей с дружественной державой. Тогда Хонеккер пожаловался на Лазарева. По его настоянию генерал Лазарев был отозван в Москву. В 1983 году после настоятельных жалоб Хонеккера о якобы заносчивом поведении, в Москву отозвали советского посла Петра Андреевича Абрасимова. После возвращения в Москву, Абрасимов стал руководить туризмом. И Эрих Мильке, министр государственной безопасности ГДР, и Маркус Вольф, долгое время находящийся на посту начальника Главного управления разведки (ГУР), жаловались Центру, что Хонеккер препятствует установлению тесного разведывательного сотрудничества между [643] СССР и ГДР. Положение осложнялось еще и тем, что сами Мильке и Вольф были на ножах. В Центре шли бесконечные дебаты о том, как укрепить влияние Мильке и Вольфа против Хонеккера и как не дать им самим окончательно рассориться. Часть из этих дебатов проходила в кабинете Грушко, и на них присутствовал Гордиевский. Несмотря на все это, в 1985 году Центр не предполагал, что перестройка в Советском Союзе внесет еще один элемент напряженности в отношения с Германской Демократической Республикой. (71) Из всех восточноевропейских государств Центр с особой тревогой смотрел на прогнивший неосталинистский режим Николае Чаушеску в Румынии. К началу горбачевского правления он уже наполовину отошел от ОВД. Подробная справка по Румынии, составленная в 1983 году Одиннадцатым отделом ПГУ (по связям с Восточной Европой), предсказывала в ближайшие годы возможность экономического краха страны, уже стоящей на пороге банкротства. В этом случае, указывалось в справке, потеря режимом контроля может привести Румынию к связям с Западом. Ко времени, когда Горбачев пришел на смену Черненко, на эту возможность смотрели очень серьезно. За последние два года пребывания в Лондоне в качестве заместителя резидента и резидента, Гордиевский получил несколько запросов из Центра по отношению западных стран к Румынии. (72) И все же диктатура Чаушеску пала почти последней на волне демократических революций 1989 года. Пала она быстрее, но и с большей кровью, чем в других странах Варшавского Договора. Ко времени начала падения коммунистических режимов в Восточной Европе Центр, по всей видимости, уже смирился с распадом того, что в своих служебных документах по привычке называл "социалистическим содружеством". Но распад этот нес в себе угрозу тщательно сконструированной сети разведывательного сотрудничества стран советского блока, которое началось еще в период холодной войны. Во всех странах Восточной Европы без исключения местные службы безопасности, построенные по образу и подобию КГБ, рассматривались как один из главных инструментов репрессий и поэтому стали главной целью демократических реформ. К началу девяностого года большинство из них потеряло свою прежнюю силу. Отчаянно борясь за выживание, службы внешней разведки в большинстве стран Восточной Европы, которые до того оставались неотъемлемой частью служб безопасности и почти в точности копировали ПГУ КГБ, превратились в независимые учреждения. К началу 1990 года КГБ уже не мог, как раньше, рассчитывать на безграничную помощь восточногерманского ГУР в своих операциях против НАТО и Западной Германии, на чешскую СТБ и польскую СБ в своей работе против Франции и на болгарскую [644] ДС в своей деятельности против Югославии, Турции и Греции. Разведывательный союз с Восточной Германией был уже обречен, так как в объединенной Германии внешнее подразделение ГУР, как и внутреннее ССД, очевидно, прекратят существование. Разрушение аппарата КГБ в Карлсхорсте потребует грандиозных усилий, но тогда Советский Союз потеряет свою крупнейшую разведывательную базу за пределами страны. Конец советско-восточногерманского разведывательного союза ставит под угрозу некоторые собственные операции КГБ. Центральная служба данных и идентификации КГБ, известная как СОУД (Система оперативно-управленческих данных), построена на использовании восточногерманского компьютера. К ней имели доступ кубинские и другие разведслужбы стран Варшавского Договора. (73) Падение советского блока поставило под угрозу и альянсы КГБ в странах Латинской Америки. Хотя Кастро продержался и дольше, чем Хонеккер, он все подозрительнее относился к новому мышлению Горбачева. Уже к 1987 году миссия КГБ в Гаване жаловалась, что кубинская ДГИ не подпускает ее к себе и на пушечный выстрел. Ситуация была настолько серьезной, что Чебриков сам поехал на Кубу, чтобы попытаться восстановить рушащиеся разведывательные связи. (74) Вряд ли он своей поездкой добился чего-нибудь стоящего. Поражение сандинистов на никарагуанских выборах в феврале 1990 года, чего КГБ, видимо, никак не ожидал, поставило под угрозу деятельность четырех станций электронной разведки в Никарагуа. В связи с сокращением огромных советских субсидий Кубе было поставлено под угрозу и будущее Кастро, а с ним и будущее очень крупной станции электронной разведки на Лурдасе. X X X И все же самая большая угроза будущему КГБ таится в его собственном прошлом. Из своей штаб-квартиры на площади Дзержинского КГБ в период сталинизма руководил самыми крупными в мирное время репрессиями и самыми большими концлагерями в истории Европы. Народный депутат СССР и бывшая звезда спорта Юрий Власов в 1989 году на Съезде народных депутатов заявил: "КГБ не просто служба, но настоящая подпольная империя, которая до сих пор не выдала нам своих секретов, а лишь открыла могилы. " (75) Нервозность, с которой Центр реагирует на каждое требование открыть свои архивы, лишь демонстрирует всю серьезность их содержания. При движении Литвы к независимости в 1990 году главным приоритетом КГБ было уничтожение сотен тысяч дел в своих архивах. "Радио Вильнюс" сообщило, что председатель литовского КГБ Эдуардас Эйсмонтас фактически признал, что большая часть архивов была либо унич- [645] тожена, либо перевезена в Москву. Вскоре после своего заявления Эйсмонтас ушел в отставку. (76) Наибольшую опасность для КГБ представляют архивы внешних операций. В конце восьмидесятых годов КГБ долго боролся, спихивая с себя ответственность за убийство польских офицеров в Катынском лесу во время Второй мировой войны. В марте 1989 года последнее коммунистическое правительство Польши наконец решилось возложить вину за это убийство на КГБ. Польская печать опубликовала текст справок, найденных в карманах убитых польских офицеров о том, что во время казни они были пленными НКВД, но еще целый год пресс-бюро КГБ продолжало винить во всем немцев и отказалось "предвосхищать" выводы совместной советско-польской комиссии, которая явно не спешила. (77) Когда "Московские новости" потребовали от КГБ "подтвердить или опровергнуть" свидетельства польских источников, на главного редактора этой газеты посыпались угрозы. Ветераны НКВД, которым было что рассказать о катынском расстреле, сообщили "Московским новостям", будто КГБ приказал им держать язык за зубами. (78) Лишь в апреле 1990 года, когда Президент Горбачев вручил Президенту Ярузельскому папку с документами, подтверждающими роль НКВД в этой казни, КГБ наконец смирился с неизбежным и взял на себя ответственность. В течение последующих месяцев были обнаружены еще несколько массовых захоронений польских офицеров. Боязнь Центра выпустить из рук даже архивные сведения об одном иностранце можно прекрасно проиллюстрировать на примере шведского дипломата Рауля Валленберга. Во время своего пребывания в Будапеште в 1944-1945 годах Валленберг спас жизни многих тысяч евреев, предоставляя им дипломатическую защиту Швеции. Вскоре после оккупации Венгрии Красной Армией он загадочно исчез. С момента его исчезновения шведское правительство, семья Валленберга и общество Рауля Валленберга постоянно требовали от Москвы сказать правду о его судьбе. Отказ КГБ раскрыть его дело дал почву для слухов, к сожалению, беспочвенных, что Валленберг до сих пор жив и находится где-то в тюрьме. В 1957 году Андрей Громыко, будучи тогда заместителем министра иностранных дел, вручил шведскому послу в Москве меморандум о том, что Валленберг умер от сердечного приступа в советской тюрьме в 1947 году. Эта фальшивка до сих пор преподносится советскими властями как "неопровержимый факт". Однако в октябре 1989 года была предпринята попытка ослабить международное давление на КГБ, пригласив представителей общества Рауля Валленберга, включая его сводную сестру Нину Лагергрен и сводного брата Гая фон Дарделя, для переговоров в Москву. Их приняли Вадим Петрович Пирожков, заместитель председателя КГБ, и Валентин Михайлович Никифоров, замести- [646] тель министра иностранных дел. Вручили им паспорт Валленберга, некоторые личные вещи и поддельное свидетельство о смерти, датированное 17 июля 1947 года и подписанное главным врачом Лубянской тюрьмы. Пирожков и Никифоров выразили "глубокое сожаление", что, несмотря на "тщательные" поиски в архивах КГБ, больше документов найдено не было. (79) Среди прочих и Андрей Сахаров публично выразил сомнение в том, что такое важное дело КГБ об иностранном дипломате вдруг исчезло. На самом деле его документы никуда не исчезали, просто КГБ посчитало неловким их обнародовать. В деле Валленберга, хранящемся в КГБ, говорится, что вскоре после прихода Красной Армии в Будапешт НКВД постарался завербовать его. Валленберг немедленно отказался, а НКВД вдруг забеспокоился, не станет ли тот вдруг шуметь об этой попытке, арестовал его и переправил в Советский Союз. Дальнейшие попытки, предпринятые в Москве, чтобы завербовать Валленберга, также окончились неудачей. Его расстреляли не позднее 1947 года. (80) В 1989 году, чтобы запутать следы, КГБ вытащил тогда своего бывшего ветерана активных действий Радомира Богданова, бывшего заместителя директора Института США и Канады Академии наук СССР и заместителя председателя Советского комитета защиты мира. Будучи с 1957 по 1967 год резидентом КГБ в Нью-Дели, Богданов сыграл ведущую роль в превращении Индии в один из главных центров советских "активных действий". (81) Весной 1989 года Богданов начал информировать иностранных гостей и журналистов в Москве, что Валленберг был посредником на тайных переговорах между Лаврентием Берия и главой СС Генрихом Гиммлером в 1944 году. (82) Московский еженедельник "Новое время", использовавшийся в прошлом как один из каналов для "активных действий", продолжил эту кампанию очернительства, рисуя Валленберга плейбоем, бабником и другом Адольфа Эйхмана, главного действующего лица в окончательном решении еврейского вопроса. (83) Теперь КГБ уже больше не хозяин своих тайн. Демократическая революция в Восточной Европе ставит КГБ перед очень неприятной для него возможностью, как во время "Пражской весны" 1968 года, обнародования некоторых его секретов через бывших союзников по советскому блоку. Тайна, которая, несомненно, должна волновать Крючкова лично, - это досье болгарской службы ДС об убийстве болгарского писателя-эмигранта Георгия Маркова в октябре 1978 года. За несколько месяцев до смерти Маркова Генеральный секретарь ЦК Болгарской компартии Тодор Живков искал содействия КГБ, чтобы заткнуть рот эмигрантам, например, его бывшему протеже Маркову, которые теперь предпринимали нападки на самого Живкова через западные средства массовой ин- [647] формации. Центр откликнулся и предоставил Живкову и болгарской Дуржавна Сигурност (ДО некоторые образцы из арсенала совершенно секретной лаборатории КГБ, приданной ОТУ (оперативно-техническому управлению) и находящейся под прямым контролем председателя КГБ. Крючков лично одобрил назначение генерала Сергея Михайловича Голубева из Управления К ПГУ для связи с ДС и использование яда, разработанного в лаборатории КГБ. (Через семь лет Голубев контролировал применение яда, разработанного в той же лаборатории, к Гордиевскому во время неудачной попытки заставить того признаться. ) (84) В течение 1978 года Голубев трижды или четырежды ездил в Софию, чтобы помочь своим коллегам спланировать операцию против эмигрантов. Первой мишенью этой операции стал болгарский эмигрант, живущий в Англии. Пока он на праздники ездил на континент, агенты службы ДС покрыли поверхности в его комнате ядом, который впитывался через поры кожи и, по заверениям лаборатории КГБ, был смертелен и не оставлял следов. Хотя человек этот впоследствии серьезно заболел, ему удалось выжить. С одобрения Крючкова, Голубев вернулся в Софию для работы над следующим планом нападения. По просьбе Голубева, главная резидентура КГБ в Вашингтоне закупила несколько зонтиков и отправила их в Центр. ОТУ заменило наконечники и вставило в них небольшую металлическую капсулу с высокотоксичным ядом рицином, полученным из семян клещевины. Острый наконечник зонтика можно было воткнуть в тело жертвы. Затем Голубев взял зонтики с собой в Софию, где и проинструктировал убийцу ДС о методе их использования. Первой жертвой был Георгий Марков, который работал тогда в болгарском отделе всемирной службы Би-Би-Си. В больнице перед смертью Марков успел сказать врачам, что на Вестминстерском мосту он столкнулся с незнакомцем, и тот уколол его зонтиком. Незнакомец извинился. На правом бедре Маркова обнаружили маленькую ранку и остатки капсулы величиной с булавочную головку или чуть больше. Но ко времени вскрытия рицин успел разложиться. Второе покушение на болгарского эмигранта, на сей раз Владимира Костова, произошло неделю спустя в Париже и окончилось неудачей. Стальную пульку удалось извлечь из его тела еще до того, как рицин начал поступать в кровь. После того, как в конце 1989 года Тодора Живкова арестовали, в Софию приехала вдова Маркова и постаралась найти виновных в смерти ее мужа. Но даже если досье ДС на Маркова было уничтожено или отправлено в Москву, несомненно, бывшие сотрудники ДС, которые знали правду об убийстве, еще остались. По мере движения Болгарии к демократии они, возможно, и решатся ее рассказать. (85) [648] Несмотря на развернувшуюся пропагандистскую кампанию, КГБ, похоже, остался одной из наименее перестроенных организаций в горбачевской России. Крючков сейчас выглядит как символ развенчанного и осужденного прошлого. В августе 1991 года, убежденный, что Горбачев возглавляет процесс разрушения советской системы, он стал одним из руководителей переворота против Горбачева. Переворот, однако, привел не к свержению Горбачева, а к аресту Крючкова и других заговорщиков. КГБ всеми силами пытается откреститься от участия как в сталинском терроре, так и в менее серьезных преступлениях времен "застоя". Советские граждане, узнавая все больше подробностей жуткой истории КГБ, неизбежно зададутся вопросом: а можно ли вообще перестроить такую организацию? В странах Восточной Европы народы уже осудили службы безопасности, созданные по образу и подобию КГБ. Рано или поздно народ отречется и от КГБ. Шествие со свечами вокруг центрального здания КГБ, которое прошло в 1989 году в память миллионов жертв террора, стало первым шагом к такому отречению. В 1990 году неподалеку от штаб-квартиры КГБ на площади Дзержинского был установлен памятник "жертвам тоталитарного режима". Огромный валун из лагеря, открытого еще в 1918 году на берегу Белого моря, символизирует идею о том, что политические преследования начались не во времена Сталина, а раньше - в первые годы большевистской революции. Одним из последствий провалившегося переворота в августе 1991 года стало то, что разгоряченная толпа свергла почитаемый символ КГБ - памятник основателю комитета Феликсу Дзержинскому. Как и каждое крупное государство, Советский Союз нуждается как во внутренней службе безопасности, так и в разведке. Однако для того, чтобы иметь разведывательную службу, пользующуюся уважением граждан, придется закрыть КГБ и начать все сначала. [651] ПРИЛОЖЕНИЕ А ПРЕДСЕДАТЕЛИ ОРГАНОВ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ Феликс Эдмундович Дзержинский 1917 - 1926 (ВЧК/ГПУ/ОГПУ) Вячеслав Рудольфович Менжинский 1926 - 1934 (ОГПУ) Генрих Григорьевич Ягода 1934 - 1936 (НКВД) Николай Иванович Ежов 1936 - 1938 (НКВД) Лаврентий Павлович Берия 1938 - 1941 (НКВД) Всеволод Николаевич Меркулов 1941 (НКГБ) (февраль - июль) Лаврентий Павлович Берия 1941 - 1943 (НКВД) Всеволод Николаевич Меркулов 1943 - 1946 (НКГБ/МГБ) Виктор Семенович Абакумов 1946 - 1951 (МГБ) Сергей Иванович Огольцов 1951 (Исполняющий обязанности; МГБ) (август - декабрь) Семен Денисович Игнатьев 1951 - 1953 (МГБ) [652] Лаврентий Павлович Берия 1953 (МВД) (март - июнь) Сергей Никифорович Круглов 1953 - 1954 (МВД) Иван Александрович Серов 1954 - 1958 (КГБ) Александр Николаевич Шелепин 1958 - 1961 (КГБ) Владимир Ефимович Семичастный 1961 - 1967 (КГБ) Юрий Владимирович Андропов 1967 - 1982 (КГБ) Виталий Васильевич Федорчук 1982 (КГБ) (май - декабрь) Виктор Михайлович Чебриков 1982 - 1988 (КГБ) Владимир Александрович Крючков 1988 - [672] БИБЛИОГРАФИЯ А. НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ Подробные ссылки на документы из американских, австралийских, австрийских, британских, французских и немецких архивов даны в примечаниях. Выдержки из документов Государственного архива Великобритании и других материалов Короны, защищенных авторским правом, приводятся с разрешения Инспектора Издательства Ее Величества. Архивы КГБ, один из наиболее важных неопубликованных источников материалов для этой книги, остаются закрытыми. (См. статью Олега Гордиевского об этих архивах в Intelligence and National Security, vol. VI (1991), no. 1. ) В. ОПУБЛИКОВАННЫЕ ИСТОЧНИКИ Ниже указаны только книги и статьи, на которые имеются ссылки. Использованные при написании этой книги две наиболее важные работы по КГБ советских авторов до сих пор не опубликованы и остаются глубоко засекреченными. Это внутренняя история КГБ, написанная в 1978 году под руководством Дмитрия Федоровича Григоренко, а также вышедшая в 1980-м книга по истории Первого главного управления, одним из авторов которой был Гордиевский. В первые годы эры Горбачева многие из важных советских исследований КГБ появились в виде статей в газетах и журналах. Эти статьи перечислены ниже. Ссылки на другие журнальные и газетные статьи, а также на теле- и радиопередачи и материалы парламентских отчетов и дебатов приведены только в ссылках. С. Abramsky and Beryl J. Williams (eds. ), Essays in Honour of E. H. Carr (London: Macmillan, 1974). Pierre Accoce and Pierre Quel, The Lucy Ring (London: W. H. Alien, 1967). James Adams, The Financing of Terror (London: NEL, 1988). Jefferson Adams, "Crisis and Resurgence: East German State Security", International Journal of Intelligence and Counterintelligence, vol. II (1988), No. 4. Anthony Adamthwaite, France and the Coming of the Second World War (London: Frank Cass, 1977). Georgi Agabekov, OGPU (New York: Brentano's, 1931). [673] Ismail Akhmedov, In and Out of Stalin's GRU (London: Arms & Armour Press, 1984). Alexander R. Alexiev, "The Soviet Stake in Angola: Origins, Evolution, Prospects", in Dennis L. Bark (ed. ), The Red Orchestra, vol. II: The Case of Africa (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1988). Svetlana Alliluyeva, Only One Year (London: Hutchinson, 1969). Amnesty International, Afghanistan: Torture of Political Prisoners (London: Amnesty International, 1986). Karl Anders, Murder to Order (London: Ampersand, 1965). Christopher Andrew, Theophile Declasse and the Making of the Entente Cordiale (London: Macmillan, 1968). Christopher Andrew, "Dechiffrement et diplomatie: le cabinet noir du Quai d'Orsay sous la Troisieme Republique", Relations Internationales, 1976, No. 5. Christopher Andrew, "Codebreakers and Foreign Offices: The French, British and American Experience", in Christopher Andrew and David N. Dilks (eds. ), The Missing Dimension: Governments and Intelligence Communities in the Twentieth Century (London: Macmillan, 1984). Christopher Andrew, "France and the German Menace" in Ernest R. May (ed. ), Knowing One's Enemies (Princeton University Press, 1984). Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community, 1st edn. (London: Heinemann, 1985). Christopher Andrew, "F. H. Hinsley and the Cambridge Moles: Two Patterns of Intelligence Recruitment", in Richard Langhorne (ed. ), Diplomacy and Intelligence During the Second World War: Essays in Honour of F. H. Hinsley (Cambridge University Press, 1985). Christopher Andrew (ed. ), Codebreaking and Signals Intelligence (London: Frank Cass, 1986). Christopher Andrew, "The Growth of the Australian Intelligence Community and the Anglo-American Connection", Intelligence and National Security, vol. IV (1989), No. 2. Christopher Andrew and David N. Dilks (eds. ), The Missing Dimension: Governments and Intelligence Communities in the Twentieth Century (London: Macmillan, 1984). Christopher Andrew and Harold James, "Willi Munzenberg, the Reichstag Fire and the Conversion of Innocents", in David Charters and Maurice Tugwell (eds. ), Deception in East-West Relations (London: Pergamon-Brassey, 1990). Christopher Andrew and Jeremy Noakes (eds. ), Intelligence and International Relations (Exeter University Press, 1987). W. T. Angress, "The Takeover that Remained in Limbo: The German Experience 1918-1923", in Thomas Hammond (ed. ), The [674] Anatomy of Communist Takeovers (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1975). Ian Armour, "Colonel Redl: Fact and Fantasy", Intelligence and National Security, vol. II (1987), No. 1. Neal Ascherson, The Struggles for Poland (London: Michael Joseph, 1987). Timothy Carton Ash, The Polish Revolution: Solidarity 1980-82 (London: Jonathan Cape, 1983). Timothy Ashby, The Bear in the Backyard: Moscow's Caribbean Strategy (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1987). Joan Bright Astley, The Inner Circle (London: Hutchinson, 1971). W. H. Auden, Spain (London: Faber, 1937). Frantisek August and David Rees, Red Star over Prague (London: Sherwood Press, 1984). Paul Avrich, Kronstadt 1921 (Princeton University Press, 1971). Jeremy R. Azrael, The KGB in Kremlin Politics (Los Angeles: Rand/UCLA, 1989). Kendall E. Bailes, Technology and Society under Lenin and Stalin (Princeton University Press, 1978). Boris Bajanov, Bajanov revele Staline: souvenirs d'un ancien secretaire de Stalin (Paris: Gallimard, 1979). Desmond Ball, Soviet Signals Intelligence (Sigint), Canberra Papers on Strategy and Defence, No. 47 (Canberra: Australian National University, 1989). Desmond Ball and Robert Windren, "Soviet Signals Intelligence (Sigint): Organisation and Management", Intelligence and National Security, vol. IV (1989), No. 4. James Bamford, The Puzzle Palace (Boston: Houghton Mifflin, 1982). Dennis L. Bark (ed. ), The Red Orchestra, vol. II: The Case of Africa (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1988). John Barron, KGB: The Secret Work of Soviet Secret Agents (London: Bantam Books, 1974). John Barron, KGB Today: The Hidden Hand (London: Hodder & Stoughton, 1984). John Barron, Breaking the Ring (New York: Avon Books, 1988). David R. Beachley, "Soviet radio-electronic combat in World War Two", Military Review, vol. LXI (1981), No. 3. Nora Beloff, Tito's Flawed Legacy (London: Victor Gollancz, 1985). Mikhail Belyat, Salvador Allende (Moscow: Novosti, 1988) Elizabeth Bentley, Out of Bondage (New York: Ballantine Books, 1988). Paul D. Bethel, The Losers (New Rochelle, NY: Arlington House, 1969). [675] Nicholas Bethell, The Great Betrayal (London: Hodder & Stoughton, 1984). James G. Blight and David A. Welch (eds. ), On the Brink: Americans and Soviets Re-Assess the Cuban Missile Crisis (New York: Hill & Wang, 1989). Howard Blum, I Pledge Allegiance (New York: Simon & Schuster, 1987). David Blundy and Andrew Lycett, Qaddafi and the Libyan Revolution (London: Weidenfeld & Nicolson, 1987). Anthony Blunt, "From Bloomsbury to Marxism", Studio International, Nov. 1973. Charles E. Bohlen, Witness to History, 1919-1969 (London: Weidenfeld & Nicolson, 1973). Georgi Bolshakov, "The Hot Line", New Times, 1989, Nos. 4-6. Robert Bothwell and J. L. Granatstein (eds. ), The Gouzenko Transcripts (Ottowa: Deneau, n. d. ). Tom Bower, The Red Web (London: Aurum, 1989). Andrew Boyle, The Climate of Treason (London: Hutchinson, 1979). Braunbuch uber Reichstagbrand und Hitlerterror (Frankfurt/Main: Roderberg Verlag, 1978). Hugh Brogan, The Life of Arthur Ransome (London: Jonathan Cape, 1984). Gordon Brook-Shepherd, The Storm Petrels (London: Collins, 1977). Gordon Brook-Shepherd, The Storm Birds (London: Weidenfeld & Nicolson, 1988). Brown Book on the Hitler Terror and the Burning of the Reichstag (London: Victor Gollancz, 1933). Margarete Buber-Neumann, Von Potsdam nach Moskau: Stationen Eines Irweges (Cologne: Hohenheim, 1981). Louis Budenz, This Is My Story (New York: Whittlesey House, 1947). E. Calic (ed. ), Der Reichstagbrand: Eine Wissenschaftliche Dokumentation, Band II (Munich: K. G. Saur Verlag, 1978). Peter Calvocoressi, Top Secret Ultra (London: Cassell, 1980). Thomas M. Campbell and George C. Herring (eds. ), The Diaries of Edward R. Stettinius Jr., 1943-1946 (New York: New Viewpoints, 1975). Canadian Royal Commission, The Defection of Igor Gouzenko, reprint of report of 27 June 1946, 3 vols. (Laguna Hills, Ca.: Aegean Park Press, 1984). R. N. Carew-Hunt, "Willi Muenzenberg", in David Footman (ed. ), International Communism, St. Antony's Papers, No. 9 (London: Chatto & Windus, 1960). E. H. Carr, The Bolshevik Revolution 1917-1923, vol. Ill (London: Macmillan, 1953). [676] E. H. Carr, Foundations of a Planned Economy, vol. Ill (London Macmillan, 1978). Anthony Cavendish, Inside Intelligence (London: privately printed, 1987). Robert Cecil, "The Cambridge Comintern", in Christopher Andrew and David N. Dilks (eds. ), The Missing Dimension (London: Macmillan, 1984). Robert Cecil, A Divided Life (London: Bodley Head, 1988). Central Intelligence Agency, The Rote Kapelle: The CIA's History of Soviet Intelligence and Espionage Networks in Western Europe, 1936-1945 (Washington, DC.: University Publications of America, 1984). David Charters and Maurice Tugwell (eds. ), Deception in East-West Relations (London: Pergamon-Brassey, 1990). Jacques Chastenet, Le Declin de la Troisieme Republique 1931-1938 (Paris: Hachette, 1962). Winston S. Churchill, Great Contemporaries (London: Odhams, 1947). Winston S. Churchill, The Second World War, vol. Ill (London: Cassell, 1950). Ronald W. Clark, Einstein: The Life and Times (London: Hodder & Stoughton, 1973). William Clark, "Cabinet secrecy, collective responsibility and the British public's right to know about and participate in foreign policymaking", in Thomas M. Franck and Edward Weisband (eds. ), Secrecy and Foreign Policy (Oxford University Press, 1974). Stephen Clissold, Djilas: The Progress of a Revolutionary (Hounslow: Maurice Temple-Smith, 1983). Stephen F. Cohen, Bukharin and the Bolshevik Revolution 1888-1938 (New York: Oxford University Press, 1980). Norman Cohn, Warrant for Genocide (London: Eyre & Spottiswoode, 1967). Richard Collier, The War that Stalin Won (London: Hamish Hamilton, 1983). John Colville, The Fringes of Power (London: Hodder & Stoughton, 1985). Robert Conquest, The Great Terror: Stalin's Purge of the Thirties (London: Macmillan, 1968). Robert Conquest, Inside Stalin's Secret Police: NKVD Politics 1936-1939 (London: Macmillan, 1985). Robert Conquest, The Harvest of Sorrow (London, Hutchinson, 1986). Igor Cornelissen, De GPOe op de Overtoom (Amsterdam: Van Gennep, 1989). William F. Corson and Robert T. Crowley, The New KGB, "updated' Quill edn. (New York: William Morrow, 1986). [677] John Costello, Mask of Treachery (London: Collins, 1988). Meir Cotic, The Prague Trial (New York: Herzl Press/Cornwall Books, 1987). The Counter-Revolutionary Conspiracy of Imre Nagy and his Accomplices (Budapest: Information Bureau of the Council of Ministers, 1958). John Coutouvidis and Jaime Reynolds, Poland 1939-1947 (Leicester University Press, 1986). David J. Dallin, Soviet Espionage (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1955). Norman Davies, God's Playground: A History of Poland, vol. II (Oxford: Clarendon Press, 1981). Karen Dawisha, Soviet Foreign Policy Towards Egypt (London: Macmillan, 1979). Karen Dawisha, The Kremlin and the Prague Spring (Berkeley, Ca.: University of California Press, 1984). Richard Deacon, A History of the British Secret Service (London: Frederick Muller, 1969). F. W. Deakin and G. R. Storry, The Case of Richard Sorge (New York: Harper & Row, 1964). Richard K. Debo, "Lockhart Plot or Dzerzhinskii Plot?", Journal of Modern History, vol. XLIII (1971). Richard K. Debo, Revolution and Survival: The Foreign Policy of Soviet Russia 1917-18 (Liverpool University Press, 1979). Vladimir Dedijer, Tito Speaks: His Self-Portrait and Struggle with Stalin (London: Weidenfeld & Nicolson, 1953). Jane Degras (ed. ), Documents on Soviet Foreign Policy, vol. I: 1951, vol. II: 1952, vol. Ill: 1953 (London: Oxford University Press). Jane Degras (ed. ), The Communist International 1919-1942. Documents, vol. I: 1956, vol. Ill: 1965 (London: Oxford University Press). Alex de Jonge, Stalin and the Shaping of the Soviet Union (London: Collins, 1986). A.G. Denniston, "The Government Code and Cypher School Between the Wars", in Christopher Andrew (ed.), Codebreaking and Signals Intelligence (London: Frank Cass, 1986). Pyotr Deryabin and Frank Gibney, The Secret World, rev. edn. (New York: Ballantine Books, 1982). Peer de Suva, Sub Rosa: The CIA and the Uses of Intelligence (New York: Times Books, 1978). David Detzer, The Brink: Cuban Missile Crisis 1962 (New York: Crowell, 1979). Isaac Deutscher, The Prophet Unarmed: Trotsky 1921-1928 (London: Oxford University Press, 1959). Isaac Deutscher, Stalin: A Political Biography (New York: Vintage Books, 1962). [678] Isaac Deutscher, The Prophet Outcast: Trotsky 1929-1940 (London: Oxford University Press, 1963). Dictionnaire Commentee de l'Oeuvre de General de Gaulle (Paris: Pion, 1975). David N. Dilks (ed.), The Diaries of Alexander Cadogan O.M., 1938-1945 (London: Cassell, 1971). David Dimbleby and David Reynolds, An Ocean Apart (London: BBC/Hodder & Stoughton, 1988). Milovan Djilas, Conversations with Stalin (London: Rupert Hart-Davis, 1962). Milovan Djilas, Tito: The Story from the Inside (London: Weidenfeld & Nicolson, 1981). Milovan Djilas, Rise and Fall (London: Macmillan, 1985). Christopher Dobson and Ronald Payne, War Without End: The Terrorists: An Intelligence Dossier (London: Sphere Books, 1987). Milorad M. Drachkovitch and Branko Lazitch (eds.), The Comintern: Historical Highlights (New York: Praeger, 1966). Tom Driberg, Guy Burgess: A Portrait with Background (London: Weidenfeld & Nicolson, 1956). J.