Алексей Симонов

Вот понимаете, интересная штука. Никуда не денешься. Мне очень симпатично выступление предыдущего оратора, но никуда не денешься. Скажем, вот наш родной советский менталитет сказывается особенно по части безопасности, выстраивания диалога и так далее. Станислав Ежелец однажды замечательно сказал: "Тот, кто позволил надеть на себя шоры, должен помнить, что хомут и кнут обязательно входят в комплект". С этой точки зрения мы говорим о воспитании, вот, нет у человека, которого мы научили убивать, дальше мы о нем уже никак не заботимся. Правильно ли я понимаю, что армия, в которой учат убивать, не должна быть применяема во внутренних войнах?

А если это так, то тогда это преступление - то, что мы людей, которых научили убивать, ведем убивать своих соотечественников. Это двойное преступление, совершаемое государством, - не называть войну войной и позволять себе употреблять там вооруженные силы, а не только спецподразделения. То есть тут на самом деле все перевернуто, к сожалению. Перевернуто понятие безопасности.

Я не готов вступать в лингвистический спор между Андреем и Мишей, но  для меня сегодня любая безопасность  - “national security” или “regional security” -на наш советский язык переводится как "государственная безопасность". И никуда от этого не деться. Потому что от чего безопасность? Ведь соотношение опасности и безопасности персонифицировано. Вот в нашем представлении, к сожалению, представлении того, что те, кто записывают это в закон, это защита государства от интереса граждан. Вот что такое наша сегодняшняя безопасность в представлении государственных органов. Защита государства от любознательности, любопытства интересов граждан. И никуда мы от этого не денемся. До той самой поры, пока эта психологическая комбинация не перевернется, до тех пор, пока защите прав граждан не станет приоритетом, до той самой поры мы с вами будем сталкиваться с тем, что все как  - вот мне очень понравилось выступление Милехина, я тоже хочу рассказать анекдот.

Все будет как по анекдоту. Помните слесаря, который работал на заводе швейных машин, и которого жена заставляла выносить запчасти с этого завода, потому что ей очень хотелось иметь швейную машинку. Когда, наконец, он собирал все эти запчасти, то выяснилось, что у него получился пулемет.

Вот это проблема, когда наши специалисты по государственной безопасности начинают заботиться об информационной безопасности, экологической, мы наглядных примеров имеем более чем достаточно. У них все время получается та самая госбезопасность, то есть охрана интересов государства от любознательности его собственных граждан. И это сказывается напрямую, потому что некоторая деидеологизация, которая наступила, позволяет отдельному персонажу быть более или менее здравым в своих суждениях. Между прочим, все история последняя Анны Степановны, на мой взгляд, как раз на этом и построена. Каждый из разговаривавших с ней мог быть вполне внятен. Но как только они собирались втроем… Это идеология на троих, на пятерых, на семерых. То есть, каждый в отдельности может быть здрав и внятен; собравшись вместе, они уже - стая, армия, команда, то есть черты индивидуальной личности стираются, возникает идеологен группы, компании, банды, мафии - как хотите. Что происходит?

Происходит возврат к советским ценностям. И это сейчас мы очень сильно ощущаем, вся идеологема власти играется на этой струне -. Он идет потихоньку, он идет вот к этой стайной философии, к этой стайной идеологии, к этому стайному патриотизму. Я хотел бы, чтобы патриотизм базировался на простой вещи: мне хорошо в этой стране жить, мне хорошо в этой стране дышать, мне хорошо в этой стране учиться, лечиться, размножаться, и поэтому я патриот этой страны. Сегодня вопрос ставится наоборот: стань сначала патриотом, потом тебе будет, может быть, хорошо.

