Архивы КГБ: спросите у Буковского

Андрей Солдатов, Ирина Бороган / в рамках проекта с "Ежедневным журналом" /

Сегодня спецслужбы вернули себе монополию на нашу историю. Архивы — главный инструмент для исследователя, пытающегося восстановить ход событий, так и не стали общедоступными, а многие фонды по-прежнему находятся в распоряжении людей в погонах. Только от них зависит, какие документы увидят свет, а какие так и сгинут в мрачных хранилищах. Более того, до сих пор в России идут споры о том, надо ли открывать архивы КГБ.
Между тем, решение этой проблемы уже давно найдено.
В 1993 году Россия вошла в Международный Совет по архивам (IСА - International Council on Archives), который создал группу экспертов для подготовки отчета по архивам репрессивных режимов и разработки рекомендаций по работе с этими архивами. Этот Совет назначил семь экспертов-архивистов из Чили, Испании, Германии, ЮАР, России и США. Нашу страну представлял Владимир Козлов, руководитель Федеральной Архивной службы (Росархива).
Сначала, казалось бы, дело пошло успешно. Так называемая комиссия Волкогонова по рассекречиванию архивов ЦК, созданная в декабре 1991 года, занялась передачей архивов КГБ и КПСС на госхранение. Но в сентябре 1993 года комиссия работу прекратила: после конфликта Ельцина с Верховным Советом вопрос передачи архивов силовиков для власти потерял актуальность. И большая часть документов так и осталась в ведомственных архивах ФСБ, МВД, Главной военной прокуратуры и т.д. А вместо комиссии по рассекречиванию создали межведомственную комиссию по защите государственной тайны.
В результате, сегодня многие массивы документов, доступные до 1995 года, оказались закрыты. Например, архив секретариата ЦК КПСС до 1971 года, который находится на Старой площади (теперь Российский государственный архив документов новейшей истории), доступ к которому прекратили, потому что якобы на них до сих пор стоит гриф секретности ЦК КПСС.
Между тем, последние 10 лет все руководители Центрального архива ФСБ, в котором и хранится основной массив документов КГБ, очень любят рассказывать публике о том, как много они рассекречивают. Правда, серьезно к этому относится нельзя.
Вот простой пример: недавно к авторам обратился сотрудник Академии ФСБ, один из ведущих ведомственных историков, который только что опубликовал статью о работе органов КГБ при подготовке к Олимпиаде-80. Он просил подсказать, где мы взяли несколько справок КГБ, касающихся этого события. Мы, естественно, сообщили полковнику, что их можно найти в Интернете, куда они попали благодаря диссиденту Владимиру Буковскому, который в свое время скопировал их в архиве ЦК.
А буквально на днях архив национальной безопасности США передал российским правозащитникам секретные материалы из архивов КГБ и Политбюро ЦК КПСС, включая ежегодные отчеты главы Комитета Юрия Андропова Брежневу за 1974-1984 годы, в общей сложности 1000 единиц. Эти документы содержат информацию о разведоперациях КГБ, пропагандистской деятельности за рубежом, а также о работе против диссидентов. Кстати, среди них можно найти и материалы, касающиеся Олимпиады-80. Представляющие огромный интерес для общества документы были взяты из личного архива генерала Дмитрия Волкогонова, который хранился в библиотеке Конгресса США. Спасибо американцам и Волкогонову, а то бы мы их никогда не увидели, потому что ФСБ засекретила эти материалы на основании "Закона о государственной тайне".
Кстати, та же участь волей ФСБ постигла огромную часть документальных свидетельств эпохи Брежнева и Андропова.
Сегодня, если историк хочет получить документ из архива, на котором десятки лет стоит гриф секретности, он должен обратиться с запросом в Межведомственную комиссию по защите гостайны. По закону, через три месяца комиссия должна принять решение, на самом же деле это занимает намного больше времени. Если документ не рассекретят, то придется обращаться в суд. Порядок рассекречивания документов из архивов ФСБ еще сложнее. По свидетельству Якова Погония, бывшего руководителя Управления регистрации и архивных фондов ФСБ, сначала документ представляют на экспертную комиссию управления. Если он вызывает сомнения, то судьбу материала решает специальная комиссия ФСБ, куда входят представители всех оперативных подразделений (!). Если и они не могут определиться, то тогда документ направляется в Межведомственную комиссию по защите государственной тайны.
При таком количестве фильтров неудивительно, что ФСБ не может рассекретить даже всем доступные документы по Олимпиаде-80.
По этому порочному кругу приходится бродить и историкам, и таким общественным организациям как "Мемориал", но на пути обычных людей, которые хотят узнать судьбу своих репрессированных родственников, закон о гостайне также создает немало препятствий. Например, он запрещает рассекречивать сведения о "лицах сотрудничающих или сотрудничавших на конфиденциальной основе с органами" разведки, контрразведки или ОРД. А на этом основании можно запретить доступ почти ко всем уголовным и оперативным делам НКВД, МГБ и КГБ: боимся, дескать, агентуру засветить, даже ту, что на пенсии.
Так, наша приятельница пыталась познакомиться с уголовным делом своего деда, которого расстреляли как врага народа в 1937 году и получила от ФСБ отказ. Ей пояснили, что участники тех событий могут быть еще живы, поэтому информацию о них разглашать нельзя, ссылаясь на то, что еще не истек 75-летний срок ограничения доступа к документам, которые "содержат компрометирующие сведения как о лицах, на которые они заведены, так и о третьих лицах, а также тайны личной жизни граждан".
Эту норму, кстати, ввел в действие своим "Временным положением о порядке доступа к архивным документам и правилах их использования" еще в 1992 году Роскомархив. В этом смысле, хуже нас только Бразилия - там этот срок составляет 100 лет. При этом "Закон о государственной тайне" устанавливает преимущественно 30-летний срок секретности. (До 50 лет хранятся только сведения из области атомной науки и техники, а также внешней разведки).
Наши архивариусы в погонах объясняют такую жесткую позицию угрозой национальной безопасности, которую могут создать рассекреченные документы, и часто ссылаются на опыт западных стран.
Между тем, в США до последнего времени документы рассекречивались автоматически по прошествии 25 лет. Кроме того, подлежали публикации несекретные директивы ЦРУ. Правда, президент Буш планомерно меняет эту практику. В 2004 году, например, ЦРУ решило, что больше не будет выпускать несекретные разведывательные директивы в соответствии с Законом о свободе информации (Freedom of Information Act — FISA). А потом Буш ввел новую процедуру рассекречивания правительственных документов, по которой они могут оставаться закрытыми, если правительство сочтет, что это отвечает интересам национальной безопасности. Впрочем, учитывая российский опыт, пока Бушу еще есть к чему стремиться.