-B. Duroselle, La decadence, 1932-1939 (Paris: Imprimerie Nationale, 1979). Ilya Dzhirkvelov, Secret Servant (London: Collins, 1987). John J. Dziak, Chekisty (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1987). Robin Edmonds, Soviet Foreign Policy: The Brezhnev Years (Oxford University Press, 1983). R.C. Elwood, Roman Malinovsky: A Life without a Cause (Newtonville, Mass.: Oriental Research Partners, 1977). Edward Jay Epstein, Deception: The Invisible War Between the KGB and the CIA (New York: Simon & Schuster, 1989). John Erickson, The Road to Berlin (London: Weidenfeld & Nicolson, 1983). John Erickson, "Threat Identification and Strategic Appraisal by the Soviet Union 1930-1941", in Ernest R. May (ed.), Knowing One's Enemies (Princeton University Press, 1984). John Erickson, The Road to Stalingrad (London: Panther Books, 1985). H. Michael Erisman, Cuba's International Relations (Boulder, Col./London: Westview, 1985). Haggai Erlich, "The Soviet Union and Ethiopia: The Misreading of Politica Scioana and Politica Tigrina", in Dennis L. Bark (ed.), The Red Orchestra, vol. II: The Case of Africa (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1988). Jean Esmein, The Chinese Cultural Revolution (London: Andre Deutsch, 1975). Roger Faligot and Pascal Krop, La Piscine: The French Secret Service Since .1944 (Oxford: Basil Blackwell, 1989). [679] Herbert Feis, Between War and Peace (Princeton University Press, 1960). Heinz Felfe, Im Dienst des Gegners (Hamburg, 1986). P. William Filby, "Bletchley Park and Berkeley Street", Intelligence and National Security, vol. III (1988), No. 2. Ruth Fischer, Stalin and German Communism (London: Oxford University Press, 1949). M.R.D. Foot, SOE in France (London: HMSO, 1966). M.R.D. Foot, SOE (London: BBC, 1984). David Footman (ed.), International Communism, St Anthony's Papers, No. 9 (London: Chatto & Windus, 1960). Thomas M. Franck and Edward Weisband (eds.), Secrecy and Foreign Policy (Oxford University Press, 1974). Josef Frolik, The Frolik Defection (London: Leo Cooper, 1975). William C. Fuller Jr, "The Russian Empire", in Ernest R. May (ed.), Knowing One's Enemies (Princeton University Press, 1984). Charles Gati, Hungary and the Soviet Bloc (Durham, NC: Duke University Press, 1986). Ernest Gellner, Introduction to Oleg Glebov and John Crowfoot (eds.), The Soviet Empire: Its Nations Speak Out (London: Harwood Academic, 1989). Leonard D. Gerson, The Secret Police in Lenin's Russia (Philadelphia: Temple University Press, 1976). J. Arch Getty, Origins of the Great Purges (Cambridge University Press, 1985). Martin Gilbert, Winston S. Churchill, vol. V: 1976, vol. VII: 1986 (London: Heinemann). Martin Gilbert, The Second World War (London: Weidenfeld & Nicolson, 1989). Evgeniya Ginsburg, Into the Whirlwind (London, 1967). Rene Girault, Emprunts russes et investissements fraichis en Russie 1887-1914 (Paris, 1973). David Glantz, "The Role of Intelligence in Soviet Military Strategy during the Second World War," paper to Fourth US Army War College International Conference on Intelligence and Strategy, May 1989. Oleg Glebov and John Crowfoot (eds.), The Soviet Empire: Its Nations Speak Out (London: Harwood Academic, 1989). Anthony Glees, The Secrets of the Service (London: Jonathan Cape, 1987). David Golinkov, The Secret War Against Soviet Russia (Moscow: Progress Publishers, 1981). Anatoli Golitsyn, New Lies for Old (New York: Dodd, Mead, 1984). Igor Golovin, "They Awakened the Genie", Moscow News, 1989, No. 41. [680] Alexander Gorev, Indira Gandhi (Moscow: Novosti, 1989) Alexander Gorev, Jawaharlal Nehru (Moscow: Novosti, 1989) Gabriel Gorodetsky, Stafford Cripps' Mission to Moscow 1940-42 (Cambridge University Press, 1984). Margaret Gowing, Britain and Atomic Energy (London: HMSO, 1964). Natalie Grant, "Deception on a Grand Scale", Journal of Intelligence and Counterintelligence, vol. I (i 986-8), No. 4. Marina Grey, Le general meurt a minuit (Paris: Plon, 1981). Petro G. Grigorenko, Memoirs, trans. T.P. Whitney (London: Harvill Press, 1983). A.A. Gromyko and B.N. Ponomarev (eds.), Soviet Foreign Policy 1917-1980 (Moscow: Progress Publishers, 1981). Andrei Gromyko, Memories (London: Hutchinson, 1989). .Babette Gross, Willi Munzenberg: A Political Biography (Ann Arbor, Mich.: Michigan University Press, 1974). C.W. Guillebaud, "Politics and the Undergraduate in Oxford and Cambridge", Cambridge Review, 26 Jan. 1934. Edwin 0. Guthman and Jeffrey Shulman (eds.), Robert Kennedy in His Own Words: The Unpublished Recollections of the Kennedy Years (New York: Bantam Books, 1988). Laszlo Gyurko, Arckepvazlat tortenelmi hatterel (Budapest, 1982). Alexander M. Haig Jr, Caveat (London: Weidenfeld & Nicolson, 1984). Gamal Hammad, The Hidden Government in the Era of Abdel Nasser (In Arabic: Cairo, 1986). Thomas Hammond (ed.), The Anatomy of Communist Takeovers (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1975). Philip Hanson, Soviet Industrial Espionage: Some New Information (London: RIIA, 1987). Rupert Hart-Davis (ed.), The Autobiography of Arthur Ransome (London: Jonathan Cape, 1976). Tsuyoshi Hasegawa, The February Revolution: Petrograd, 1917 (Seattle: University of Washington Press, 1981). Jonathan Haslam, Soviet Foreign Policy 1930-1933 (London: Macmillan, 1983). Jonathan Haslam, The Soviet Union and the Struggle for Collective Security 1933-1939 (London: Macmillan, 1984). Jonathan Haslam, "Political Opposition to Stalin and the Origins of the Terror in Russia, 1932-1936", Historical Journal, vol. XX (1986). Jonathan Haslam, "The KAL Shootdown (1983) and the State of Soviet Air Defence", Intelligence and National Security, vol. Ill (1988), No. 4. Milan Hauner, Hitler: A Chronology of His Life and Times (London: Macmillan, 1983). [681] Jean van Heijenoort, With Trotsky in Exile (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978). Mohamed Heikal, The Road to Ramadan (London: Collins, 1975). Mohamed Heikal, Sphinx and Commissar (London: Collins, 1978). Mikhail Heller and Aleksandr Nekrich, Utopia in Power (New York: Summit Books, 1986). Peter Hennessy and Kathleen Townsend, "The documentary spoor of Burgess and Maclean", Intelligence and National Security, vol. II (1987), No. 2. Ernst Henri, "The Revolutionary Movement in Nazi Germany: (1) The Groups of Five (Funfergruppen)", New Statesman & Nation, 5 Aug. 1933. Ernst Henri, Hitler Over Europe? (London: Dent, 1934); 2nd edn. (1939). Ernst Henri, "Letter from "An Historical Optimist"", Druzhba Narodov, March 1988. Thomas H. Henriksen, "The People's Republic of Mozambique", in Dennis L. Bark (ed.), The Red Orchestra, vol. II: The Case of Africa (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1988). Ernst Henry (sic), Stop Terrorism! (Moscow: Novosti, 1982). Seymour M. Hersh, The Target is Destroyed (London: Faber, 1986). Alexander Herzen, My Past and Thoughts, trans. Constance Garnett, vol. II (London: Chatto & Windus, 1968). G.A. Hill, Go Spy the Land (London: Cassell, 1932). Ronald Hingley, The Russian Secret Police (London: Hutchinson, 1970). F.H. Hinsley et al., British Intelligence in the Second World War, 3 vols. (London: HMSO, 1979-88). F.H. Hinsley, "British Intelligence in the Second World War", in Christopher Andrew and Jeremy Noakes (eds.), Intelligence and International Relations 1900-1945 (Exeter University Press, 1987). George H. Hodos, Show Trials: Stalinist Purges in Eastern Europe 1948-1954 (New York: Praeger, 1987). Otto Hoetsch, Die Internationalen Beziehungen im Zeitalter des Imperialismus (Berlin, 1933-42). Heinz Hohne and Hermann Zolling, The General was a Spy (London: Pan Books, 1972). Paul Hollander, Political Pilgrims (Oxford University Press, 1981). David Holloway, "Entering the Nuclear Arms Race: The Soviet Decision to Build the Atomic Bomb, 1939-45", Social Studies of Science, vol. XI (1981). Harry L. Hopkins, "The Inside Story of my Meeting with Stalin", American Magazine, Dec. 1941. [682] Arnold L. Horelick, The Cuban Missile Crisis: An Analysis of Soviet Calculations and Behaviour (Santa Monica, Ca.: Rand Corporation, 1963). Robert C. Horn, Soviet-Indian Relations: Issue-5 and Influence (New York: Praeger, 1982). Geoffrey Hosking, A History of the Soviet Union (London: Fontana, 1985). Harry Houghton, Operation Portland: The Autobiography of a Spy (London: Rupert Hart-Davis, 1972). Cordell Hull, The Memoirs of Cordell Hull, vol. II (New York: Macmillan, 1948). H. Montgomery Hyde, The Atom Bomb Spies (London: Hamish Hamilton, 1980). H. Montgomery Hyde, George Blake, Superspy (London: Constable, 1987). Paul Ignotus, "The First Two Communist Takeovers of Hungary: 1919 and 1948", in Thomas Hammond (ed.), The Anatomy of Communist Takeovers (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1975). Ghita loneScu, Communism in Rumania 1944-1962 (London: Oxford University Press, 1964). R.V. Ivanov-Razumnik, The Memoirs of Ivanov-Razymnik (London: Oxford University Press, 1965). Dan N. Jacobs, Borodin (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1981). Richard J. Johnson, "Zagranichnaya Agentura: The Tsarist Political Police in Europe", Journal of Contemporary History, 1972, Nos. 1-2. R.W. Johnson, Shootdown: The Verdict on KAL 007 (London: Chatto & Windus, 1986). William M. Johnston, The Austrian Mind (Berkeley, Ca.: University of California Press, 1983). Geoff Jukes, "The Soviets and "Ultra", Intelligence and National Security, vol. Ill (1988), No. 2. Janos Kadar, Selected Speeches and Interviews (Oxford: Pergamon Press, 1985). David Kahn, The Codebreakers (New York: Macmillan, 1967). David Kahn, "Codebreaking in World War I and II: The Major Successes and Failures, Their Causes and Their Effects", in Christopher Andrew and David N. Dilks (eds.), The Missing Dimension: Governments and Intelligence Communities in the Twentieth Century (London: Macmillan, 1984). Oleg Kalugin, "Intelligence and Foreign Policy", International Affairs (Moscow), June 1989. Irving Kaplan (ed.), Angola: A Country Study, 2nd edn. (Washington, DC: US Government Printing Office, 1979). [683] Karel Kaplan, Dans les archives du Comite Central (Paris: Albin Michel, 1978). Karel Kaplan, Proces politiques a Prague (Brussels: Editions Complexe, 1980). Karel Kaplan, The Short March: The Communist Takeover in Czechoslovakia 1945-1948 (London: C. Hurst & Co., 1987). Ahti Karjalainen and Jukka Tarkka, Presidentin Ministen (Helsinki: Otava, 1989). Catherine Karolyi, A Life Together (London: Alien & Unwin, 1961). Derek Kartun, Tito's Plot against Europe: The Story of the Rajk Conspiracy (London: Lawrence & Wishart, 1949). Michael Kater, The Nazi Party: A Social Profile of Members and Leaders 1919-1945 (Oxford: Basil Blackwell, 1983). T.N. Kaul, Reminiscences Discreet and Indiscreet (New Delhi: Lancers, 1982). George Kennan, Memoirs 1950-1963 (New York: Pantheon Books, 1983). Sheila Kerr, "Roger Hollis and the Dangers of the Anglo-Soviet Treaty of 1942", Intelligence and National Security, vol.V (1990), No. 3. Ronald Kessler, Moscow Station (New York: Scribner's 1989). Michael Kettle, Sidney Reilly: The True Story (London: Corgi, 1983). Nikolai Y. Khokhlov, In the Name of Conscience (London: Frederick Muller, 1960). Warren Kimball, "They Don't Come Out Where You Expect": Roosevelt Reacts to the German-Soviet War" (forthcoming). Robert R. King, History of the Romanian Communist Party (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1980). Bela K. Kiraly, "Military Aspects," in Bela K. Kiraly and Paul Jonas (eds.), The Hungarian Revolution in 1956 in Retrospect (New York: Columbia University Press, 1978). Amy W. Knight, The KGB: Police and Politics in the Soviet Union (London: Unwin Hyman, 1988). Phillip Knightley, The Second Oldest Profession (London: Andre Deutsch, 1986). Phillip Knightley, Philby: KGB Master Spy (London: Andre Deutsch, 1988). Arthur Koestler, The Invisible Writing, Danube edn. (London: Hutchinson, 1969). Sandor Kopacsi, Au nom de la classe ouvriere (Paris: Editions Robert Laffont, 1979). Lev Kopelev, The Education of a True Believer (London: Wildwood House, 1981). N.N. Krasnov, The Hidden Russia: My Ten Years as a Slave Labourer (New York: Holt, Rinehard, 1960). [684] Joachim Krause, "Soviet Arms Transfers to Sub-Saharan Africa", in R. Craig Nation and Mark V. Kauppi, The Soviet Impact in Africa (Lexington, Mass.: D.C. Heath, 1984). Viktor Kravchenko, I Chose Freedom (New York: Scribner's, 1946). Walter Krivitsky, I Was Stalin's Agent (London: Hamish Hamilton, 1939). Hiroaki Kuromiya, Stalin's Industrial Revolution (Cambridge University Press, 1988). Aino Kuusinen, Before and After Stalln (London: Michael Joseph, 1974). Vladimir Kuzichkin, "Coups and Killings in Kabul", Time, 22 Nov. 1982. Tae-Hwan Kwak et al. (eds.), The Two Koreas in World Politics (Seoul: Kyungnam University Press, 1983). Robert J. Lamphere, The FBI-KGB War: A Special Agent's Story (New York: Berkley Books, 1987). Arthur Bliss Lane, I Saw Freedom Betrayed (London: Regency Publications, 1949). Richard Langhorne (ed.), Diplomacy and Intelligence During the Second World War: Essays in Honour of F.H. Hinsley (Cambridge University Press, 1985). Branko Lazitch, "Stalin's Massacre of the Foreign Communist Leaders' and "Two Instruments of Control by the Comintern: The Emissaries of the ECCI and the Party Representatives in Moscow", in Milorad M. Drachkovitch and Branko Lazitch (eds.), The Comintern: Historical Highlights (New York: Praeger, 1966). Branko Lazitch and Milorad M. Drachkovitch, Lenin and the Comintern, vol. I (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1972). Branko Lazitch and Milorad M. Drachkovitch, Biographical Dictionary of the Comintern, rev. edn. (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1986). Auguste Lecoeur, Le partisan (Paris: Flammarion, 1963). George Leggett, The Cheka: Lenin's Political Police (Oxford University Press, 1981). V.I. Lenin, The State and Revolution (London: Alien & Unwin, 1919). Wolfgang Leonhard, Child of the Revolution (London: Collins, 1957). Isaac Don Levine, The Mind of an Assassin (London: Weidenfeld & Nicolson, 1959). Flora Lewis, The Man Who Disappeared: The Strange History of Noel Field (London: Arthur Barker, 1965). Jonathan Lewis and Phillip Whitehead, Stalin: A Time for Judgement (London: Methuen, 1990). D.C.B. Lieven, Russia and the Origins of the First World War (London: Macmillan, 1983). [685] Robert Bruce Lockhart, Memoirs of a British Agent, 2nd edn, (London/New York: Putnam, 1934). Robert Bruce Lockhart, Ace of Spies: A Biography of Sidney Reilly (London: Hodder & Stoughton, 1967). Gordon Lonsdale, Spy (London: Neville Spearman, 1965). Eugene Lyons, Assignment in Utopia (London: Harrap, 1938). Martin McCauley (ed.), Communist Power in Europe 1944-1949 (London: Macmillan, 1977). Martin McCauley, "East Germany", in McCauley (ed.), Communist Power in Europe 1944-1949 (London: Macmillan, 1977) Martin McCauley, The Soviet Union Since 1917 (London: Longman, 1981). George McJimsey, Harry Hopkins: Ally of the Poor and Defender of Democracy (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1987). lan McLaine, Ministry of Morale (London: Alien & Unwin, 1979). Jukka L. Makela, Hemligt Krig (Stockholm, 1968). Nadezhda Mandelstam, Hope Against Hope (London: Collins, 1971). Nadezhda Mandelstam, Hope Abandoned (London: Collins, 1974). Robert Manne, The Petrov Affair: Politics and Espionage (Sydney: Pergamon, 1987). David Martin, "James Klugmann, SOE-Cairo and the Mihailovic Deception", in David Charters and Maurice Tugwell (eds.), Deception in East-West Relations (London: Pergamon-Brassey, 1990). David Martin, Wilderness of Mirrors (New York: Ballantine Books, 1981). Hede Massing, This Deception (New York: Ivy Books, 1987). Anthony Masters, The Man Who Was M (Oxford: Basil Blackzwll, 1984). Vojtech Mastny, Russia's Road to the Cold War (New York: Columbia University Press, 1979). Evan Mawdsley, The Russian Civil War (London: Alien & Unwin, 1987). Ernest R. May (ed.), Knowing One's Enemies (Princeton University Press, 1984). Christopher Mayhew, Time to Explain (London: Hutchinson, 1987). Roy Medvedev, Let History Judge (London: Macmillan, 1972). Zhores Medvedev, Andropov: His Life and Death, rev. edn. (Oxford: Basil Blackzell, 1984). S.P. Melgounov, The Red Terror in Russia (London: Dent, 1925). Tibor Meray, "The Trial of Imre Nagy", in Bela K. Kiraly and Paul Jonas (eds.), The Hungarian Revolution of 1956 in Retrospect (New York: Columbia University Press, 1978). Francis Meynell, My Lives (London: Bodley Head, 1971). [686] Stanislaw Mikolajczk, The Pattern of Soviet Domination (London: Sampson Low, Marston, 1949). Leonid Mlechin, "A Minister in Emigration: Hitherto Unknown Pages in the History of the Soviet Intelligence Service", New Times, 1990, Nos. 18-20. Sidney Monas, The Third Section (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1961). Lord Moran, Winston Churchill: The Struggle for Survival 1940-1965 (London: Constable, 1966). Frantisek Moravec, Master of Spies (London: Bodley Head, 1975). Daniel Patrick Moynihan, A Dangerous Place (London: Seeker & Warburg, 1979). Timothy P. Mulligan, "Spies, Ciphers and "Zitadelle": Intelligence and the Battle of Kursk, 1943", Journal of Contemporary History, vol. XXII (1987), No. 2. B.N. Mullik, The Chinese Betrayal (Bombay: Allied Publishers, 1971). B.N. Mullik, My Years with Nehru 1948-1964 (Bombay: Allied Publishers, 1972). Gamal Abdel Nasser, The Philosophy of the Revolution (Cairo, 1954). R. Craig Nation and Mark V. Kauppi, The Soviet Impact in Africa (Lexington, Mass.: D.C. Heath, 1984). Jawaharlal Nehru, The Discovery of India (New York: John Day, 1946). Harold D. Nelson (ed.), Mozambique: A Country Study, 3rd edn. (Washington, DC: US Government Printing Office, 1985). Harold D. Nelson and Irving Kaplan (eds.), Ethiopia: A Country Study, 3rd edn. (Washington, DC: US Government Printing Office, 1981). J.P. Nettl, Rosa Luxemburg, 2 vols. (London: Oxford University Press, 1966). A. Neuberg, Armed Insurrection (London: NLB, 1970). Boris Nicolaevsky, Power and the Soviet Elite (New York: Praeger, 1965). Joshua Nkomo, Nkomo: The Story of My Life (London: Methuen, 1984). Carl 0. Nordling, Defence or Imperialism? (Uppsala: Universitet Reprocentralen HSC, 1984). J. Novak, "Sprawa gen. Berlinga", Zeszycy Historyczne, vol. XXXVII (1976). Nicholas Nyaradi, My Ringside Seat in Moscow (New York: Crowell, 1953). Erich Ollenhauer, A biz Z (Bonn, 1969). Nissan Oren, Bulgarian Communism: The Road to Power 1934-1944 (New York: Columbia University Press, 1971). [687] Nissan Oren, "A Revolution Administered: The Sovietization of Bulgaria", in Thomas Hammond (ed.), The Anatomy of Communist Takeovers (New Haven, Con.: Yale University Press, 1975). Aleksandr Orlov, The Secret History of Stalin's Crimes (London: Jarrolds, 1954). Aleksandr Orlov: Handbook of Intelligence and Guerilla Warfare (Ann Arbor, Mich.: University of Michigan Press, 1963). Richard Owen, Crisis in the Kremlin (London: Victor Gollancz, 1986). Ion Mihai Pacepa, Red Horizons (Washington, DC: Regnery Gateway, 1987). Bruce Page, David Leitch and Phillip Knightley, Philby: The Spy Who Betrayed a Generation (London: Sphere Books, 1977). N.C. Pano, The People's Republic of Albania (Baltimore, Md.: Johns Hopkins University Press, 1968). Robert A. Pastor, Condemned to Repetition: The United States and Nicaragua (Princeton University Press, 1987). Jiri Pelikan (ed.), The Czechoslovak Political Trials, 1950-1954 (London: Macdoland, 1971). Henry M. Felling, The British Communist Party, 2nd edn. (London. A. & C. Black, 1975). Barrie Penrose and Simon Freeman, Conspiracy of Silence (London: Grafton Books, 1986). Vladimir Petrov (ed.), "June 22 1941": Soviet Historians and the German Invasion (Columbia, SC.: University of South Press, 1968). Vladimir and Evdokia Petrov, Empire of Fear (London: Andre Deutsch, 1956). Kim Philby, My Silent War (London: Panther Books, 1969). Janusz Piekalkiewicz, Operation "Citadel' (Novato, Ca.: Presidio Press, 1988). Chapman Pincher, Their Trade is Treachery (London: Sidwick & Jackson, 1981). Chapman Pincher, Too Secret Too Long (London: NEL, 1985). Chapman Pincher, Traitors (London: Sidgwick & Jackson, 1987). Richard Pipes, Russia Under the Old Regime (Harmondsworth: Penguin, 1974). Antony Polonsky and Boleslaw Drukier (eds.), The Beginnings of Communist Rule in Poland (Routledge & Kegan Paul, 1980). Elizabeth Poretsky, Our Own People (London: Oxford University Press, 1969). Cathy Porter and Mark Jones, Moscow in World War Two (London: Chatto & Windus, 1987). Stefan T. Possony, Lenin: The Compulsive Revolutionary, rev. Brit. edn. (London: Alien & Unwin, 1966). Thomas Powers, The Man Who Kept the Secrets: Richard Helms and the CIA (London: Weidenfeld & Nicolson, 1979). [688] Gordon W. Prangle et al., Target Tokyo: The Story of the Sorge Spy Ring (New York: McGraw Hill, 1985). Paul Preston, The Spanish Civil War, 1936-39 (London: Weidenfeld & Nicolson, 1986). D.N. Pritt, From Right to Left (London: Lawrence & Wishart, 1985). Ronald Radosh and Joyce Milton, The Rosenberg File (London: Weidenfeld & Nicolson, 1983). Leonid Radzhishorsky, "December I", Moscow News, 1988, No. 48. A.G. Raffalovitch, L'abominable venalite de la presse (Paris, 1921). Laszlo Rajk and His Accomplices Before the People's Court (Budapest, 1949). John Ranelagh, The Agency (London: Weidenfeld & Nicolson, 1986). Anthony Read and David Fisher, Operation Lucy (London: Hodder & Stoughton, 1980). Anthony Read and David Fisher, The Deadly Embrace (London: Michael Joseph, 1988). David Rees, Harry Dexter White: A Study in Paradox (New York: Macmillan, 1973). Goronwy Rees, A Chapter of Accidents (London: Chatto & Windus, 1971). Wilhelm Reich, Sexualerregung und Sexualbefriedigung (Vienna: Munster Verlag, 1929). S.G. Reilly, The Adventures of Sidney Reilly, Britain's Master Spy (London: E. Mathews & Marrot, 1931). N.V. Riasanovsky, A History of Russia, 4th edn. (Oxford University Press, 1984). R. Dan Richardson, Comintern Army (Lexington, Ky.: University Press of Kentucky, 1982). Hans Rogger, Russia in the Age of Modernisation and Revolution 1881-1917 (London: Longman, 1983). B.V.A. Roling and C.F. Ruter (eds.), The Tokyo Judgement: The International Military Tribunal for the Far East (Amsterdam: APA University Press, 1977). Herbert Romerstein, "Some Insights Derived from the Grenada Documents", in Dennis L. Bark (ed.), The Red Orchestra, vol. I: Instruments of Policy in Latin America and the Caribbean (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1986). Herbert Romerstein, Soviet Active Measures and Propaganda, Mackenzie Institute Paper No. 17 (Toronto, 1989). Herbert Romerstein and Stanislav Levchenko, The KGB Against the "Main Enemy", (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1989). Elliot Roosevelt, As He Saw It (New York: Duell, Sloan & Pearce, 1946). [689] Clive Rose, The Soviet Propaganda Network (London: Pinter, 1989). Niels Erik Rosenfeldt, Knowledge and Power: The Role of Stalin's Secret Chancellery in the Soviet System of Government (Copenhagen: Rosenkilde & Bagge, 1978). Harry Rositzke, The KGB: Eyes of Russia (London: Sidgwick & Jackson, 1983). Stephen Roskill, Hankey: Man of Secrets, vol. Ill (London: Collins, 1974). Joseph Rothschild, The Communist Party of Bulgaria: Origins and Development, 1883-1936 (New York: Columbia University Press, 1971). Joseph Rothschild, Return to Diversity: A Political History of East Central Europe since World War II (New York: Oxford University Press, 1989). Kevin Ruane, The Polish Challenge (London: BBC, 1982). Jacques Rupnik, The 0"her Europe (London: Weidenfeld & Nicolson, 1988). Anwar el-Sadat, In Search of Identity (London: Collins, 1978). Vladimir Sakharov, High Treason (New York: Ballantine Books, 1981). John Sawatsky, Gouzenko: The Untold Story (Toronto: Macmillan, 1985). Leonard Schapiro, The Communist Party of the Soviet Union, 2nd rev. edn. (London: Methuen, 1970). Arthur M. Schlesinger Jr, A Thousand Days (Boston: Houghton Mifflin, 1965). Hans W. Schoenberg, "The Partition of Germany and the Neutralization of Austria", in Thomas Hammond (ed.), The Anatomy of Communist Takeovers (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1975). Albert Seaton, Stalin as Warlord (London: Batsford, 1976). The Second Brown Book of the Hitler Terror (London: Bodley Head, 1934). Jan Sejna, We Will Bury You (London: Sidgwick & Jackson, 1982). Victor Serge, Memoirs of a Revolutionary 1901-1941 (London: Oxford University Press, 1963). Hugh Seton-Watson, The East European Revolution (London: Methuen, 1956). Myron Sharaf, Fury on Earth: A Biography of Wilhelm Reich (London: Andre Deutsch, 1983). William Shawcross, Crime and Compromise (London: Weidenfeld & Nicolson, 1974). Robert E. Sherwood, Roosevelt and Hopkins: An Intimate History (New York: Grosset & Dunlap, 1950). [690] Arkadi N. Shevchenko, Breaking with Moscow (New York: Ballantine Books, 1985). Philip Short, The Dragon and the Bear (London: Hodder & Stoughton, 1982). Richard H. Shultz Jr, The Soviet Union and Revolutionary Warfare (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1988). Richard H. Shultz and Roy Godson, Dezinformatsia: Active Measures in Soviet Strategy (Oxford: Pergamon-Brassey, 1984). S. Nihal Singh, The Yogi and the Bear (London: Mansell, 1986). Bradley F. Smith, The Shadow Warriors (London: Andre Deutsch, 1983). Richard Harris Smith, OSS: The Secret History of America's First Central Intelligence Agency (Berkeley, Ca.: University of California Press, 1972). Richard Harris Smith, "The First Moscow Station: An Espionage Footnote to Cold War History", International Journal of Intelligence and Counterintelligence, vol. Ill (1989), No. 3. H.P. Smolka, Forty Thousand Against the Arctic: Russia's Polar Empire, rev. edn. (London: Hutchinson, 1938). Aleksandr Solzhenitsyn, The Oak and the Calf (London: Collins, 1980). Keith Somerville, "The Soviet Union and Zimbabwe: The Liberation Struggle and After", in R. Craig Nation and Mark V. Kauppi, The Soviet Impact in Africa (Lexington, Mass.: D.C. Heath, 1984). Boris Souvarine, Stalin: A Critical Survey of Bolshevism (London: Seeker & Warburg, 1939). P.S. Squire, The Third Department (Cambridge University Press, 1968). Robert W. Stephan, "Death to Spies: The Story of Smersh", MA dissertation, American University, Washington DC, 1984. Robert Stephens, Nasser: A Political Biography (New York: Simon & Schuster, 1971). P. Stojanoff, Reichstagbrand: Die Prozesse in London und Leipzig (Vienna: Europa Verlag, 1966). John Stonehouse, Ralph (London: Jonathan Cape, 1982). Richard Stony, A History of Modern Japan (Harmondsworth: Penguin, 1960). Michael Straight, After Long Silence (London: Collins, 1983). Victor Suvorov, Soviet Military Intelligence (London: Hamish Hamilton, 1984). Bela Szasz, Volunteers for the Gallows (London: Chatto & Windus, 1971). Tad Szulc, Fidel: A Critical Portrait (London: Hutchinson, 1987). Strobe Talbott (ed./trans.), Khrushchev Remembers (London: Sphere Books, 1971). [691] Vaino Tanner, The Winter War (Stanford, Conn.: Stanford University Press, 1957). Hugh Thomas, The Cuban Revolution (New York: Harper & Row, 1977). Hugh Thomas, The Spanish Civil War, 3rd rev. edn. (London: Hamish Hamilton, 1977). Hugh Thomas, Armed Truce: The Beginnings of the Cold War (London: Hamish Hamilton, 1986). Paul Thomas, Le KGB en Belgique (Brussels: Editions J.M. Collet, 1987). Robert W. Thurston, "Fear and Belief in the USSR's "Great Terror": Response to Arrest 1935-1939", Slavic Review, Summer 1986. Pavel Tigrid, "The Prague Coup: The Elegant Takeover", in Thomas Hammond (ed.), The Anatomy of Communist Takeovers (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1975). Fritz Tobias, The Reichstag Fire: Legend and Truth (London: Seeker & Warburg, 1963). Ornulf Tofte, Spaneren (Oslo: Gyldendal Norsk Forlag, 1987). John Toland, Adolf Hitler (New York: Doubleday, 1976). Nikolai Tolstoy, Stalin's Secret War (London: Jonathan Cape, 1981). Leopold Trepper, The Great Game (London: Michael Joseph, 1977). Leon Trotsky, My Life (Gloucester, Mass.: P. Smith, 1970). Harry S. Truman, Memoirs: 1945, Year of Decisions, Signet edn. (New York: New American Library, 1965). R.C. Tucker and S.F. Cohen (eds.), The Great Purge Trial (New York: Grosset & Dunlap, 1965). Dwight W. Tuttle, Harry L. Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, 1941-1945 (New York: Garland, 1983). Adam B. Ulam, Titoism and the Cominform (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1952). Adam B. Ulam, Expansion and Coexistence: Soviet Foreign Policy 1917-1973 (New York: Holt Rinehart, 1974). Adam B. Ulam, Dangerous Relations (New York: Oxford University Press, 1984). Richard H. Ullmann, Anglo-Soviet Relations, 1917-1921, vol. I: 1961, vol. Ill, 1972 (Princeton University Press). Peter S. Usowski, "John McCone and the Cuban Missile Crisis: A Persistent Approach to the Intelligence-Policy Relationship", International Fournal of Intelligence and Counterintelligence, vol. II (1988), No. 4. A.T. Vasilyev, The Ochrana (London: Harrap, 1930). John Vassall, Vassall (London: Sidgwick & Jackson, 1975). Georges Vereeken, The GPU in the Trotskyist Movement (London: New York Publications, 1976). [692] Fyodor Volkov, Secrets from Whitehall and Downing Street (Moscow: Progress Publishers, 1986). Julian Wadleigh, "Why I Spied for the Communists", New York Post, 12-20 July 1949. Donald Cameron Watt, "The Initiation of Talks Leading to the Nazi-Soviet Pact: An Historical Problem", in C. Abramsky and Beryl J. Williams (eds.), Essays in Honour of E.H. Carr (London: Macmillan, 1974). Donald Cameron Watt, "(John) Herbert King: A Soviet Source in the Foreign Office", Intelligence and National Security, vol. Ill (1988), No. 4. Donald Cameron Watt, How War Came: The Immediate Origins of the Second World War 1938-1939 (London: Heinemann, 1989). Gary R. Waxmonsky, "Police and Politics in Soviet Society, 1921-1929", unpublished PhD thesis (Princeton University, 1982). Allen Weinstein, Perjury: The Hiss-Chambers Case (New York: Knopf, 1978). Nigel West, A Matter of Trust (London: Weidenfeld & Nicolson, 1982). Nigel West, GCHQ (London: Weidenfeld & Nicolson, 1986). Nigel West, Molehunt (London: Weidenfeld & Nicolson, 1987). W.J. West (ed.), Grwell: The War Commentaries (London: Duckworth, 1985). W.J. West, Truth Betrayed (London: Duckworth, 1987). WJ. West, The Truth About Hollis (London: Duckworth, 1989). Barton Whaley, Codeword Barbarossa (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1974). Philip M. Williams, French Politicians and Elections 1951-1969 (Cambridge University Press, 1970). Robert Chadwell Williams, The Other Bolsheviks (Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1986). Robert Chadwell Williams, Klaus Fuchs, Atom Spy (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1987). Charles A. Willoughby, Sorge: Soviet Master Spy (London: William Kimber, 1952). Bertram D. Wolfe (ed.), Khrushchev and Stalin's Ghost: Text, Background and Meaning of Khrushchev's Secret Report to the Twentieth Congress on the Night of February 24-25 1956 (London: Atlantic Press, 1957). Bertram D. Wolfe, Three Who Made a Revolution (Harmondsworth: Penguin, 1966). Thierry Wolton, Le KGB en France (Paris: Bernard Grasset, 1986). Robert Woodward, Veil: The Secret Wars of the CIA 1981-1987 (New York: Simon & Schuster, 1987). Peter Wright, Spycatcher (New York: Viking, 1987). [693] Herbert Yardley, The American Black Chamber (London: Faber, 1931). Robert Young, In Command of France (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978). O.K. Zhukov, The Memoirs of Marshal Zhukov (London: Jonathan Cape, 1971). Алексей Аджубей, По следам одного юбилея, "Огонек", окт. 1989. Валерий Аграновский, Профессия: иностранец, "Знамя", сент. 1988. В.