Та ностальгия, которую за десятилетие люди стали испытывать по советскому времени, она использована абсолютно идеологически, использована жестко, четко, недвусмысленно. И одним гимном СССР мы с вами не обойдемся. Он же не случайно снова гимн всей страны, и не случайно, скорее всего, на 90% в этом можно быть уверенным, вернется и автор этого гимна. Ну, гимн  - это одна из частей этой самой истории. Но надо видеть еще одну большую нашу беду, она как раз связана и с безопасностью. В свое время, это, кстати, интересно сказать и здесь, поскольку конференция у нас международная, интересно вспомнить, что когда в 90м году, сначала советским законом, а потом в 91м году российским законом официально отменили цензуру, то все наши дорогие наблюдатели, наши доброхоты и наши друзья из-за рубежа мгновенно вместе с нами обрадовано сказали: наступила свобода слова. Сейчас мы с вами можем совершенно четко сказать, что цензура и свобода слова безусловно связаны, но отнюдь не напрямую. У нас цензура была на самом деле клапаном двойного действия. Помимо того, что мы недополучали сведения о том, как живет мир, но одновременно и наши высокопоставленные товарищи по политбюро не получали никаких сведений о том, как мы живем. И между прочим, привычка власти доверять чтение газет своим референтам, а просмотры телевизора - своим аналитическим центрам, осталась до сих пор. Поэтому если вы думаете, что нынешняя власть знает о нашей жизни больше, чем та, которая была раньше, это не правда. Она по-прежнему заводит себе свои, необходимые для нее источники информации, одним из них является органы национальной, то бишь, государственной, безопасности; одним из главных источников информации власти. Следовательно, формируют образ страны для власти по-прежнему спецструктуры. Власть по-прежнему не имеет реального представления о том, что происходит. То есть в этом смысле эта сторона цензуры даже не была толком разрушена. Она была на уровне отдельных личностей или отдельных периодов побита, ну как вот участие Ельцина в межрегиональной группе депутатов, непосредственное общение. На каком-то этапе Путин, наверно, хорошо знал взгляды немецких трудящихся --в тот момент, когда работал в Берлине. Но на самом деле, проблема их информированности по-прежнему чрезвычайна. Поэтому все время говорим о том, что мы не можем докричаться. А мы и кричим в вакууме. То есть,  наш с вами крик становится доступным анализу аналитиков, а вовсе не уху властей. И с этой точки зрения это чрезвычайно опасная ситуация, потому что на самом деле журналистика разуверилась на сегодняшний день в действенности своих выступлений и в общем все больше и больше привыкает сама к положению "собака лает - караван идет". Она в этом смысле стала одобрять караван идущий, потому что ей, как бы сказать, отлаяла - и свободен, чувствуешь себя в определенной мере достойным, а с другой стороне уже так привычно, что караван не останавливается и не меняет направления. Вот проблемы, которые стоят перед нами, и все это чрезвычайно обостряет проблему безопасности, потому что сегодня самой опасной, второй по опасности в стране становится профессия журналиста. Причем если первой по опасности была профессия летчиков-испытателей, то поскольку на испытания теперь не хватает бензина, а на поездки, значит, не может сегодня спасти журналистов то, что не хватает денег на командировки, хотя у многих газет так оно и есть. Но тем не менее, все-таки командировки стоят дешевле бензина, и в этом смысле подвергаются журналисты опасности чаще. Самая большая опасность - это то, что мы так и не узнаем, откуда она шла. Это редчайший случай сегодня.

Я был в "Новой газете", когда Аня была в воинской части. Знаете, чего больше всего мы испугались? Когда в "Новой газете" получили сведения о том, что ее задержали непосредственно в этой части, и стали дозваниваться до вышестоящих военных начальников, мы узнали, что вышестоящие начальники не знают о задержании. Вот тут мы испугались. Опасность вакуума. Именно так исчез Бабицкий - месяц все, как говорится, стояли на ушах и пытались понять, что произошло. Это могло произойти с ней, этого мы больше всего и боялись, потому что нет никакой гарантии безопасности там, где люди приучены не отвечать за свои поступки. Ибо военная прокуратура не расследует на самом деле преступления военных, хотя именно это является ее обязанностью. Экологические отделы федеральной службы безопасности не фиксируют преступления против экологии, скажем, Тихоокеанского флота, или Балтийского флота. Они стараются ликвидировать возможность информации об этих экологических преступлениях, хотя в их должностных инструкциях написано ровно противоположное. То есть до тех пор, пока не будет разъят этот, простите, мафиозный контакт между теми, кто совершает преступление и теми, кто должен контролировать, мы с вами всегда будем в опасности. К сожалению, на сегодняшний день, это именно так.