Н. Андрианов, Партизанская разведка в годы Великой Отечественной войны, Военно-исторический журнал, 1986, No 8. А. Байдаков, Факты о разведке. Из архивов органов безопасности СССР, "Правда", 9 мая 1989. Н. Барсуков, На пути к XX съезду, "Правда", 10 ноября 1989. Артем Боровик, Спрятанная война, "Огонек", 1989, No 46. Федор Бурлацкий, Хрущев: наброски к политическому портрету, "Литературная газета", 24 февраля 1988. Всеволод Вежнов, Антигитлеровская коалиция до войны? Возможности и реальность, "Литературная газета", 1989, No 17. Дмитрий Волкогонов, Накануне войны, "Правда", 20 июня 1988. 20 лет ВЧК-ОГПУ-НКВД (Москва: ОГИЗ, 1938). Федор Гладков и Михаил Смирнов, Менжинский (Москва, Молодая гвардия, 1969). И.А. Дементьева. Н.И. Агаянц и Ю.Ю. Яковлев, Товарищ Зорге (Москва, Советская Россия, 1965). Ф.И. Иоврыш, И.В. Морохов и С.К. Иванов, А-бомба (Москва, Наука, 1980). П.Л. Капица (изд. Павел Рубинин), Письма о науке (Москва, Московский рабочий, 1989). Ф.Н. Ковалев, Документы полпредства СССР в Праге, относящиеся к "делу Тухачевского", "Вестник МИД СССР", No 8 (42). Л. Колобов, Бессмертие павших, "Известия", 8-10 октября, 1969. В.А. Крючков, Объективный взгляд на мир, "Международная жизнь", октябрь 1988. Георгий Куманев, 22-го на рассвете, "Правда", 22 июня 1989 г. А. Лаврентьева, Строители нового мира, "В мире книг", 1970, No 4. A.M. Ларина, Незабываемое, "Знамя", октябрь 1988. Рой Медведев, Н.С. Хрущев. Политическая биография, "Дружба народов", июль 1989. [694] К.С. Москаленко, Как был арестован Берия, "Московские новости", No. 23, 1990. В.Ф. Некрасов, Вклад внутренних сил в дело победы советского народа в Великой Отечественной войне, "Военно-исторический журнал", 1985, No 9. Сергей Захарович Остряков, Военные чекисты (Москва, Воениздат, 1979). Николай Павленко, История войны еще не написана, "Огонек", 1989, No 25. А. Павлов и 3. Федотова, Консультация, "Литературная газета", 1989, No 32 (5253). А. Палий, Радиоэлектронная борьба в ходе войны, "Военно-исторический журнал", 1977, No 4. Яков Христофорович Петере, Воспоминания о работе в ВЧК в первый-год революции, "Пролетарская революция", 1924, No 10 (33). Процесс "Промпартии", 25 ноября-7 декабря 1930 г. Стенограмма судебного процесса и материалов, приобщенных к делу (Москва, Народный комиссариат юстиции, 1931). А. Рощин, В комиссариате иностранных дел накануне войны, "Международная жизнь", апрель 1988. К. Светицкий и С. Соколов, Я бы справился с любой работой, "Огонек", июнь 1989, No 24. В. Сидоров, Еще раз о "Тресте": роль М.В. Захарченко-Шульц, "Голос зарубежья", 1987, Nos. 45-6. Судебный отчет по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра (Москва: Народный комиссариат юстиции, 1936). Судебный отчет по делу антисоветского троцкистского центра (Москва: Народный комиссариат юстиции, 1937). Федор Тимофеевич Фомин, Записки старого чекиста, 2-е изд. (Москва, Политиздат, 1964). О.В. Хлевнюк, 1937 год: противодействие репрессиям, "Коммунист", 1989, No 18. Сергей Никитович Хрущев, Пенсионер союзного значения, "Огонек", 1988. С.К. Цвигун и др. (под ред.), В.И. Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922 гг.) (Москва, Издательство политической литературы, 1975). А. Шнейдер, Записки старого москвича (Москва, 1966). [695] ПЕРЕЧЕНЬ ССЫЛОК Глава I КОРНИ (1565-1917) 1. N.V.Riasanovsky, A History of Russia, 4th edn. (Oxford University Press, 1984), pp.148-158. Ronald Hingley, The Russian Secret Police (London: Hutchinson, 1970), pp.1-4. 2. Richard Pipes, Russia under the Old Regime (Harmondsworth: Penguin, 1974), pp.129-130. 3. Если нет другой ссылки, информация о Третьем отделении дана no Sidney Monas, The Third Section (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1961) and P.S. Squire, The Third Department (Cambridge University Press, 1968). 4. Alexander Herzen, My Past and Thoughts, trans. Constance Garnett (London: Chatto & Windus, 1968), vol. II, pp.441-442. 5. Pipes, Russia, pp.294-295. 6. Ibid-, pp.297ff. Hingley, Secret Police, ch 3. 7. Pipes, Russia, ch.II. Hingley, Secret Police, ch.4. 8. Hingley, Secret Police, pp.92-93. 9. A.T.Vasilyev, The Ochrana (London: Harrap, 1930), ch.6. 10. Hans Rogger, Russian in the Age of Modernisation and Revolution Ш1-1917 (London: Longman, 1983), pp. 199-206. Hingley, Secret Police, pp.92-94. 11. Гордиевский. 12. Гордиевский. 13. Hingley, Secret Police, p.79. 14. Richard J. Johnson, 'Zagranichnaya Agentura: The Tsarist Political Police in Europe', Journal of Contemporary History, 1972, nos.1-2. 15. 'La police russe en France', 29 June 1914, Archives Nationales, Paris, F7 14,605. 16. Norman Cohn, Warrant for Genocide (London: Eyre & Spottiswoode, 1967), pp.78-79. Hingley, Secret Police, pp.88-81. 17. Johnson, 'Zagranichnaya Agentura'. 18. 'La police russe en France', 29 June 1914. 19. 'Les polices etrangeres en France", 19 June 1914, Archives Nationales, Paris, F7 14,605. 20. Johnson, 'Zagranichnaya Agentura'. 21. 'La police russe en France', 29 June 1914. 22. Cohn, Warrant for Genocide, pp.79. Hingley, Secret Police, pp.80. 23. 'La police russe en France', 29 June 1914. 24. Cohn, Warrant for Genocide, pp.76-86, 113. 25. Christopher Andrew, Theophile Delcasse and the Making of the Entente Cordiale (London: Macmillan, 1968), pp.130-131, 239, 241. 26. Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community (London: Heinemann, 1985), pp.3, 85ff. 27. Vasilyev, Ochrana, ch.5. 28. Hingley, Secret Police, p. 114. 29. David Kahn, The Codebreakers (New York: Macmillan, 1967), pp.614-621. 30. Christopher Andrew, 'Dechiffrement et diplomatie: le cabinet noir du Quai d'Orsay sous la Troisieme Republique', Relations Internationales, 1976, no.5. 31. Kahn, Codebreakers, p.621. 32. Докладная записка Хардинга по шифровке "Спринг Раис - Грею" от 28 февраля 1906 года, шифровка No.l51, PRO FO 371/123/7670. 33. Личное письмо Хардинга Сандерсену от 3 июня 1904 года, Lansdowne Papers, PROFO 800/115. [696] 34. Об открытии Хардинга упоминается в шифровке "Спринг Раис -- Грею" от 12 апреля 1906 года, шифровка No.263, PRO FO 371/123/12817. Основателем секретной службы называют "человека, служившего начальником русской полиции в Париже". Рачковский соответствует этому описанию. Сменивший его на посту начальника Иностранного отдела Ратаев находился в Париже до 1905 года. 35. Шифровка "Спринг Раис - Грею" от 28 февраля 1906 года, шифровка No.151, PRO FO 371/123/7670. Шифровка "Спринг Раис - Грею" от 12 апреля 1906 года, шифровка No.263, PRO FO 371/123/12817. 36. См. четыре сборника перехваченных русских документов в переводе на немецкий язык под редакцией Otto Hoetsch (Die Internationalen Beziehungen im Zeitalter des Imperialismus (Berlin, 1933-1942". Влияние службы перехвата и расшифровки на царскую внешнюю политику до сих пор не изучено. Ничего не говорится об этом и в последних исследованиях царской внешней политики William С. Fuller Jr ('The Russian Empire', см. n.42) и D.C.B. Lieven (Russia and the Origins of the First World War [London: Macmillan, 1984]). 37. Шифровка "Ламсдорф - Остену Сакену", No.27, от 10 января 1902 года. Отрывки из немецкой расшифровки. Archives du Ministere des Affaires Etrangeres, Paris, Nelidov Papers. 38. David Kahn, 'Codebreaking in World War I and II: The Major Success and Failures, Their Causes and Their Effects', in Christopher Andrew and David N. Dilks (eds.), The Missing Dimension: Governments and Intelligence Communities in the Twentieth Century (London: Macmillan, 1984), pp. 138-139. В довоенной Англии не было специальной службы перехвата и расшифровки, но у индийского раджи была небольшая группа перехвата, которую он использовал в своих целях. 39. Andrew, 'Dechiffrement et diplomatie', pp.51ff. 40. Последний немецкий перехват 1912 года, опубликованный Hoetsch, Die Internationalen Beziehungen. 41. Andrew, 'Dechiffrement et diplomatie', p.53. Вместе с тем во время войны французы и русские перехватывали и расшифровывали немецкую дипломатическую переписку. 42. William С. Fuller Jr, "The Russian Empire', in Ernest R.May (ed.), Knowing One's Enemies (Princeton University Press, 1984). 43. lan Armour, 'Colonel Redl: Fact and Fantasy', Intelligence and National Security, vol.11 (1987), no.l. 44. Kahn, Codebreakers, pp.622-628. 45. Christopher Andrew, 'France and the German Menace' in May (ed.), Knowing One's Enemies, p. 133. 46. A.G. Raffalovitch, L'abominable venalite de la presse (Paris, 1921). Rene Girault, Emprunts russes et investissements francais en Russie 1887-1914 (Paris, 1973). Andrew, Delcasse, pp.245-246. 47. По словам Олега Калугина, который возглавлял ПГУ К (контрразведка) в 1970-е годы и был заместителем начальника Ленинградского КГБ с 1980 по 1987 год, КГБ в Советском Союзе "все еще пользуется инструкциями по работе с агентами, написанными царским полицейским управлением". Интервью "Комсомольской правде", 20 июня 1990 года. (* здесь и далее обратный перевод с английского. Прим.пер.). 48. Robert Chadwell Williams, The Other Bolsheviks (Bloomington and Indianapolis: Indiana University Press, 1986), pp.120-121, 154-155. 49. Stefan T. Possony, Lenin: The Compulsive Revolutionary, rev. Brit. edn. (London: Alien & Unwin, 1966), p. 142. 50. Bertram D. Wolfe, Three Who Made a Revolution (Harmondsworth: Penguin, 1966), pp.535-536. 51. Анализ карьеры Малиновского основан на работах R.C. El wood, Roman Malinovsky: A Life without a Cause (Newlonville, Mass.: Oriental Research Partners, 1977) и Wolfe, Three Who Made a Revolution, ch.31. 52. TsuyoshiHasegawa, The February Revolution: Petrograd, 1917 (Seattle: University of Washington Press, 1981), p.201. 53. Ibid., p.201. 54. Vasilyev, Ochrana, pp.229, 249-250. [697] Глава II ЧК, КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ И "ЗАГОВОР ЛОККАРТА" (1917-1921) 1. См. иллюстрации. Щит и меч сохранились на некоторых эмблемах КГБ. 2. Гордиевский. 3. E.H. Carr, The Bolshevik Revolution 1917-1923 (London: Macmillan, 1953), vol.111, ch.21. 4. V.I. Lenin, The Stale and Revolution (London: Alien & Unwin, 1919), ch.5, pts.2 and 3. 5. George Leggett, The Cheka: Lenin's Political Police (Oxford University Press, 1981), ch.l. 6. В.Андрианов, "Рыцарь революции", "Правда", 10 сентября 1987г. (*) 7. Leggett, Cheka, pp.22ff. 8. "Дзержинский о себе" и выдержки из его писем, опубликованные в "20 лет ВЧК-ОГПУ-НКВД" (Москва: ОГИЗ. 1938), стр.20-23. Андрианов, "Рыцарь революции". (*) 9. Leggett, Cheka, pp.26-27. 10. Ibid., pp.250ff. 11. Федор Тимофеевич Фомин, "Записки старого чекиста", 2-е изд. (Москва: Политиздат, 1964). (*) 12. Речь 2 июля 1926 года, "20 лет ВЧК-ОГПУ-НКВД", стр.24. (*) 13. "Правда", 11 сентября 1987г. (*) 14. Интервью Кристофера Эндрю с бежавшим на Запад сотрудником КГБ Петром Дерябиным, 25 ноября 1987г. 15. "Террор нашим врагам, слава нашей отчизне", "20 лет ВЧК-ОГПУ-НКВД". 16. См. ниже, стр.279. 17. Гордиевский. 18. Отрывок из стенографического отчета о заседании Совнаркома 20 декабря 1917 года, "20 лет ВЧК-ОГПУ-НКВД". (*) 19. С.К. Цвигун и др., (ред.) "В.И.Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922гг.) (Москва: Издательство политическая литература, 1975), No.52. (*) 20. Leggett, Cheka, pp.54-55. 21. Ibid., р.114. 22. Яков Христофорович Петере, "Воспоминания о работе а ВЧК в первый год революции", "Пролетарская революция", 1924, No.lO (33). (*) 23. Leggett, Cheka, eh. 123, p.255. 24. Ibid., pp.34, 219-220. 25. Петере, "Воспоминания". (*) 26. Leggett, Cheka, pp.280-281. 27. Сергей Захарович Остряков, "Военные чекисты" (Москва: Воениздат, 1979), гл.1. 28. Evan Mawdsley, The Russian Civil War (London: Alien & Unwin, 1987). 29. Ibid., p.53. Leggett, Cheka, p.102. 30. Цвигун и др. (ред.), "Ленин и ВЧК", Мо.48. (*) 31. Остряков, "Военные чекисты", гл.1. (*) 32. Речь Ленина 23 декабря 1921г. Цвигун и др. (ред.), "Ленини ВЧК", стр.543-544. 33. Leggett, Cheka, pp.73, 293. 34. Ibid., ch.4. 35. Ibid. John J. Dziak, Chekisty (Lexington, Mass: Lexington Books, 1987), p. 13. 36. Цвигун и др. (ред.), "Ленин и ВЧК", No.198. (*) 37. Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community (London: Heinemann, 1985), pp.212-213. 38. Ibid., chs.2, 4 and 6. 39. Ibid., pp.83-84. 40. Richard Deacon, A History of the British Secret Service (London: Frederick Muller, 1969), pp.139-142, 175. [698] 41. Andrew, Secret Service, pp.83-84, 214. Robert Bruce Lockhart, Memoirs of a British Agent, 2nd edn. (London/New York: Putnam, 1934), pp.276-277. 42. Остряков, "Военные чекисты", введение и гл.1. (*) Другой советский историк считает "сомнительным" тот факт, что Рейли "родился в Одессе под именем Розенблюм". Fyodor Volkov, Secrets from Whitehall and Downing Street (Moscow: Progress Publishers, 1986), p.33. 43. Гордиевский. 44. Lockhart, British Agent, p.323. 45. Kirn Philby, My Silent War (London: Panther Books, 1969), p.30. 46. G.A.H111, Go Spy the Land (London: Cassell, 1932): цитата со стр.193. 47. G.A.HU1, 'Report on Work Done in Russia', секретный доклад на 29 страницах or 26 ноября 1918г., PRO FO 371/3350. 48. Leggelt, Cheka, p.419, n. 104. 49. Philby, My Silent War, p.30. 50. Hill, Go Spy the Land, pp.196-197. 51. Richard K. Debo, 'Lockhart Plot or Dzerzhinskii Plot?', Journal of Modern History, vol. XLIII (1971), pp.428-431, S.G. Reilly, The Adventures of Sidney Reilly, Britain's Master Spy (London: E. Ma thews & Marrot, 1931), p.21. 52. Richard H. Ullman, Anglo-SovietRelations 1917-1921 (Princeton University Press, 1961-72), vol. I, ch.8. 53. Ibid., pp.285-286. 54. Lockhart, British Agent, pp.314-315; дата встречи искажена, кроме того, ошибочно предполагается, что Берзин, а не Спрогис, присутствовал на встрече (см. Debo, 'Lockhart Plot or Dzerzhinskii Plot?', p.434). Хилл записал, что первая встреча Рейли с Локкартом и латышским агентом провокатором в Москве состоялась "на второй неделе августа", скорее всего, сразу же после первой встречи Берзина и Спрогиса с Локкартом, 'Report on Work Done in Russia', fols.32-33, PRO FO 371/3350. 55. Debo, 'Lockhart Plot or Dzerzhinskii Plot?', pp.432-436. Lockhart, British Agent, p.314. 56. Hill, 'Report on Work Done in Russia', fols.37-38. PRO FO 371 /3350. Безусловно, Хилл и Рейли были уверены в том, что эта явка принадлежала латышам. 57. Leggett, Cheka, p.281. 58. Ibid., p.282. 59. Hill, 'Report on Work Done in Russia', fols.38-39, PRO FO 371/3350. 60. Leggett, Cheka, ch.6. 61. Остряков, "Военные чекисты", гл.1. (*) 62. Lockhart, British Agent, pp.317-319. 63. Петере,-"Воспоминания". (*) 64. Lockhart, British Agent, pp.319-320. 65. Ibid., p.320. 66. Отчет Рейли Хиллу, 'Report on Work Done in Russia', fol.41, PRO FO 371/3350. 67. The Times, 24 Oct. 1918. Richard K. Debo, Revolution and Survival: The Foreign Policy of Soviet Russia 1917-18 (Liverpool University Press, 1979), p.361. 68. Hill, 'Report on Work Done in Russia', fol.39, PRO FO 371/3350. 69. Izvestia, 3 Sept. 1918. Jane Degras (ed.), Documents on Soviet Foreign Policy (London: Oxford University Press, 1951), vol. I, pp.98-99. (*) 70. Lockhart, British Agent, pp.324-326. 71. Leggett, Cheka, p.283. 72. Hill, 'Report on Work Done in Russia', fol.38, PRO FO 371/3350. 73. Lockhart, British Agent, p.322. Hill, Go Spy the Land, p.238. 74. Hill, 'Report on Work Done in Russia', fol.42, PRO FO 371/3350. 75. Lockhart, British Agent, ch. 10. 76. Петере, "Воспоминания". (*) 77. Andrew, Secret Service, pp.218-219. Leggett, Cheka, p.283. 78. Остряков, "Военные чекисты", гл.1. (*) 79. См. ниже, crp.67ff. 80. Цвигун и др. (ред.), "Ленин и ВЧК", No.286, 295. С) 81. Остряков, "Военные чекисты", гл.1. (*) 82. Leggett, Cheka, p.349. 83. Ibid., приложение С. 84. Цвигун и др. (ред.), "Ленин и ВЧК", стр.545. (*) [699] 85. Lefgen. Cheka, eh. 15. Amy W. Knigh, The KGB: Police and Politics In the Soviet Union (London: Unwin Ну man, 1988), pp. 14-15. Глава III ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА И "АКТИВНЫЕ ДЕЙСТВИЯ". ЭПОХА ДЗЕРЖИНСКОГО (1919-1927) 1. W.T.Angress, 'The Takeover that Remained in Limbo: The Ger nan Experience 1918-1923', in Thomas Hammond (ed.), The Anatomy of Communist Takeovers (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1975), p.162. 2. J.P.Nettl, Rosa Luxemburg, 2 vols. (London: Oxford University Press, 1966). 3. Branko Lazitch and Milorad M. Drachkovilch, Lenin and the Comintern, vol. I (Stanford: Hoover Institution Press, 1972), pp.214-215. Aino Kuusinen, Before and After Stalin (London: Michael Joseph, 1974), pp.35-36. 4. E.H.Carr, The Bolshevik Revolution 1917-1923, vol. Ill (London: Macmillan, 1953),pp.l28ff. 5. Lazitch and Drachkovitch, Lenin and the Comintern, vol. I, pp.167-193. 6. Dan N. Jacobs, Borodin (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 198P, p.75. 7. Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community (London: Heinemann, 1985), p.244. 8. Lazitch and Drachkovitch, Lenin and the Comintern, vol. I, pp.182-198. 9. Jane Degras (ed.), The Communist International, 1919-1942. Documents, vol. I (London: Oxford University Press, 1956), pp.166-172. 10. Geoffrey Hosking, A History of the Soviet Union (London: Fontana, 1985), p.101. 11. Henry M. Felling, The British Communist Party, 2nd edn. (London: A. & C. Black, 1975), pp.11, 17-18, 29. 12. Lazitch and Drachkovitch, Lenin and the Comintern, vol. I, p.141. 13. Branko Lazitch, "Two Instrumente of Control by the Comintern: The Emissaries of the ECCI and the Party Representatives in Moscow', in Milorad M. Drachkovitch and Branko Lazitch (eds.), the Comintern: Historical Higl.lights. (New York: Praeger, 1966), p.49. 14. Lazitch and Drachkovitch, Lenin and the Comintern, vol. I, pp.158, 454. 15. Ibid., ch.10. 16. Elizabeth Poretsky, Our Own People (London: Oxford University Press, 1969), p.53n. 17. Kuusinen, Before and After Stalin, p.20. 18. Francis Meynell, My Lives (London: Bodley Head, 1971), po.128-131. 19. Jacobs, Borodin, pp.61-65, 81, 97. 20. Lazitch and Drachkovitch, Lenin and the Comirtern, vol. I, rh.ll. Angress, 'Takeover', pp.176-182. 21. Paul Avrich, Kronstadt 1921 (Princeton University Press, 1971). 22. C.K. Цвигун и др. (ред.), В.И.Ленин и ВЧК: Сборник документов (1917-1922 гг.) (Москва: Издательство политическая литература, 1975), No.390, стр.440-442. 23. Richard H. Ullman, Anglo-Soviet Relations, 1917-1921, vol. III (Princeton University Press, 1972), это самый лучший отчет об этих переговорах. 24. Ibid., р.97. 25. George Leggett, The Cheka: Lenin's Political Police (Oxford University Press, 1981), pp.298-99. 26. Цвигун и др. (ред.), Ленин и ВЧК, No.390. (*) 27. Ullman, Anglo-Soviet Relations, vol. Ill, ch.3. 28. Цвигун и др. (ред.), Ленин и ВЧК, No.390. (*) 29. Hugh Brogan, The Life of Arthur Ransome (London: Jonathan Cape, 1984), pp.223, 197. 30. Ibid., pp.213, 253. [700] 31. Ibid., pp.218, 221. 32. О контактах Рансома с Базилом Томсоном см. ibid., стр.234-235, 244. 33. См., например, дневник Рансома, 12 октября, 3 ноября 1922 года, 16 июня 1923 года; Ransome Papers, Brotherton Library .University of Leeds. 34. Некоторые адреса и номера телефонов записаны в начале дневника Рансома за 1924 год, в том числе там есть и адрес и телефон Клышко в Москве. Ibid. 35. Цвигун и др. (ред.), Ленин и ВЧК, No.390. (*) 36. Brogan, Ransome, pp. 163-165. 37. Впоследствии Рансом утверждал, что "Поля Дьюкса нельзя было воспринимать достаточно серьезно, чтобы начать ненавидеть его". Rupert Hart-Davis (ed.), The Autobiography of Arthur Ransome (London: Jonathan Cape, 1976), pp.262-263. 38. Цвигун и др. (ред.), Ленин и ВЧК, No.390. (*) 39. Ibid. 40. Ibid. 41. Hart-Davis (ed.), Autobiography of Arthur Ransome, pp.309-311. 42. Запись в дневнике Рансома за 8-11 мая 1923 года. В дневнике нет ни одной записи за 15-21 мая. Ransome Papers, Brotherton Library, University of Leeds. 43. Hart-Davis (ed.), Autobiography of Arthur Ransome, pp.309-311. В дневнике Рансома за 23 мая 1923 года рассказывается о "решающей встрече" между Ходгссном и Литвиновым. Ransome Papers, Brotherton Library, University of Leeds. 44. Hart-Davis (ed.), Autobiography of Arthur Ransome, p.317. Позднее в 1924 году в интервью газете "Манчестер гардиан" Рансом сказал, что чему надоело жить в Восточной Европе и он вернулся в Англию. В течение нескольких лет он продолжал работать в качестве политического обозревателя, путешествуя по странам Дальнего Востока, Китаю, а в 1928 году он в последний раз приезжает в Москву. В 1929 году он уходит из газеты "Гардиан", оставляет журналистику и, уехав в Озерный край, посвящает себя детской литературе. Вскоре после этого он становится известным детским писателем. 45. Andrew, Secret Service, p.261. 46. P. William Filby, 'Bletchley Park and Berkeley Street', Intelligence and National Security, vol. Ill (1988), no.2, p.280. 47. W.F. Friedman, 'Six Lectures on Cryptology', p.18, NAW RG457 SRH-004. 48. Filby, 'Bletchley Park and Berkeley Street', p.280. 49. Ullman, Anglo-Soviet Relations, vol. Ill, passim. Andrew, Secret Service, pp.266-274. 50. Andrew, Secret Service, pp.273-296, 312, 315-317. Раскольников погиб в годы "Великого Террора". 51. Leggett, Cheka, p.299. 52. Andrew, Secret Service, pp.306-307. 53. Georgi Agabekov, OGPU (New York: Brentano's, 1931), p.271. 54. Leggett, Cheka, p.458. Gary R. Waxmonsky, 'Police and Politics in Soviet Society 1921-1928", неопубликованная диссертация (Princeton University, 1982), pp.373-374. 55. Гордиевский. 56. Agabekov, OGPU, pp.12-13. 57. Kuusinen, Before and After Stalin, pp.40ff. Poretsky, Our Own People, pp.53ff. Walter Krivitsky, I Was Stalin's Agent (London: Hamish Hamilton, 1939), pp.79ff. 58. См. ниже, CTp.l51ff. 59. Babette Gross, Willi Munzenberg: A Political Biography (Ann Arbor, Mich.: Michigan University Press, 1974), p.217. Krivitsky, Stalin's Agent, pp.79-80. 60. Gross, Munzenberg, p.217. 61. Arthur Koestler, The Invisible Writing, Danube edn. (London: Hutchinson, 1969),p.253. 62. Ibid. Gross, Munzenberg, p. 120. 63. R.N. Carew-Hunt, 'Willi Muenzenberg', in David Footman (ed.), International Communism, St Antony' Papers, no.9 (London: Chatto & Windus, 1960), p.87. 64. В ходе обыска, произведенного полицией в 1931 году на берлинской штаб-квартире "Лиги против империализма", основанной Мюнзенбергом в 1927 году, были обнаружены документы, связанные с деятельностью разведывательных агентур в нескольких странах. Ibid., p.77. 65. Agabekov, OGPU, p.272. Kuusinen, Before and After Stalin, p.40. Leggett, Cheka, p.458. [701] 66. Branko Lazltch and Milorad M. Drachkovitch, Biographical Dictionary of the Comintern, rev. edn. (Stanford: Hoover Institution Press, 1986), см. на Pyatnitsky и Trilisser. 67. Kuusinen, Before and After Stalin, pp.61-62. 68. Angress, 'Takeover', p.186. 69. Boris Bajanov, Bajanov revele Staline: souvenirs d'un ancien secretaire de Staline (Paris: Gallimard, 1979), pp.62-64. В 1923 году Бажанов был секретарем Политбюро. 70. Ibid., pp.64-66. Роль Уншлихта в организации "Немецкого Октября" подтверждается его непосредственным участием, вместе с Пятаковым и другими, в написании учебника по вооруженному восстанию, основанному на детальном изучении восстаний в Гамбурге в 1923 году, Ревеле в 1924 и Китае в 1926-1927 году. A.Neuberg, Armed Insurrection (London: NLB, 1970), pp.9, 11. 71. Kuusinen, Before and After Stalin, p.62. 72. Ibid., pp.63-66. 73. Angress, 'Takeover', p.190. 74. 1 декабря 1924 года была предпринята еще одна попытка совершить революционный переворот в столице Эстонии Ревеле. Инициатором выступления был Зиновьев (впоследствии его обвиняли в том, что, организовав успешное вооруженное восстание, он хотел укрепить свои позиции в руководстве страны после смерти Ленина), который пошел на поводу у слишком оптимистично настроенных эстонских коммунистов в Москве и Ленинграде, утверждающих, что эстонские рабочие откликнутся на революционный призыв коммунистов. Однако этого не произошло, и восстание было жестоко подавлено в течение одного дня. Neuberg, Armed Insurrection, pp.11-12. Kuusinen, Before and After Stalin, p.66. 75. Leggett, Cheka, pp.443-444. 76. Гордиевский. 77. Гордиевский. 78. Leggett, Cheka, p.294. 79. Гордиевский. 80. Agabekov, OGPU, p.45. 81. Гордиевский. О роли Бирка в операции "Трест" см. Natalie Grant, 'Deception on a Grand Scale', Journal of Intelligence and Counterintelligence, vol. I (1986-88), no.4, p.87. 82. "Ходгсон - Керзону" от 29 мая 1922 года, PRO FO 371/8216 N5429. 83. "Ходгсон - Литвинову" от 24 и 31 мая 1924 года, PRO FO 371/10495 N4868/2140/38. 84. "Ходгсон - Макдональду" от 26 мая и 9.июня 1924 года, idid. 85. "Ходгсон - Макдональду" от 22 августа 1924 года, см. меморандум 'Soviet Espionage on British Mission in Moscow', от 7 октября 1924 года, ibid. 86. Agabekov, OGPU, p.33. Агабеков возглавлял сектор, который занимался корреспонденцией Алресова. 87. Сообщение Странга о Лампсоне в Министерство иностранных дел от 22 апреля 1927 года, no.756, PRO FO 371/12500 F3967. Сообщение Лампсона в Министерство иностранных дел от 28 апреля 1927 года, no.796, PRO FO 371/12500 F4134. 88. Andrew, Secret Service, pp.402-409. 89. 'Instructions for the Enlistment of Secret Co-Workers in Foreign General Consulates (British, American, Japanese)', 4 апреля 1927, PRO FO 371/12501 F 6532. 90. См., например, Agabekov, OGPU, p.35. 91. Leggett, Cheka, pp.232, 446. 92. Gordon Brook-Shepherd, the Storm Petrels (London: Collins, 1977), p. 104. 93. Andrew, Secret Service, p.407. 94. См. ниже, crp.82-83. 95. Kuusinen, Before and After Stalin, p.73. 96. Andrew, Secret Service, p.302. 97. Kuusinen, Before and After Stalin, p.74. 98. Ibid., pp.76-77. 99. Andrew, Secret Service, p.335. После нескольких скандалов Рой был исключен из Коминтерна в 1929 году. 100. Kuusinen, Before and After Stalin, pp.71-72. 101. Andrew, Secret Service, pp.309-310. 102. Ibid., pp.311, 319. 103. Kuusinen, Before and After Stalin, p.51. [702] 104. And.ew, Secret Service, pp.312-313. 105. Kuusinen, Before and After Stalin, pp.51-52. 106. Ibid. 107. Гордиевский. 108. Leonard D. Gereon, The Secret Police in Lenin's Russia (Philadelphia: Temple University Press, 1976), pp.234-235. 109. S.P.Melgounov, The Red Terror in Russia (London: Dent, 1925), p.253. 110. Цвигун и др., Ленин и ВЧК, No.437. (*) 111. Гордиевский. 112 .Leggett, Cheka, p.295. 113. David Golinkov, The Secret War Against Soviet Russia (Moscow: Progress Publishers, 1981), pp.90-91. 114. Andrew, Secret Service, p.288. Robin Bruce Lockhart, Ace of Spies: A Biography of Sidney Reilly (London: Hodder & Stoughton, 1967), pp.101-108. 115. Leggett, Cheka, p.295. 116. Ibid., pp.295-296. 117. Golinkov, Secret War, p.91. 118. Andrew, Secret Service, pp.290-291. 119. Winston S. Churchill, Great Contemporaries (London: Odhams, 1947), p. 101. 120. Golinkov, Secret War, p.91-93. 121. Ibid., p.93. 122. Andrew, Secret Service, pp.313-314. Michael Kettle, Sidney Reilly: The True Story (London: Corgi, 1983), ch.7. 123. Golinkov, Secret War, pp.93-96. 124. Grant, 'Deception on a Grand Scale', pp.51-59. Сергей Захарович Остряков, "Военные чекисты" (Москва, Воениздат, 1979), гл.2, раз. IV. (*) 125. Grant, 'Deception on a Grand Scale", p.64n. "Trest", Melgunov MSS no.103. gruppa 18, papka 10, London School of Economics. В.Сидоров, "Еще раз о "Тресте": роль М.В.Захарченко-Шульц", Голос Зарубежья, 1987, стр.45-46. (*) 126. Гордиевский. 127. Grant, 'Deception on a Grand Scale', pp.56-58. Остряков, "Военные чекисты", гл.2, раз. IV. (*) 128. Гордиевский. 129. Остряков, "Военные чекисты", гл.2, раз. IV. (*) 130. Grant, 'Deception on a Grand Scale', p.53. 131. Andrew, Secret Service, p.286. 132. Ibid. 133. Ibid., p.314. Lockhart, Ace of Spies, pp.131-135. Kettle, Sidney Reilly, pp.131-136. 134. Andrew, Secret Service, p.315. S.G.Reilly, The Adventures of Sidney Reilly, Britain's Master Spy (London: E.Mathews & Marrot, 1931), pp.180-181. 135. Гордиевский. 136. Reilly, Adventures of Sidney Reilly, pp.194-198 (копия письма Рейли от 29 сентября 1925 года). 137. Гордиевский. Секретные письма от "Капитана Е." (Эрнест Бойс) Пепите Рейли, опубликованные Рейли в Adventures of Sidney Reilly, стр.189-194. 138. Golinkov, Secret War, pp.96-101. Гордиевский. 139. Reilly, Adventures of Sidney Reilly, pp.209-214. 140. Ibid., pp.214-215. 141. Ibid., pp.225-247. 142. Гордиевский. 143. Grant, 'Deception on a Grand Scale', p.70. 144. Reilly, Adventures of Sidney Reilly, pp.253ff., копия письма Захарченко-Шульц, написанного по-французски. Английский перевод текста содержит ошибки. 145. Ibid., pp.255-256. 146. Grant, 'Deception on a Grand Scale', pp.68-69, 72. 147. Анонимное интервью. 148. Reilly, Adventures of Sidney Reilly, pp.257-259. 149. "Правда", 6 июля 1927 год. (*) 150. Остряков, "Военные чекисты", гл.2, раз. IV. (*) [703] Глава IV СТАЛИН И ШПИОНОМАНИЯ (1926-1938) 1. Федор Тимофеевич Фомин, "Записки старого чекиста", 2-е изд. (Москва, Политиздат, 1964 год). (*) 2. Robert M.Slusser, 'Chekist Leaden from Dzerzhinsky to Yezhcv: Variations on n Theme', доклад к 88-й ежегодной встрече Американской исторической ассоциации, копия находится в Гуверовском институте, Стэнфорд. 3. Boris Souvarine: Stalin. A Critical Survey of Bolshevism (London: Seeker & Warburg, 1939),p.425. 4. Georgi Agabekov, OGPU, (New York: Brentano'", 1931), p.25o. Фомин, "Записки старого чекиста", crp.l28ff. (*) 5. Фомин, "Записки старого чекиста", crp.!28ff. (*) 6. Leon Trotsky, My Life (Gloucester, Mass.: P.Smith, 1970), pp.448-450. 7. Фомин, "Записки старого чекиста", crp.l28ff. (*) Agabekov, OGPU, p.256. Slusser, 'Chekist Leaders'. Теодор Гладков и Михаил Смирнов, "Менжинский" (Москва, Молодая гвардия, 1969). (*) 8. Agabekov, OGPU, pp.256-257. А.М.Ларина, "Незабываемое", Знамя, октябрь 1988. (*) 9. Alexander Orlov, The Secret History of Stalin's Crimes (London: Jarrolds, 1954), p.311. Воспоминания Орлова, как правило, содержат факты, основанные как на его собственных наблюдениях, которым можно в той или иной степени, доверять так и на мало достоверных слухах. Рассказ о поведении Ягоды летом 1936 года основывается на его собственных наблюдениях. 10. Stephen F. Cohen, Bukharin and the Bolshevik Revolution 1888-1938 (New York: Oxford University Press, 1980), pp.288, 448. 11. А.М.Ларина, "Незабываемое". (*) 12. Gary R. Waxmonsky, 'Police and Politics in Soviet Society, 1921-1928', неопубликованная диссертация (Princeton University, 1982), pp.373-374. 13. Agabekov, OGPU, pp.256-257. Orlov, Secret History, p.260. 14. David J. Dallin, Soviet Espionage (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1955), p.40. Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community (London: Heinemann, 1985), p.330-332. 15. PRO FO 371/12500 и 12501. 16. Andrew, Secret Service, pp.331-333. 17. E.H. Carr, Foundations of a Planned Economy (London: Macmillan, 1978), vol. Ill, chs.84, 85. 18. Andrew, Secret Service, pp.321-333. 19. R.C.Tucker и S.F.Cohen (eds.), The Great Purge Trial (New York: Grosset & Dunlap. 1965), p.683. 20. Agabekov, OGPU, pp.122-133. 21. Andrew, Secret Service, p.332. 22. Статья Сталина от 23 июля 1927 года, опубликованная в Jane Degras (ed.), Documents on Soviet Foreign Policy, vol. II (London: Oxford University Press, 1952), pp.233-235. 23. Ibid., pp.236-237. 24. Orlov, Secret History, p.311. Орлов утверждает, что был свидетелем описанных событий. 25. Leonard Schapiro, The Communist Party of the Soviet Union, 2nd rev. edn. (London: Methuen, 1970), ch.16. 26. Isaac Deutscher, The Prophet Unarmed: Trotsky 1921-1928 (London: Oxford University Press. 1959), pp.393-394. [704] 27. Issac Deutscher, The Prophet Outcast: Trotsky 1929-1940 (London: Oxford University Press, 1963), pp.1-3. Jean van Heijenoort, With Trotsky in Exile (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978), ch.l, p.154. 28. Kendall E. Bailes, Technology and Society under Lenin and Stalin (Princeton University Press, 1978), pp.73-77. 29. Eugene Lyons, Assignment in Utopia (London: Harrap, 1938), ch.6. 30. Bailes, Technology and Society, pp.87-88. 31. Гордиевский. Материалы Гордиевского не следует путать с секретными материалами ПГУ, подготовленными в 1980 году. 32. Сергей Захарович Остряков, "Военные чекисты", (Москва, Воениздат, 1979), гл.2. (*) 33. Andrew, Secret Service, pp.177-180. 34. Ibid., pp.477-480. 35. Hiroaki Kuromiya, Stalin's Industrial Revolution (Cambridge University Press, 1988), pp.14-17. Geoffrey Hosking, A History of the Soviet Union (London: Fonatna, 1985), pp.149-150. 36. Petro G. Grigorenko, Memoirs, trans. T.P.Whitney (London: Harvill Press, 1983), pp.28, 98-99. 37. Kuromiya, Stalin's Industrial Revolution, pp.110-115. 38. Amy W. Knight, The KGB: Police and Politics in the Soviet Union (London: UnwinHyman, 1988), pp.20-21. Martin McCauley, The Soviet Union Since 1917 (London: Longman, 1981), pp.72-74. 39. Доклад на XVI съезде партии 27 июня 1930 года, опубликованный в Degras (ed.), Documents on Soviet Foreign Policy, vol. II, pp.444-445. 40. Jonathan Haslam, Soviet Foreign Policy 1930-1933 (London: Macmillan, 1983),ch.4. 41. Доклады Центральному исполнительному комитету от 5 января и VI съезду Советов от 6 марта 1931, опубликованные в Degras (ed.). Documents on Soviet Foreign Policy, vol. II, pp.467, 473. 42. Lyons, Assignment in Utopia, pp.357-358. 43. Процесс "Промпартии", 25 ноября-7 декабря 1930 г. Стенограмма судебного процесса и материалов, приобщенных к делу (Москва, Народный комиссариат юстиции СССР, 1931). (*) 44. Lyons, Assignment in Utopia, pp.370-378. 45. Остряков, "Военные чекисты", гл.2. (*) 46. Roy Medvedev, Let History Judge (London: Macmillan, 1972), p. 127. 47. Kuromiya, Stalin's Industrial Revolution, pp.171-172. 48. Lyons, Assignment in Utopia, p.379. 49. Kuromiya, Stalin's Industrial Revolution, pp.274-276. 50. Lyons, Assignment in Utopia, pp.561-571. Andrew, Secret Service, pp.355-356. 51. Robert Conquest, The Harvest of Sorrow (London: Hutchinson, 1986), pt. П. Lev Kopelev, the Education of a True Believer (London Wildwood House, 1981). Alex de Jonge, Stalin and the Shaping of the Soviet Union (London: Collins, 1986), chs.28, 29. 52. Isaac Deutscher, Stalin: Political Biography (New York: Vintage Books, 1962), p.325. 53. Conquest, Harvest of Sorrow, p.233. 54. Ibid., pp.242-243, 269. 55. Ibid., p.240. 56. Ibid., pp.232, 257, 327. 57. Ibid., ch.17. 58. Boris Nicolaevsky, Power and the Soviet Elite (New York: Praeger, 1965), pp. 18-19. 59. Victor Serge, Memoirs of a Revolutionary, 1901-1941 (London: Oxford University Press, 1963), p.259. 60. "Известия", 1989 год, No.6; "Огонек", 1989 год, No.15. (*) 61. J. Arch Getty, Origins of the Great Purges (Cambridge University Press, 1985), pp.119-121. Судя по всему, Гегти преувеличивал действительное влияние "подпольной организации в СССР" Троцкого. См. ниже, crp.!20ff. 62. См. ниже, стр.103. 63. Jonathan Haslam, 'Political Opposition to Stalin and the Origins of the Terror in Russia, 1932-1936', Historical Journal, vol. XX (1986), p.398. Hosking, History of the Soviet Union, pp. 184-185. [705] 64. Haslam, 'Political Opposition to Stalin', p.402. 65. Ibid., pp.402-407. De Jonge, Stalin, ch.30. 66. Leonid Radzhishovsky, 'December Г, Moscow News, 1988, no.48. 67. Knight, KGB, pp.24-26. 68. "Личный секретариат товарища Сталина", "Секретный отдел", "Специальный сектор" были созданы как независимые подразделения главной канцелярии, но в начале тридцатых годов они были объединены в один отдел. Niels Erik Rosenfeldt, Knowledge and Power: The Role of Stalin's Secret Chancellery in the Soviet System of Government (Copenhagen: Rosenkilde & Bagge, 1978). 69. Alexander Orlov, Handbook of Intelligence and Guerilla Warfare (Ann Arbor, Mich.: University of Michigan Press, 1963), p.187. 70. Rosenfeldt, Knowledge and Power, pp.131-132. 71. Гордиевский. Сотрудники КГБ, с которыми Гордиевский обсуждал версию о том, что Запорожец действовал без ведома Медведя, считали ее нереальной. 72. Отрывки из мемуаров Хрущева, опубликованных в "Огоньке" за 1989 год, No.28. (*) Medvedev, Let History Judge, pp.159-161. 73. Bertram D. Wolfe (ed.), Khrushchev and Stalin's Ghosi: Text, Background and Meaning of Khrushchev's Secret Report to the Twentieth Congress on the Night of February 24-25 1956 (London: Atlantic Press, 1957), p.128. 74. Orlov, Secret History, p.74. 75. Medvedev, Let History Judge, pp.161-165. 76. Ларина, "Незабываемое". (*) 77. Haslam, 'Opposition to Stalin', p.409. 78. Medvedev, Let History Judge, pp. 166-167. 79. Deutscher, Prophet Outcast, pp.326-329. 80. Первоначально эти полномочия были даны на один год, но в июне 1937 года они были продлены на неопределенный срок. Medvedev, Let History Judge, p.393. 81. Haslam, 'Opposition to Stalin', pp.416-417. 82. Доклад о судебном заседании по делу "троцкистско-зиновьевского центра" (Москва: Народный комиссариат юстиции СССР, 1936). (*) 83. Haslam, 'Opposition to Stalin', p.418. 84. Orlov, Secret History, pp.261 -263. Орлов сам был свидетелем всплесков "удивительного тщеславия" Ягоды за несколько месяцев до его отстранения от дел. 85. Wolfe (ed.), Khrushchev and Stalin's Ghost, p.130. 86. Orlov, Secret History, ch.12, pp.260-262. Robert Conquest, Inside Stalin's Secret Police: NKVD Politics 1936-1939 (London: Macmillan, 1985), pp.22-23. 87. Доклад о судебном заседании по делу "троцкистско-зиновьевского центра" (Москва: Народный комиссариат юстиции СССР, 1937). (*) 88. Walter Krivitsky, I Was Stalin's Agent (London: Hamish Hamilton, 1939), pp. 166-170. Художественная запись рассказа Кривицкого, основанного, вероятно, на беседах СО Слуцким, с которым он был в тесных отношениях, сделана анонимным автором. 89. Ibid., p.171. 90. Conquest, Inside Stalin's Secret Police, pp. 14-25. 91. Orlov, Secret History, pp.237-238. Поскольку все другие комиссары внутренних дел первого и второго рангов были расстреляны, есть основания полагать, что Слуцкий умер насильственной смертью. 92. Гордиевский. 93. Robert Conquest, The Great Terror: Stalin's Purge of the Thirties (London: Macmillan, 1968), ch.7. Krivitsky, I Was Stalin's Agent, p.253. 94. Orlov, Secret History, p.242. 95. F.N.Kovalev, 'Documents from the Soviet Plenipotentiary Representation in Prague Relating to the "Tukhachevsky Affair"', Vestnik, no.8 (42), от 1 мая 1989 года. 96. Jonathan Lewis и Phillip Whitehead, Stalin: A Time for Judgement (London: Methuen, 1990), p.109. 97. Conquest, Great Terror. Conquest, Inside Stalin's Secret Police. О количестве репрессированных в вооруженных силах см. "Правда" от 22 июня 1989 года. 98. Nadezhda Mandelstam, Hope Against Hope (London: Collins, 1971), pp.75-76. Idem, Hope Abandoned (London: Collins, 1974). 99. LevRazgon, 'The Executioner's Song', Moscow News, 1988. no.48. Zenon Poznyak, 'Kuropaty', Moscow News, 1988, no.41. [706] 100. Branko Lazitch, 'Stalin's Massacre of the Foreign Communist Leaders' в Milorad M. Drachkovitch и Branko Lazitch (eds.), The Comintern: Historical Highlights (New York, Praeger, 1966). 101. Tucker и Cohen (eds.), The Great Purge Trial. 102. Ibid. 103. Интервью с Фитсроем Маклином, Timewatch, BBC2, декабрь 1988. 104. Гордиевский. 105. Mikhail Shreider, 'Ivanovo, 1937', Moscow News, 1988, no.48. 106. Гордиевский. 107. "Известия" от 15 февраля 1939 года. Degras, Documents on Soviet Foreign Policy, vol. Ill (1953), pp.273-275. 108. "20 лет ВЧК-ОГПУ-НКВД (Москва, ОГИЗ, 1938). (*) 109.С.К.Цвигунидр. (ред.), "В.И.ЛениниВЧК: Сборник документов (1917-1922 г.г.) (Москва, Издательство политической литературы, 1975, стр.369). (*) ПО. Degras (ed.), Documents on Soviet Foreign Policy, vol. Ill, p.273. 111. Wolfe (ed.), Khrushchev and Stalin's Ghost, p.158. 112. Medvedev, Let History Judge, p.333. 113. А.Павлов и З.Федотова, "Консультация", "Литературная газета", No.32 (5253), от 2 августа 1989 года. (*) 114. "Террор нашим врагам, слава нашей отчизне", "Правда" от 20 декабря 1938 года. (*) 115. Medvedev, Let History Judge, p.339. 116. Orlov, Secret History, pp.221-222. 117. De Jonge, Stalin, p.365. 118. О.В.Хлевнюк, "Год 1937 - Оппозиция репрессиям", "Коммунист", 1989 год, No. 18. (*) R.V. Ivanov-Razumnik, The Memoirs of Ivanov-Razumnik (London: Oxford University Press, 1965), p.342. Robert W.Thurston, 'Fear and Belief in the USSR's "Great Terror": Response to Arrest 1935-1939', Slavic Review, Summer 1986, pp.226-227. 119. De Jonge, Stalin, pp.349-351. Evgenia Ginsburg, Into trie Whirlwind (London: 1967),p.20-21. 120. Conquest, Great Terror, pp.499-513. 121. Mikhail Gorokhov, 'From the NKVD to the Polish Army', Dallin Collection, Bakhmeteff Archive, Columbia University. 122. Viktor Kravchenko, I Chose Freedom (New York: Scrlbner's, 1946), p.232. Thurston, 'Fear and Belief, p.228. 123. Elizabeth Poretsky, Our own People (London: Oxford University Press, 1969), pp.110, 149. Глава V "ВРАГИ НАРОДА" ЗА ГРАНИЦЕЙ (1929-1940) 1. Гордиевский нес ответственность за подготовку раздела, связанного со странами Третьего отдела ПГУ (это Великобритания, Ирландия, Скандинавия, австралийско-азиатский регион). Книгу об истории ПГУ (для служебного пользования), работа над которой была завершена в 1980г., не следует путать с общей историей КГБ Григоренко (тоже закрытой), которая была окончена в 1978г. См выше, с 88. 2. Marina Grey, Le general meurt a minuit (Paris: Pion, 1981) p 4, 10, 17. Leonid Mlechin в статье "A Minister in Emigration: Hitherto Unknown Pages In the History of the Soviet Intelligence Service", New Times, 1990, nos. 18-20, использует материалы архива КГБ, которые добавляют, а в некоторых случаях и исправляют некоторые детали операции против Кутепова в описании Марины Грей. 3. Marina Grey, Le general meurt a minuit, pp. 42-43, 88. 4. Все политические убийства КГБ за пределами страны осуществляются с санкции Политбюро, точнее, осуществлялись, поскольку с некоторого времени КГБ прак- [707] тически прекратил использование этой формы "специальной операции". В эпоху Сталина подобные решения зачастую принимались лично Сталиным. 5. Marina Grey, Le general meurt a minuit, p l, 14. Leonid Mlechin, "A Minister in Emigration", pt. 3, New Times, 1990, no 20, p. 38. Отчет о расследовании Surete в The Times от 25 марта 1930г. 6. Mlechin, "A Minister in Emigration", pt. 3, New Times, 1990, no. 20, p. 38. 7. Grey, Le general meurt a minuit, pp. 83-84. А. Шнайдер, "Записки старого москвича" (Москва, 1966г.), с 118-119*. Mikhail Hellerand Aleksandr Nekrich, Utopia in Power (New York: Summit Books, 1986), p. 313. 8. "Красная звезда", 22 сентября 1965г. John J.Dzjak, Chekisty: A History of the KGB (Lexington, Mass.: Lexingion Books, 1988), p. 99. 9. Grey, Le general meurt a minuit, ch. 20. 10. Там же, ch. 22, pp. 224-246. 11. Mlechin, "A Minister in Emigration", pt 2, New Times, 1990, no. 19. 12. Гордиевский. 13. Isaac Deutscher, The Prophet Outcast: Trotsky 1929-1940 (London: Oxford University Press), pp. 25-26. Georges Vereeken, The GPU in the Trotskyist Movement (London: New Park Publications, 1976), ch. 2. Herbert Romerstein and StanislavLevchenko, The KGB Against the "Main Enemy". (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1989), pp. 155ff, ch. 10. 14. Сергей Захарович Остряков, "Военные чекисты" (Москва, Воениздат, 1979, гл. 2). 15. Georgi Agabekov, OGPU (New York: Brentano's, 1931), pp. 202-203, 207-208, 219-221, 238-240. Elizabeth Poretsky, Our Own People (London: Oxford University Press, 1969), pp. 146-147. Alexander Orlov, The Secret History of Stalin's Crimes (London: Jarrolds, 1954), pp. 200-203. В упомянутых описаниях встречаются незначительные разночтения, которые объясняются различной степенью личной осведомленности. Однако все они сходятся в том, что Блюмкин встречался с Троцким, что в деле была замешана Горская и что Блюмкина казнили. Официальная версия КГБ по делу Блюмкина (кстати, только в ней дается дата его расстрела) вкратце изложена в книге Острякова "Военные чекисты". 16. Leonard Schapiro, The Communist Party of the Soviet Union, 2nd rev. edn. (London: Methuen, 1970), p. 307. 17. Deutscher, Prophet Outcast, pp. 81-82, 277-278. 18. Vereeken, GPU in the Trotskyist Movement, chs. 2, 5. 19. Deutscher, Prophet Outcast, pp. 125-126. 20. Скитания Троцкого детально описаны в Deutscher, Prophet Outcast. 21. J. Arch Getty, Origins of the Great Purges (Cambridge University Press, 1985), p. 119. 22. Deutscher, Prophet Outcast, pp. 347-348, Vereeken, GPU in the Trotskyist Movement, ch. 1. 23. Orlov, Secret History, pp. 229-234. 24. Hugh Thomas, The Spanish Civil War, 3rd rev. edn. (London: Hamish Hamilton, 1977), ch 27. Jonathan Haslam, The Soviet Union and the Struggle for Collective Security 1933-1934 (London: Macmillan, 1984), ch. 7. R. Dan Richardson, Comintern Army (Lexington, Kentucky: University Press of Kentucky, 1982), chs. 4, 5, 6. 25. Walter Krivitsky, I Was Stalin's Agent (London: Hamish Hamilton, 1939), p. 101. 26. Haslam, Struggle for Collective Security, p. 116. 27. Thomas, Spanish Civil War, pp. 460-461. W.H. Auden, Spain (London: Faber, 1937). 28. Thomas, Spanish Civil War, p. 454. Krivitsky, Stalin's Agent, p. 113-114. 29. Thomas, Spanish Civil War, pp. 457-459. David Dallin, Soviet Espionage (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1955), p. 47. Ruth Fischer, Stalin and German Communism (London: Oxford University Press, 1949), p. 500ff. Branko Lazitch and Milorad M.Drachkovitch, Biographical Dictionary of the Comintern, rev. edn. (Stanford Ca.: Hoover Institution Press, 1986). 30. Детальный обзор хода войны с точки зрения интербригад (им эта книга и посвящена) дается в Paul Preston, The Spanish Civil War, 1936-1939 (London: Weidenfeld & Nicolson, 1986). 31. Poretsky, Our Own People, p. 211. 32. Preston, Spanish Civil War, p. 137. [708] 33. Vereeken, GPU in the Trotskyist Movement, ch. 12. 34. Thomas, Spanish Civil War, p. 706-/09. 35. Там же, р. 669. 36. Auguste Lecoeur, Le partisan (Paris: Flammarion, 1963), p. 72. 37. Richardson, Comintern Army, pp. 174-175. 38. Allen Weinstein, Perjury: The Hiss-Chambers Case (New York: Knopf, 1978), pp. 174-175. 39. Poretsky, Our Own People, pp. 1-3, chs. 9, 10. Krivitsky, Stalin's Agent, ch. 8. В обоих случаях описания в общих чертах сходны. 40. Krivitsky, Stalin's Agent, pp. 235-236, 260-261. 41. Grey, Le general meurt a minuit, pp. 222-223, chs. 15-19. 42. Факт расстрела Миллера был признан лишь в 1990г. Mlechin, "A Minister in Emigration", pt. 1, New Times, 1990, no 18, p. 37; pt. 3, New Times, 1990, no. 20, p. 38. 43. Grey, Le general meurt a minuit, ch. 31. 44. Orlov, Secret History, pp. 333-334. 45. В 1940 г. было найдено тело Мунзенберга: его нашли повешенным на дереве во Франции; практически нет сомнений в том, что он был убит НКВД. Кривицкого нашли мертвым в гостиничном номере в Вашингтоне в 1941 г. официальное заключение - самоубийство. Орлов остался жив: сменив имя, он смог скрыться в Северной Америке. 46. Krivitsky, Stalin's Agent, pp. 290-291. 47. Deutscher, Prophet Outcast, pp. 394-397. 48. Интервью, взятое Кристофером Эндрю у Петра Дерябина 25 ноября 1987г. В книге PeterDeriabin and Frank Gibney, The Secret World, rev. edn. (New York: Ballantine Books, 1982), pp. 159-160, описываются послевоенные операции Камеры. 49. Deutscher, Prophet Outcast, pp. 405-408. Poretsky, Our Own People, p. 265. Jean van Heijenoort, With Trotsky in Exile (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978), p. 129. 50. Deutscher, Prophet Outcast, pp. 419-420. 51. Там же, pp. 420-426. 52. Гордиевский. 53. Robert Conquest, The Great Terror: Stalin's Purge of the Thirties (London: Macmillan, 1968), ch. 13. 54. Svetlana Alliluyeva, Only One Year (London, Hutchinson, 1969). 55. Одна из жертв Берии - Герой Советского Союза Сергей Щиров. Он потерял рассудок и медаль героя в ГУЛАГе после того, как Берия похитил и изнасиловал его жену. Посмертно реабилитирован в 1988г. Guardian, 20 Oct. 1988. 56. Deutscher, Prophet Outcast, pp. 4S2. 57. Van Heijenoort, With Trotsky, p. 132. 58. Гордиевский. О ликвидации Блюмкина, см. выше, С. 119-120. 59. Nikolay Khokhlov, In the Name of Conscience (London: Frederick Muller, 1960), p.42. 60. Isaak Don Levine, The Mind of an Assassin (London: Weidenfeld & Nicolson, 1959), pp. 32-35. 61. См выше, с. 125-126. 62. "Secret. V.M.Petrov: Intelligence Report. Assassina'ion of Trotsky", 2 May 1955, Records of Petrov's debriefing, AAC, CRS, A6283/XR1/9. fol. 128. 63. Levine, Mind of an Assassin, chs. 7-10. 64. Во время слушаний Владимир Петров сослался на досье КГБ, которое "четко показывает, что убийство Троцкого являлось запланированной операцией, направлявшейся из здания НКВД, и что ее организация на американском континенте была делом рук резидента НКВД в советском генконсульстве в Нью-Йорке". AAC, CRS, A6283/XR1/9, fol. 128. 65. Помимо специально указанных мест, наше описание убийства Троцкого основывается на книгах Deutscher, Prophet Outcast, ch. 5, и Levine, Mind of an Assassin. 66. Vladimir and Evdokia Petrov, Empire of Fear (London: Andre Deutsch, 1956), pp. 80-82. Petrov debriefing, "Miscellaneous Soviet Intelligence Personalities", AAC, CRS, A6283/XR1/9, fol. 84. 67. AAC, CRS, A6283/XR1/9, fol. 128. См. No. 62. 68. Энрике Кастро Дельгадо о беседе с Каридадом Меркадером, в Levine, Mind of an Assassin, pp. 216-222. [709] 69. Гордиевский отрицает утверждения о том, что Меркадер (или Рамон Лопес, как его называли в Москве) якобы получил звание Героя Советского Союза, хотя он почти наверняка получил бы это звание, если бы приехал до смерти Сталина. О жизни МеркадеравМоскве.см. Juan Cabo, "Trotsky's Assassin: Executioner or Victim'", Moscow News, 1989, no. 12. В середине 70-х годов Меркадер уехал из Москвы и поселился на Кубе, где и скончался в 1978г. Его вдова вернулась в Москву для погребения его праха на Кунцевском кладбище. В газете Moscow News, 1989, no. 26, помещена фотография его могилы. Глава VI СЛУЖБА РАДИОПЕРЕХВАТА, ВНЕДРЕНИЕ АГЕНТОВ И "ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ПЯТЕРКА" ИЗ КЕМБРИДЖА (1930-1939) 1. Гордиевский. 2. George Leggett, The Cheka: Lenin's Political Police (Oxford University Press, 1981), p. 301. Elizabeth Poretsky: Our Own People (London: Oxford University Press, 1969), pp. 211-212. Walter Krivitsky, I Was Stalin's Agent (London: Hamish Hamilton, 1939), pp. 115-118. Robert Conquest, The Great Terror: Stalin's Purge of the Thirties (London: Macmillan, 1968), p. 230. John J.Dziak, Chekisty (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1987), p. 15. В этих источниках есть небольшие разночтения относительно карьеры Берзина. Мы следовали хронологии, данной Leggett. 3. "Mrs Petrov's Statement Concerning Her Past Intelligence Work", 15 May 1954, AAC, CRS, A6283/XR1/14. 4. Vladimir and Evdokia Petrov, Empire of Fear (London: Andre Deutsch, 1956), pp. 129-131. 5. "Mrs Petrov's Statement...", AAC, CRS, A6283/XR1/14. 6. Poretsky, Our Own People, p. 1. Интервью, взятое Кристофером Эндрю у Юрия Растворова, октябрь 1987г. Дополнительная информация исходит от Гордиевского. 7. Гордиевский. 8. После ареста в 1941 году Зорге утверждал в своих тюремных мемуарах, что Четвертое управление в первую очередь несло ответственность за сбор разведывательной информации за рубежом: "НКВД собирает секретную информацию, но при этом делает акцент на контршпионаже, антисоветских организациях и наблюдении за идеологическими тенденциями в иностранных государствах." Это его заявление отражало те приоритеты ОГПУ, которые существовали на момент отъезда Зорге из Москвы весной 1933 г. впоследствии он был в Москве только раз и пробыл всего пару недель летом 1935г. Мемуары Зорге опубликованы в книге Charles A. Willoughby, Sorge: Soviet Master Spy (London: William Kimber, 1952); цитата взята со с. 139. 9. Hede Massing, This Deception (New York: Ivy Books, 1987), p. 59. 10. Помимо мемуаров Зорге, см. F.W. Deakin and G.R. Storry, The Case of Richard Sorge (New York: Harper & Row, 1964) и Gordon W. Prange et al., Target Tokyo: The Story of the Sorge Spy Ring (New York: McGraw-Hill, 1985). 11. Prange et al., Target Tokyo, p. 43. 12. Jane Degras (ed.), Documents on Soviet Foreign Policy (London: Oxford University Press, 1953), Vol. HI, pp. 48ff. Adam B. Ulam, Expansion and Coexistence: Soviet Foreign Policy 1917-1973 (New York: Holt Rinehart, 1974), pp. 200-208. 13. Willoughby, Sorge, p. 162. 14. Richard Storry, A History of Modern Japan (Harmondsworth: Penguin, 1960), ch. 8. 15. Massing, This Deception, pp. 59-60. 16. Deakin and Storry, Sorge. Prange et al., Target Tokyo. 17. B.V.A.Roling and C.F.Ruter (eds.), The Tokyo Judgement: The International Military Tribunal for the Far East (Amsterdam: APA University Press, 1977), vol.I, ch. 6. Jonathan Haslam, Soviet Foreign Policy 1930-1933 (London: Macmillan, 1983), ch. 7. 18. Haslam, Soviet Foreign Policy, 1930-1933, pp. 86-89. [710] 19. "Советский Союз и Япония", "Известия", 4 марта 1932г. 20. Christopher Andrew, "Codebreakers and Foreign Offices: The French, British and American Experience", pp. 49- 51, in Christopher Andrew and David N. DUks (eds.), The Missing Dimension: Governments and Intelligence Communities in the Twentieth Century (London: Macmilian, 1984). Herbert Yardley, The American Black Chamber (London: Faber, 1931). 21. Roling and Ruter (eds.), Tokyo Judgement, vol.1, p. 312. 22. Krivitsky, Stalin's Agent, pp. 32-36. Это описание подтверждается вдовой близкого друга и коллеги Кривицского по НКВД Игнаса Порецкого (псевдоним-Рейсе). Госпожа Порецкая в своих мемуарах обращает внимание на некоторые преувеличения, встречающиеся в мемуарах Кривицкого и, очевидно, исходящие из слишком буйной фантазии его соавтора. Однако в данном случае она пишет, что Кривицкий "по непонятным причинам" приуменьшает "свой величайший успех". Опять-таки это приуменьшение могло быть вызвано соавтором, который недооценил значение этого события - ведь книга писалась за два года до нападения на Перл Харбор. Poretsky, Our Own People, p. 71. 23. Речь Литвинова 23 ноября 1936г. Degras (ed.), Documents on Soviet Foreign Policy, vol. Ill, p. 224. 24. Там же. 25. Krivitsky, Stalin's Agent, p. 36. 26. Помимо специально означенных мест, все наше описание дела Олдхама основывается на книге William F. Corson and Robert T. Crowley, The New KGB, "updated" Quill edn. (New York: Willian Morrow, 1986), pp. 140-168, которые в свою очередь используют американские источники и результаты слушаний в органах разведки. Все эти источники скрывают сущность личности Олдхама. Вероятно, из-за того, что дело Олдхама никогда официально не признавалось в Великобритании, он упоминается исключительно как "Скотт". Место и дата самоубийства "Скотта" по описанию Корсона и Кроули позволяют идентифицировать его как Олдхама. 27. Гордиевский идентифицирует "Ганса" как Галлени. 28. Информация Кристофера Эндрю, полученная от голландских сотрудников разведки; а также информация Гордиевского. С незначительными расхождениями по некоторым моментам эта же история описана в книге Gordon Brook-Shepherd, The Storm Petrels (London: Collins, 1977), pp. 174-177. 29. Donald Cameron Watt, "(John) Herbert King: A Soviet Source in the Foreign Office", Intelligence and National Security, vol. Ill, no. 4 (1988), p. 62. 30. Igor Cornelissen, De GPOe op de Overtoom (Amsterdam: Van Gennep, 1989), pp.156-157. 31. Информация Кристофера Эндрю, полученная от голландских сотрудников разведки (один из которых впоследствии участвовал в расследовании дела Пика) ; а также информация Гордиевского. Ср.: Brook-Shepherd, Storm Petrels, pp. 174-179, и Cornelissen, De GPOe op de Overtoom, p. 158. 32. Гордиевский. 33. Гордиевский. 34. Пресс-конференция 20 ноября 1979г., материалы опубликованы в печати на следующий день. 35. C.W.Guillebaud, "Politics and the Undergraduate in Oxford and Cambridge", Cambridge Review, 26 Jan. 1934. 36. Kirn Philby, My Silent War (London: Panther Books, 1969), p. 15. 37. Paul Hollander, Political Pilgrims (Oxford University Press 1981), p. 102. 38. Там же, р. 105. 39. См выше, pp. 57ff. 40. Babette Gross, Willi Munzenberg: A Political Biography (Ann Arbor, Mich.: Michigan University Press, 1974), p. 240. 41. Там же, pp. 241-242. Arthur Koestler, The Invisible Writing, Danube edn. (London: Hutchinson, 1969), pp. 242-243. 42. Опубликовано в 1933 г. в Великобритании Виктором Голланцем. 43. Koestler, Invisible Writing, p. 243. 44. Ronald W.Clark, Einstein: The Life and Times (London: Hodder & Stoughton, 1973), p.463. 45. Brown Book, p. 9. 46. Koestler, Invisible Writing, p. 243. 47. Gross, Munzenberg, p. 311. [711] 48. Koestler, Invisible Wriung, p. 254ff. 49. Alexander Abusch, эпилог (Nachwort) к переизданию Braunbuch uber Reichstagbrand und Hitlerterror (Frankfurt/Main: Roderberg-Verlag, 1978). 50. Garfield Hays, цитата по Fritz Tobias, The Reichstag Fire: Legend and Truth (London: Seeker & Warburg, 1963). 51. Подтасовка свидетельских показаний обсуждается в Christopher Andrew and Harold James, "Willi Munzenberg, the Reichstag Fire and the Conversion of Innocents" в сборнике David Charters and Maurice Tugwell (eds.), Deception in East-West Relations (London: Pergamon-Brassey, 1990). 52. Tobias, Reichstag Fire. 53. О Калике и его комитете см. Die Zeit dossier, Sept.-Oct. 1979. Ср.: E.Calic (ed.), Der Reichstagbrand: Eine Wissenschaftliche Dokumentation, Band H (Munich: K.G.Saur Verlag, 1978). 54. Gross, Munzenberg, p. 251. 55. См. D .N.Pritt, From Right to Left (London: Lawrence & Wishart, 1985), особенно главы 5, 7, 9, 12. 56. Протокол заседания Министерства иностранных дел от 14 декабря 1933г, PROFO 371/16755. 57. The Times, 14 Sept. 1933. 58. The Times, 15 Sept. 1933. 59. Koestler, Invisible Writing, p. 244. 60. P. Stojanoff, Reichstagbrand: Die Prozesse in London and Leipzig (Vienna: Europa Verlag, 1966), p. 183. 61. The Times, 21 Sept. 1933. 62. Tobias, Reichstag Fire, p. 228. 63. The Second Brown Book of the Hitler Terror (London: Bodley Head, 1934). Andrew and James, "Munzenberg, the Reichstag Fire and the Conversion of Innocents'. 64. Catherine Karolyi, A Life Together (London: Alien & Unwin, 1961), pp. 298-299. 65. John Costello, Mask of Treachery (London: Collins, 1988),pp. 164-167,197-198. 66. Christopher Andrew, "F.H.Hinsley and the Cambridge Moles: Two Patterns of Intelligence Recruitment", in Richard Langhorne (ed.), Diplomacy and Intelligence during the Second World War: Essays in Honour of F.H.Hinsley (Cambridge University Press, 1985), p. 25. 67. Koestler, Invisible Writing, pp. 28-30. 68. Michael Kater, The Nazi Party : A Social Profile of Members and Leaders 1919-1945 (Oxford: Basil Blackwell, 1983), pp. 81-83. 69. Ernst Henri "The Revolutionary Movement in Nazi Germany: (1) The Groups of Five ("Funfergruppen")", New Statesman & Nation, 5 Aug. 1933. 70. Там же. 71. Предисловие редактора, там же. 72. London: Dent, 1934. 73. Цитата из The Times в книге Ernst Henri от 1939г Hitler Over Europe? (London: Dent), p. 292. 74. Henri, Hitler Over Europe?, pp. 299-300. 75. Andrew, "F.H.Hinsley and the Cambridge Moles", p. 26. 76. Информация Кристофера Эндрю, полученная из частных источников. 77. New Statesman & Nation, 7 Apr. 1934. 78. Гордиевский. 79. Интервью с Генри, записанные на пленку в 1988 г. Робином Брюсом Локхартом (сыном сэра Робина Брюса Локхарта, чья биография обсуждается в гл. 2) и кратко изложенные Робином Брюсом Локхартом в письмах Кристоферу Эндрю от 21 ноября 1988 г. и 18 марта 1989 г. 80. Интервью, взятое Кристофером Эндрю у Эдит Коббет 18 марта 1981г. Г-жа Коббет не подозревала о разведывательной деятельности Генри во время их совместной работы. 81. Ernst Henri (sic), Stop Terrorism! (Moscow: Novosti, 1982), pp. 32-33, 195. 82. Интервью Брюса Локхарта (см п. 79). 83. Phillip Knightley, Philby: KGB Master Spy (London: Apdre Deutch, 1988), eh. l. 84. Предисловие к книге Andrew and Dilks, Missing Dimension, p. 5. 85. Knightley, Philby, ch. 2. Philby, My Silent War, предисловие. Ч [712] 86. Bruce Page, David Leitch and Phillip Knightley, Philby: The Spy Who Betrayed a Generation (London: Sphere Books, 1977), ch. 5. 87. Knightley, Philby, p. 45. 88. Гордиевский. 89. Alexnader Orlov, The Secret History of Stalin's Crimes (London: Jarrolds, 1954), pp. 235-237. 90. Massing, This Deception, pp. 116-118. 91. Poretsky, Our Own People, pp. 214-215. Cornelissen, De GPOe op de Overtooir, ch.l 1. 92. Massing, This Deception, p. 117. 93. Knightley, Philby, pp. 39-43. 94. Page, Leitch and Knightley, Philby, p. 86. 95. Гордиевский. 96. "Nationale fur ordentliche Horer der philisophischen Fakultat": Arnold Deutsch, 1923-1927; "Rigorosenakt des Arnold Deutsch", no. 9929,1928 (включая автобиографию Дейча); свидетельство об экзамене на соискание звания доктора философских наук Арнольда Дейча, 1928 г. (архивы Венского университета). 97. William M.Johnston, The Austrian Mind (Berkely, Ca.: University of California Press, 1983), p. 188-192. "Nationale fur ordentliche Horer": Deutsch, летний семестр 1926г. 98. См. материалы университета, упомянутые в п. 96. В поли-цейских архивах за 1934 г. Дейч проходит как Konfessionslos (см.п 100). 99. Wilhelm Reich, Sexualerregung und Sexualbefriedigung, первая публикация в серии: Schriften der Sozialistischen Gesellschaft fur Sexualberatung und Sexualforschung in Wien, в которой содержится следующая отметка: "Copyright 1929 by Munster-Verlag (Dr Arnold Deutsch), Wien II". Что касается Райха, см. Myron Sharaf, Fury on Earth: A Biography of Wilhelm Reich (London: Andre Deutsch, 1983). 100. Донесения полиции о Дейче 25 марта 1934г, 27,апреля 1934г, в: Z1.38.Z.g.P./34, Dokumentationsarchiv des Osterreichischen Widerstandes, Vienna. 101. Гордиевский. 102. В свидетельстве о рождении дочери Дейча, которая появилась на свет 21 мая 1936 года в Женской больнице Челси, сказано, что профессия отца - лектор университета, а адрес семьи - Лаун Роуд Флэтс, д. 7. В архивах Лондонского университета нет свидетельств о том, что Дейч преподавал или вел исследования в его стенах, однако Дейч мог преподавать на временной основе или вести самостоятельные исследования, что не отражается документально. 103. Knightley, Philby, pp. 44-46. В разговорах с Найтли Филби никогда не называл своих кураторов по имени. 104. Гордиевский. 105. Andrew Boyle, The Climate of Treason (London: Hutchinson, 1979) pp. 78-85. 106. Tom Driberg, Guy Burgess: A Portrait with Background (London: Weidenfeld & Nicolson, 1956), pp. 17-18. Costello, Mask of Treachery, p. 208. 107. Goronwy Rees, A Chapter of Accidents (London: Chatto & Windus, 1971), pp. 110-111. 108. Driberg, Burgess, ch. 1. 109. Там же, pp. 15-17. 110. Rees, Chapter of Accidents, pp. 110-114. 111. Barrie Penrose and Simon Freeman, Conspiracy of Silence (London: Grafton Books, 1986), p. 69. Costello, Mask of Treachery, p. 50. Второе имя отца Бланта обычно ошибочно указывается как "Vere". 112. Anthony Blunt, "From Bloomsbury to Marxism", Studio International, November 1973, p. 164. 113. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, pp.32-34. 114. Blunt, "From Bloomsbury to Marxism", pp. 166-167. 115. Архивы Кембриджского университета. Так же, как и сейчас, трехгодичный математический курс Кембриджа не имел академических различий высшей и низшей ступени, для студентов второго класса (средней успеваемости). Успеваемость Бланта в современных языках на начальных этапах обучения обычно искажается. 116. Costello, Mask of Treachery, pp. 190-194. 117. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, p. 45. 118. Costello, Mask of Treachery, p. 190. [713] 119. V.G.Lawford, Bound for Diplomacy (London: John Murray, 1963), p. 141-142 (книга была написана задолго до раскрытия Бланта как советского агента). 120. Rees, Chapter of Accidents, pp. 110-114. 121. Blunt, "From Bloomsbury to Marxism", p. 167. 122. Driberg, Burgess, p. 34. 123. Blunt, "From Bloomsbury to Marxism", p. 167. 124. Там же. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, p. 107. На пресс-конференции после провала в 1979 г. Блант утверждал, что он "стал коммунистом, а, точнее, марксистом, в 1935-1936г.г." Это не так. В этом году он стал не марксистом, а активным сотрудником советской разведки. 125. Наилучшее исследование Маклина в: Robert Cecil, A Divided Life (London: Bodley Head, 1988). 126. The Cranta, 8 Nov. 1933. 127. Driberg, Burgess, pp. 16-17. 128. Knightley, Philby, p. 45. 129. Rees, Chapter of Accidents, p. 131. 130. Гордиевский. Берджесс впоследствии признался Рису, что он встречался со своим куратором "регулярно в одном из кафе в восточном Лондоне", однако имени его не назвал. Rees, Chapter of Accidents, p. 145. 131. Knightley, Philby, p. 48. 132. Driberg, Burgess, ch. 2. 133. Michael Straight, After Long Silence (London: Collins, 1983), p. 94. 134. Там же, р. 95. 135. Гордиевский. 136. Knightley, Philby, p. 48. 137. См. ниже, с. 331-332. 138. Cecil, Divided Life, pp. 36-39. 139. Boyle, Climate of Treason, p. 114. 140. Места встреч с Дейчем указаны в: Rees, Chapter of Accidents, p. 145. 141. Driberg, Burgess, p. 23. 142. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, p. 143. 143. Rees, Chapter of Accidents, pp. 122-123. Straight, After Long Silence, pp. 94-95. 144. Straight, After Long Silence, p. 142. 145. Wendy Steiner, "Scholarship and its Affiliations: Wendy Steiner on the Blunt Case", London Review of Books, 30 March 1989. 146. Майкл Стрэйт в интервью с Кристофером Эндрю, 3-я часть документальной серии четвертой программы радио Би-Би-Си "Профессия - разведчик", первый эфир - 16 августа 1981г. 147. Гордиевский. 148. Архивы Университета Глазго. 149. Архивы Кембриджского университета и колледжа Тринити. 150. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, pp. 369-371. 151. Nigel West, Molehunt (London: Weidenfeld & Nicolson, 1987), p. 26. 152. Архивы Кембриджского университета и колледжа Тринити. John Colville, The Fringes of Power (London: Hodder & Stoughton, 1985), p. 30n. 153- Гордиевский. 154. Massing, This Deception, pp. 117-118. 155. Гордиевский. 156. Cecil, Divided Life, pp. 42-49. Осталось множество свидетельств молодого Маклина о гражданской войне в Испании, например, в: PRO FO 371/21283-90. 157. Гордиевский. 158. Министерство иностранных дел Фиппсу, от 11 марта 1938г., Phipps Papers, Churchill College Archives Centre, Cambridge, PHPP 2/21. 159. Лорд Гладвин в интервью с Кристофером Эндрю для Timewatch, передачи 2-го канала Би-Би-Си, эфир-10 ию-ля 1984г. 160. Показания Кэрнкросса, 23 марта 1937г, PRO FO 371/21287 W5214. Показания Кэрнкросса и Маклина иногда встречаются в одном досье. Например, PRO FO 371/21289 W7016. 161. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, p. 527. Colville, Fringes of Power, pp. 30ff. [714] 162. Гордиевский. 163. Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community (London: Heinemann, 1985), p. 408. Фильм Кристофера Эндрю о кембриджских шпионах был показан в Timewatch, телепередаче 2-го канала Би-Би-Си, 2 и 27 июля 1983г. 164. Straight, After Long Silence, p. 143. 165. Chapman Pincher, Traitors (London: Sidgwick & Jackson, 1987), p. 123. 166. Costello, Mask of Treachery, p. 405. Straight, After Long Silence, p. 105. 167. Knightley, Philby, pp. 51-52. 168. Philby, My Silent War, pp. 19, 102. 169. Гордиевский. Несколько человек, завербованных НКВД, одновременно получили то же задание, что и Филби. Согласно досье Министерства иностранных дел в начале 1937 г. в Испанию были засланы три агента, которые выступали в качестве антикоммунистов, однако "имели своей целью убийство генерала Франко", Sir Chilton to FO, 16 Feb. 1937 (это видел Маклин 22 февраля), PRO FO 371/21285 W3393. 170. Knightley, Philby, pp. 53-54. 171. Philby, My Silent War, pp. 19-21. 172. Knightley, Philby, ch. 5. 173. Гордиевский. Краткое участие Филби в невыполненном задании по убийству Франко - это один из нескольких моментов его карьеры в КГБ, которые он тщательно скрывал во время своей ссылки в Москве. Ср.: Knightley, Philby, p. 185. 174. Poretsky, Our Own People, pp. 213ff. 175. Orlov, Secret History, pp. 235-237. 176. Гордиевский. 177. Гордиевский. 178. Подробности встреч мисс Грей с "Питерсом" и "Стивенсами" были даны на судебных слушаниях. Мисс Грей упоминали исключительно как "Мисс X'. The Times, 4 Feb. 1938. Andrew, Secret Service, pp. 368, 370-371. Остальная информация о личности "Питерса" и "Стивенсов" предоставлена Гордиевским. 179. Гордиевский. 180. Andrew, Secret Service, pp. 370-371. 181. Гордиевский. На мемориальной доске на доме в Вене, где до войны снимал квартиру Дейч, отмечается его роль в Сопротивлении, но не в НКВД. Там также сказано, что он был казнен СС в ноябре 1942г. 182. Гордиевский. Незадолго до своего ареста в январе 1938г. Глейдинг пожаловался Ольге Грей на то, что из-за невозможности "Стивенсов" возвратиться из Москвы и отсутствия замены он оказался в затруднительном финансовом положении. 183. Гордиевский. 184. "Mrs Petrov's Statement.. .",AAC, CRS,A6283/XRl/14.Petrov, Empire of Fear, pp. 127, 129, 149. 185. Charles E. Bohlen, Witness to History 1919-1969 (London: Weidenfeld & Nicolson, 1973), p. 34. 186. Там же, р. 20. 187. Доклад ФБР 1940 г. упоминает имя русской любовницы Кента, в то время шифровальщика в посольстве в Лондоне. В том же году его приговорили к 7 годам тюремного заключения за передачу секретных документов пронацистской группе. Ronald Kessler, Moscow Station (New York: Scribner's, 1989), p. 22. Anthony Masters, The Man Who Was M (Oxford: Basil Blackwell, 1984), ch. 6. Hayden B.Peake проанализировал это дело в Foreign Intelligence Literary Scene, March/April 1986. 188. Bohlen, Witness to History, pp. 20, 15. 189. Там же, pp. 44-45. 190. Неопубликованные "Memoirs of Ivan D.Yeaton USA (retd), 1919-1953", pp. 40, 11-15, US Army Military History Institute, Carlisle Barracks, Pa. 191. Там же, pp. 21-22. 192. Bohlen, Witness to History, pp. 20-21. 193. "Memoirs of Ivan D.Yeaton", pp. 25-26. Bohlen утверждаете Witness to History, на с. 72, что "наш дипломатический шифровальный код не был особенно изощренным" в 1939г. 194. Kessler, Moscow Station, pp. 21-23. 195. "Memoirs of Ivan D.Yeaton", p. 26. [715] 196. Wellington A.Samouce, "I Do Understand the Russians", pp. 52-53, Samouce Papers, US Army Military History Institute, Carlisle Barracks, Pa. 197. Помимо указанных мест наше описание карьеры Чеймберса основывается на: Allen Weinstein, Perjury: The Hiss-Chambers Case (New York: Knopf, 1978). 198. Herbert Romerstein and Stanislav Levchenko, The KGB Against the "Main Enemy" (Lexington, Mass.: Lexington Books 1989), pp. 76-79. 199. Weinstein, Perjury, p. 142. 200. Henry Julian Wadleigh, "Why I Spied for the Communists", pt. 7, New York Post Home News, 19 July 1949. 201. FBI 100-287685. 202. Romerstein and Levchenko, The KGB Against the "Main Enemy", pp. 94-95. 203. Wadleigh, "Why I Spied for the Communists", pt. 4, New York Post Home News, 15 July 1949. 204. Weinstein, Perjury, pp. 241-263. 205. Wadleigh, "Why I Spied for the Communists", pt. 8, New York Post Home News, 20 July 1949. 206. Weinstein, Perjury, p. 261. 207. Wadleigh, "Why I Spied for the Communists", pt. 3, New York Post Home News, 14 July 1949. 208. Harry Rositzke, The KGB: Eyes of Russia (London: Sidgwick & Jackson, 1983), p. 55. Weinstein, Perjury, pp. 145-153. 209. Weinstein, Perjury, pp. 310-328. 210. См. ниже, pp. 226-227. Глава VII ВТОРАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА (1939-1941) 1. Интерпретация политики Гитлера более подробно рассматривается, в частности, в программе The Fatal Attraction of Adolf Hitler (ВВС 1, 21 April 1989), представленной Кристофером Эндрю. 2. Переводчик Сталина Валентин Бережков в интервью советскому телевидению 12 мая 1989 г.; ВВС, SWB, 12 May 1989, SU/0464 С/1. Бережкову об этом заседании Политбюро рассказал присутствовавший на нем Микоян. "У меня нет оснований считать, что товарищ Микоян исказил факты,"- сказал в интервью Бережгов. 3. John Erickson, "Threat Identification and Strategic Appraisal by the Soviet Union 1930-194Г in Ernest R. May (ed.). Knowing One's Enemies (Princeton University Press, 1984), p.379. 4. Jonathan Haslam, The Soviet Union and the Struggle for Collective Security 1933-39 (London: Macmillan, 1984), p. 127. 5. Walter Krivitsky, I Was Stalin's Agent (London: Hamish Hamilton, 1939), p.22. Информация Кривицкого производит сильное впечатление еще и потому, что была впервые опубликована в нью-йоркской газете Saturday Evening Post за несколько месяцев до заключения пакта о ненападении между СССР и фашистской Германией. На Западе считалось, что шансы заключения этого пакта очень невелики. Обсуждение в Политбюро "Ночи длинных ножей" и миссии Канделаки, о которых впервые поведал миру Кривицкий, подтверждены и другими источниками. 6. David J. Daliin, Soviet Espionage (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1955), pp. 86-88. Branko Lazitch and Milorad M. Drachkovitch, Biographical Dictionary of the Comintern, rev. edn. (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1986). 7. Dallin, Soviet Espionage, pp.92-99. 8. Robert Chadwell Williams, Klaus Fuchs, Atom Spy (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1987), p. 14. 9. Dallin, Soviet Espionage, pp. 100-110. [716] 10. Ibid., pp.117-119. П. Ibid., pp.121-122. Louis Budenz, This Is My Story (New York: Whittlesey House, 1947), pp. 254-255. 12. Daliin, Soviet Espionage, pp.122-123. 13. Lazitch and Drachkovitch, Biographical Dictionary of the Comintern. 14. См. ниже, стр. 249-250. 15. A.C. Denniston, "The Government Code and Cypher School Between the Wars", in Christopher Andrew (ed.), Codebreaking and Signals Intelligence (London: Frank Cass, 1986), p.56. 16. Леопольд Треппер рассказал о себе в The Great Came (London: Michael Joseph, 1977); цитаты взяты из главы 2. См. Central Intelligence Agency, The Rote Kapelle: The CIA's History of Soviet Intelligence and Espionage Networks in Western Europe 1936-1945 (Washington, DC: University Publications of America, 1984), pp.13-55, 367-373. 17. Жизненный путь Радо окутан мифами и легендами. Самый достоверный источник - публикация ЦРУ Rote Kapelle, pp. 165-226, 334-338. 18. Gordon W. Prange et al., Target Tokyo: The Story of the Sorge Spy Ring (New York: McGraw-Hill, 1985), pp. 216-221. Harry Rositzke, The KGB: Eyesof Russia (London: Sidgwick & Jackson, 1983), p.25. 19. И.А. Дементьева, Н.И. Агаянц и Ю.Ю. Яковлев. Товарищ Зорге (М., Советская Россия, 1965). 20. Prange et al., Target Tokyo, chs. 28, 32. 21. G.K. Zhukov, The Memoirs of Marshal Zhukov (London: Jonathan Cape, 1971), vol. I, p. 149. 22. Prange et al.. Target Tokyo p.280. 23. Final Report of the "Rote Kapelle" Case (US Armed Forces Security Agency translation of captured German Security Police and Security Service report, "Abschlussbericht uber den Fall Rote Kapelle", 22 March 1942), NAWRG 457 SRH-380, pp.25, 43-44. CIA, Rote Kapelle, p.232, предполагает, что вербовка фон Шелиха произошла в 1936 или 1937 году (указание в тексте на 1934 год на стр. 348 может быть опечаткой). Редакторы советских дипломатических материалов утверхсдают, что фон Шелиха обманули, сообщив, будто он работал на "западную разведку". Donald Cameron Watt, How War Came: The Immediate Origins of the Second World War 1938-1939 (London: Heinemann, 1989), p.115. 24. Ernst Henri, Hitler Over Europe? (London: Dent, 1939), p.265. Ilaslam, Soviet Union and the Struggle for Collective Security, Appendix 2: "The Soviet Union and the Defence of Leningrad 1936-39". 25. Гордиевский писал разделы, относящиеся к Британии, Ирландии, Скандинавии и авсгралийско-азиатскому региону. 26. Гордиевский беседовал с Рыбкиной, занимаясь историей ПГУ. 27. Гордиевский. 28. Vaino Tanner, The Winter War (Stanford, Ca.: Stanford University Press, 1957), p.3. 29. Материалы допросов Петрова, AAC, CRS A6283/XR1/80. 30.1 ордиевский. Во время чисток Советских разведывательных служб евреи подвергались особому риску. И все же, несмотря на свой антисемитизм, Сталин пощадил наиболее покорных (как Каганович) и талантливых (Литвинов). 31. Nikolai Tolstoy, Stalin's Secret War (London: Jonathan Cape, 1981), p.127. 32. Tanner, Winter War, pp.3-16. 33. Всеволод Вежнов, "Антигитлеровская коалиция до войны? Возможности и реальность." "Литературная газета", по. 17, 26 апреля 1989 г. 34. Материалы допросов Петрова, AAC, CRS A6283/XR1/56. Vladimir and Yevdokia Petrov, Empire of Fear (London: Andre Deutsch, 1956), p.57. 35. Robert Conquest, Inside Stalin's Secret Police: NKVD Politics 1936-1939 (London: Macmillan, 1985), p. 103. 36. Anthony Read and David Fisher, The Deadly Embrace (London: Michael Joseph, 1988), p.466. 37. Ibid., p.51. Watt, How War Came, pp.117-118. 38. А. Рощин, В комиссариате иностранных дел накануне войны, "Международная жизнь", апрель 1988. 39. "Правда", 1 сентября 1939 г. Haslam, Soviet Union and the Struggle for Collective Security, p.201. [717] 40. Donald Cameron Watt, "The Initiation of Talks Leading to the Nazi-Soviet Pact: An Historical Problem", in C. Abramsky and Beryl J. Williams (eds.), Essays in Honour of E.H. Carr (London: Macmillan, 1974). 41. Рощин. В комиссариате иностранных дел накануне войны. 42. Martin Gilbert, Winston S. Churchill, vol. V (London: Heinemann, 1976), p.1073. 43. J.-B. Duroselle, La decadence, 1932-1939 (Paris: Imprimerie Nationale, 1979), pp.416, 429. 44. Donald Cameron Watt, " [John] Herbert King: A Soviet Source in the Foreign Office", Intelligence and National Security, vol. III (1988), no.4. 45. Ibid. 46. Read and Fisher, Deadly Embrace, pp.256-259. John Toland, Adolf Hitler (New York: Doubleday, 1976), p.548. 47. Read and Fisher, Deadly Embrace, pp.337-340. 48. Tolstoy, Stalin's Secret War, pp.117-120. 49. Strobe Talbott (ed./trans.), Khrushchev Remembers (London: Sphere Books, 1971), pp.128-129. 50. Norman Davies, Cod'sPlayground: AHistory of Poland, vol. II (Oxford: Clarendon Press, 1981). 51. Интервью с Margarete Buber-Neumann цитируется no Read and Fisher, Deadly Embrace, p.432. Margarete Buber-Neumann, Von Potsdam nach Moskau: Stationen Eines Irweges (Cologne: Hohenheim, 1981). 52. Davies, God's Playground, vol. II, pp.448-452. 53. Статья в польском еженедельнике Odrodzenie цитируется по Daily Telegraph, 17 Feb. 1989. 54. Davies, God's Playground, vol. II, p.452. 55. Гордиевский. 56. Tolstoy, Stalin's Secret War, pp.129-134. Albert Seaton, Stalin as Warlord. (London: Batsford, 1976), p.90. 57. Tolstoy, Stalin's Secret War, pp.135-136. 58. Свидетельства советских военнопленных цитируются по Jukka L. Makela, HemliglKrig (Stockholm, 1968), p. 10. Carl 0. Nordling, Defence or Imperialism? (Uppsala: Universite! Reprocentralen HSC, 1984), p.54. 59. Tolstoy, Stalin's Secret War, p.137. 60. Tanner, Winter War, pp.101-106. 61. Гордиевский. 62. Профессор Михаил Семиряга, цитируется по Moscow News, 1988, no.36. 63. Talbott (ed./trans.), Khrushchev Remembers, pp.153-154. 64. Tolstoy, Stalin's Secret War, p. 143. ". 65. Read and Fisher, Deadly Embrace, p.462. i 66. Tolstoy, Stalin's Secret War, p. 188. f 67. Ibid., p.189. Известия, 16 мая 1941 г. 68. Read and Fisher, Deadly Embrace, p.467-468. Г 69. Ibid., p.468. Tolstoy, Stalin's Secret War, p.192-196. 70. Read and Fisher, Deadly Embrace, p.537. Tolstoy, Stalin's Secret War, pp.206-207. 71. Milan Hauner, Hitler: A Chronology of His Life and Times (London: Macmillan, 1983), p.156. 72. См. фото в Read and Fisher, Deadly Embrace, после p.496. 73. Davies, God's Playground, vol. II, p.444. 74. Дмитрий Волкогонов,"Накануне войны", "Правда", 20 ию-ня 1988г. 75. Martin Gilbert, The Second World War (London: Weidenfeld & Nicolson, 1989), p.179. Tolstoy, Stalin's Secret War, pp.209-212. 76. Гордиевский. См. также Trepper, Great Game, p.92; Dallin, Soviet Espionage, p. 138. 77. Ismail Akhmedov, In and Out of Stalin's GRU (London: Arms & Armour Press, 1984), pp. 139, 143. 78. Auswartiges Amt, Bonn: Handakten Ritter, Akten betr. Russland Bd. l -2: Aktennotiz Ritter, 20 July 1941. (Выражаем благодарность д-ру Макэй за эту справку). 79. Akhmedov, In and Out of Stalin's GRU, pp.140, 145. 80. CIA, Rote Kapelle, pp.275-276. 81. Ibid., pp. 146-150, 288-289. Dallin, Soviet Espionage, pp.234ff. [718] 82. Trepper, Great Game, p. 122. 83. Final Report of the "Rote Kapelle", NAW RG 457 SRH-380, pp.29-31, 37-38. CIA, Rote Kapelle, pp.140-146, 353-354. Dallin, Soviet Espionage, pp.238-244. 84. CIA, Rote Kapelle, pp.144-145, 289, 353-354. Trepper, Great Game, p.122-124. 85. Final Report of the "Rote Kapelle", NAW RG 457 SRH-ЗЯО, p.43. CIA, Rote Kapelle, pp.151-152. 86. Trepper, Great Game, ch.5. Постоянно упоминаемый слух, будто Рудолф Ресслер (кодовое имя "Люси") заранее предупредил Москву о плане Барбаросса через швейцарскую сеть Радо - не более чем слух. Рашел Дюбендорфер ("Сисси") - оператор "Люси"- и Кристиан Шнайдер ("Тэйлор") не встречались с ними до конца лета 1942 года. CIA, Rote Kapelle, pp.!73ff. 87. Akhmedov, In and Out of Stalin's CRU, p. 127. 88. Ibid., p.132. Об увольнении Голиковым некоторых лучших сотрудников см. комментарий проф. Вячеслава Дашичева в Vladimir Petrov (ed.), "June 22,1941": Soviet Historians and the German Invasion (Columbia, SC: University of South Carolina Press, 1968), p.254. 89. Akhmedov, In and Out of Stalin's GRU, p.133-134. 90. Conquest, Inside Stalin's Secret Police, p. 175. 91. N.N. Krasnov, The Hidden Russia: My Ten Years as a Slave Labourer (New York: Holt, Rinehart, 1960), pp.67ff. 92. Nicholas Nyaradi, My Ringside Seat in Moscow (New York: Crowell, 1953), p.56. 93. Гордиевский. О вербовке 200 см. также А. Байдаков, Факты о разведке. Из архивов органов безопасности СССР, "Правда", 9 мая 1989. 94. Гордиевский. 95. Волкогонов, "Накануне войны". ' 96. Petrov (ed.), "June 22, 1941", pp. 253-254. " 97. Ibid., pp.250-251. (с комментариями Г.А. Деборина). 98. Интервью с Фитиным цитируется по Байдакову. Факты о разведке. 99. O.K. Zhukov, The Memoirs of Marshal Zhukov, vol. I, p.229. 100. Petrov (ed.), "June 22, 1941", pp.253-254. 101. Barton Whaley, Codeword Barbarossa (Cambridge, Mass.: MIT Press, 1974), pp. 24-25. Gabriel Gorodetsky, Stafford Cripps' Mission to Moscow 1940-1942 (Cambridge University Press, 1984), ch.2. 102. Любопытно, что этот важный период деятельности Кэрнкросса не привлек к себе внимания исследователей. К сожалению, в документах Хэнки, хранящихся в Кембриджском Churchill College Archive Centre, почти нет конкретных упоминаний о Кэрнкроссе. От этого периода осталось лишь несколько страниц из дневников Хэнки. Оставшаяся переписка адресована лишь крупным общественным деятелям и семье Хэнки. 103. О должностных обязанностях Хэнки и его доступе к документам см. Stephen Roskill, Hankey: Man of Secrets, vol. Ill (London: Collins, 1974). 104. Гордиевский. 105. Клаттон Кэрнкроссу, 6 июня 1941 г.; сэр Александр Кадоган Хэнки, 17 июня 1941 г., Hankey Papers, Churchill College Archive Centre, Cambridge, CCACHNKY 4/33. 106. Winston S. Churchill, The Second World War, vol. Ill (London: Cassel, 1950), pp.319-323 Gorodetsky, Cripps' Mission to Moscow, pp.118-125. 107- Akhmedov, In and Out of Stalin's GRU, p.136-137. 108. Whaley, Codeword Barbarossa, p.260. 109. Petrov (ed.), "June 22, 1941", pp.190-191. Более четверти века спустя некоторые ведущие советские историки все еще считали, будто британское правительство "предприняло переговоры" с Гессом после его посадки "с провокационной целью... натравить Германию на СССР". Ibid., pp 291-292. Cf. Churchill, Second World War, vol. Ill, pp.44-49. Та же теория заговора публично муссировалась КГБ и в 1990 году, в телевизионном документальном фильме о Филби, Cutting Edge, Channel 4, 14 May 1990. 110. Gilbert, Secnd World War, p.181. Документальный фильм Timewatch, Hess: An Edge of Conspiracy (BBC2, 17 Jan. 1990), представленный Кристофером Эндрю, рассматривал некоторые теории, связанные с миссией Гесса. 111. Petrov (ed.), "June 22, 1941", р.295. [719] 112. "Письмо "исторического оптимиста", "Дружба народов", март 1988 г. (*) Это первая публикация письма Семена Ростовского (известного, как Эрнст Генри) Илье Эренбургу, датированное 30 мая 1965 года. Генри писал Эренбургу: "Если не веришь Хильгеру, спроси Петрова". (*) 113. Георгий Куманев, "22-го на рассвете", "Правда", 22 ию-ня 1989 г. 114. "Письмо "исторического оптимиста". 115. Whaley, Codeword Barbarossa, p.223-224, 241-243. 116. Дементьева, Агаянц и Яковлев, "Товарищ Зорге". 117. Prange et al., Target Tokyo, chs.42-47. 118. Байдаков, Факты о разведке. 119. Trepper, Great Game, pp. 126-128. 120. F.H. Hinsley, et al., British Intelligence in the Second World War (London: HMSO, 1979-1988), vol. I, p.470. 121. См. выше, стр. 211. 122. Hinsley, et al., British Intelligence in the Second World War, vol. I, ch.14. Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community (London: Heinemann, 1985), pp.484-485. 123. Whaley, Codeword Barbarossa, p.226-245. 124. Petrov (ed.), "June 22, 1941", p.183. 125. Ibid., pp.200-223. John Erickson, The Road to Stalingrad (London: Panther Books, 1985), ch.3. Глава VIII ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА (1941-1945) 1. И.А.Дементьева, Н.И. Агаянц и Ю.Ю. Яковлев, Товарищ Зорге (Москва, Советская Россия, 1965 г.). Gordon Prange et al., Target Tokyo: The Story of the Sorge Spy Ring (New York McGraw Hill, 1985), chs. 49-59. 2. А.Байдаков, "Факты о разведке. Из архвияов органов безопасности Советского Союза", "Правда", 9 мая 1989 г. В статье упоминаются четыре перехваченных в период с ноября 1941 по март 1942 года шифрограммы японцев. Автор в соответствии с принятой практикой не называет это перехватом (это понятие все еще запрещено в СССР), но пишет: "Они из одного источника, и их ценность не подлежит сомнению." 3. Беседа Кристофера Эндрю с Юрием Растворовым, который в годы войны работал в Пятом управлении, ноябрь 1987 г. 4. John Erickson, The Road to Stalingrad (London: Panther Books, 1985), p. 329. 5. Cathy Porter and Mark Jones, Moscow in World War Two (London: Chatto & Windus, 1987.) ch. 5 6. Николай Павленко, "Историю войны еще предстоит написать", "Огонек", "Трагедия и триумф Красной Армии", "Московские новости", No. 19, Павленко считает, что часть мемуаров Жукова, касающаяся этого эпизода, перед публикацией подверглась цензуре. 7. Amy W. Knight, The KGB: Police and Politics in the Soviet Union (London: Unwin Hyman, 1988), pp. 34-35 8. См. статьи Павленко в п. 6. В интервью советскому телевидению 29 апреля 1988 года юрист Г.А. Терехов рассказал о своих беседах со Стотеновым относительно реакции Германии на арест Берии в 1953 году. ВВС, SWB, 2 May 1988\ SU/0140B/4. 9. Павленко, "Историю войны еще предстоит написать". 10. Ibid. 11. Л.Колосов, "Бессмертие павших", стр. 3, "Известия", 10 октября 1969 г. 12. Final Report on the "Rote Kapelle" Case (US Armed Forces Security Agency translation of captured German Security Police and Security Service Report, "Abschlussbericht uber den Fall Rote Kapelle, 22 March 1942"), NAWRG 457 SRH-380. 13. Ibid. On the fate of the captured codebook, see below, pp. 230 [720] 14. CIA, The Rote Kapelle: The CIA History of Soviet Intelligence and Espionage Networks in Western Europe 1936-1945 (Washington, DC: University Publications of America, 1984, ), pp. 140-1, Колосов, "Бессмертие павших", стр. 3. 15. Final Report on the "Rote Kapelle" Case, pp. 33-34, NAWRG 457 SRH-380. David J. Dallin, Soviet Espionage (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1955), pp.249-250. 16. See above, pp. 190-191. 17. Leopold Trepper, The Great Game (Michael Joseph, 1977), p. 133. 18. See above, pp. 222-223. 19. Trepper, Great Game, p. 133. 20. Erickson, Road to Stalingrad, pp. 483-485 21. CIA, Rote Kapelle, pp. 105-111. Dallin, Soviet Espionage pp. 163-164. Tpennep предлагает собственную версию хода событий в "Большой игре" (The Great Game) 22. CIA, Rote Kapelle, pp. 165-193 23. Anthony Read and David Fisher, Operation Lucy (London: Hodder & Stoughton, 1980). Иная позиция изложена в F.H. Hinsley et al., British Intelligence in the Second World War (London: HMSO, 1979-88), vol. II, p. 4, and Phillip Knightley, The Second Oldest Profession (London: Andre Deutsch, 1986), p. 204. 24. CIA, Rote Kapelle, pp. 222-226, 344-345. 25. Ibid. pp. 176-177, 344-345. 26. Впервые исследованием этого вопроса занимался доктор Дэвид Гланц, в частности в своем докладе на Четвертой международной конференции военных колледжей по вопросам разведки и стратегии, (май 1989 года) "The Role of Intelligence in Soviet Military Strategy during the Second World War". 27. Erickson, Road to Stalingrad, p. 639 28. Geoff Jukes, "The Soviets and "Ultra"", Intelligence and National Security, vol. Ill (1988), No. 2. 29. О карьере Хэнки в 1941-42 годах см. Stephen Roskill, Hankey: Man of Secrets, vol. Ill (London: Collins, 1974), chs. 14, 15. 30. Гордиевский. 31. Allen Weinstein, Perjury: The Hiss-Chambers Case (New York: Knopf, 1978). pp. 314-332, 340-342. О ситуации в период между войнами см. выше, pp. 182 и далее. 32. Robert J. Lamphere, The FBI-KGB War: л Special Agent's Story (New York: Berkley Books, 1987). pp. 24 и далее. Hayden Peake, Afterword to Elizabeth Bentley, Out of Bondage (New York: Ballantine Books, 1988), p. 231. 33. Bentley, Out of Bondage, pp. 103-106,113-115. Относительно надежности рассказа Бентли см. 155-страничную прекрасно документированную книгу Хейдена Пика. В Herbert Romerstein and Stanislav Levchenko, The KGB Against the "Main Enemy", (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1989), гл. 7 также содержатся некоторые дополнительные детали. 34. Bentley, Out of Bondage, pp. 68-69. 35. Ibid. стр. 171 и далее. 36. Ibid. стр. ПО. 37. Ibid. стр. 121-122 38. Отчет о встрече генерала Дина и капитана Уаера с генералом Фитиным и полковником Грауром, 11 ноября 1944 года, NAWRG 334, Military Mission .in Moscow, Box 18. 39. Bentley, Out of Bondage, pp. 122, 165. Romerstein and Levchenko, KGB Against the "Main Enemy", pp. 106-108. 40. Bentley, Out of Bondage. Romerstein and Levchenko, KGB Against the "Main Enemy", pp. 106-108. 41. Петер Райт утверждал, что дешифровки "Веноны" позволили обнаружить 14 советских агентов, "действовавших внутри или близко к ОСС" в штаб-квартире и на оперативной работе. (Spycatcher [Ney York: Viking, 1988], p 182). 42. Bentley, Out of Bondage, и Afterword by Peake, pp. 255-257 43. Lamphere, FBI-KGB War, p. 86. 44. Romerstein and Levchenko, KGB Against the "Main Enemy", pp.111-112. 45. Lamphere, FBI-KGB War, p. 86. 46. Письмо Дж. Эдварда Бакстона (исполняющего обязанности директора ОСС) генералу Дину 5 января 1945 года, NAWRG 334, US Military Mission in Moscow, Box 18. 47. Письмо Фитина Дину, Дина-Фитину, 15 февраля 1945 г., там же. 48. Lamphere, FBI-KGB War, p. 87 и далее [721] 49. Gordievsky, Thomas Powers, "Spook of Spooks", New York Review of Books, 17 August, 1989. Указан псевдоним Хисса. 50. Weinstein, Perjury, pp. 349-351. 51. См. выше, стр. 228 52. Гордиевский. 53. Michael Straight, After Long Silence (London: Collins, 1983). p. 129 54. Гордиевский. 55. Straight, After Long Silence, p. 143 56. Bentley, Out of Bondage, pp. 161-171. 57. Гордиевский. 58. Robert E. Sherwood, Roosevelt and Hopkins: An Intimate Hiytory (New York: Grosset & Dunlap, 1950), p. 17. 59. Dwight W. Tuttle, Harry L. Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, 1941-1945 (New York: Garland, 1983), p. 32. 60. Гордиевский. 61. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, p. 325 62. Ibid., p. 870. См. ниже, стр. 277 63. Гордиевский. 64. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, p. 318. 65. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, p.92. 66. Гордиевский. 67. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, pp. 103-104. 68. Harry L. Hopkins, "The Inside Story of my Meeting with Stalin", American Magazine, Dec. 1941. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, pp. 326-330. 69. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, pp. 343-345. 70. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, p. 105. Elliot Roosevelt, As He Saw It (New York: Duell, Sloan & Pearce, 1946), p.22. 71. Review by Waller Trohan, chief of Washington Bureau, Chicago Tribune, Sherwood, Roosevelt and Hopkins: "Memoirs of Ivan D. Yeaton, USA, 1919-1953". Appendix 4, US Army Military History Institute, Carlisle Barraks, Pa. 72. "Memoirs of Ivan D. Yeaton", pp. 37-38. 73. Warren Kimball, ":They Don't Come Out Where You Expect": Roosvelt Reacts to the German-Soviet War" (forthcoming). To, что пишет Штейнгардт о беседе Гопкинса с Молотовым, сильно отличается от отчета, который Гопкинс дал Рузвельту. Штейнгардт пишет, что в нарушение полученных инструкций Гопкинс уверил Молотова, что США вмешается, если Япония нападет на СССР. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, p. 102. 74. Гордиевский. 75. "Memoirs of Ivan D. Yeaton", pp. 38, 46, Приложение 4. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, p. 396. 76. George McJimsey, Harry Hopkins: Ally of the Poor and Defender of Democracy (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1987), p. 189. 77. Беседа с Гендерсоном упоминается в William F. Corson and Robert T. Crowley, The New KGB, "updated" Quill edn. (New York: William Morrow, 1986), p. 447. 78. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, p. 105. 79. Ibid., pp. 212-213. 80. M.R.D. Foot, SOE in France (London: HMSO, 1966), pp. 1-6. 81. W.J. West, Truth Betrayed (London: Duckworth, 1987), гл. 6 82. Ibid., pp. 62-4. Goronwy Rees, A Chapter of Accidents (London: Chatto & Windus, 1971), pp. 132-133. John Costello, Mask of Treachery (London: Collins, 1988), pp. 320-322. 83. См. выше, стр. 170. Rees, A Chapter of Accidents, pp. 132-133. 84. Tom Driberg, Guy Burgess: A Portrait with Background (London: Weidenfeld & Nicolson, 1956), pp. 40-41. 85. Гордиевский. Cf. Wright, Spycatcher, p. 228. 86. West, Truth Betrayed, p. 118. 87. Kirn Philby, My Silent War (London: Panther Books, 1969), p. 26. 88. Foot, SOE in France, pp. 1-6. 89. Philby, My Silent War, pp. 23-24. 90. Письмо AT. Деннистона Т.Дж. Вильсону (FO), 3 сентября 1939 года, PRO FO 366/1059 X9173. [722] 91. Philby, My Silent War, p. 24. 92. Ibid., pp. 24-29. 93. Гордиевский. Места в Кенсингтоне, где происходили некоторые встречи Горского с агентами, были раскрыты в снятом с помощью КГБ документальном фильме о Филби "Cutting Edge", Channel 4, 14 May 1990. 94. Свидетельство Петра Дерябина, сотрудника КГБ, перебежавшего на Запад в 1954 году. В книге Peter Deriabin and Frank Gibney, The Secret World, rev. edn. (New York: Ballantine Books, 1982), pp. 117-118. 95. Bentley, Out of Bondage, pp. 173-177. 96. Беседа с Блантом цитируется в книге Robert Cecil, A Divided Life (London: Bodley Head, 1988), p. 66. 97. Имеется в виду пометка на досье Бланта в КГБ, которую видел Гордиевский. 98. Philby, My Silent War, pp. 38-41. 99. Ibid., p. 41. 100. "Cutting Edge", Channel 4,14 May 1990.0 полете Гесса см.выше, стр. 211-212. 101. Philby, My Silent War, pp. 38-41. 102. David Martin, "James Klugmann, SOE-Cairo and the Mihailovich Deception", in David Charters and Maurice Tugwell (eds.), Deceptionin East-West Relations (London: Pergamon-Brassey, 1990). По нашему мнению, Клюгман не оказал значительного давления на решение Уайтхолла поддерживать Тито, а не Михайловича. Это решение было принято прежде всего в связи с большими военными успехами Тито. 103. M.R.D. Foot, SOE (London: ВВС, 1984), р. 47. 104. Ibid., pp. 145-146. 105. Philby, My Silent War, pp. 46-48. 106. Ibid., p. 61. 107. Phillip Knightley, Philby: KGB Master Spy (London: Andre Deutsch, 1988), pp. 105-110. lOS.Ibid., pp. 123-125.Philby,MySilentWar, pp. 92-93.Robert Cecil, "The Cambridge Comintern", in Christopher Andrew and David N. Dilks (eds.), The Missing Dimension: Governments and Intelligence Communities in the Twentieth Century (London: Macmillan, 1984), p.179. 109. Гордиевский. 110. Barrie Penrose and Simon Freeman, Conspiracy of Silence (London: Grafton Books, 1986). В музее разведки в Эшфорде, графство Кент, имеется небольшая справка о работе Бланта в Минлей Мэнор и несколько фотографий слушателей. 111. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, pp. 221, 249-251. Costello, Mask of Treachery, pp. 370-372, 396-397. Cecil, Cambridge Comintern, pp. 177-178. 112. Гордиевский. 113. Гордиевский. 114. Гордиевский. 115. Гордиевский. 116. Гордиевский. 117. Costello, Mask of Treachery, pp. 406-408. 118. Wright, Spycatcher, pp. 281-282. Nigel West, Molehunt (London: Weidenfeld & Nicolson, 1987), pp. 48-61. 119. Гордиевский. 120. Гордиевский. 121. Peter Calvocoressi, Top Secret Ultra (London: Cassell, 1980), p. 94. Hinsley et al., British Intelligence in the Second World War, vol. II, p. 59. 122. Hinsley et al., British Intelligence in the Second World War, vol.II, pp. 58-66. 123. Calvocoressi, Top Secret Ultra, p. 94. 124. Hinsley et al., British Intelligence in the Second World War, vol.II, pp. 58-66. 125. Гордиевский. 126. Допрос Кэрнкросса, цитируется в книге Chapman Pincher, Too Secret Too Long (London: NEL, 1985), p. 396. 127. Ibid. 128. Hinsley et al., British Intelligence in the Second World War, vol.II, pp. 764-765. 129. Гордиевский. Филби поставлял развешанные перед Курской битвой, но заявление, сделанное в 1990 году генерал-майором КГБ Василием Алексеевичем Даждалевым, о том, что Филби был основным поставщиком радиоперехвата ("Ничего [723] подобного не было за всю историю войны!"- обратный перевод с английского.-Прим. пер.), совершенно неправильно. Cutting Edge, Channel 4,14 May 1990. 130. Pincher, Too Secret Too Long, p. 396 (подтверждается Гордиевским). Относительно советских воздушных налетов см. Janusz Piekalkiewicz, Operation "Citadel" (Novato, Ca.: Presidio Press, 1988), p. 94. 131. Гордиевский. 132. Jukes, "The Soviets and "Ultra", pp. 239-240. 133. Pierre Accoce and Pierre Quel, The Lucy Ring (London: W.H. Alien, 1967). Read and Fisher, Operation Lucy. 134. Daliin, Soviet Espionage, p. 197. CIA, Rote Kapelle, p. 222. 135. Timothy P. Mulligan, "Spies, Ciphers and "Zitadelle": Intelligence and the Battle of Kursk, 1943", Journal of Contemporary History, vol. XXII (1987), No. 2, pp. 236-240. 136. F.II. Hinsley, "British Intelligence in the Second World War", in Christopher Andrew and Jeremy Noakes (eds.), Intelligence and International Relations 1900-1945 (Exeter University Press, 1987), pp. 210-211. 137. Mulligan, "Spies, Ciphers and "Zitadelle", p. 249. 138. Jukes, "The Soviets and "Ultra", pp. 237-238. 139. David Kahn, The Codebreakers (New York: Macmillan, 1967) p. 649. Mulligan, "Spies, Ciphers and "Zitadelle", p. 249. 140. Письмо Ральфа Эрскина в Intelligence and National Security, vol III (1988), no. 4, pp. 184-185. 141. Генерал-майор А.Палый, "Радиоэлектронная война в боевой обстановке", "Военно-исторический журнал", 1977 г., No. 5. David R. Beachley, "Soviet radio-electronic combat in World War Two", Military Review, vol. LXI (1981), No. 3. 142. Mulligan, "Spies, Ciphers and "Zitadelle", p. 245-246, 250-252. 143. Ibid., pp. 248-249. 144. Glantz, "The Role of Intelligence in Soviet Military Strategy",p. 159. 145. В.Ф. Некрасов, "Вклад внутренних сил в победу советского народа в Великой Отечественной войне", "Военно-исторический журнал", 1985 г., No. 9. 146. John J. Dziak, Chekisty: A History of the KGB (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1988), pp. 113-114. Erickson, Road to Stalingrad, pp. 517-518. 147. Nikolai Y. Khokhlov, In the Name of Conscience (London: Frederick Muller, 1960), pp. 30 и далее. 148. Ibid., p. 42. См выше, pp. 130-1. 149. Фронт без линии фронта (Москва, 1965). Mulligan, "Spies, Ciphers and "Zitadelle", pp. 251-252. 150. Генерал-майор А.Н. Андрианов, "Партизанская разведка в годы Великой Отечественной войны", "Военно-исторический журнал", 1986, No. 8. 151. John Erickson, The Road to Berlin (London: Weidenfeld & Nicolson, 1983), pp. 114-115. 152. Андрианов, "Партизанская разведка". 153. Mulligan, "Spies, Ciphers and "Zitadelle", p. 250. 154. Выдержки из документов, захваченных в штабе морской разведки немцев. "Espionage-Sabotage-Conspiracy. German and Russian Operations 1940 to 1945", p. 51, NAW RG 242, Box 70. 155. Некоторое время Кэрнкросс был секретарем Комитета по науке (палата обороны), в которой председательствовал Хэнки; S.A.C. (D.P.) (41) 4, PRO CAB 90/8. О роли Хэнки в Комитете по науке и в консультационном комитете по проекту "Тьюб эллой" см. Roskill, Hankey, vol. Ill, pp. 487-493, 522-525. 156. А.И. Иоврыш, И.Д. Мороков и С.К. Иванов, А-Бомба (Москва, Наука, 1980), стр. 377. David Holloway, The Soviet Union and the Arms Race (New Haven, Conn.: Yale Univetsity Press, 1983), p. 17, 157. David Holloway, "Entering the Nuclear Arms Race: The Soviet Decision to Build the Atomic Bomb, 1939-45", Social Studies of Science, vol. XI (1981), pp. 712-717. 158. К материалам некоторых допросов Фукса сейчас есть доступ в соответствии с Законом о свободе информации. Наиболее полный протокол, объемом 38 страниц, датирован 26 июля 1950 года, составленный Hugh M. Clegg и Robel J. Lamphere, хранится в досье ФБР, File 65-58805, vol. 38. Лучшую биографию Фукса написал Robert Chadwell Williams, Klaus Fuchs, Atom Spy (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1987). 159. Во время допроса Фукс заявил, что одна из встреч с Кремером произошла в советском посольстве, но не сказал, какая. FBI 65-58805, vol. 38, p. 6. [724] 160. Williams, Fuchs, pp. 59-61. 161. FBI 65-58805, vol. 38, p. 7. 162. Margaret Cowing, Britain and Atomic Energy (London: HMSO. 1964), pp. 65-68, 394-436. 163. Williams, Fuchs, pp. 41-45. 164. Ibid., ch. 6 165. FBI 65-58805, file 38, p. 7. 166. FBI 65-58805, file 40, p. 5. 167. FBI 65-58805, file 38, p. 9. 168. FBI 65-58805, file 40. 169. Williams, Fuchs, pp. 75-82. 170. Доклад in Bulletin of Atomic Scientists, цитированный в Sunday Times 14 января 1990 г., раздел С. 171. Ronald Radosh and Joyce Milton, The Rosenberg File (London: Weidenfeld & Nicolson, 1983), ch. 3 and p. 212. 172. Harry Rositzke, Th KGB: The Story of the Sorge Spy Ring (New York: McGraw-Hill, 1985), pp. 44-45. 173. Cecil, Divided Life, p. 77. 174. The Defection of Igor Gouzenko, reprint of Canadian Royal Commission report of 27 June 1946, 3 vols. (Laguna Hills, ca.: Aegean Park Press, 1984). О Мее см. т. II, pp. 447-457, см. также H. Montgomery Hyde, The Atom Bomb Spies (London: Hamish Hamilton, 1980). 175. Defection of Igor Gouzenko, vol. II, p. 456; vol. I, p. 95. 176. Канадская Королевская комиссия выявила имена четырнадцати человек, которые передавали секреты русским, и указала псевдонимы пяти других. Ibid., vol. Ill, p. 685. 177. Ibid., pp. 617-619. 178. Ibid. 179. Гордиевский. См. Hyde, The Atom Bomb Spies, pp. 125-142. 180. см. выше., стр. 174. 181. Andrew Boyle, The Climate of Treason (London: Hutchinson, 1979), p. 300. 182. Cecil, Divided Life, p. 67. 183. Ibid., pp. 74-75. 184. Peter Hennessy and Kathleen Townsend, "The documentary spoor of burgess ans Mactean", Intelligence and National Security, vol. II (1987), No. 2, pp. 292-293. William Clark, "Cabinet secrecy, collective responsibility and the British public's right to know about and participate in foreign policy-making", in Thomas M. Franck and Edqard Weisband (eds.). Secrecy and Foreign Policy (Oxford University Press, 1974), pp. 202-203. 185. Гордиевский. 186. См. выше. pp. 232-233 187. Bentley, Out of Bondage, pp. 173, 184, 200-202. 188. Ibid., ch. 12. 189. Bradley F. Smith, The Shadow Warriors (London: Andre Deutsch, 1983), p. 324, Philby, My Silent War, p. 32. 190. Philby, My Silent War, p. 30. Относительно предыдущих похождений Хилла в Советской России см. выше. стр. 32 и далее. 191. Smith, Shadow Warriors, p. 335. 192. См. выше, стр. 33 193. Smith, Shadow Warriors, p. 335-336. 194. Foot, SOE, p. 149. 195. Гордиевский. 196. Гордиевский вспоминает, как Чичаев, в то время уже седой ветеран, выступал на собрании в мемориальной комнате Первого главного управления. В отличе от Кукина, его портрета там нет. 197. Frantisek Moravec, Master of Spies (London: Bodley Head, 1975), pp. 233-243. 198. "Memorandum of Conversation at the Comissariat for Internal Affairs", 27 Dec, 1943, NAW RG 334, Military Mission to Moscow, Box 18. 199. Телеграмма Гарримана Рузвельту от 17 марта 1944 года, там же. 200. Smith, Shadow Warriors, p. 339-346. 201. Письмо Донована Дину, 29 августа 1944 года, NAW RG 334, [725] Military Mission to Moscow, Box 18. 202. См. материалы Военной миссии в Москве. Там же. 203. Фитин Дину, 27 сентября 1944 года. Там же. 204. Smith, Shadow Warriors, p. 350-352. 205. "Основные участники контакта СОЕ с НКВД и результаты этих контактов", n.d. (1944), PRO FO 371/47709. Первая советская военная миссия к Тито прибыла в феврале 1944 года на планерах в сопровождении Королевских ВВС. Erickson, Road to Berlin, p. 339. 206. Некролог в Times 7 ноября 1980 г. Sarah Gainham, "Smolka "the Spy": A Letterr from Vienna," Ecounter, Dec. 1984. 207. Гордиевский. 208. H.P. Smolka, Forty Tho isand Against the Arctic: Russia's Polar Empire, rev. edn. (London: Hutchinson, 1938), pp. 162, 274,275, 278. 209. WJ. West, The Truth About Hollis (London: Duckworth, 1989), p.47 Gainham, "Smolka "the Spy". 210. Гордиевский. 211. West, Hollis, p. 48. 212. Министерство информации, протоколы политического комитета, 4 сентября 1941 г., PRO INF 1/676. 213. Grubb to Leigh Ashton and Stevens, 29 Sept. 1941, PRO INF 1/147. 214. H.P Smollet, "Policy of Russian Propaganda" (early Oct. 1941.), ibid. 215. Письмо Смоллета Элизабет Монро, 20 марта 1942 года, там же. 216. Майский Брекену, 4 ноября 1941 года, PRO INF 1/676. 217. Гордиевский. 218. СарджентГруббу, 9 мая 1942 г., PRO FO 371/32921/N 2523. Мы благодарны мисс Шейле Керр за это примечание. 219. H.P Smollet, "Policy of Russian Propaganda" (early Oct. 1941.), PRO INF 1/147. 220. Ibid. 221. lan McLaine, Ministry of Morale (London: Alien & Unwin, 1979), pp. 202-203. 222. Десмонд Мортон Брекену, 16 января 1942 г. PRO INF 1/677. 223. West, Hollis, pp. 107-108. 224. Смоллет Эйнслею, 9 октября 1941 г., PRO INF 1/647. 225. Burgess, "Draft Suggestions for Talks on Russia", 15 July 1941. BBC Written Archives Centre, R/51/520/1: впервые упомянуто в репортаже Кристофера Эндрю о шпионах из Кембриджа, подготовленного для Timewatch, ВВС 2,27 July 1983 (producer: Robert Marshall); текст-West, Truth Betrayed, pp. 59-61. 226. Выдержки из разговора Генри были включены в репортаж Кристофера Эндрю, упомянутого в п. 225. 227. West, Hollis, pp. 73-75. 228. lan McLaine, Ministry of Morale (London: Alien & Un-win, 1979), p. 209. 229 Jane Degras (ed.), The Communist International 1919-1943. Documents, (London: Oxford University Press, 1965 )vol. Ill, pp. 476-477. 230. Я.Р. Smollett, "Arguments to Counter the Ideological Fear of "Bolshevism", Feb. 1943, In WJ. West (ed.), Orwell: The War Commentaries (London: Duckworth, 1985), pp. 20ff. 231. Hugh Thomas, Armed Truce: The Beginnings of the Cold War (London: Hamish Hamilton, 1986), p. 67. 232. David N. Dilks (ed.), The Diaries of Alexander Cadogan O.M. 1938-1945 (London: Cassell, 1971), pp. 579. 233. См. выше. Стр. 233-236. 234. Cordell Hull, The Memoirs of Cordell Hull, (New York: Macmillan, 1948), vol. II, p. 1249. 235. Lord Moran, Winston Churchill: The Struggle for Survival 1940-1965 (London: Constable, 1966), p. 132. 236. Charles E. Bohlen, Witness to History 1919-1969 (London: Weidenfeld & Nicolson, 1973), p. 148. 237. Hugh Thomas, Armed Truce, pp. 170-171. 238. Dilks (ed.), Cadogan Diaries, p. 582. 239. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, pp. 225-226. [726] 240. Adam B. Ulam, Expansion and Coexistence: Soviet Foreign Policy 1917-1973 (New York: Holt Rinehart, 1974), p. 354. 241. Alex de Jonge, Stalin and the Shaping of the Soviet Union (London: Collins, 1986), Sherwood, Roosvelt and Hopkins, p. 804. 242. Vojtech Mastny, Russia's Road to the Cold War (New York: Columbia University Press, 1979), pp. 132-139. 243. Allen Weinstein, Perjury: The Hiss-Chambers Case (New York: Knopf, 1978), pp. 352-324. 244. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, pp. 242, 249. 245. Dilks (ed.), Cadogan Diaries, p. 703. 246. Joan Bright Astley, The Inner Circle (London: Hutchinson,1971), p. 189. 247. Ibid., ch. 12 and p. 223, Richard Collier, The War that Stalin Won (London: Hamish Hamilton, 1983), pp. 237-239. Martin Gilbert, Churchill, vol. VII, p. 1182. 248. Бентли указала на пять других агентов, которые в разное время работали в Мнистерстве финансов США. 249. David Rees, Harry Dexter White: A Study in Paradox (New York: Macmillan, 1973). 250. Ibid., chs. 15-17. 251. Bentley, Out of Bondage, p. 166. Romerstein and Levchenko, The KGB Against the "Main Enemy", pp. 110-111. 252. Dilks (ed.), Cadogan Diaries, pp. 707-708. 253. Ibid., pp. 708-709. 254. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, p. 860. 255. Ibid., p. 870 256. De Jonge, Stalin, p. 485. 257. Thomas M. Campbell and George C. Herring (eds.). The Diaries of Edward R. Stettinius Jr., 1943-1946 (New York: New Viewpoints, 1975), p. 416. 258. Collier, War that Stalin Won, p.238. 259. J.W Russell (Rome) to P. Mason (FO), 2 Oct. 1952, PRO FO 371/100826 NS 1023/29/G; H.A.F. Hohler (FO) to R.F. Grey (Moscow), Ibid., N 31023/34/G. За эти ссылки мы благодарим профессора Джона Гаддиса. 260. Ulam, Expansion and Coexistence, 377n. 261. Протокол R.A.Sykes, 23 Oct. 1952, PRO FO 371/100826 NS 1023/29/G. Глава IX УСТАНОВЛЕНИЕ КОНТРОЛЯ НАД ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПОЙ (1944-1948) 1. Amy W. Knight, The KGB: Police and Politics in the Soviet Union (London: Unwin Hyman, 1988), pp. 35-36. John J. Dziak, Chekisty: A History of KGB (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1987), pp. 125-126. Strobe Talbott (ed./trcns.), KrushchevRemembers (London: Sphere Books, 1971), vol. I, p. 256. К созданию Берией своей империи, помимо Сталина, недоброжелательно относился также Жданов, руководитель партийной организации Лениграда. 2. Беседа Кристофера Эндрю с Петром Дерябиным 25 ноября 1987 года. Дерябин вспоминал об исчезновении из клуба офицеров КГБ эспонатов, связанных с Дзержинским, но не помнил точной даты (считает, что это произошло до 1947 года) и того, кто отдал распоряжение. 3. Остряков, Военные чекисты (Москва, Воениздат, 1979), гл. 3, часть 4. 4. Vladimir and Evdokia Petrov, Empire of Fear (London: Andre Deutsch, 1956), pp.98-9. 5. Robert W. Stephan, "Death to Spies: The Story of Smersh", MA thesis, American University, Washington, DC, 1984, pp. 61-64. 6. Nikolai Tolstoy, Stalin'sSecret War (London: Jonathan Cape, 1981 ), ch .17. Hugh Thomas, Armed Truce: The Beginnings of the Cold War (London: Hamish Hamilton, 1986), pp. 220-221. 7. Остряков, Военные чекисты, стр. 256. 8. Thomas, Armed Truce, p. 220. Tolstoy, Stalin's Secret War, ch.17. [727] 9. Nicholas Nyaradi, My Ringside Seat in Moscow (New York: Crowell,1953), p. 155. 10. Stephan, "Death to Spies", pp. 150ff. П. Остряков, Военные чекисты, стр. 205. Knight, KGB, p. 258. 12. Milovan Djilas, Conversations with Stalin (London: Rupert Hart-Davis, 1962), p.105. 13. George H. Hodos, Show Trials: Stalinist Purges in Eastern Europe 1948-1954 (New York: Praeger, 1987), p. 40. 14. Djilas, Conversations with Stalin, pp. 15-16. 15. Stanislaw Mikolajczyk, The Pattern of Soviet Domination (London: Sampson Low, Marston & Co, 1949), p. 112. 16. См. выше, стр. 108. 17. Hodos, Show Trials, pp. 137-138. 18. Jacques Rupnik, The Other Europe (London: Weidenfeld &NiccIson, 1988), p.85. Цитируется документ, вывезенный из варшавского архива в 1970 году. 19. Alex de Jonge, Stalin and the Shaping of the Soviet Union (London: Collins, 1986), ch. 45. Normann Davies, God's Playground: A History of Poland, (Oxford: Clarendon Press, 1981), vol.11, pp. 472-480. 20. Гордиевский. Биографию Серова см. в книге Ilya Dzhirkvelov, Secret Servant (London: Collins, 1987), pp. 146-147, и William F. Corson and Robert T. Crowley, The New KGB, "updated" Quill edn. (New York: William Morrow, 1986), p. 248. 21. См. доклады СОЕ и другие в PRO FO 371/47709. 22. Davies, God's Playground, vol. II, pp. 479-480. 23. Arthur Bliss Lane, I Saw Freedom Betrayed (London: Regency Publications, 1949), pp.105-106. 24. Гордиевский. 25. Протоколы заседаний Политбюро ПРП, 17 декабря 1944 года. В книге Antony Polonsky and Boleslaw Drukier (eds.), The Beginnings of Communist Rule in Poland (Routledge & Kegan Paul, 1980), pp. 396-399. Позднее были заявления о том, что "распутство" Красной Армии "настраивало людей против Советского Союза", там же, стр. 429. 26. БерлингГомулке 20 сентября 1956 г., в книге J. Novak, "Sprawa gen. Berlinga", Zeszycy Historyczne, vol. XXXVII (1976), p. 39. John Coutouvldis and Jaime Reynolds, Poland 1939-1947 (Leicester University Press, 1986), pp. 167-168. 27. Протоколы пленума ЦК ПРП 20-21 мая 1945 года в книге Polonsky and Drukier (eds.), Beginnings of Communist Rule, pp. 424-442. 28. Классический анализ этой трехстадийной политической эволюции дается в книге Hugh Seton-Watson, The East European Revolution (London: Methuen, 1956). 29. Harry S. Truman, Memoirs: 1945, Year of Decisions, Signet edn. (New York: New American Library, 1965), p. 99. 30. Dwight W. Tuttle, Harry L. Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, 1941-1945 (New York: Garland, 1983), p. 277. 31. Гордиевский. 32. Robert E. Sherwood, Roosevelt and Hopkins: An Intimate History (New York: Grosset & Dunlap, 1950), pp. 885-886. 33. Tuttle, Harry L. Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, pp. 275-276. 34. Herbert Feis, Between War and Peace (Princeton University Press, 1960), pp. 83-84. 35. Sherwood, Roosevelt and Hopkins, pp. 888-889, Feis, Between War and Peace, p.98. 36. Vojtech Mastny, Russia's Road to the Cold War (New York: Columbia University Press, 1979), pp. 284-285. 37. Foreign Relations of the United States: The Conference of Berlin (The Potsdam Conference) (Washington, DC: US Government Printing Office, 1960). 38. Ibid. Mastny, Russia's Road, pp. 296-297. 39. Tuttle, Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, pp. 289-2891. 40. Гордиевский. 41. Hopkins and Anglo-American-Soviet Relations, p. 300. Mastny, Russia's Road, p. 287. 42. Lane, Freedom Betrayed, p. 111. 43. Гордиевский. 44. Lane, Freedom Betrayed, pp. 177-183. 45. Гордиевский. 46. Harry Rositzke, The KGB: Eyes of Russia (London: Sidgwick & Jackson, 1983), pp. 126-127. За более подробной информацией обращаться к Гордиевскому. [728] 47. David J. Daliin, Soviet Espionage (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1955), pp. 330-331. 48. StanislawMikolajczyk, Pattern of Soviet Domination, p.87. Комментарий Сталина часто ошибочно относят к Польше. 49. Гордиевский. Branko Lazitch and Milorad M. Drachkovitch, Biographical Dictionary of the Comintern, rev. edn. (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1986). 50. Wolfgang Leonhard, Child of the Revolution (London: Collins, 1957), p. 303. Леонард сопровождал Ульбрихта, когда тот возвращался в Германию из Москвы. 51. Thomas, Armed Truce, p. 347. 52. Erich Ollenhauer, A bis Z (Bonn, 1969), p. 550. Martin LcCauley, "East Germany", in McCauley (ed.), Communist Power in Europe 1944-1949 (London: Macmillan, 1977). 53. Hans W. Schoenberg, "The Partition of Germany and the Neutralization of Austria", in Thomas Hammond (ed.). The Ana'omy of Communist Takeovers (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1975). 54. Dallin, Soviet Espionage, p. 332. 55. Ibid., pp. 364ff. 56. Cf. above, p. 288. 57. Ghita lonescu, Communism in Rumania 1944-1962 (London: Oxford University Press, 1964),pp. 79-81. Hodos, Show Trials, pp. 94-95. 58. lonescu, Communism in Rumania 1944-1962, pp. 130ff, 186. 59. Robert R. King, History of the Romanian Communist Party (Stanford, Conn.: Hoover Institution Press, 1980), p. 92. 60. Допрос Петрова 29 сентября 1954 гюбАСС, CRS, A6283/XR1/144. Cf. Anatoli Golitsyn, New Lies for Old (New York: Dodd, Mead, 1984), p. 185. 61. Гордиевский. Позднее Федичкин стал резидентом в Риме под псевдонимом Яковлев и работал там с 1951 по 1955 г. 62. Joseph Rothschild, The Communist Party of Bulgaria: Origins and Development, 1883-1936 (New York: Columbia University Press, 1971). 63. Nissan Oren, Bulgarian Communism: The Road to Power 1934-1944 (New York: Columbia University Press, 1971). 64. Adam B. Ulam, Titoism and the Cominform (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1952), pp. 91-93. Milovan Djilas, Tito: The Story from the Inside (London: Weidenfeld &Nicolson, 1981), p.35. 65. Nissan Oren, "A Revolution Administered: The Sovietization of Bulgaria", in Thomas Hammond (ed.). Anatomy of Communist Takeovers. Joseph Rothschild, Return to Diversity: A Political History of East Central Europe since World War II (New York: Oxford University Press, 1989), pp. 114-119. 66. Nyaradi, Ringside Seat, p. 51. 67. Tarsadalmi Szelme, April 1952: quoted in William Shawcross, Crime and Compromise (London: Weidenfeld & Nicolson, 1974), p. 56 68. Nyaradi, Ringside Seat, pp. 276-277. 69. Bela Szasz, Volunteers for the Gallows (London: Chatto & Windus, 1971). 70. Paul Ignotus, "The First Two Communist Takeovers of Hungary: 1919 and 1948", in Thomas Hammond (ed.), Anatomy of Communist Takeovers. 71. Robert Gabor, quoted in Charles Gati, Hungary and the Soviet Bloc (Durham, NC: Duke University Press, 1986), p.23n. 72. Ibid., pp. 88, 119-120, 130n. 73. Pavel Tigrid, "The Prague Coup: The Elegant Takeover", in Thomas Hammond (ed.). Anatomy of Communist Takeovers, pp. 419-420. 74. Karel Kaplan, The Short March: The Communist Takeover in Czechoslovakia 1945-1948 (London: C. Hurst & Co., 1987), p. 135. Исследование Каплана основано на материалах партийных и государственных архивов Чехословакии, перечисленных в примечании к его книге. 75. Ibid., pp. 137-138. 76. Tigrid, "The Prague Coup, pp. 138-139. 77. Kaplan, Short March, pp. 138-139. 78. Ibid., pp. 140-146, ch. 8. 79. Ibid., pp. 157-165, 175. 80. Ibid., ch. 14. 81. Djilas, Tito, p. 29. [729] 82. Milovan Djitas, Rise and Fall (London: Macmillan, 1985), pp. 106-107. 83. Ibid., pp. 82-83, 105-106. 84. Thomas, Armed Truce, pp. 298ff. 85. Djilas, Rise and Fall, pp. 32, 83-86, 408. 86. Ibid., pp. 84-5, 92, 95, 98-99, 105-106. Vladimir Dedijer, Tito Speaks: His Self-Portrait and Struggle with Stalin (London: Weidenfeld & Nicolson, 1953), p.268. 87. Thomas, Armed Truce, pp. 298ff. Djilas, Rise and Fall, pp. 35-38. 88. Djilas, Tito, p. 71. 89. Nora Beloff, Tito's Flawed Legacy (London: Victor Gollancz, 1985), pp. 133-134, 140-141. 90. Ulam, Titoism and the Cominfonn. 91. Ibid. Djilas, Rise and Fall, chs. 14,15. Djilas, Tito, pp. 84-7. Beloff, Tito's Flawed Legacy, pp. 145-146. 92. Stephen Clissold, Djilas: The Progress of a Revolutionary (Hounslow: Maurice Temple-Smith, 1983), pp. 175-178. Djilas, Conversations with Stalin, pp. 144-147. Hodos, Show Trials, pp. 6-8. N.C. Pano, The People's Republic of Albania (Baltimore, Johns Hopkins University Press, 1968), pp. 47-68. 93. Hodos, Show Trials, pp. 9-12. Pano, Albania, pp. 81-87. Глава X ХОЛОДНАЯ ВОЙНА. СТАЛИНСКИЙ ЭТАП (1945-53) 1. Гордиевский. 2. Гордиевский. 3. Беседа с полковником "Тар" Робертсоном, на которую есть ссылка m taon Chapman Pincher, Too Secret Too Long (London: NEL, 1985), p.351. 4. Ibid., pp. 353-354. 5. Гордиевский. 6. Сообщение Дэвида Футмена приводится в Pincher, Too Secret Too Long, p. 397 (здесь перепутана дата ухода Кэрнкросса из Блечли парк). 7. см. выше, стр. 260-261, 273. 8. Elizabeth Bentley, Out of Bondage (New York: Ballantine Books, 1988), chs. 11, 12 and Afterword by Hayden Peake. 9. По делу Гузенко см. Robert Bothwell and J.L. Cranatstein (eds.), The Gouzenko Transcripts (Ottowa: Deneau, n.d.); John Sawatsky, Gouzenko: The Untold Story (Toronto: Macmillan, 1985);H. Montgomery Hyde, The Atom Bomb Spies (London: Hamish Hamilton, 1980), chs. 1,2; Gordon Brook-Shepherd, The Storm Birds (London: Weidenfeld & Nicolson, 1988), ch. 2. 10. James Barros, "Alger Hiss and Harry Dexter White: The Canadian Connection", Orbis, vol. XXI (1977), no. 3. 11. Гордиевский. 12. Но нашему мнению, наиболее достоверно об этом эпизоде написано в книге Brook-Shepherd, The Storm Birds, гл. 4, где исправлен ряд выдумок Филби. Два агента в Министерстве иностранных дел, о которых упоминал Волков, были, по всей видимости, Берджесс и Маклин. Среди семи агентов в разведке, несомненно, были Филби, Блант, Кэрнкросс, Лонг и Клюгман. Другими двумя могли быть Цедрик Белфрейдж, который во время войны два года работал в британском координационном центре по безопасности в Нью Йорке, и офицер СОЕ, имя которого нельзя назвать открыто. 13. Ют Philby, My Silent War (London: Panther Books, 1969), pp. 114-115. 14. Brook-Shepherd, The Storm Birds, pp. 42-43. 15. Phillip Knightley, Philby: KGB Master Spy (London: Andre Deutsch, 1988), p. 138. 16. Гордиевский. 17. Kim Philby, My Silent War. 18. Гордиевский. [730] 19. Brook-Shepherd, The Storm Birds, ch. 4. Гордиевский. 20. См. выше, стр. 230-231, Хотя это и не шифроблокнот, которым пользовались для связи между центром и резидентурами НКВД на Западе, принцип тот же. 21. Беседа Кристофера Эндрю с сотрудником Агентства национальной безопасности в отставке. У Гордиевского нет сведений о дальнейшей судьбе шифровальщика. 22. Robert J. Lamphere, The FBI-KGB War: A Special Agent's Story (New York: Berkley Books, 1987), pp. 80-82. 23. Ibid., p. 84. 24. David Martin, Wilderness of Mirrors (New York: Ballantine Books, 1981), p. 46. Peter Wright, Spycatcher (New York: Viking, 1987), p. 184. Подтверждено в беседах Кристофера Эндрю с неуказанными лицами в США. 25. Wright, Spycatcher, p. 185. 26. Christopher Andrew, "The Growth of the Australian Intelligence-Community and the Asnglo-American Connection", Intelligence and National Security, vol. IV (1989), No. 2, pp. 227ff. Robert Manne, The Petrov Affair: Politics and Espionage (Sydney: Pergamon, 1987), ch. 12. 27. Гордиевский. 28. А. Лаврентьева, Строители нового мира, В мире книг, 1970, No. 4.David Holloway, "Entering the Nuclear Arms Race: The Soviet Decision to Build the Atomic Bomb, 1939-45", Social Studies of Science, vol. XI (1981), pp. 183-184. 29. "Оки выпустили джина" (беседа с профессором Головиным и неопубликованные выдержки из его биографии Курчатова), "Московские новости", 1989 г. No. 41. 30. П.Л. Капица (под ред. Павла Рубинина), Письма о науке (Москва, Московский рабочий, 1989 г.). David Holloway, "The Scientist and the Tyrant", New YorkReview of Books, 1 March 1990. Берия отомстил в 1946 году Капицу сняли с поста директора его исследовательского института. 31. D.M. Ladd (FBI), memo to Hoover, 26 June 1951. Губер дописал: "Вне всегда нужно было сопровождение". FBI 100-374183, referrals file, fol. 31. 32. AEC to Hoover, 10 July 1951, ibid., fols. 9-10. "Atomic Energy Matters with which Donald Maclean was Concerned as First Secretary, British Embassy, Washington, DC", n.d., FBI 100-374183, serial 1-137. 33. "Они выпустили джина". Московские новости, 1989 г. No. 41. 34. Ibid. 35. Lamphere, The FBI-KGB War, pp. 183-192. 36. Hyde, Atom Bomb Spies, ch. 3. 37. Ibid., pp. 126-127. 38. Гордиевский. 39. Lamphere, FBI-KGB War, ch.9. 40. Hyde, Atom Bomb Spies, chs. 4 and 5. 41. Гордиевский. 42. Основным нашим источником об истории и организации КИ является 24-страничный отчет, подготовленный на основании информации, полученной от Петровых, "The Committee of Information ("KI") 1947-1951", 17 Nov. 1954, AAC, CRS A6283/XR1/56. 43. Ilya Dzhirkvelov, Secret Servant (London: Collins, 1987), p.138. 44. Гордиевский. 45. Dzhirkvelov, Secret Servant, p. 64. 46. Беседа Кристофера Эндрю с Юрием Носенко 15 ноября 1987 г. 47. "The Committee of Information ("KI") 1947-1951", 17 Nov. 1954, AAC, CRS A6283/XR1/56. 48. Andre! Gromyko, Memories (London: Hutchinson, 1989), pp. 318-319. 49. "The Committee of Information ("KI") 1947-1951", 17 Nov. 1954, AAC, CRS A6283/XR1/56. Последовательность смены председателей КИ доподлинно неизвестна. Известны лишь их имена. Петровы уверены, что Молотов был первым, а Зорин последним председателем. Возможно, Молотов передал свой пост Малику в конце пребывания на посту министра иностранных дел, а Вышинский пришел вслед за Маликом, которого сменил Зорин. 50. Беседа Кристофера Эндрю с Юрием Носенко 15 ноября 1987 г. 51. Tom Bower, The Red Web (London: Aurum, 1989), pp. 46-47, 59-62. 52. Ibid., pp. 72-79. [731] 53. Ibid., pp. 97-103,114-118,123,139-140. Anthony Cavendish. Inside Intelligence (London: privately printed, 1987), ch. 7. 54. Bower, Red Web, pp. 119, 165. See above, p. 76. 55. Гордиевский. 56. Цитируется в Bower, Red Web, pp. 190-191. 57. Гордиевский. 58. BBC, SWB, Poland, 1 January 1953. Thomas Powers, The Man Who Kept the Secrets: Richard Helms and the CIA (London: Weidenfeld & Nicolson, 1979), pp. 40-45. Edward Jay Epstein, Deception: The Invisible War Between the KGB and the CIA (New York: Simon & Schuster, 1989), pp. 34-39. 59. Co времен второй мировой войны украинские партизаны представали в "активных действиях" КГБ как бывшие пособники фашистов. Кошмар массовых депортаций, искусственный голод и террор 30-х годов, естественно, заставили многих украинцев встретить немцев как освободителей. Гитлер, однако, считал их Untermenschen (низшей расой). 60. Philbv, My Silent War, p. 145. 61. Harry Rositzke, The KGB: Eyes of Russia (London: Sidgwick & Jackson, 1983), p. 134. 62. Гордиевский. 63. Ibid., ch. 9. Ismail Akhmedov, In and Out of Stalin's GRU (London: Arms & Armour Press, 1984), ch. 10. 64. Nicholas Bethell, The Great Betrayal (London: Hodder & Stroughton, 1984). 65. Philby, My Silent War, pp. 44-45. 66. Беседа Кристофера Эндрю с неуказанным американцем. 67. Philby, My Silent War, p. 146. 68. Гордиевский. Как утверждают Петровы, Кукин оставался во главе Первого управления КИ до конца 1950 года. ААХ, CRS A6238/XR1/56. 69. Гордиевский. 70. Robert Cecil, A Divided Life (London: Bodley Head, 1988), p. 88. 71. Показания под присягой Владимира Петрова 29 марта 1956 года, ААС, CRS AI 209/60/769. Петров исполнял обязанности резидента в Канберре с 1952 по 1954 г. Менее надежные сведения о его показаниях появились в прессе. Дополнительная информация по Кислицину получена от Гордиевского. 72. Andrew Boyle, The Climate of Treason (London: Hutchinson, 1979), pp. 305, 341, 346. Goronwy Rees, A Chapter of Accidents (London: Chatto & Windus, 1971), p. 164. 73. Christopher Mayhew, Time to Explain (London: Hutchinson, 1987), p. 109 74. Boyle, Climate of Treason, pp. 347-348. 75. Гордиевский. 76. Peter Hennessy and Kathleen Townsend, "The documentary spoor of Burgess and Maclean", Intelligence and National Security, vol. II (1987), No. 2. 77. Rees, A Chapter of Accidents, p. 7. Barrie Penrose and Simon Freeman, Conspiracy of Silence (London: Grafton Books, 1986), pp.324-7. 78. Гордиевский. 79. Cecil, Divided Life, chs. 6, 7. 80. The Times, 2 Jan. 1981. 81. Записки Маклина, 21 декабря 1950 г., PRO FO 371/81613 AU 1013/52. 82. Cecil, Divided Life, p. 123. 83. См. его предупреждения итальянским коммунистам в Osteuropa, no. 10, October 1970, приведенные в книге George Kennan, Memoirs 1950-1963 (New York: Pantheon Books, 1983), p.94 84. David Dimbleby and David Reynolds, An Ocean Apart (London: BBC/Hodder & Stoughton, 1988), p. 190. 85. Cecil, Divided Life, p. 123. 86. Philby, My Silent War, p. 152. 89. Ibid., p. 153. 90. Cecil, Divided Life, p. 118. 91. Philby, My Silent War, p. 155-156. 92. Martin, Wilderness of Mirrors, p. 51. 93. Philby, My Silent War, p. 156. Утверждения КГБ в 1990 году о том, что пьяные похождения Берджесса были заранее спланированы (Cutting Edge, Channel 4,14 May 1990), неубедительны. 94. Гордиевский. [732] 95. Philby, My Silent War, p. 154. Costello, Mask of Treachery, pp. 545-546. 96. Knightley, Philby, pp. 177-178. 97. Гордиевский. 98. Cecil, Divided Life, pp. 135ff. 99. Гордиевский. 100. Cecil, Divided Life, pp. 135-144. 101. Гордиевский, 102. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, pp. 357-358. 103. Гордиевский. 104. P.M. Rossiter to Cairncross, 14 Mar. 1947. PRO Т 225/13. B.A.T. (49), 2nd Meeting, 19 Dec. 1949; PRO Т 225/117. 105. Penrose and Freeman, Conspiracy of Silence, pp. 369-370. John Colville, The Fringes of Power (London: Hodder & Stoughton, 1985), pp. 30ff. P'ncher, Too Secret Too Long, pp. 394-395. Wright, Spycatcher, pp. 219-223. 106. Press conference, 20 Nov. 1979. 107. Philby, My Silent War, pp. 151-152, 157-159. 108. Беседа Кристофера Эндрю с Джеймсом Маккаргаром 11 декабря 1987 г. 109. Philby, My Silent War, pp. 167-170. 110. Knightley, Philby, pp. 184-185. 111. Costello, 'Mask of Treachery, p. 569. 112. Документ "Soviet State Security Service Foreign Intelligence Operational Techniques ("Legal" Residency System)", подготовлен на материалах допросов Пет-* ровых. 18 мая 1955 года. Section VII, ААС, CRS A6283/XR1/9. ИЗ. См. выше, п. 164. Некролог Ватсона в King's College Calender, 1983. Wright, Spycatcher, pp. 190-193. Дальнейшая информаци, от Гордиевского. 114. Гордиевский. 115. H. Montgomery Hyde, George Blake, Superspy (London: Constable, 1987). 116. Гордиевский. 117. Hyde, Blake, pp. 39-40. Кузьмич, первый офицер МГБ, который допрашивал Блейка, позже бежал на Запад. 118. "Miscellaneous Soviet Personalities who have served abroad", 29 Sept. 1954, AAC, CRS A6283/XR1/144. Совершенно определенно эти документы не были перехватами, которые тщательно охраняются и просто так валяться нигде не могли. 119. Ibid. Дополнительная информация от Гордиевского. Имя Крохина во время допроса Петрова неверно записано как Крахин. 120. Cf.Thierry Wolton, Le KGB en France (Paris: Bernard Grasset, 1986), pp.125-134. 121. Ibid., pp. 167-177. Дальнейшая информация от Гордиевского. См. ниже стр. 368-369. 122. Heinz Hohne and Hermann Zolling, The General was a Spy (London: Pan Books, 1972), ch.12. See below, pp. 371-372. 123. George H. Hodos, Show Trials: Stalinist Purges in Eastern Europe, 1948-1954 (New York: Praeger, 1987), pp. 35, 28. 124. Если нет иных указаний, наше описание карьеры Филби основано на книге Flora Lewis, The Man Who Disappeared: The Strange History of Noel Field (London: Arthur Barker, 1965) и Allen Weinstein, Perjury: The Hiss-Chambers Case (New York: Knopf, 1978), pp. 198-206. 125. Richard Harris Smith, OSS: The Secret History of America's First Central Intelligence Agency (Berkeley, Ca.: University of California Press, 1972), pp. 227-228. 126. Lewis, The Man Who Disappeared, pp. 160, 191. 127. Karel Kaplan, Dans les archives du Comite Central (Paris: Albin Michel, 1978), pp. 145-147. 128. Hodos, Show Trials, p. 170. 129. Derek Kartun, Tito's Plot against Europe: The Story of the Rajk Conspiracy (London: Lawrence & Wishart, 1949), p.22. 130. Lewis, The Man Who Disappeared, p. 119. 131. Milovan Djilas, Rise and Fall (London: Macmillan, 1985), pp.128-129. 132. Воспоминания Кадара о встрече приведены в биографии Laslo Gyurko, Arckepvazlat tortenelmi hatterel (Budapest, 1982), pp. 180-181; и в "вступительной биографии", написанной Гурко к книге Ja nos. 133. Kadar, Selected Speeches and Interviews (Oxford: Pergamon Press, 1985), pp.71 -72. [733] 134. Интервью с Кадаром в Magyarorszag, 19 May 1989. 135. Bela Szasz, Volunteers for the Gallows (London: Chatto & Wlndus, 1971), pp. 71, 105, 108ff, 138ff, 172. 136. "Who are you, Vladimir Parkas?", Magyar Nemzet, 3 Nov. 1988. 137. Интервью Magyarorszag, 19 May 1989. 138. Hodos, Show Trials, pp. 48-49. 139. Laszlo Rajk and His Accomplices Before the People's Court (Budapesht, 1949). Райка и двух других обвиняемых народный суд приговорил к повешению. Двух других судил военный трибунал, который приговорил их к расстрелу. 140. Hodos, Show Trials, pp. 49-50. 141. Гордиевский. 142. Hodos, Show Trials, pp. 65-66 143. Jiri Pelikan (ed.). The Czechoslovak Political Trials, 1950-1954 (London: Macdonald, 1971). 144. Karel Kaplan, Proces politiques a Prague (Brussels: Editions Complexe, 1980), p. 45. 145. Dzirkvelov, Secret Servant, pp. 246-249. Дополнительную информацию о работе Отращенко и Короткова представили Петровы. АСС, CRS A 6283/XR1/56, 143,144. 146. Strobe Talbott (ed./Irans.), Krushchev Remembers (London: Sphere Books, 1971), vol. I, pp. 260-262. 147. Ibid., p. 263. 148. Dzirkvelov, Secret Servant, p. 250. 149. Meir Cotic, The Prague Trial (New York: Herzl Press/Cornwall Books, 1987), p. 97. В 1990 году "Московские новости" раскрыли истинное лицо Боярского, который был садистом и наслаждался, "избивая людей", он лично пытал женщин и мужчин и присваивал государственные деньги. Евгения Альбац, "Будет ли конец Лубянке?" Московские новости, 1990, No.lO. 150. Kaplan, Proces politiques, p. 45. 151. В 1963 году в официальном докладе Кепперт был назван "махровым антисемитом". Pelikan (ed.), Czechoslovak Political Trials, pp.101-102, Cotic, Prague Trial, p.219. 152. Pelikan (ed.), Czechoslovak Political Trials, pp. 102-103, Cotic, Prague Trial, p. 219. 153. Pelikan (ed.), Czechoslovak Political Trials, p. 103. 154. Интервью Петра Дерябина Кристоферу Эндрю; 25 ноября 1987 г. Дерябин пристуствовал на выступлении Хрущева в офицерском клубе. Он считает, что Хрущев выступал в сентябре 1951 года. Другие полагают, что Абакумов был арестован двумя месяцами позднее. 155. Amy W. Knight, KGB: Police and Politics in the Soviet Union (London: Unwin Hyman, 1988), p.36. 156. Pelikan (ed.), Czechoslovak Political Trials, pp. 106-107. 157. Cotic, Prague Trial, p. 12. 158. Гордиевский. 159. Гордиевский. 160. Talbott (ed. /Irans.), Khrushchev Remembers, vol. l,pp.282-287. AlexdeJonge, Stalin and the Shaping of the Soviet Union (London: Collins, 1986), pp. 500-503. 161. Hodos, Show Trials, p. 66. 162. Cotic, Prague Trial, p. 144. 163. Talbott (ed./trans.), Khrushchev Remembers, vol. I, ch.S.De Jonge, Stalin, ch.49. 164. H. Барсуков, "Навстречу XX съезду", Правда, 10 ноября 1989 г. 165. "Я был привязан к нему,- вспоминает Хрущев,-... я искренне оплакивал его смерть." Talbott (ed./trans.), Krushchev Remembers, vol. I, pp. 322-323. 166. Amy W. Knight, KGB, pp. 47, 51, 70. 167. Рой Медведев, "Н.С.Хрущев. Политическая биография." "Дружба народов", июль 1989. 168. Гордиевский. [734] Глава XI ХОЛОДНАЯ ВОЙНА ПОСЛЕ СТАЛИНА (1953-1963) 1. Н.Барсуков, На пути к XX съезду, "Правда", 10,ноября 1989. После смерти Сталина численный состав Президиума был сокращен до десяти человек. В 1966 году на смену Президиуму вновь пришло Политбюро. 2. В течение года с марта 195; по март 1954 года, когда МГБ входило в состав МВД, Иностранное управление (бывшее Первое главное управление) называлось Вторым главным управлением, а Управление контрразведки (бывшее Второе) - Первым главным управлением. 3. Беседа Кристофера Эндрю с Петром Дерябиным, 25 ноября 1987. Рассказ Дерябина об отзыве резидентов в Москву подтверждает Юрий Носенко (беседа с Кристофером Эндрю, 15 ноября 1987) 4. Рой Медведев, Н.С.Хрущев. Политическая биография, "Дружба народов", июль 1989. 5. Andrei Gromyko, Memories (London: Hutchinson, 1989), p.318. 6. Medvedev, "Khrushchev's Political Biography". Strobe Talbott (ed./trans.), Khrushchev Remembers (London: Sphere Books, 1971), vol.1, pp.321-326. 7. Peter Deriabin and Frank Gibney, The Secret World, rev.edn. (New York: Ballantine Books, 1982), p.200. 8. Федор Бурлацкий, Хрущев: наброски к политическому портрету, "Литературная газета", 24 февраля 1988. Маленков, которому Хрущев редко отдавал должное в своих более поздних воспоминаниях, возможно, играл и не такую уж незаметную роль, как утверждает Хрущев. Ср. К.С.Москаленко, Как был арестова! Берия, "Московские новости", 1990, No 23. 9. Moskalenko, "Beria's Arrest". Medvedev, "Khrushchev's Political Biography". 10. Гордиевский. 11. Интервью ЦТ с заслуженным юристом Г.А. Тереховым, 29 апреля 1988: ВВС, SWB, SU/0140 В/4, 2 мая 1988. 12. Беседа Кристофера Эндрю с Петром Дерябиным, 25 ноября 1987. 13. Гордиевский. О карьере Панюшкина см. также показания Петрова, ААС, CRS A6283/XR1/56. 14. Nikolai Khokhlov, In the Name of Conscience (London: Frederick Muller, 1960),p.201. 15. Беседа Кристофера Эндрю с Петром Дерябиным, 25 ноября 1987. 16. Khokhlov, In the Name of Conscience, pt. III. 17. Беседа Кристофера Эндрю с Юрием Растворовым, октябрь 1987, и с Петром Дерябиным 25 ноября 1987. 18. Talbott (ed./trans.), Khrushchev Remembers, vol. I, p.338. 19. Sandor Kopacsi, Au nom de la classe ouvriere (Paris: Editions Robert Laffont, 1979), p.24. В книге Уильяма Ф.Косона и Роберта Т.Кроули The New KGB (New York: William Morrow, 1986), pp.265-259, ошибочно утверждается, что Андропов по сов-метительству был резидентом КГБ, а Виктор Чебриков, еще один будущий председатель КГБ, также находился в посольстве в Будапеште. 20. Amy W.Knight, The KGB: Police and Politics in the Soviet Union (London: Unwin Hyman, 1988), p. 123. 21. Интервью с Крючковым, New Times, 1989, no. 32. 22. Телеинтервью Крючкова, 24 июня 1989, BBC/ SWB, SU/0496 B/l. 23. Гордиевский. 24. Joseph Rothschild, Return to Diversity: A Political History of East Central Europe since World War II (New York: Oxford University Press, 1989), pp. 156-158. 25. О ходе революции см. United Nations, Report of the Special Committee on the Problem of Hungary (New York, 1957). 26. Kopacsi, Au nom de la classe ouvriere, pp. 119-222. [735] 27. Talbott (ed./trans.), Khrushchev Remembers, vol.1, p.418. 28. Гордиевский. 29. Charles Gati, Hungary and the Soviet Bloc (Durham, NC: Duke University Press, 1986), pp.144-147. 30. Arkadi N.Shevchenko, Breaking with Moscow (New York: Ballantme Books, 1985), p. 104. 31. Gati, Hungary and the Soviet Bloc, pp. 148-149. 32. UN, Report of the Special Committee. 33. Гордиевский. 34. Об этом Малетер рассказывал Копачи. Kopacsi, Au nom de la classe ouvriere, pp.247-288. Утверждения, что Малетер был арестован на банкете, устроенном Андроповым, не соответствуют действительности. См. Zhores Medvedev, Andropov: His Life and Death, rev.edn. (Oxford: Basil Blackwell, 1984), p.37. 35. Bela K. Kiraly, "Military Aspects", in Bela K. Kiraly and Paul Jonas (eds.), The Hungarian Revolution of 1956 in Retrospect (New York: Columbia University Press, 1978), p.70. 36. Kopacsi, Au nom de la classe ouvriere, pp.240-241, 270. 37. Там же, pp. 277-278, 306. 38. Tibor Meray, "The Trial of Imre Nagy ", in Kiraly and Jonas (eds.), The Hungarian Revolution in Retrospect. Отдельные фрагменты протокола заседаний были позже опубликованы, также были показаны и некоторые киноматериалы о процессе. 39. Контрреволюционный заговор Имре Надя и его сообщников, Будапешт, Информационное бюро при Совете Министров, 1958, стр. 13-18, 108-129. 40. Khokhlov, In the Name of Conscience, p.201. 41. Гордиевский. Knight, KGB, p. 122, Anatoli Golitsyn, New Lies for Old (New Yoik: Dodd, Mead, 1984), pp.185-186. 42. Гордиевский. 43. Гордиевский. 44. Golitsyn, New Lies for Old, pp.283-287. 45. Andrei Gromyko, Memories. 46. Гордиевский. 47. Гордиевский. 48. Kim Philby, My Silent War (London: Panther Books, 1969), p.171. Холлис тогда был заместителем генерального директора МИ5, а Грэм Митчелл - начальником контрразведки. Если бы один из них действительно был советским шпионом, Модин вряд ли бы так беспокоился по поводу угрозы со стороны службы безопасности. 49. Chapman Pincher, Too Secret Too Long (London: NEL, 1985), p.355. 50. Гордиевский. 51. Philby, My Silent War, p.151. 52. Vladimir and Evdokia Petrov, Empire of Fear (London: Andre Deutsch, 1956),ch.23. 53. Philby, My Silent War, ch.13. 54. Phillip Knightley, Philby: KGB Master Spy (London: Andre Deutsch, 1988), pp.148-149. 55. Andrew, Secret Service, p.496. 56. Гордиевский. 57. Peter Wright, Spycatcher (New York: Viking, 1987), pp. 172-173. 58. Knightley, Philby, ch. 15. 59. Гордиевский. 60. Беседа Кристофера Эндрю с бывшим сотрудником ЦРУ. 61. David Martin, Wilderness of Mirrors (New york: Ballantine Books, 1981),pp.74-90, 101-106. John Ranelagh, The Agency (London: Weidenfield & Nicolson, 1986), pp. 288-296. 62. H. Montgomery Hyde, George Blake, Superspy (London: Constable, 1987), pp. 47-49. 63. Гордиевский был среди тех, кто присутствовал на суде. Он опровергает утверждения, что Попова замучили до смерти в назидание другим. 64. В течение четырех лет между двумя сроками Родина в должности резидента с 1952 по 1953 год обязанности резидента исполнял Георгий Михайлович Животовский, резидентом с 1953 по 1950 год был Сергей Леонидович Тихвинский, который затем был отозван Центром, а с 1955 по 1956 год резидентом был Юрий Модин. Гордиевский. [736] 65. Гордиевский. 66. Гордиевский. 67. John Vassall, Vassall (London: Sidgiwick & Jackson, 1975). 68. Гордиевский. 69. Wright, Spycatcher, pp.166-167. Гордиевский. 70 Гордиевский. 71. КГБ излагает свою версию карьеры Молодыя в книге, которая написана с помощью Филби в Первом главном управлении специалистами по "активным действиям": Gordon Lonsdale, Spy (London: Neville Spearman, 1965). 72. Гордиевский. 73. Валерий Аграновский, Профессия: иностранец, "Знамя", сентябрь 1988. Этот рассказ о Молодые, написанный на основе бесед с ним, гораздо более откровенен, чем написанная неизвестными авторами версия его мемуаров (Lonsdale, Spy). 74. Валерий Аграновский, Профессия: иностранец. 75. Гордиевский. 76. Гордиевский. 77. Wright, Spycatcher, pp.137-138. Harry Rositzke, The KGB: Eyes of Russia (London: Sidgwick & Jackson, 1983), pp. 76-77. 78. Wright, Spycatcher, pp. 128ff. 79. Harry Houghton, Operation Portland: The Autobiography of a Spy (London: Rupert Hart-Davis, 1972). 80. Lonsdale, Spy, pp.87, 118 81. Гордиевский. Краткое описание похорон Молодыя дается в книге Аграновского "Профессия: иностранец". 82. См. стр. 335. 83. Thierry Wolton, Le KGB en France (Paris, Bernard Grasset,1986), pp. 167-172. 84. John Barron, KGB Today: The Hidden Hand (London: Hodder & Stoughton, 1984), ch.9. Дополнительные сведения полу-чены от Гордиевского, который был знаком с Цымбалом и Лазаревым в шестидесятых годах, когда они возглавляли Управление С (нелегалы). 85. John Barron, KGB Today, pp. 376-418. Гордиевский подтверждает, что такая встреча действительно имела место. 86. Roger Faligot and Pascal Krop, La Piscine: The French Secret Service Since 1944 (Oxford: Basil Blackwell, 1989), pp. 213-221. 87. C1A, The Rote Kapelle. The CIA's History of Soviet Intelligence and Espionage Networks in Western Europe 1936-1945 (Washington, DC: University Publications of America, 1979), pp. 82, 99-100. По этой книге Робинсон являлся оператором Андрэ Лабарта (кличка "Жсром"). Wright, Spycatcher, p. 239. Здесь говорится, что Лабарт был изобличен как советский шпион благодаря расшифровкам "Веноны". То же самое сообщили Кристоферу Эндрю два бывших офицера разведки в Северной Америке, которые имели доступ к материалам "Веноны". 88. Краткое описание карьеры Лабарта дается в Dictionnaire Commentee de l'Oeuvre du General de Gaulle (Paris: Pion, 1975). 89. Wolton, Le KGB en France, p. 168. 90. Wright, Spycatcher, p. 239 Эту информацию подтвердили Кристоферу Эндрю те же два источника, что и в примечании 87. Шпионская деятельность Ко ни в коей мере не отразилась на выдающейся политической карьере его сына Жан-Пьера Ко 91. Robert Young, In Command of France (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1978), p. 174. Anthony Adamthwaite, France and the Coming of the Second World War (London: Frank Cass, 1977), pp. 235-236. Jacques Chastenet, Le Declin de la Troisieme Republique 1931-1938 (Paris: Hachette, 1962), p. 168. 92. Беседа с отставным американским офицером разведки. 93. J.-B. Duroselle, La decadence, 1932-1939 (Paris: Imprimerie Nationale, 1979), p. 474. 94. Беседы с отставными американскими офицерами разведки. 95. Washington Post, 25 June 1944. Wolton, Le KGB en France, p. 202. 96. Philip M.Williams, French Politicians and Elections 1951-1969 (Cambridge University Press, 1970), p. 13. 97. Wright, Spycatcher, pp. 240-241. Лабарт умер в 1970 году, а не на допросе в ДСТ, как утверждает в своей книге Райт. 98. Heinz Hohne and Hermann Zolling, The General was a Spy (London: Pan Books, 1972), pp. 182-183. Anthony Glees, The Secrets of the Service (London: Jonathan Cape, 1987),pp.229-244. [737] 99. Малоправдоподобную версию своей карьеры Фельфе излагает в книге Heinz Felfe, Im Dienst des Gegners (Hamburg, 1986). Cp. Hohne and Zolling, The General was a Spy, pp. 221-229. 100. Rositzke, KGB, pp. 189-194. 101. Jefferson Adams, 'Crisis and Resurgence: East German State Security", International Journal of Intelligence and Counterintelligence, vol.11 (1988), no. 4. 102. Corson and Crowley, New KGB, pp. 258-262. 103. 'Enthullungen uber die Spionage In Bundesgebiet", in Bulletin des Presse- und Informationsamtes des Bundesregerung, no. 100, 6 June 1959, p. 980. Мы благодарны профессору Джефферсону Адамсу за эту ссылку. 104. Rositzke, KGB, pp. 182 ff. 105. Беседы Кристофера Адамса с Юрием Растворовым, Петром Дерябиным и Юрием Носенко. Показания Петрова, ААС, CRS A6283/XR1/56. 106. См. стр. 180-182. 107. GeorgeKennan, Memoirs 1950-1963 (NewYork: Pantheon, 1983), pp. 117-118. 108. См. стр. 182. 109. Kennan, Memoirs, vol. II, pp. 154-157. Кеннан был объявлен персоной нон грата в октябре 1952 года, но это не имело отношения к инциденту с подслушивающими устройствами. 110. Richard Harris Smith, "The First Moscow Station: An Espionage Footnote to Cold War History", International Journal of Intelligence and Counter-intelligence, vol. Ill (1989), no.3. Peer de Silva, Sub Rosa: The CIA and the Uses of Intelligence (New York: Times Books, 1978), p.68. Ronald Kessler, Moscow Station (New York: Scribner's, 1989), p.35. 111. Charles E.Bohlen, Witness to History 1919-1969 (London: Weidenfeld & Nicolson, 1973), p.346. 112. Там же, стр. 345. 113. Беседа Кристофера Эндрю с Юрием Носенко, 15 ноября 1987. 114. Bohlen, Witness to History, p.345. Kessler, Moscow Station, p.28. 115. Barron, KGB Today, pp. 169-182. Беседа Кристофера Эндрю с Юрием Носенко, 15 ноября 1987. 116. Беседа Кристофера Эндрю с Юрием Носенко, 15 ноября 1987. , Y 117. Беседа с Юрием Носенко. 118. См. стр. 136 и далее. 119. Беседа Кристофера Эндрю со Станом Левченко, 15 ноября 1987. 120. Barron, KGB Today, pp. 16-17. 121. Ilya Dzhirkvelov, Secret Servant (London: Collins, 1987), pp. 211-214. 122. Беседы с Юрием Носенко, 15 ноября 1987, и с Петром Дерябиным, 25 ноября 1987. 123. По словам бывшего сотрудника ЦРУ, после образования НАТО французов предупредили об "ужасно низком уровне обеспечения секретности связи", поскольку англичане и американцы опасались, что французская система связи не сможет защититься от действий КГБ и ГРУ. 124. Wright, Spycatcher, p. 118. 125. Wolton, Le KGB en France, pp. 242-243. 126. Беседы с Юрием Носенко, Петром Дерябиным и Юрием Носенко. 127. Беседы с Носенко и Дерябиным. 128. Anatoli Golitsyn, New Lies for Old (New York: Dodd, Mead, 1984), pp. 46-48. Хотя сложные теории заговоров, разработанные Голицыным после его бегства в декабре 1961 года, нас и не убедили, его более ранние воспоминания, как мы считаем, вполне заслуживают доверия. Какие-то моменты может подтвердить Гордиевский. 129. Knight, KGB, pp. 64-65. 130. Беседа в США. 131. Беседа с Юрием Носенко, 15 ноября 1987. 132. Knight, KGB, pp. 55-57. 133. Беседа с Юрием Носенко, 15 ноября 1987. Носенко впервые столкнулся со "специальным отделом" и Селезневым, когда возобновил свою работу в Первом (американском) отделе Второго главного управления в январе 1960 года. Главная его задача, как ему говорили,- "работа с шифровальщиками". 134. James Bamford, The Puzzle Palace (Boston: Hough ton Mifffin, 1982), pp.133-145. [738] 135. Edward Jay Epstein, Deception: The Invisible War Between the KGB and the CIA (New York: Simon & Schuster, 1989), pp. 173-174. 136. Беседы в США. Данные Кристофера Эндрю по этой проблеме отличаются от сведений Эпстайна (Deception, p. 174), который считает, что Данлап работал на КГБ с 1957 года, после того как "его скомпрометировали и завербовали в Турции". Однако Данлап неожиданно зажил на широкую ногу благодаря советским деньгам лишь в I960 году. Гордиевскому по делу Данлапа ничего не известно. 137. Bamford, Puzzle Palace, pp. 151-153. 138. Там же, стр. 153-154. 139. John Barron, KGB: The Secret Works of Soviet Secret Agents (London: Banta Books, 1974), ch.10. Дополнительная информация получена от Юрия Носенко 15 ноября 1987. До этого во всех рассказах о шпионской деятельности Джонсона ошибочно утверждалось, что он был арестован после того, как на него донесла жена. На самом же деле все необходимые сведения сообщил Носенко после своего бегства. Роль Носенко подтверждает отставной американский разведчик, который был лично знаком с этим делом. 140. Golitsyn, New Lies for Old, pp. 50-51. В Отделе дезинформации КИ, который возглавлял Андрей Граур, работало всего пять штатных сотрудников v ЛАС, CRS A6283/XR1/56). Оказавшись на Западе, Голицын разработал невероятную теорию заговора, по которой выходило, что все конфликтные ситуации внутри советского блока, в том числе конфликт между СССР и Китаем, "Пражская весна" и рост "Солидарности" в Польше, были частью гигантского обманного маневра, задуманного Агаянцем и его преемниками. Как это ни печально, многие сторонники теорий заговоров в западных разведках в это поверили. 141. ААС, CRS A6283/XR1/56 и 144. 142. Wolton, Le KGB en France, pp. 204-205. 143. Barron, KGB, pp. 234 -236. 144. Golitsyn, New Lies for Old, pp. 48-50. Гордиевский может подтвердить основные моменты в этом рассказе о встрече. 145. См. стр. 352-353. 146. Barron, KGB, p. 421. Отдел 13 официально назывался отделом "при ПГУ". Этим подчеркивалось, что он пользуется большей самостоятельностью, чем другие отделы ПГУ (Гордиевский). 147. Самый подробный рассказ о карьере Сташинского приводится в книге Карла Андерса (Karl Anders) "Murder to Order" (London: Ampersand, 1965). При бегстве на Запад Сташинский захватил с собой официальный приказ о награждении, в котором говорилось, что орден Красного Знамени ему вручается за "успешный вклад в решение важной проблемы". 148. Anders, Murder to Order, p. 107. 149. См. стр. 480-481. 150. Гордиевский. Ср. Timothy Ashby, The Bear in the Backyard: Moscow's Carribean Strategy (Lexington, Mass.: Lexington Books, 1987), chs. 1,2. 151. Работы о Кастро последних лет хорошо проанализированы в статье Малькольма Диза (Malcolm Deas) 'Spectacle of the Rats and Owls", London Review of Books, 2 June 1988. 152. Гордиевский. 153. Ashby, Bear in the Backyard, pp. 22-26. 154. Jan Sejna, We Will Bury You (London: Sidgwick & Jackson, 1982), pp. 45-50. Генерал Сейма занимался подготовкой к визиту Рауля Кастро. 155. Гордиевский. О первой встрече Шитова с Кастро рассказал Нуньес Хименес, который на ней присутствовал. Tad Szulc, Fidel: A Critical Portrain (London: Hutchinson, 1987), pp. 408-409. 156. Ashby, Bear in the Backyard, pp. 28-29. 157. Гордиевский. 158. Гордиевский. 159. Arnold L. Horelick, The Cuban Missile Crisis: An Analysis of Soviet Calculations adn Behaviour (Santa Monica, Ca.: Rand Corporation, 1963), p. 53. 160. Shevchenko, Breaking with Moscow, p. 154. 161. Самый достоверный рассказ о деле Пеньковского, по нашему мнению, дается в Gordon Brook-Shepherd, the Storm Birds (London: Weidenfeld & Nicolson, 1988), chs. 9,10. [739] 162. Там же, стр. 135. 163. Peter S.Usowski, "John McCone and the Cuban Missile Crisis: Л Persistent Approach to the Intelligence-Pulley Relationship", International Journal of Intelligence and Counter-intelligence, vol, II (1988), no. 4. 164. О том, что Большаков был сотрудником КГБ, впервые публично сообщил Илья Джирквелов (Ilya Dzhirkvelov, 'KGB "Back. Channel" Documented", Disinformation, Summer 1989, no. 12. Это же подтверждает Гордиевский. 165. Georgi Bolshakov, "The Hot Line", New Times, 1989, nos.4-6. 166. Edwin O.Guthman and Jeffrey Shulman (eds.), Robert Kennedy in bis Own Words: The Unpublished Recollections of the Kennedy Years (New York: Bantam Books, 1988), pp. 258-261. 167. Bolshakov, "Hot Line", New Times, 1989, no.4. 168. Bolshakov, "Hot Line", New Times, 1989, nos. 5-6. 169. James G.Blight and David A.Welch (eds.), On the Brink: Americans and Soviets Re-Assess the Cuban Missile Crisis (New York: Hill & Wang, 1989), p. 248. 170. Bolshakov, "Hot Line", New Times, 1989, no.6. 171. Гордиевский. 172. David Detzer, The Brink: Cuban Missile Crisis 1962 (New York: Crowell, 1979), pp. 236-237. Arthur M.Schlesinger Jr, A Thousand Days (Boston: Houghton Mifflin, 1965), p.827. 173. Гордиевский. 174. Беседа t Носенко, 15 ноября 1987. Ср. Brook-Shepherd, Storm Birds, ch.lO. 175. Desmond Ball and Robert Windren, "Soviet Signals Intelligence (Sigint): Organisation and Management", Intelligence and National Security, vol. IV (1989), no.4. 176. Беседа с Носенко, 15 ноября 1987. (Не путать "Сашу" с менее важным американским "Сашей", который был завербован в начале пятидесятых.) Рассказ Носенко о деятельности "Саши" подтвердил Кристоферу Эндрю бывший правительственный чиновник США. Опасаясь, что Носенко подослан КГБ (из-за этих опасений он три года провел в тюрьме), ЦРУ не использовало его информацию о "Саше", вспомнив о ней только после того, как "Саша" был допрошен. "Сашу", который уже дорос до майора, допросили, и по его делу было проведено тщательное расследование. Его служебная карьера на этом закончилась, но для возбуждения уголовного дела улик было недостаточно. 177. Беседа с Носенко, 15 ноября 1987. 178. Dzhirkvelov, Secret Servant, pp. 65, 147. Глава XII ЭПОХА БРЕЖНЕВА. ВОСТОК, ТРЕПА МИР И ЗАПАД (1964-1972/73) 1. Гордиевский. 2. Воспоминания Сергея Никитовича Хрущева об отце были опубликованы в нескольких номерах журнала "Огонек" за 1988 год. 3. Алексей Аджубей, По следам одного юбилея, "Огонек", октябрь 1989. 4. См. воспоминания сына Хрущева в журнале "Огонек" за 1988 год. 5. Amy W. Knight, The KGB: Police and Politics in the Soviet Union (London: Unwin Hyman, 1988), pp.65-69, 79ff. Geoffrey Hosking, A History of the Soviet Union (London: Fontana, 1985), ch.13. 6. Zhores Medvedev, Andropov: His Life and Death, rev. edn. (Oxford: Basil Blackwell, 1984), pp.46ff. 7. Aleksandr Solzhenitsyn, The Oak and the Calf (London: Collins, 1980), p. 102. 8. Medvedev, Andropov, p.55. Evening Standard, 16 May 1967. 9. К.Светицкий и С.Соколов, Я бы справился с любой работой, "Огонек", июнь 1989. 10. Medvedev, Andropov, p.56. 11. К.Светицкий и С.Соколов, Я бы справился с любой работой, "Огонек", июнь 1989. [740] 12. Hosking, History of the Soviet Union, pp. 423-424, 450. 13. Аджубей, По следам одного юбилея. 14. Гордиевский. 15. Зденек Млынарж, Тот август шестьдесят восьмого, "Московские новости", 1989, по. 50. 16. Гордиевский. 17. Frantisek August and David Rees, Red Star over Prague (London: Sherwood Press, 1984), pp. 125-129. 18. Гордиевский. Среди тех, от кого он получал сведения об операциях КГБ во время "Пражской весны", в середине восьмидесятых был старый специалист Центра по Чехословакии Анатолий Русаков, который в 1968 году был откомандирован в Прагу. 19. Гордиевский. 20. August and Rees, Red Star over Prague, p. 128. 21. Интервью О.Калугина "Комсомольской правде" 20 июня 1990, и "Московским новостям", 1990, No 25. 22. Knight, KGB, pp. 292-293. 23. August and Rees, Red Star over Prague, pp. 127-128. Karen Dawisha, The Kremlin and the Prague Spring (Berkeley, Ca.: University of California Press, 1984), p.205. 24. Dawisha, The Kremlin and the Prague Spring, pp. 236-238. 25. Там же, стр. xi, 360 и далее. 26. Andre! Gromyko, Memories (London: Hutchinson, 1989), pp.202-203. 27. Гордиевский. 28. Гордиевский. 29. Dawisha, The Kremlin and the Prague Spring, pp. 319-320. August and Rees, Red Star over Prague, pp. 134-135. 30. Гордиевский. 31. Dawisha, The Kremlin and the Prague Spring, chs. 12, 13. 32. "Правда", 19 октября 1968. 33. Solzhenitsyn, The Oak and the Calf, p. 220. 34. Dawisha, The Kremlin and the Prague Spring, p.217. "Правда", 19 июля 1968. 35. Аджубей, По следам одного юбилея. 36. Medvedev, Andropov, pp. 66-67. 37. Гордиевский. 38. Hosking, History of the Soviet Union, pp.425-426. Richard Owen, Crisis in the Kremlin (London: Victor Gollancz, 1986), p.91. 39. Гордиевский. 40. Гордиевский. 41. Гордиевский. 42. Philip Short, The Dragon and the Bear (London: Hodder & Stoughton, 1982), p. 148. , 43. Там же, стр. 188. 44. Гордиевский. 45. Яркие описания культурной революции даются с двух различных политических точек зрения в Short, Dragon and the Bear и Jean Esmein, The Chinese Cultural Revolution (London: Andre Deutsch, 1975). 46. Гордиевский. 47. Robin Edmonds, Soviet Foreign Policy: The Brezhnev Years (Oxford University Press, 1983), pp. 48-49. John Barron, KGB: The Secret Work of Soviet Secret Agents (London: Bantam Books, 1974), p. 243. 48. Гордиевский. 49. Barron, KGB, p. 243. 50. Гордиевский. 51. Carnal Abdel Nasser, The Philosophy of the Revolution (Cairo, 1954), p. 41. 52. О том, как складывались отношения Насера с СССР см. Mohamed Heikal, Sphinx and Commissar (London: Collins, 1978) ; and Karen Dawisha, Soviet Foreign Policy Towards Egypt (London: Macmillan, 1979), chs. 2,3. 53. Anwar el-Sadat, In Search of Identity (London: Collins, 1978), p. 154. О контактах с ЦРУ КГБ, несомненно, сообщил Сами Шараф, а возможно, и другие источники. 54. Гордиевский. 55. Dawisha, Soviet Foreign Policy Towards Egypt, chs. 2,3. [741] 56. Barren, KGB, pp. 69-73. Vladimir Sakharov, High Treason (New York: Ballantine Books, 1981 ), p. 193. Carnal Hammad, The Hidden Government in the Era of Abdel Nasser (in Arabic: Cairo, 1986), в целом совпадает со сведениями Баррона и Сахарова. 57. Гордиевский. 58. О подслушивании телефонных разговоров Шарафом см. Sadat, In Search of Identity, p. 216. 59. Heikal, Sphinx and Commissar, pp. 226-227. Шараф добавил длинную цитату из "великого вождя Ленина". 60. См. воспоминания сына Хрущева в журнале "Огонек" за 1988 год. 61. Гордиевский. 62. Гордиевский. 63. Robert Stephns, Nasser: A Political Biography (New York: Simon & Schuster, 1971),ch.l8. 64. Гордиевский. 65. Mohamed Heikal, The Road to Ramadan (London: Collins, 1975), pp. 83ff. 66. Гордиевский. Голубев впоследствии получил звание генерала и стал заместителем начальника Управления К. Во время работы на этой должности он помогал отравить Георгия Маркова в 1978 году и допрашивал Гордиевского в 1985 году. См. crp.xxvii и стр. 542. 67. Heikal, Sphinx and Commissar, pp. 282-283 68. Gromyko, Memories, p. 270. 69. Ileikal, Sphinx and Commissar, p. 216. 70. Sadat, In Search of Identity, p. 206. 71. Там же, стр. 223-225. 72. Гордиевский. 73. Sakharov, High Treason. См. также Barron, KGB, ch.2. 74. Гордиевский. Heikal, Sphinx and Commissar, chs.14, 15. 75. B.N.Mullik, The Chinese Betrayal (Bombay: Allied Publishers, 1971), p.110. 76. B.N.Mullik, My Years with Nehru 1948-1964 (Bombay: Allied Publishers, 1972), pp. 60-61. 77. Jawaharlal Nehru, The Discovery of India (New York: John Day, 1946), p.17. 78. Alexander Gorev, Jawaharlal Nehru (Moscow: Novosti, 1989), crp 37, 48. 79. Гордиевский. 80. Ilya Dzhirkvelov, Secret Servant (London: Collins, 1987), p. 303. 81. Сообщения в печати о выступлении министра внутренних дел Чавана в парламенте 13 декабря 1967 г., в которых говорится о роли Модина в кампании подлогов. 82. Barron, KGB, p.237. 83. См. стр. 529. 84. John Barron, KGB Today: The Hidden Hand (London: Hodder & Stoughton, 1984), pp. 43, 271 ff. Clive Rose, The Soviet Propaganda Network (London: Printer, 1989), pp. 57-58. 85. Richard H. Shultz and Roy Godson, Dezinformatsia: Active Measures in Soviet Strategy (Oxford: Pergamon-Brassey, 1984), p. 124. 86. Rose, Soviet Propaganda Network, pp. 57-59. Прочие международные организации, которые служили прикрытием для подрывной деятельности Советского Союза: Организация солидарности народов стран Азии и Африки, Христианская мирная конференция. Международная ассоциация юристов-демократов, Международная федерация участников сопротивления, Международный институт мира, Международная организация журналистов, Международная организация радио и телевидения, Международный союз студентов. Международная демократическая федерация женщин. Всемирная федерация демократической молодежи. Всемирная федерация научных работников, Всемирная конфедерация учителей, Всемирная федерация профсоюзов. 87. Shultz and Godson, Dezinformatsia, p.125. 88. Гордиевский. 89. О подготовке договора см. S. Nihal Singh, The Yogi and the Bear (London: Mansell, 1986), ch.5; and Robert C. Horn, Soviet-Indian Relations: Issues and Influence (New York: Praeger, 1982), chs.2,3. 90. T.N.Kaul, Reminiscences Discreet and Indiscreet (New Delhi: Lancers, 1982), p.255. 91. В брошюре издательства Агентства печати "Новости" признается, что "в обстановке, сложившейся на индийском субконтиненте, Договор рассматривался как [742] поддержка правительства Индиры Ганди со стороны Советского Союза". Alexander Gorev, Indira Gandhi (Moscow: Novosti, 1989), p. 40 92. Singh, The Yogi and the Bear, pp. 89-96. Horn, Soviet-Indian Relations, p. 73. 93. Barron, KGB Today, p. 106; и Гордиевский. 94. Гордиевский. 95. Singh, The Yogi and the Bear, p. 235. 96. Daniel Patrick Moynihan, A Dangerous Place (London: Seeker &Warburg, 1979), p.41. 97. Singh, The Yogi and the Bear, pp. 245, 313. 98. Гордиевский. 99. Гордиевский. 100. Гордиевский. 101. Hugh Thomas, The Cuban Revolution (New York: Harper & Row, 1977), pp. 701 -702, 719-720. 102. G ran ma, 28 and 30 Jan. 1968: цитируется по Paul D.Bethel, The Losers (New Rochelle, NY: Arlington House, 1969), pp. 546-547. 103. Timothy Ashby, The Bear in the Backyard: Moscow's Carribean Strategy (Lexington, Mass,: Lexington Books, 1987), p. 46. Bethel, The Losers, p. 551. 104. Гордиевский. 105. Thomas, Cuban Revolution, pp. 701-702,719-720. Ashby, Bear in the Backyard, pp. 50-51. 106. US Congress, Senate Committee on the Judiciary, The Role of Cuba in International Terrorism and Subversion (Washington, DC, 1982). Ashby, The Bear in the Backyard, pp. 57ff. Дополнительная информация получена от Гордиевского. 107. Thomas, The Cuban Revolution, p. 657. 108. Гордиевский. 109. John Ranelagh, The Agency (London: Weidenfeld & Nicolson, 1986), p. 520. 110. Гордиевский. 111. Edmonds, Soviet Foreign Policy: The Brezhnev Years, pp. 116-117. 112. Гордиевский. 113. См. напр. Mikhail Belyat, Salvador Allende (Moscow: Novosti, 1988). 114. H. Michael Erisman, Cuba's International Relations (Boulder, Col./London: Westview, 1985). chs. 2,3. 115. Granma Weekly Review, 16 Sept. 1973. 116. CM. erf". 463 и далее. 117. Paul Thomas, Le KGB en Belgique (Brussels: Editions J.M.Collet, 1987), pp.89-100. 118. Joseph Frolik, The Frolik Defection (London: Leo Cooper, 1975). 119. Harry Rositzke, The KGB: Eyes of Russia (London:-Sidgwick & Jackson, 1983), pp. 196, 183-184. 120. Jefferson Adams, "East Block Intelligence in the FRG 1968-1986", paper to 1989 London Convention of the International Studies Association. См. стр. 372-373. 121. Гордиевский. Внезапное возвращение Чижова в Москву было вызвано кровоизлиянием в мозг. 122. Frolik, Frolik Defection, p. 82. 123. Nigel West, A Matter of Trust (London: Weidenfeld & Nicolson, 1982), p. 171. Gordon Brook-Shepherd, The Storm Birds (London: Weidenfeld & Nicolson, 1988), p. 198. 124. Гордиевский. 125. West, A Matter of Trust, p. 115-119. 126. Там же, стр. 130-131. Peter Wright, Spycatcher (New York: Viking, 1987), pp. 239-240. 127. Гордиевский. 128. Report of the Security Commission, June 1965, Cmnd. 2722 (1965). Гордиевский уверен, что это было дело ГРУ. Ср. Chapman Pincher, Too Secret Too Long (London: NEL, 1985), pp. 421-423. West, A Matter of Trust, pp. 127-129. 129. Report of the Security Commission, Nov. 1968, Cmnd. 3856 (1968). West, A Matter of Trust, pp. 161-162. Pincher, Too Secret Too Long, p. 463. 130. Report of the Security Commission, May 1973, Cmnd. 5362 (1973). 131. Frolik, Frolik Defection, pp. 42-46. August and Rees, Red Star over Prague, pp. 90-91. West, A Matter of Trust, p. 165. Pincher, Too Secret Too Long, p. 468. 132. Frolik, Frolik Defection, pp. 58, 96-97. 133. Pincher, Too Secret Too Long, pp. 465-466. [743] 134. Frolik, The Frolik Defection, p. 98. 135. Wright, Spycatcher, p. 362. 136. John Storehouse, Ralph (London: Jonathan Cape, 1982). 137. Chapman Pincher, Their Trade is Treachery (London: Sidgwick & Jackson, 1981), pp. 198-205. Wright, Spycatcher, p. 361. Christopher Andrew, Secret Service: The Making of the British Intelligence Community (London: Heinemann, 1985), p. 369. 138. Frolik, The Frolik Defection, p. 97. 139. Русская буква "В", а не английская "b". 140. Barren, KGB, pp. 110, 431ff. Idem, "They Spied for the Free World", Reader's Digest, May 1985. Pincher, Too Secret Too Long, pp. 488-490. Brook-Shepherd, Storm Birds, pp. 197-199. 141. Гордиевский. 142. Report of the Security Commission, May 1983, Cmnd. 8876 (1983), p. 13. 143. John Barren, Breaking the Ring (New York: Avon Books, 1988), pp. 153ff. 144. Cmnd. 8876 (1983), ch. 6. 145. Гордиевский. 146. Pincher, Too Secret Too Long, p. 558. 147. Cmnd. 8876 (1983). 148. Howard Blum, I Pledge Allegiance (New York: Simon & Schuster, 1987), p.72. 149. Barron, Breaking the Ring, pp. 59-61. 150. Там же, стр. 153-158, 38. Blum, I Pledge Allegiance, chs. 7,8,9. 151. См. стр. 401-402. . , 152.CM.crp.381,431.NigelWestGCHQ (London:Weidenfeld ANicolson. 1986),p.249. , 153. Гордиевский. 154. Barron, Breaking the Ring, pp.140-141. 155. Гордиевский. 156. Cmnd. 8876 (1983), ch.5. 157. Barron, Breaking the Ring, ch. 9. 158. Cmnd. 8876 (1983). 159. Гордиевский. 160. Pincher, Too Secret Too Long, pp. 558-560 (в том числе приводятся и сведения, полученные из "источника в АНБ"). West GCHQ, pp. 250-255. Barron, KGB Today, pp. 230-232. 161. Гордиевский. Cmnd. 8876 (1983). 162. Barron, Breaking the Ring, pp. 23ff. 163. Там же, стр. 176. ГЛАВА XIII УПАДОК И КРАХ РАЗРЯДКИ (1972-1984) 1. Гордиевский. 2. Гордиевский. 3. Гордиевский. 4. New Times, 1989, No.32 5. Там же. 6. Гордиевский. 7. Гордиевский; см. ниже (стр. 452-453) 8. Adam В. Ulam, Dangerous Relations (New York: Oxford University Press, 1984), ch.2. 9. Гордиевский. 10. Arkadi N. Shevchenko, Breaking With Moscow (New York: Ballantine Books, 1985), p.375. 11. Там же., pp.256-262. 12. Andrci Gromyko, Memories (London: Hutchinson, 1989), p.282. 13. Siievchenko, Breaking With Moscow, pp.368ff. [744] 14. Gromyko, Memories, p.288 15. Ulam, Dangerous Relations, pp. 166-168. 16. Гордиевский. 17. Ulam, Dangerous Relations, pp.200-202. Shevchenko, Breaking With Moscow, p.398. 18. Gromyko, Memories, p.291. 19. Гордиевский. 20. Гордиевский. Washington Post, 2 Jan. 1982. 21. Гордиевский. 22. Гордиевский. 23. Гордиевский. 24. Гордиевский. 25. Гордиевский. 26. Karen Dawisha, Soviet Foreign Policy Towards Egypt (London: Macmillan, 1979),pp.71-77. 27. Гордиевский. 28. A.A. Gromyko and B.N.Ponomaryov (eds.). Soviet Foreign Policy 1917-1980 (Moscow: Progress Publishers, 1981), vol. II, pp.607-608. 29. Gromyko, Memories, pp.222-223. 30. Гордиевский. 31. "Правда", 21 сентября 1978 г. (*) 32. Гордиевский. 33. Washington Post, 28 Nov. 1974. Roberta C. Goren, "The Soviet Attitude and Policy to International Terrorism", PhD thesis (London School of Economics, 1982), p.237. 34. Гордиевский. 35. Ion Mihai Pacepa, Red Horizons (Washington, DC: Regnery Gateway, 1987), ch.l; interview with Pacepa by Christopher Andrew, Oct. 1987. 36. Гордиевский. 37. Гордиевский. 38. Christopher Dobson and Ronald Payne, War Without End: The Terrorists: An Intelligence Dossier (London: Sphere Books, 1987), pp. 172-182. 39. Доклад за 1981 год был одним из целого ряда документов, захваченных израильтянами. James Adams, The Financing of Terror (London: NEL, 1988), pp.48-49. 40. Richard II. Shultz Jr, The Soviet Union and Revolutionary Warfare (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1988), p.89. 41. Гордиевский. 42. Гордиевский. 43. Гордиевский. 44. Gromyko, Memories, p.274. 45. Гордиевский. 46. Гордиевский. В мае 1990 года НДРЙ отказалась от марксизма-ленинизма и слилась со своим северным соседом, Йеменской Арабской Республикой, образовав Йеменскую Республику. Sunday Times, 27 May 1990. 47. Гордиевский. 48. David Blundy and Andrew Lycett, Qaddafi and the Lybyan Revolution (London: Weidenfeld & Nicolson, 1987). 49. Гордиевский. 50. Гордиевский. См. также Tae-Hwan Kwak et al. (eds.), The Two Koreas in World Politics (Seoul: Kyungnam University Press, 1983). 51. Shultz, Soviet Union and Revolutionary Warfare, pp. 118ff. 52. Shevchenko, Breaking with Moscow, pp.363-365. 53. Гордиевский. 54. Irving Kaplan (ed.), Angola: A Country Study, 2nd edn. (Washington DC: US Government Printing Office, 1979), Preface, chs. 3 and 4. Alexander R. Alexiev, "The Soviet Stake in Angola: Origins, Evolution, Prospects", in Dennis L. Bark (ed.), The Red Orchestra, vol.11: The Case of Africa (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1988). 55. Гордиевский. 56. Гордиевский. 57. Thomas H. Henriksen, "The People's Republic of Mozambique", in Bark, Red Orchestra, vol.II. [745] 58. Гордиевский. 59. Harold D. Nelson (ed.), Mozambique: A Country Study, 3rd edn. (Washington, DC: US Government Printing Office, 1985), pp. 279-280. 60. Гордиевский. 61. Гордиевский. 62. Keith Somerville, "The Soviet Union and Zimbabwe The Liberation Struggle and After", in R. Craig Nation and Mark V. Kauppi, The Soviet Impact in Africa (Lexington, Mass.: D.C. Heath, 1984). 63. Joshua Nkomo, Nkomo: The Story of My Life (London: Methuen, 1984), pp.175-176. 64. Гордиевский. 65. Joachim Krause, "Soviet Arms Transfers to Sub-Saharan Africa", in Nation and Kauppi (eds.), the Soviet Impact in Africa. 66. Haggai Erlich, "The Soviet Union and Ethiopia: The Misreading of Politica Scioana and Politica Tigrina" in Bark (ed.), Red Orchestra, vol.11. Harold D.Nelson and Irving Kaplan (eds.), Ethiopia: A Country Study, 3rd edn. (Washington, DC: US Government Printing Office, 1981), pp.261-263. 67. Гордиевский. 68. Гордиевский. 69. US Senate, 97th Congress, 2nd Session, Report of the Chairman of the Subcommittee on Security and Terrorism, Soviet, East German and Cuban Involvement in Fomenting Terrorism in Southern Africa (Washington, DC, 1982). "South Africa: The Party Faithful", in Africa Confidential, vol. XXXI (1990), no. 1. 70. Гордиевский. 71. Гордиевский. 72. Гордиевский. 73. Гордиевский. 74. Гордиевский. 75. Гордиевский. 76. Tad Szulc, Fidel: A Critical Portrait (London: Hutchinson, 1987), pp.533-534. 77. Herbert Romerstein, "Some Insights Derived from the Grenada Documents", in Bark (ed.), Red Orchestra, vol. I: "Instruments of Soviet Policy in Latin America and the Carribean" (Stanford, Ca.: Hoover Institution Press, 1986). 78. Гордиевский. 79. "Inside Communist Nicaragua: The Miguel Bolanos Transcripts", Heritage Foundation, Backgrounder, vol. I, pp.78-79 80. См. материалы аэрофотосъемки и карту в Desmond Ball, Soviet Signals Intelligence (Sigint), Canberra Papers on Strategy and Defence, no.47 (Canberra: Australian National University, 1989), pp.31-35. 81. Robert A. Pastor, Condemned to Repetition: The United States and Nicaragua (Princeton University Press, 1987), ch.12. 82. Гордиевский. 83. Ball, Soviet Signals Intelligence, pp.27-29. 84. Гордиевский. 85. Гордиевский. 86. Гордиевский. 87. Гордиевский. 88. Ornulf Tofte, Spaneren (Oslo: Gyldendal Norsk Forlag, 1987), pp.130-153. 89. Гордиевский. 90. Tofte, Spaneren, pp.130-153. 91. Гордиевский. 92. Tofle, Spaneren, p.154. 93. Ibid., pp.154-174. William Shawcross, "New Model for the Perfect Spy", The Spectator, 7 June 1986. 94. Гордиевский. 95. Tofte, Spaneren, pp.154-174. Shawcross, "The New Model for the Perfect Spy". Aftenposten (Oslo), 5 March 1985, 30 April 1985. 96. Shawcross, "New Model for the Perfect Spy". 97. Ibid. Tofte, Spaneren, pp.154-174. 98. Гордиевский. 99. Tofte, Spaneren, p. 169-171. [746] 100. Гордиевский. 101. См. выше, стр.358-360. 102. С 1979 по 1981 г. Гордиевский принимал участив в подготовке годовых отчетов по Финляндии. 103. AhtiKarjalainen and Jukka Tarkka, Presidentin Minister! (Helsinki: Otava, 1989), pp.236-242. 104. Гордиевский. 105. Гордиевский. 106. Vladimir Kuzichkin, "Coups and Killings in Kabul", Time, 22 Nov. 1982. Кузичкин перебежал на Запад в 1982 году, будучи сотрудником Управления С ПГУ (нелегалы). 107. Ulam, Dangerous Relations, p.256. 108. Гордиевский. 109. Kuzichkin, "Coups and Killings in Kabul". John Barren, KGB Today: The Hidden Hand (London: Hodder & Stoughton, 1984), pp.15-16, 447-448. Попытку отравления Амина подтверждает Артем Боровик в статье "Спрятанная война", "Огонек", 1989, No. 46, основанной на свидетельствах вдовы Амина. (*) 110. Гордиевский. Олег Калугин, бывший в то время начальником Управления К ПГУ, присутствовал на совещании руководящих работников Первого главного управления и ГРУ в августе 1979 года. Крючков тогда заявил следующее: "Андропов против нашего военного вмешательства." Однако, по словам Калугина, "позже Андропов принимал участие в решении о вмешательстве". Интервью Калугина "Московским новостям", 1990, No.25. 111. Боровик, "Спрятанная война". (*) 112. Гордиевский. 113. Kuzichkin, "Coups and Killings in Kabul". 114. International Herald Tribune, 24 Oct. 1989. 115. Kuzichkin, "Coups and Killings In Kabul". 116. Гордиевский. 117. Kuzichkin, "Coups end Killings in Kabul". 118. Ulam, Dangerous Relations, pp.256-257. 119. Боровик, "Спрятанная война". (*) 120. Гордиевский. 121. Боровик, "Спрятанная война". (*) 122. Sunday Times, 10 April 1988. 123. Kuzichkin, "Coupsand Killings in Kabul" 124. Гордиевский. 125. Гордиевский. 126. Amnesty International, Afghanistan: Torture of Political Prisoners (London: Amnesty International, 1986), p.6. 127. Ibid-, passim. 128. Oleg Kalugin, "Intelligence and Foreign Policy", International Affairs (Moscow), June 1989, p.61. 129. Гордиевский. 130. Гордиевский. 131. Гордиевский. 132. Kevin Ruane, The Polish Challenge (London: BBC, 1982), p. 134. 133. Гордиевский. 134. Гордиевский. 135. Timothy Garton Ash, the Polish Revolution: Solidarity 1980-82 (London: Jonathan Cape, 1983). Neal Aschcrson, The Struggles for Poland (London: Michael Joseph, 1987), chs. 8, 9. Ruane, Polish Challenge. 136. Гордиевский. 137. Гордиевский. 138. Alexander M. Haig Jr, Caveat (London: Weidenfeld & Nicolson, 1984), p.247. 139. Гордиевский. 140. Haig, Caveat, ch. 6. 141. Ibid., p.219. David Dimbleby and David Reynolds, An Ocean Apart (London: BBC/Hodder& Stoughton, 1988), pp. 308, 317. 142. Гордиевский. 143. Гордиевский. [747] 144. Гордиевский. О назначении Федорчука см. также Jereray R. Azrael, The KGB in Kremlin Politics (Los Angeles: Rand/UCLA, 1989), pp.28-29. 145. Гордиевский. 146. Гордиевский. 147. Гордиевский. 148. Гордиевский. 149. "Правда", 28 октября 1982 г. (*) 150. Geoffrey Hosking, A History of the Soviet Union (London: Fontana, 1985), pp.450-451. 151. Гордиевский. 152. Гордиевский. 153. Гордиевский. 154. Гордиевский. 155. Seymour M. Hersh, The Target is Destroyed (London: Faber, 1986), p. 16. 156. Гордиевский. 157. Гордиевский. 158. Гордиевский. 159. Гордиевский. 160. Гордиевский. 161. Hersh, The Target is Destroyed, chs. 5-8. 162. Jonathan Haslam, "The KAL Shootdown (1983) and the State of Soviet Air Defence", Intelligence and National Security, vol. Ill (1988), no.4. 163. Гордиевский. 164. Hersh, The Target is Destroyed 165. Гордиевский. 166. Гордиевский. 167. Hersh, The Target is Destroyed. 168. Гордиевский. 169. The World This Weekend, BBC Radio 4, 18 Sept 1983. 170. Гордиевский. 171. Hersh, The Target is Destroyed, chs. 9-14. 172. Гордиевский. 173. R.W. Johnson, Shootdown: The Verdict on KAL 007 (London: Chatto 4 Wlndus, 1986), Foreword. 174. Hersh, The Target is Destroyed, pp. 190-191. 175. Gromyko, Memories, pp.296-300. 176. Hersh, The Target is Destroyed, p.176. 177. Гордиевский. 178. Johnson, Shootdown, p.106. 179. Гордиевский. 180. Гордиевский. 181. Гордиевский. 182. Гордиевский. 183. Гордиевский. 184. Гордиевский. 185. Гордиевский. 186. Гордиевский. 187. Гордиевский. 188. Гордиевский. 189. Гордиевский. [748] Глава XIV ПРИ ГОРБАЧЕВЕ (1985 -1991) 1. Гордиевский. 2. Гордиевский. 3. Гордиевский. 4. Гордиевский. 5. Desmond Ball, Soviet Signals Intelligence (Siglnl), Canberra Papers on Strategy and Defence, no.47 (Canberra: Australian National University, 1989). Desmond Ball and Robert Windren, "Soviet Signals Intelligence (Sigint): Organisation and Management", Intelligence and National Security, vol. IV (1989), no. 4. 6. Гордиевский. 7. Time, 10 July 1989. Cf. Ronald Kessler, Moscow Station (New York: Scribner's, 1989). 8. Ball, Soviet Signals Intelligence, pp. 131ff. Robert Woodward, Veil: The Secret Wars of the CIA 1981 -1987 (New York: Simon & Schuster, 1987), chs. 23,24. По операции Айви Беллз см. интервью с Чебриковым в "Правде", 2 сентября 1988 г. (*) 9. Гордиевский. 10. Гордиевский. 11. ВВС, SWB, SU/0708 В/3, 9 March 1990. "KGB Without Secrets", "Труд", 23 февраля 1990 г. 12. Гордиевский. 13. Гордиевский. 14. Гордиевский. 15. Гордиевский. 16. Гордиевский. 17. ВВС, SWB SU/0606 C2/9, С Кот. 1989. 18. Гордиевский. 19. Гордиевский. 20. Гордиевский. 21. Гордиевский. 22. Гордиевский. 23. Впервые ТАСС упомянул Шебаршина как "руководителя советской внешней разведки" 28 февраля 1990 года; ВВС, SWB, SU/0703 Al /7. Однакооб этом назначении можно было догадаться и раньше, когда было опубликовано сообщение о том, что Шебаршин стал заместителем председателя КГБ; "Правда", 15 марта 1898 г. 24. Гордиевский. 25. ВВС SWB, SU/0708 В/3, 9 March 1990. 26. Гордиевский. 27. О данйых, полученных от Фарвелла, см. Philip Ilanson, Soviet Industrial Espionage: Some New Information (London: RIIA, 1987); US Government, Soviet Acquisition of Militarily Significant Western Technology: An Update, September 1985. Хотя Фарвелла, по всей видимости, расстреляли в 1983 году, в Центре не было широко известно о его ликвидации до января 1985 г. В то время Гордиевский находился в Москве. 28. Gordon Brook-Shepherd, The Storm Birds (London: Weidenfeld & Nicolson, 1988), p.260. 29. Ilanson, Soviet Industrial Espionage, pp.10, 23. 30. Christopher Andrew, "New Look Russia: Same Old Spies", Daily Telegraph, 23 May 1989. International Herald Tribune, 22 Feb. 1990. Daily Telegraph, 5 March 1990. 31. Ernest Gellner, Introduction to Oleg Glebov and John Crowfoot (eds.), The Soviet Empire: Its Nations Speak Out (London: Harwood Academic, 1989). 32. "Правда", 11 сентября 1987 г. (*) 33. Christopher Andrew, "How the KGB plans to come in from the cold", Daily Telegraph, 28 Dec. 1988. [749] 34. Телерепортаж об отчетном докладе 19-й Всесоюзной конференции КПСС, 28 июня 1988 г., ВВС, SWB, SU/0191 С/21, 30 June 1988. 3$. Международная жизнь, октябрь 1988 г. 36. Телеинтервью, 24 июня 1989 г. ВВС, SWB, SU/0496 В/1, 30 June 1989. 37. Интервью New Times, 1989, no. 32. 38. Заседание Верховного Совета, 14 июля 1989 г. ВВС, SWB, SU/0513 С/1-6, 20 July 1989. Сообщение ТАСС 14 июня 1990. 39. Интервью с Шебаршиным, "Правда", 22 апреля 1990 г. 40. Гордиевский. 41. Herbert Romerstein, Soviet Acuve Measures and Propaganda, Mackenzie Institute Paper no. 17 (Toronto, 1989), pp. 14-15, 25-26. WPC, Peace Courier, 1989, no. 4. 42. USIA, Recent Appearances of Soviet Disinformation, 6 Oct. 1989. USIA, Soviet Active Measures in the Era of Glasnost, March 1988. Todd Leventhal (USIA), "An Overview of Soviet Active Measures, Operations and Instrumentalities'', draft conference paper, Oct 1989. 43. US Department of State, Soviet Influence Activities: A Report on Active Measures and Propaganda, Aug. 1987. 44. USIA, Recent Appearances of Soviet Disinformation, 6 Oct. 1989. 45. Monkey Business. Aids: The Africa Story, Channel 4, 22 Jan. 1990. New Worker, 2 Feb. 1990. 46. USIA, Recent Appearances of Soviet Disinformation, 6 Oct. 1989. 47. Гордиевский. 48. Christopher Dobson and Ronald Pay ne, War Without End: The Terrorists: An Intelligence Dossier (London: Sphere Books, 1987), p.192. 49. Гордиевский. 50. Гордиевский. 51. Гордиевский. 52. Интервью New Times, 1989, no. 32. 53. Daily Telegraph, 5 Dec. 1988. 54. Интервью New Times, 1989, no. 32. 55. Daily Telegraph, 5 Dec. 1988 и другие сообщения в печати. 56. Телеинтервью, 24 июня 1989 г. ВВС, SWB, SU/0496 В/1, 30 June 1989. 57. Выступление на заседании Верховного Совета 14 июля 1989 г. ВВС, SWB, SU/0513 С/1, 20 July 1989. Cf. Интервью New Times, 1989, no. 32. 58. "Известия", 27 октября 1989 г. 59. Интервью Щербака, передано 26 октября 1989 г. ВВС, SWB, SU/0601/ AI/3, 31 Oct. 1989. 60. Интервью New Times, 1989, no. 32. 61. Oleg Kalugin, "Intelligence and Foreign Policy", International Affairs, June 1989. 62. См. выше, pp. 452-453. 63. Mikhail Lyubimov, "From Intelligence War to Information Exchange", Moscow News, 1989, no. 9. 64. "Moscow Diary", Moscow News, 1990, no. 15. 65. Интервью с Калугиным, Moscow News, 1990, no. 25. 66. Oleg Kalugin, "Intelligence and Foreign Policy". 67. Интервью с Калугиным, "Комсомольская правда", 20 июня 1990 г. В ответ КГБ лишил Калугина звания генерал-майора и начал против него диффамационную кампанию, см. заявление отдела по связям с общественностью КГБ в "Правде" от 23 июня 1990 г. (*) 68. Гордиевский. 69.0 визитах Папы в Польшу см. Neil Ascherson, The Struggles for Poland (London: Michael Joseph, 1987), pp. 198-199, 226. 70. Гордиевский. 71. Гордиевский. 72. Гордиевский. 73. Гордиевский. 74. Частный источник Эндрю в США. 75. ВВС, SWB, SU/0477 С/18, 8 June 1989. 76. ВВС, SWB, SU/0679 В/10, 3 Feb. 1990. 77. "What's Behind the KGB's Figures?", Moscow News, 1990, nos. 8-9. 78. "Katyn: A Difficult Road to the Truth", Moscow News, 1990, no. 16. [750] 79 BBC, SWB, SU/0590 Al/1-4, 18 Ocl 1989. 80 Гордиевский 81 См выше, стр 418 и далее 82 Counterpoint, vol V, no 8, Jan 1990 83 New Times, 1989, no 22 84 Гордиевский 85 Надежный источник Кристофера Эндрю в американской разведывательной службе, свидетельства Юрченко